Петр Ингвин
Смыжи
На некоторое время Милицу оставили в покое.
Свежая информация о Зайчатнике в потоке отсутствовала. Все же, произошло что-то серьезное, иначе в чатах уже обсуждали бы последние события. Видимо, введен временный запрет на упоминание до выправления ситуации в лучшую сторону. Однажды такое уже бывало, и все решилось в течение нескольких дней.
Существует и второй вариант, еще более неприятный: часть потока для Милицы закрыли. Это возможно в случае, если ее в чем-то подозревают.
Гаврила Иванович вновь подкрутил усы. Он был утомлен, и его мысли, скорее всего, сейчас витали где-то далеко.
Рядом возник сидевший в такой же медкапсуле Андрей. Естественно, не сам, а его го-гра. Координатор заговорил:
– Желательно провести сканирование памяти, оно может пролить свет на детали, которые вы не упомянули, потому что посчитали несущественными или не заметили. Процедура займет несколько минут, на это время вы уснете и ничего не почувствуете. Вы даете разрешения?
Андрей кивнул не раздумывая:
– Да.
Вопрос о согласии на сканирование считался чисто формальным.
Милица нервно сглотнула, чувствуя, как пылают уши и вытягивается лицо.
– Возражаю, – глухо выпихнула она.
Милица понимала, как выглядит. Будто в преступлении призналась. Какими глазами посмотрел на нее Андрей! Пусть. Нельзя, чтобы ее тайну узнали. Теперь это не только ее тайна, тень может упасть на Максима Максимовича.
– Это ваше право, – спокойно произнес Гаврила Иванович, хотя желваки исполнили танец с саблями. – Могу я поинтересоваться причиной отказа?
– Личные мотивы. Все, что вас интересует, я готова рассказать, но не хочу, чтобы кто-то лез в мою голову.
– Понимаю. И, насколько понимаю, вы не хотите, чтобы лезли не в голову, а в душу. Возражение принято, просьба снимается. – Гаврила Иванович обратился к Андрею: – Ложитесь в восстановитель.
Го-гра Андрея исчезла. Координатор вновь повернулся к Милице:
– Что вам говорит слово «смыжи»?
– Ничего. А я должна знать?
– Возможно. Напрягите память. «СмЫжи» или «смыжИ».
– Что это?
– Разве никто ни разу не упоминал, и оно не фигурировало в планах и отчетах?
– Никогда. Так что же это за «смыжи»? – с любопытством повторила Милица.
– Есть шанс, что это ниточка к пониманию случившегося. Вы не против, если мы проверим вашу память на наличие этого слова?
– Разрешаю сканирование всего, что связано с работой и этим словом. Такое согласие вас устроит?
– Вполне.
– Значит, смыжи… или Смыжи – с большой буквы?.. очень важны для вас. – Милица посмотрела координатору-чрезвычайщику в глаза. – Что же это или кто?
Глава 7. Гаврила Иванович
Дрогович, Сальер, Сигал
– Что же это или кто? – спросила Милица перед сканированием.
«Я бы тоже хотел знать».
Ничего не оставалось, как принять чужое мнение. Поступай с ближним так, как хотел бы, чтобы поступали с тобой. Главное правило. С первых дней жизни воспитание строится на этом базисе. Раньше заповедей было несколько, они и сейчас действовали: не убий, не укради, не лжесвидетельствуй… Все они, как и безумное количество расплодившихся человеческих законов, в конце концов сменились одной. Зачем уточнять и расшифровывать всеобъемлющее? Относись к ближнему как к себе – этим сказано все.
Если бы Гаврила Иванович не собирался о чем-то рассказывать, он тоже не стал бы лгать, он отказался бы говорить. Поэтому он спокойно принял решение Милицы. Решение оказалось неожиданным и вызвало лишние подозрения, но его стоило уважать.
Что скрывает Милица? Спросим по-другому: что пытается скрыть? Провели анализ имевшихся записей, и вместе с ответами на заданные коллегам наводящие вопросы они подтвердили догадку, что появилась после просмотра личных параметров. Как правило, нервное напряжение возникало у Милицы при вопросах о Зайцеве.
Гаврила Иванович рассказал ей об исчезновении профессора. Реакция объяснила все.
Бедная девочка. Отказ от сканирования – не от виновности в чем-то. Это было защитой от вмешательства в личную жизнь. Девушка страдает. И ничего не поделать. Смысл первой любви – в отвлечении сознания; для влюбленного не существует мужчин и женщин или парней и девушек именно в половом смысле, мир становится бесполым, бывшие мужчины и женщины отныне делятся на две другие половины: любимый человек и остальные. Когда сердце занято, нет мыслей о том, как бы побыстрее удовлетворить низменные позывы, первая любовь не дает гормонам бросаться на первого встречного. Чаще всего она проходит, оставив яркие воспоминания, а у кого-то длится всю жизнь. Но если не повезло – здесь поможет лишь время.
Разрешенное Милицей частичное сканирование ничего не дало. Так же впустую прошло копание в мозгах Андрея Сигала и других бывших сотрудников.
Сколько времени он смотрит на застывшие перед глазами данные, уже изученные, проанализированные и давным-давно усвоенные? Задумался и забыл стереть. И вечная рука у носа. Ну, раз уж все равно здесь… Гаврила Иванович подкрутил усы и перевел взгляд в окно.
Свинцовые волны вспухали белой пеной, дурным голосом орали чайки и кидались на всплывавшую к солнцу мелкую рыбешку. С моря несло йодом и озоном. Пока дети не разлетелись в собственную жизнь, они купались здесь, перед домом, каждый день, в снег и в дождь, в волнах и, в долгую полярную ночь, в полынье.
Гаврила Иванович вновь поправил и без того закрученные усы. Когда он купался последний раз? Вот-вот, сразу встал взрослый вопрос: «Зачем?»
Бросить бы все и, как в детстве, нырнуть с переворотом в ледяную воду…
Мысли убегали от главного: что делать с наследством Зайцева? Резать и жечь? Научно-технический блок просит ждать. Чего? А если окажется поздно?
Вспыхнул сигнал вызова от дежурного оператора.
– С вами хочет поговорить бывший заместитель Зайцева. Показания уже взяты, ничего ценного из них, как и из последующего сканирования, мы не узнали. Но он просит личного разговора.
– Тема?
– Просто поговорить.
– Соединяйте.
Перед глазами появился сидевший в резном деревянном кресле старик – спокойный, неторопливый, с веселым прищуром. Седая прядь падала на глаза, это делало лицо хитрым, а прячущийся взор – плутовским и несколько шаловливым. Возраст не выдавали ни осанка, ни морщины – в новое время гладкая кожа и образцовая фигура сохранялись до последних дней. Только взгляд – не яркий, влажный и горячий, как у молодежи, а рассеянно-тусклый и одновременно проницательный взгляд пожившего человека говорил, что его обладателю пришлось пережить больше, чем многие могут представить. Седина, как и у Гаврилы Ивановича, оставалась в качестве естественного природного украшения, одежду составлял знакомый лишь по историческим хроникам костюм-тройка из голубой рубашки с красным галстуком, синих брюк, застегнутого жилета и расстегнутого пиджака с отворотами. Пришлось даже проверить, не подводит ли память: точно ли столько предметов называется тройкой? Проверил. Точно. Пять равно трем, и это не считая обуви. Однако, странно считали в прошлом.
Возраст собеседника внушал уважение. Сто тридцать. Появился на свет в далеком позапрошлом веке, из-за чего год рождения приходится вписывать без сокращений, все четыре знака. Не так давно в этом возрасте люди уходили на пенсию, пока само понятие «пенсионер» не отменили за ненадобностью. Действительно, зачем платить человеку, чтобы он не работал, когда он сам заплатит сколько угодно за возможность работать? Денег на активную жизнь хватало с избытком, и редкие любители ничегонеделания скучали в одиночестве, пока не находили затягивающего увлечения или нового приложения сил.
Вопреки установившейся норме общения задний фон собеседник не отключил. То ли бравировал годами, до которых другим жить да жить, то ли остался верен старым нормам, что действовали в начале эры трехмерной связи, то ли просто забыл отключить. В таком возрасте, говорят, это уже случается. За спиной на ровной стене висел шерстяной ковер в красно-зеленых узорах, с потолка свисала старинная светодиодная люстра – после внедрения флюоресценции такие можно увидеть только в музеях.
Справа от лица Гаврила Иванович вывел досье.
Кузьма Артемонович Сальер. Еще букву добавить – и получай главного подозреваемого в устранении молодого конкурента. История, как говорят, повторяется. «Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем».
Гаврила Иванович добавил взгляду доброжелательности и чуточку озабоченности – пусть собеседник видит, что время дорого, а то старики любят надолго погружаться в прошлое по поводу и без повода. Особая пометка в досье указывала, что временами Кузьма Артемонович подвержен этой беде.
– О чем вы хотели сообщить?
– Не сообщить, а поговорить, разве вам не передали? – Сальер с кряхтеньем поерзал в кресле. – У меня нет нужных сведений, нет желанных ответов на ваши вопросы, но у меня есть знания и опыт, и они могут пролить свет на внешне непонятное или нелогичное. В мире все логично, все взаимосвязано, а фрактально его видит лишь «всезнающая» молодежь. Помните, у Сократа: «Я знаю, что ничего не знаю». О количестве неизведанного догадываешься на основе уже известного, и связь прямо пропорциональна – чем шире круг познанного, тем жутче становится от увеличивающейся массы непонятного, которое окружает этот круг. В Средние века ученые по краям мореходных карт размещали драконов: до этих рубежей, дескать, мы были и видели все своими глазами, а дальше – драконы. Позвольте заметить, нынешние драконы – прежним не чета. Те, кто рисовали драконов, встречались с динозаврами или видели их изображения и ничего ужаснее представить не могли. Что они сказали бы про оружие распада или аннигиляцию? Информация множится быстрее, чем кролики в благоприятных условиях, а фраза «я знаю, что ничего не знаю» рвет душу и актуальна ныне как никогда. Молодежь думает, что очки нацепила, в библиотеку, то есть в поток, вошла – и отныне все знает. Увы, обложки – не тексты. Мало знать, где лежит книжка с понадобившимися знаниями, книги нужно прочесть, и тогда знания отойдут на второй план, решения будут возникать сами, на основе ранее прочитанного про совсем другое и внешне ничем с возникшей проблемой не связанное. Вам сколько лет?
У подключенных к потоку все открытые данные о собеседнике были перед глазами, и движением бровей-глаз-мыслей вызывалось дополнительное, уточнялось необходимое или убиралось лишнее. Но Сальер не носил очков, их не было у него ни на запястье, ни на груди, ни на поясе. Кузьма Артемонович предпочитал стопроцентную реальность.
– Я родился в середине двадцать первого, – поведал Гаврила Иванович.
– Я мог быть вашим отцом или дедом. Для меня вы – молодой человек, хотя, возможно, у вас уже взрослые внуки. Вы достигли пика карьеры, и подчиненные вас боготворят. Я спрашивал. Все от вас в восторге. Им и вам повезло. И начальство ваше проявило мудрость, оно не наступило на общие грабли «предела компетентности» и нашло нужного человека. Наверное, вы были тем, кем казались – у большинства, поверьте на слово знающему человеку, это не так. Я тоже был руководителем, но остановился на уровне заместителя. Впрочем, заместитель из меня получился хороший, никто не жаловался. Вы, должно быть, в курсе, ведь вы, как понимаю, разговаривали со всеми. Хорошему работнику нужно давать больше ответственности на его месте, но не переводить на высшую должность. Эта система привела к краху прежнюю экономику. Люди двигаются по карьерной лестнице до уровня некомпетенции. Когда такие горе-выдвиженцы – в прошлом, кстати, успешные работники на других уровнях и в других сферах – занимают все высшие должности, мир летит в тартарары. Бизнес-элита прежних времен знала правило «дальних полей». В полном виде этот психологический закон звучит так: «Дальние поля всегда зеленее». Люди думали, что в других местах, где они не были и о чем ничего не знают, жизнь лучше, а прибыль больше. Умные инвесторы всегда вкладывались в то, что знали, а «Дальние поля зеленее» – лозунг неудачников. Вижу, вы устали слушать, думаете: «Старый хрыч хочет поболтать» – и ждете удобного момента указать на ограничение по времени.
– Нисколько, – улыбнулся Гаврила Иванович. – Но время действительно ограничено.
– Я начал издалека, чтобы подвести к разговору о Чайкине. Он сменил меня на посту заместителя, и больше всего вопросов ваши подчиненные задавали о его работе и его контуженной невесте, которую Вадик подключил к своему немешарику. Видимо, искали взаимосвязь. Что я знал, то уже рассказал, искомой вами взаимосвязи не вижу, но кое-что добавить могу и хочу. Именно о Вадике. Он отличался от всех. Человек на своем месте. Он много знал, умел находить нестандартные решения, а в плане компетенции в нашей сфере даст фору Максиму. Я ушел, чтобы освободить место молодому гению. Я выдохся, мог участвовать лишь в том, что предлагали другие, а это тормозило процесс. Не зря же старикам раньше запрещали работать.
– Не запрещали, – мягко поправил Гаврила Иванович. В вопросе о прошлом трудно противоречить человеку в два раза старше себя. – Прежние болезни не давали плодотворно трудиться, и достигнувшие пенсионных лет сами с радостью уходили на отдых. А те, у кого хватало сил и желания работать дальше, делали это, получая и «пенсию», и зарплату.
Сальер поморщился:
– Я неточно выразился. Трудиться можно сколько угодно, но усилия должны давать результат. С возрастом это все труднее. Я просто не поспевал за прогрессом, мои молодые коллеги говорили словами, которые мне приходилось переводить, за это время мысль ускользала. Вы разговариваете не вылезая из потока, и для вас это нормально. «Относись к другому как к себе» для вас – не победившее на Земле царствие небесное, а норма жизни. Энергия теперь к любой стационарной и движущейся технике передается напрямую, отмена проводов вызвала новую техническую революцию, и мы не привязаны к источникам – их вообще большей частью вывели на околоземные орбиты. Для вас это данность, а для меня – сбывшаяся мечта. Вы просто не представляете, как долго я живу на свете. Из моих сверстников до победы над старческой дряхлостью дожили единицы, мне повезло. И в отличие от людей нового мира мне странно, когда многие живут с грандами трех, четырех и даже пяти поколений, а у тебя родители умерли своей смертью. Насколько же я стар? Раньше была такая присказка: «Столько не живут!»
– Не наговаривайте на себя. – Гаврила Иванович улыбнулся одними глазами. – В ваши годы многие достигают пика работоспособности. Посмотрите хотя бы на координатора духовного блока.
Сальер вновь поморщился:
– В мое время в таких случаях говорили: не мешайте Божий дар с яичницей. Духовники и ученые – не просто разного поля ягоды, а даже не ягоды и фрукты. Скорее, это как флора и фауна, причем духовная фауна живет на плодах научно-технической флоры. Ученому кроме острого ума и трезвой памяти нужно воображение…
– У художников и писателей разве не так?
– …подкрепленное знаниями человеческой мысли за все прошедшие тысячелетия, – не обратив внимания на перебивание, закончил Кузьма Артемонович. – Писателю же, чтобы стать писателем, не нужно ничего, кроме выхода в поток и толики вдохновения, а современный художник ничего не сможет без достижений ученых – ни инсталляции сотворить, ни движущейся картины написать. Духовники пользуются плодами ученых, а ученому, который хочет чего-то добиться, нужно бежать, чтобы всего лишь устоять на месте. Старое правило, но работает как ни с кем другим. Поэтому я решил подвинуться ради перспективного молодого человека. Я знаю жизнь. Я живу давно, я застал время, когда быть толстым или худым не было результатом собственного выбора. Я видел первый принтер. Помню, как мы с Максимом стояли на берегу реки и глядели, как буквально из ничего сам собой строился Центр, а мы мечтали, что наши изобретения сделают стройки ненужными, человечество полностью сольется с природой, и наступит земной рай. – Сальер протер уголки затуманившихся глаз. – Жизнь менялась, а судьба ученого оставалась прежней – гореть идеями и зажигать тех, кто рядом.
– Вы же не бросили работу совсем, просто сменили направление?
– Да, я переехал к родственникам на юг, теперь ассистирую в Кейптаунском биологическом.
Гаврила Иванович резко вбросил:
– Вадик выжил вас с насиженного места?
На висках Кузьмы Артемоновича вспухли темные узлы вен:
– Еще скажите, что всю заварушку устроил я, чтобы устранить конкурента. Моя фамилия покоя не дает? Тогда криво мыслите, господин Кривов. Думаете, если старик много говорит о преемнике, то непременно хочет пожаловаться? Нет, разговор затеян с противоположной целью. Восхититься. Я сам тянул Вадика, помогал ему и, когда собрался уходить, рекомендовал Максиму. Максим – мировой гений, но в сравнении с Чайкиным он заурядный талантик среднего уровня. Вадик видит дальше и больше, для него наши с Максимом знания – прошлый век. Он мыслит совершенно другими категориями, которых мы просто не понимаем.
– Вы говорите о нем в настоящем времени. Не верите, что исчезновение окончательное?
– Нет, – кратко сказал Сальер.
– Почему?
– Внутренний голос и почти полуторавековое знание людей.
Опять ничего конкретного.
– Давайте подведем итог, – предложил Гаврила Иванович и выразительно постучал по тому месту на руке, где раньше носили часы – прямой намек, что время вышло.
Сальер кивнул:
– Главное я сказал. Думаю, после нашего разговора вы будете лучше представлять, кто такой Вадик Чайкин.
– Я так и не понял, почему вы говорили исключительно о Вадиме Чайкине, – признался Гаврила Иванович.
– Представьте ситуацию: у вас появилась машина времени. Куда вы отправитесь?
– Посмотреть на себя молодого и глупого.
Сальер смешливо прищурился:
– Это недолго и ничем не порадует. Затем вам захочется посмотреть на жизнь замечательных людей, которых проходили в школе. Поверьте: Чайкин превзойдет Максима, и люди будущего захотят ознакомиться с перевернувшим мир человеком.
– А если с ним захотят познакомиться и существа иных миров, о которых мы пока не подозреваем?
– Или так, – согласился Кузьма Артемонович. – На их месте я тоже проявил бы интерес к представителю земной цивилизации, от которого зависит, в каком мире мы будем жить завтра. Закончить разговор мне хотелось бы советом от пожившего человека, если примете. Какие бы версии случившегося не вышли не передний план, не оставляйте вниманием Зайчатник. Это место, где рождается будущее. Или где оно умрет. Живые дома не виноваты в исчезновении людей, их кто-то подставил под удар. Выясните, кто это сделал.
– Этим и занимаемся, – уверил Гаврила Иванович.
Сальер в который раз поморщился:
– Вы ищете снаружи, а надо бы изнутри. Ответы на все вопросы лежат в закрытой вами зоне. Я бы посоветовал привлечь к расследованию оставшихся сотрудников Центра. Всех, кого сможете. Я для этого староват и неповоротлив, но других, кого найдете, как нынешних, так и бывших – всех до единого. Уверяю, что никто из них не имел злого умысла и если даже причастен к случившемуся, то не знает об этом и всеми силами поможет узнать правду.
– Я уже привлек Бориса и Эльвину Мартыновых.
– Эля Прокофьева вышла замуж? – удивился Сальер. – Не знал.
– Они поженились в Академии чрезвычайного блока, куда Борис перевелся из Зайчатника.
– Ученый-чрезвычайщик. Отлично. Еще кого-нибудь привлекли?
– Пусть сначала поработают Мартыновы. Их доставили в поселок Центра, там они пытались войти в немешарик, где жили раньше. Безрезультатно. Живой дом бывших хозяев не пропустил. Как и соседние немешарики. Можете что-то посоветовать?
– Насколько я понял из кратко сообщенного мне на предварительном допросе, немешарики закрылись от посторонних и не пропускают ни живых существ, ни предметов, ни даже излучения, что совершенно невероятно. Я ничего не упустил?
– Все так и есть.
– В этом чувствуется рука ученого-гения или неизвестных науке могущественных сил.
– Какие силы можете назвать из подходящих под это утверждение?
Сальер на пару секунд задумался и стал перечислять.
– Жители параллельных миров Мультиверсума, гости из будущего, возродившиеся или проснувшиеся представители высокоразвитых цивилизаций прошлого, неизвестные нам разумные обитатели Земли…
Он вновь задумался. Гаврила Иванович подсказал:
– Как насчет потусторонних сил?
– Про них и говорю, для меня потусторонние – именно перечисленные, все другие – вымышленные. Доказательств их существования нет. Когда будут – приму как факт. Но зачем иным цивилизациям похищать или убивать несколько ученых?
– И члена правительства, – добавил Гаврила Иванович. – И работников подводной станции в Баренцевом море.
– Как говорили в прошлом веке – это сопутствующие жертвы. Основные фигуры в этом списке – Максим и Вадик, один уже изменил жизнь человеческой цивилизации, второй собирался вот-вот сделать шаг к тому, чтобы сделать ее абсолютно другой.
– Какой и как?
– Какой? Намного лучше. Как? Не знаю. У меня для этого недостаточная квалификация, я достиг своего предела некомпетентности. Максим создал живой дом, а Вадик научил его любить людей. По-вашему, что масштабнее? Для меня – однозначно второе. Сейчас все прорывные открытия совершаются на стыке наук, и если мы с Максимом биологи, химики, физики и немножко электронщики, то есть представители старой школы, то Вадик – нейробионик-интеллектронщик. Такой профессии нет, потому что до Чайкина никто не думал, что все это совместимо. Своей работой он доказал, что невозможное возможно. Вот мы и столкнулись с осуществившимся невозможным – немешарики отменили некоторые законы физики. Вы спрашивали, что я могу посоветовать Боре и Эле. Они пробовали войти в другие живые дома?
– В свой и все соседние, которые расположены по окраине поселка. До Мартыновых то же самое пытались сделать наши специалисты под наблюдением представителей правительственной комиссии. Ничего не получилось. Идти вглубь поселка пока посчитали опасным и удалились на расстояние, которое временно, до появления новой информации, определили в качестве безопасного.
– Входили только в занятые немешарики?
– То есть? – не понял Гаврила Иванович. – А, да, лишь в те, где исчезли люди. Остальные живые дома на всех стадиях роста на обеих планетах окружены и ожидают приказа к уничтожению. Будет ли такой приказ и насколько скоро – зависит от результатов расследования.
– Попробуйте войти в другие, свободные. Например, поселок на Марсе полностью готов к заселению, и каждый немешарик ждет хозяина или гостя. Знаете разницу?
По мысленному запросу перед глазами Гаврилы Ивановича высветилось:
«Живой дом любит хозяев, ждет и скучает, когда они отсутствуют, он чувствует их состояние и знает, что сделать, чтобы улучшить настроение и жизнь в целом. Гостей, даже в отсутствие хозяев, дом обязан разместить-обслужить-накормить-одеть-списать с чипа оплату (кроме экстренных случаев)».
– Хозяева – те, под кого дом «заточен», – говорил Сальер, – с которыми у него, так сказать, симбиоз. Другими словами – любовь. Гости – обычные представители человечества, которых нельзя бросить в беде. Немешарики проектировались так, чтобы помогать человеку и ни в коем случае не наносить вред. Хозяева – «единственные и любимые», гости – все остальные, тоже любимые, но именно как гости.
Гаврила Иванович запросил сведения об оговоренных в определении гостей экстренных случаях и, заодно, об алгоритме действий немешарика, если любой человек (хозяин, гость или случайный прохожий) попал в беду, либо когда полученные приказы противоречат друг другу или невыполнимы. Выяснилось, что немешарики «обязаны принимать меры по ликвидации негативных последствий для человека и в любой ситуации априори действовать во благо человека и человечества». Далее шел длинный перечень условий, не позволяющих причинить вред даже в самых невероятных ситуациях. В отношении неоговоренного устанавливалось жесткое требование действий во благо человека и человечества даже в ущерб собственному существованию живого дома. Все «подводные камни» учитывались и перед разрешением на эксплуатацию разносторонне, многократно и перекрестно проверены несколькими сборными комиссиями.
Гаврила Иванович встал и прошелся по кабинету.
– Вы сказали: «занятые» немешарики. Получается, вы допускаете, что исчезнувшие люди находятся внутри? Несколько оставленных незашторенными оболочек показывают, что внутри пусто.
– Кровать, мебель и корневая система занимают достаточный объем, чтобы спрятать внутри несколько человек. Но подумайте: если живой дом впитает человека с его мозгом, памятью и менталитетом – что произойдет дальше?
– Что?
– Если бы знать. – Сальер заметно разволновался, прикусывал нижнюю губу, пальцы постукивали по резным подлокотникам. – Чайкин научил дом любить человека. Чему дом научится, если получит возможности мыслить и творить? Не забудьте, что мозги Зайцева и Чайкина, главных конструкторов нового мира, остались там.
– И мозг члена правительства вместе со всеми сведениями о возможностях человеческой цивилизации. – Перспективы не радовали. Гаврила Иванович нервно опустился в кресло. – Что происходит, когда хозяева сменяются?
– Дом все поймет и привяжется к новым жильцам. Его «любовь» – привнесенное качество, которым можно управлять. В сущности, немешарик – не самостоятельное существо, а киборг, совместивший в себе живое и неживое, бездушно-электронное и частично разумное. Боря и Эля не смогли войти в свой бывший немешарик по двум причинам. Хозяева не давали добро, и гостям не угрожала внешняя опасность. Второе можно смоделировать и повторить попытку в новых условиях, а первое меня чрезвычайно радует. Дом ощущает хозяев живыми и следует старому протоколу. Возможно, он как-то чувствует их присутствие, невзирая на исчезновение физических тел. По этой причине я бы не советовал прибегать к крайним мерам до момента, когда… если возникнет угроза другим людям.
Пока он говорил, Гаврила Иванович уже получил отчет с Марса: войти в любой немешарик, кроме того, который поглотил Зайцева, можно беспрепятственно, живые дома принимают и обслуживают гостей в обычном порядке.
То есть, для немешариков, в которых люди не исчезли, сегодня ничего не произошло.
«Оставаться на ночь?» – запросили с Марса.
«Ни в коем случае, – ответил Гаврила Иванович. – Это должны сделать специалисты под наблюдением комиссии с фиксацией каждого шага и параметра. Дальнейшие эксперименты пройдут на Земле».
– На Марсе незаселенные немешарики с удовольствием пускают людей внутрь, – сообщил Гаврила Иванович Сальеру. – И выпускают.
– Вот вам еще один аргумент против крайних мер в отношении заселенных.
– Спасибо за беседу и за советы. Идею по моделированию внешней угрозы человеческой жизни рядом с занятым немешариком я уже отправил в разработку, после одобрения плана Мартыновы создадут необходимую ситуацию.
– Надеюсь, у них, то есть у вас, то есть у нас все получится.
Го-грамма со стариком в кресле и цветастым ковром растворилась в воздухе.
Разговор с Сальером оставил двоякое впечатление. Если отбросить многословность, то старик прав в одном: Чайкин – вероятнейший ключ к произошедшему. Он или его невеста. Или то, что один из них дал родной планете.
Яна могла принести на Землю уже поразившую Марс неведомую космическую заразу. Чайкин мог создать монстра, который сожрал создателя и теперь облизывается на остальное человечество. Возможно? Вполне.
Или на Чайкина могли выйти неизвестные человечеству силы, чтобы совместно решить некую проблему. «Смыжи» – так назывался файл, удаленный Вадимом вечером перед исчезновением. Содержание утеряно полностью, восстановили только название. Но файл был важен для гениального молодого человека, сумевшего за несколько лет пройти путь от стажера до исполняющего обязанности генерального конструктора. В случае, если бы Чайкин не исчез тоже, он возглавил бы Зайчатник и получил невообразимые возможности и полномочия.
Собственно, он их и получил после отъезда Зайцева. И все равно исчез вместе со всеми. То есть, неизвестное открытие Чайкина – это ничем не подтвержденная и, возможно, ложная ниточка, и сейчас нужно искать и тянуть другие.
Но мысли упрямо возвращались к непонятным смыжам, а от них – к человеку, стершему все данные о них, к человеку, о котором постоянно говорили все, от бывших коллег до близких друзей.
Почему Яна Чайковская называла его Джоном? Это неоднократно слышали сотрудники Центра в переговорах Земля-Марс. Вадим хвалился новой идеей, на которую бросил все свободное время и остававшиеся после основной работы силы, а Яна с Марса с любовью улыбалась и тихо говорила: «Ох, мой Джонни…»
Чем занимался Чайкин помимо основной работы, выяснили, перелопатив его запросы в поток. Не будь страшных последствий, полученные данные вызвали бы у любого взрослого человека снисходительную улыбку: влюбившийся молодой человек изучал любовь. Всякую. Духовную и физическую, вселенскую и частную, к человеку и человечеству. В русском языке понятие «любовь» ограничено многозначным словом, где необходимо знать контекст употребления, и Чайкин погружался в информацию о сторге – любви-привязанности, чаще называемой родительской любовью, филии – дружбе-любви, влечении-расположении, чувстве сыновнем, братском, агапе – бескорыстной и всемерной любви-самоотдаче, основанной на отзывчивости и великодушии и включавшей в себя все прочие. И, как составной части Большой любви, конечно же, об эросе – любви-страсти, незрелой молодежью часто принимаемой за всеобъемлющую и единственно возможную. Нашлась выделенная Вадимом цитата из Святого писания: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, все покрывает, все переносит. Любовь никогда не перестанет, хотя пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится».
Помнится, среди прочего Боря Мартынов сообщил: «Чайкин ближе всего подошел к пониманию, что же такое любовь. Если бы не беда с Яной, быть ему Нобелевским лауреатом за открытие в сфере, примирявшей физику и лирику. Вадик работал в этом направлении, он хотел охватить все, он требовал от Зайцева расширения возможностей, приглашения специалистов в дополнительных областях, строительства новых лабораторий…»
Как это привязать к делу?
Пока приходилось все валить в кучу. Вот и лежали в одной папке любовь и убийство, счастье и горе. Впрочем, ничего необычного, в жизни так и бывает.
По Милице Дрогович расследование застопорилось: кроме неразумного, но вполне соответствовавшего возрасту влечения к профессору, других странностей, не говоря об опасных тенденциях, у нее не обнаружено. Воспитанная в духе любви к ближнему, Милица была не в состоянии намеренно причинить кому-то вред, а ненамеренного воздействия следствие не выявило. Пока.
