Петр Ингвин
Смыжи
Сначала капсульные нули даже имена сменили на позывные, под которыми числились в сети. Изображения нулей тех времен просочились в поток, они показывали отвратительных амебообразных созданий с колыхавшимися складками жира. В эти непривлекательные бесформенные массы постепенно превращался каждый, для кого поток оказывался важнее живого общения.
Все изменил прогресс. Встроенные чипы и очки-«ДВиР» (дополненной и виртуальной реальности) приблизили единиц к нулям, а генная инженерия и достижения в области телесной модификации вернули нулей родителям и в общество прежних друзей. Теперь, когда тело стало предметом родительского и, заткм, личного дизайна, нулей и единиц вновь можно встретить за одним столом.
Свадьба – одно из немногих событий, когда семья – все родственники, единицы и нули – обязана собраться вместе. Отсутствие допускалось лишь по экстраординарной причине, но и в этом случае желательно сидеть за столом в виде го-гры, ведь кроме технического прогресса произошел и моральный, и поступать с другими не так, как хочешь, чтобы поступали с тобой, стало невозможно.
Теперь свадьбы проходили полувиртуально, все не сумевшие приехать родственники и друзья сидели дома за своими столами, а очки делали стол общим. Пространство раздвигалось, столы уходили в бесконечность, при этом любую часть можно приблизить и участвовать в общем разговоре.
В этот раз праздник ничем не отличался от тысяч и миллионов таких же: Зайцевы накрыли стол в самом большом помещении своего немешарика – в оранжерее. Те, кто живые дома видели только в потоке, любопытно оглядывались. Таких было несколько человек: родители Тильды, ее сорокалетний брат Йенс и она сама. Впрочем, единицей был только Йенс, и лишь ему требовалось везде залезть и все пощупать своими руками. Позволили бы приличия – и лизнул бы, и надкусил. Работал он, как подсказали очки, ландшафтным архитектором в институте всемирной истории – восстанавливал затонувшие города. Не будь у Милицы внимание занято другими проблемами, она познакомилась бы с ним поближе. Хотя бы чтоб открыть для себя новый мир, с которым прежде не пересекалась. Ландшафтная архитектура, затонувшие города – каждая из этих сфер встречалась только в новостной ленте и не вызывала в душе никакого отклика. Будет время – обязательно нужно связаться с Йенсом и попросить показать ей мир исторической подводной реконструкции изнутри.
Свои очки Йенс, видимо, настроил на сканирование проявленного интереса: он повернулся к Милице, улыбнулся и помахал рукой.
Она торопливо кивнула и отвернулась. Кажется, ее неправильно поняли.
Не подумала. У него в анкете ясно же сказано: «холост». И статус: «Долгий путь начинается с первого шага». А у нее – «не замужем» и «Через тернии – к звездам». Вот и объясняй теперь людям, что звезда ей нужна совсем другая.
Родителей Тильды – степенную пару в возрасте – издали было не отличить от молодых, но вблизи поражали усталый взгляд и желание быстрее вернуться в привычный виртуальный мир. Впрочем, их тоже захватили торжественность момента и свадебная лихорадка в целом, в глазах высветился интерес к новым людям, которым отныне предстояло стать родственниками, и сейчас они, наверняка, в дополненной реальности очков знакомились с каждым поближе.
Тильда наблюдала за родителями мужа, а внутренности немешарика ее не интересовали – Мишка ей, наверное, о нем все уши прожужжал и рассказал по сто раз даже про то, чего не видно.
Примерно треть большого прозрачного купола занимала кухня: из пола росла мебель с растянувшимся по поводу радостного события столом, нижнюю часть стен с цветами, зеленью и налившимися овощами разбавляли вживленной инородностью зев принтера и гелевый холодильник, а сверху, над головами, раскинулось разноцветье переплетенных ветвей, предлагавших все, что душа ни попросит, от дуриана, фрукта на любителя, до зерен кофе, которые многие упорно выращивали, обжаривали, мололи и готовили сами, предпочитая распечатанным. Деревья, стены и мебель были с ферментами светлячков и мерцающих медуз, они и освещали, и украшали помещение. Пахло утренним садом и сладостями. Стол при этом ломился от традиционного русского разносолья – мяса, рыбы, грибов и всего, что с ними сочетается и не сочетается.
– Прошу садиться. – Максим Максимович сделал руками царственный жест.
Семья и гости расселись, последовали торжественные речи, молодых заставили поцеловать друг друга на глазах у всех, чтобы засвидетельствовать их интимный союз. За совмещенным реально-виртуальным столом в разных местах начались разговоры. Милицу приглашал сесть рядом с ним безостановочно поглядывавший на нее Йенс, но она осталась в дальнем углу оранжереи, где собрались сотрудники, и оказалась между Вадимом Геннадьевичем и Юлей Потаниной.
Раиса Прохоровна попросила Мишку:
– Расскажи о своей работе. Тебе интересно?
– Очень! Все, как я хотел.
– А неписаный девиз ликвидаторщиков тебя не смущает? – с ехидцей осведомился Максим Максимович.
– «Ломать – не строить»? – Мишка усмехнулся. – Почему он должен смущать? Каждому свое. К тому же, строить – глупо, сейчас это никому не нужно. И мы, вообще-то, делаем то же самое, что строители, но в обратном порядке. Как происходит стройка? Вот у вас, когда заказываете новую лабораторию – что происходит? Около места будущего здания ставится принтер, рядом складируются расходники для техники и стройматериалов, принтер включается… и, собственно, все. Дальше – только его работа. Если в недрах есть что-то полезное и добыча этого «чего-то» не вызовет нехороших последствий, первым делом принтер делает себе «снабженца»: корни-щупальца, наращивая сами себя, уходят в землю на требующиеся глубины и впитывают необходимые элементы. Принтер делает стройматериалы и роботов-строителей, а если нужен масштаб, то сначала делает большой принтер нужного размера. По окончании стройки мусор и все лишнее вместе с роботами утилизируется и в виде картриджей с расходниками отправляется на новое место. У нас в Ликвидации, как уже сказал, все то же самое, но наоборот. И это, кстати, мне и нравится: делать мир чище. Как вы понимаете, операторы сами на место не выезжают, мы с Тильдой работаем на дому. До нас стираемый объект исследует комиссия духовников, и если культурной ценности он не представляет, рекомендация – «под снос». Адрес передают конкретному оператору, с этой минуты он отвечает за контроль и исполнение. На месте включаем любой принтер, если имеется… да-да, бывает и такое, потому что стираем и очень старые постройки, и свалки, которым порой подходит название «древние» – тогда о принтерах слыхом не слыхивали. Если принтера, самого завалящего, не найдется, то наиболее экологичным транспортом доставляем главный агрегат в самую, как говорится, гущу событий. «Снабженец» становится переработчиком, здания и техника, которым больше подошли бы названия «руины и рухлядь», превращаются в аккуратные картриджи для будущих строек. Когда объект обширен, принтер распечатывает дроидов, они режут большие строения или механизмы на части и скармливают на сортировку и фасовку. Предпоследний этап – отправка принтера и материалов на склад, опять же самым экономичным способом. Если это по какой-то причине невозможно, из расходников принтер сам распечатывает транспорт и на нем со всеми материалами улетает. Последнее – облагораживание и озеленение территории по спущенному духовниками плану или на свой вкус. «На свой вкус» бывает редко, с особо недоступными объектами, но нравится больше всего. – Мишка вдруг воодушевился: – Вы читали «Конец истории» Ямы Фуку?
– А ты? – улыбнулся Максим Максимович.
Нули не любили читать, и разговор о книгах нуля с единицами…
– Смотрел переложение, – ничуть не смутился Мишка. – Вывод у автора такой: если все оставить как есть, человечество упрется в тупик.
– То есть, будет жить долго и счастливо, – улыбнулся Максим Максимович.
Мишка несогласно помотал стриженой головой:
– Мир упростился и закостенел в установившейся модели, впереди только повторение пройденного. Био- и генная инженерия, нанотехнологии и передача энергии без проводов сделали мир таким, каким мы его видим, и сейчас на наших глазах здесь, в этом поселке, рождается четвертая прорывная технология: живые дома и транспорт. Это еще одно глобальное перекраивание видимого мира. Но дальше – все, тупик, тот самый конец истории, притчевый день сурка. Мораль устоялась, вслед за ней замрет на одном уровне технический прогресс. Транспортные потоки ушли под землю и под воду, и никто не видит, что движения по ним все меньше и меньше.
Гости за столом переглянулись. Мишка продолжал с пылом, будто его задели а живое:
– Сначала канули в прошлое самолеты, поезда и автомобили, затем дирижабли и удобные, но прожорливые дискоиды, теперь грузовые реки превратились в жалкие пересыхающие ручейки – принтерам много не надо. Объем и количество грузоперевозок падает, индустриализация исчезла как явление, сфера производства сократилась до добычи, сортировки, упаковки и доставки необходимых химических элементов до принтеров, которые, если не справляются с глобальной задачей, производят другие принтеры, нужного размера, и так до бесконечности в обе стороны.
Тильда изумленно глядела на молодого мужа, она, как все нули, не привыкла выказывать настоящие чувства. Но Мишка был дома, здесь он провел детство и до того, как сознание срослось с потоком, играл, шалил и был обычным мальчишкой – непоседливым, неугомонным и, как все дети, всегда правым, о чем бы ни спорил с родителями.
– Мы, ликвидаторы, – воодушевленно продолжал он, – сейчас убираем с лица планеты последние очаги промышленного производства, связанные с теми самыми добычей, сортировкой и упаковкой – на месте шахт, карьеров и цехов теперь стоят обычные принтеры с мощными «снабженцами», которые вгрызаются в недра и выплевывают в подлетающий транспорт уже готовый упакованный продукт. Техника самовосстанавливается и автоматически вносит улучшения, обслуживает себя, а чего не может сама, то делают одноразовые дроиды, отпечатанные принтерами и по завершении работ вновь распыленные на элементы в аккуратных упаковках. Вы только подумайте: мы пришли к порогу, за которым работа остается у тех, кто уничтожает, а не у тех, кто создает!
Прозвучало устрашающе. Перспективы действительно показались мрачными. Но не для Максима Максимовича:
– Созидание – это не вечная стройка и вытесывание новых каменных топоров взамен сломавшихся. Говоришь, изменившие мир прорывные открытия остались в прошлом? Так считали и после изобретения колеса. И двигателя внутреннего сгорания. И расщепления атома. Кто тебе мешает открыть новое и вновь изменить мир? – Он улыбнулся. – Например, мы, как ты заметил, здесь этим и занимаемся. Живые дома, живой транспорт. Пройдет немного времени, и живыми станут электроника и космические корабли. Археологи будущего схватятся за головы: цветущая зеленая планета не оставит никаких следов цивилизации, словно ее никогда и не существовало. Уже сейчас принтеры и все, что ими произведено, после неподлежащей восстановлению поломки распыляются и не загрязняют природу. Дальше будет только лучше. И мы, как все общество в целом, тоже не стоим на месте. Мы меняем человека. Не делаем из него киборгов или изменяемое непонятно что, где от человека только сознание, а создаем нового человека духовного – с высокими желаниями и целями.
– А безработица? – не сдавался Мишка. – Человеку необходимо самореализоваться, а с каждым днем возможностей все меньше и меньше.
– Меньше?! – Максим Максимович не удержался и повысил голос. – Возможности для самореализации безграничны!
– Ну да. – Мишка скривился. – Идти в актеры, художники, композиторы, писатели, влогеры, ритмузыканты и типа приносить людям радость… Духовный блок пухнет и пухнет, скоро порвется.
– Не нравится гуманитарное творчество – иди в научно-технический. Изобретай, воплощай, меняй мир, который критикуешь.
При слове «критикуешь» многие заулыбались. Критики – профессия неудачников и ищущей себя молодежи. Ничего не умеешь, ни в чем не разбираешься, ничего не хочешь, но лучше всех знаешь, как и что делать, всюду лезешь и даешь умные советы? Тебя ждет работа критиком. Сфера деятельности не имеет значения, критики нужны везде. Критиков слушают, их мнение учитывается, хотя всерьез не принимается.. Но сколько открытий сделано профанами, когда знатоки упирались в неодолимую гору, которую, как оказывалось, легко обойти? Свежий взгляд видел то, что замыленый глаз специалиста в упор не замечал. Как в старинном анекдоте: «Как вы сбежали из тюрьмы?» – «День сидим, два сидим, а на третий Зоркий Глаз заметил, что четвертой стены нет».
Все же быть критиком считалось зазорным, это свидетельствовало о молодости, незрелости ума и неспособности создавать что-то самостоятельно.
Раиса Прохоровна попросила молодых:
– Расскажите, где и как живете.
Естественно, опять заговорил Мишка, поскольку Тильда в основном глядела в тарелку.
– В коммуне Христиания, это на месте бывшего Копенгагена. Помните: Гамлет, принц Датский…
Максим Максимович покосился на Раису Прохоровну:
– Экономический и духовный блоки дали согласие на создание коммуны? Мне казалось, что социальные реликты…
Она не успела ответить, затараторил неугомонный Мишка:
– Они всеми руками за разнообразие! Мама, правда? Коммуна – образец иного мышления, и это для мира полезно, чтобы видеть, куда идти.
– Или куда не заходить, – хмыкнул Максим Максимович.
Больше никто в дискуссию отца и сына не вмешивался, все с любопытством слушали.
Глаза у Мишки сверкали, щеки раскраснелись – он давно так много и так жарко не разговаривал вслух:
– Истина рождается в спорах, и чем больше мнений – тем больше…
– Точек зрения, – перебил Максим Максимович, – а истина здесь ни при чем.
– Точки зрения сталкиваются, и какая-нибудь со временем побеждает. А историю пишут победители. Общепринятая истина – засохшая старая карга, ее почитают за возраст, а не за содержание. Наша истина тоже может победить, для этого мы и живем собственной, ни на кого не похожей жизнью – хотим доказать, что жить по-другому можно, и это тоже хорошо. Возможно, даже лучше, чем у всех.
– Спасибо за слово «возможно», – кивнул Максим Максимович. – Значит, еще не все потеряно, мозги работают. Ну, опиши прелесть вашей жизни кратко и емко.
– Коммуна – это когда нет денег и все общее.
– Секс, наркотики, рок-н-ролл? – вспомнил Максим Максимович девиз коммун двадцатого-двадцать первого века.
Мишка скривился:
– Первое, как ты понимаешь, возможно только между супругами, второе тоже в прошлом, защита организма обнуляет химическое воздействие, а рок-н-ролл слушают только ископаемые динозавры вроде тебя. У нас девиз более древний, от коммун восемнадцатого-девятнадцатого веков: свобода, равенство, братство!
– Чем ваши свобода, равенство и братство отличаются от общепринятых?
Милица поняла, что в потоке папа с сыном на отвлеченные темы не разговаривали, иначе тон дискуссии был бы пониже.
– У нас все общее – птерики, дома…
– Дети, мужья, жены…. – ехидно продолжил Максим Максимович.
– Не передергивай! Нормы морали никто не отменял!
Казалось, еще чуть-чуть – и Мишку бросит в слезы. Тильда погладила его по руке и вновь сосредоточилась на поедании салата.
Йенс прислал текстовое сообщение:
«Фрекен Милица не собирается в ближайшее время посетить Затерянный Город у Рапануи? Если соберется, у нее будет квалифицированный экскурсовод»
Милица улыбнулась: сколько же он раздумывал, как к ней обратиться? В своей среде на такие мелочи не обращаешь внимания, все получается само собой, а датчанину, привыкшему к специфическим условиям, где, например, в языке даже слову «пожалуйста» нет эквивалента, а муж с женой везде, включая постель, обращаются друг к другу «господин» и «госпожа», чужие порядки даются с трудом. Давно установилось: в местах иных традиций нужно придерживаться местных, не забывая собственных. Это сложно, но исполнимо. К сожалению, люди часто и надолго впадают в ступор в самых простых ситуациях. Для Йенса сухие «херр» и «фру» по отношению к чужакам слишком отстраненны, а обращение по имени – излишне фамильярно и может обидеть. Он и выбрал совмещение: общая форма плюс имя.
Милица одними губами нашептала ответ:
– Большое спасибо, это очень любезно, и фрекен очень рада предложению. Если она соберется, то обязательно известит, но сейчас просит извинить, потому что у нее другие планы.
Сидевший слева Вадим Геннадьевич на миг поднял на нее отсутствующий взор и вновь погрузился в собственные мысли. С правой стороны Юля ничего не заметила, она обсуждала с инженером Бурыгиным последние новинки «неожиданного искусства» и горячо спорила, что это именно искусство. Ее собеседник придерживался противоположного мнения.
Йенс прослушал ответ и понимающе кивнул.
Максим Максимович огладил ладонью бороду:
– Получается, личную собственность вы, дорогие мои ликвидаторы, ликвидировали не до конца?
– Папа, прошу тебя – не перебарщивай, – спокойно сказал взявший себя в руки Мишка. – Супруги – не имущество друг друга. Да, дети у нас воспитываются вместе, но лишь потому, что родители заняты, и приходится поочередно выступать воспитателями. А главное олицетворение собственности – деньги – у нас действительно общие, за пределами коммуны мы пользуемся общим кошельком.
– Как будто личных не хватает, – буркнул Йенс.
– Они не бесконечны, – возразил ему Мишка. – У коммуны больший простор для возможностей, чем у каждого отдельного члена.
– И что же хорошего вы сделали для мира со своими выросшими возможностями?
– Пока ничего. Мы копим. В планах – колонизировать один из астероидов или спутников Юпитера и перевезти нашу коммуну туда. Нас не устраивает постоянный контроль правительства, мы хотим жить сами, так, как хотим, без оглядки на чужое мнение.
– А у вас не будет правительства? – удивился Максим Максимович.
– Мы сами будем решать, кто чего достоин.
Максим Максимович покосился на Раису Прохоровну. Она развела руками. Старшее поколение за столом в полном составе качало головами или пыталось сдержать улыбки.
– Ты хорошо учил историю в школе? – спросил Максим Максимович.
– А то ты не в курсе, – окрысился Мишка.
– Прежде, чем лететь на Юпитер или еще куда-то, пересмотри учебники младших классов новым взрослым взглядом. Есть большой шанс, что лететь расхочется. И у меня появилось два вопроса по поводу денег. Что именно вас не устраивает в системе, где каждому изначально начисляется достаточно для жизни, а если для чего-то требуется больше, после обоснованного обращения ему на это дает правительство?
– Считается, что большие запросы сообщают о человеке, что у него личное выше общего, то есть, у него проблемы с психикой. К таким относятся как к больным. Кому же это понравится? – Мишка опустил глаза. – Мы просили на колонию, нам отказали.
– Под каким предлогом?
Ответила Раиса Прохоровна:
– На эту сумму можно дать Марсу атмосферу и переселить туда миллионы людей. Были бы у нас такие возможности…
– Не хотите на Марс? – поинтересовался Максим Максимович.
– Там тоже будут правительство и контроль, – пробормотал Мишка.
– Они будут везде. – Максим Максимович выразительно развел ладонями. – Вообще не понимаю: зачем нулям другая планета? Там – тот же поток, а чтобы добраться и наладить жизнь, вам придется утруждать себя долгим опасным перелетом и обустройством на новом месте…
Милица машинально кивнула: все правильно, нули не любят передвижений, они даже на собственную свадьбу выбираются из берлог лишь под угрозой игнорирования обществом.
– Обустроят нас роботы, – безапелляционно заявил Мишка. – А улететь нужно, чтобы никто не стоял над душой и телом. Мы хотим настоящей свободы.
А вот эта, последняя, фраза – глупость. Желание свободными людьми «настоящей свободы» всегда заканчивалось кровью и диктатурой, Мишке действительно стоит перечитать учебники младших классов. Впрочем, он же нуль, значит, не перечитать, а пересмотреть. К тому же, когда информация ушла, он ее не воспринимает в полном объеме, пока вновь не выведет перед собой.
– Ну-ну. – Максим Максимович огладил ладонью бороду. – Чудесная мечта. И, главное, какая оригинальная и насколько продуманная до мелочей: обустроят другие, иерархия отменена, никто никому не подчиняется и ни за что не отвечает… Думаешь, до вас это никому в голову не приходило?
– Приходило, – не стал возражать Мишка. – Но сейчас другие времена и возможности. И люди другие.
– Глядя на тебя, – вздохнул Максим Максимович, – в последнем я сомневаюсь.
Тильда в дискуссию не встревала. Половиной сознания она плавала в потоке, где все просто и понятно и где царствует реальная настоящая свобода, без каких-либо ограничений кроме золотого правила нравственности. Вторая половина сознания внимательно наблюдала за гостями и их разговорами. У Тильды, наверняка, было, что сказать новым папе и маме и прочим гостям, но все, что она могла сказать, было цитатами или компиляцией чужих мнений из потока. Долгого спора она не выдержала бы и потому благоразумно молчала. Дескать, пусть муж говорит, раз у него получается. А она его поддержит, если понадобится.
Родители Тильды, тоже нули, участвовали в беседе в качестве слушателей, дружно кивали на слова как зятя, так и его отца, на лицах застыло выражение «хорошо сидим». Дескать, какая разница, о чем говорить? Говорим, становимся друг другу ближе, обретаем новых родственников. Разве нужно что-то еще?
Лица всех, кто собрался за столом вживую или виртуально, сообщали о том же: не нужно. Свадьба сама по себе поднимала настроение, для этого не требовалось прилагать усилий, можно было даже просто молчать. Но молчать, естественно, никто не собирался. Разве на свадьбах молчат?!
Милица подумала, что на Мишкино мировоззрение повлияли национальность семьи невесты и традиции ее народа. В упрощенном виде датчане передают историю своих особенностей так: в свое время все, у кого были агрессивные, авантюрные или криминальные наклонности ушли с датских земель на захват Британии и влились в английскую нацию. У оставшихся с давних пор в крови скромность, умеренность, социальная ответственность и нелюбовь к подчинению кому-либо. У них веками существовало понятие «хигге», очень удачно влившееся в новую мораль. Переводилось слово как «комфорт», но включало и умение создать уютную атмосферу, и чувство товарищества, полной удовлетворенности жизнью и постоянного праздника, и многое другое в том же духе. Исстари датчане чувствовали себя «хигге» среди друзей и в семейном кругу, в новое время это распространилось на весь мир. На свадьбах «хигге» проявлялось особенно. Еще датчан отличало групповое мышление, они старались поступать одинаково и даже аплодировали в унисон. В их истории эти особенности вылились в «Янтеловен» – неписаный закон поведения, этакий внутренний кодекс. Суть в том, чтобы немедленно осадить любого, кто захочет поставить себя над остальными членами своей социальной группы. Основные тезисы Янтеловена: «Каждый человек может что-то сделать хорошо», «Каждый заслуживает заботы и внимания», «Ты можешь быть умнее некоторых, но это не значит, что ты лучше».
Из перечисленного Мишка ближе к сердцу воспринял почему-то неприятие возвышения одних над другими. «Чем выше обезьяна лезет на дерево, тем лучше всем видно ее зад», – говорили датчане в оправдание своей позиции. Это было верно во времена, когда высота власти давала права, а не обязанности и ответственность. Сами нули во власть не шли никогда, это отвлекало от «хигге» в потоке. При этом они первыми ополчались на единиц, эту ответственность на себя взваливших.
Впрочем, так было всегда, даже когда единицы и нули назывались другими словами.
– И второй вопрос по деньгам, – продолжил Максим Максимович. – Каким образом личные деньги, виртуальные, с начислением и списанием по вживленному чипу, которые даже по наследству не передаются, смогли попасть у вас в общий кошелек?
– У нас есть специальное разрешение!
– В качестве научного эксперимента, – прокомментировала Раиса Прохоровна. – По просьбе научно-технического, с временным согласием духовного. Историческое исследование.
Милица подавила улыбку. Историческое. А Мишка думает, что живет в мире будущего.
Это поняли все. Кроме Мишки и Тильды. Историки получат результаты социологического исследования на тему, например, «Темные пятна Эры разобщения», а энтузиазм неофитов, которые со временем разберутся в причинах и следствиях своих не раз пройденных человечеством заблуждений, сойдет на нет. Эксперимент закончится сам собой. Такое бывало не раз. Некоторые эксперименты начинались как проекты с поиском подходящих людей, другие получались сами и учеными только поддерживались. Если бы Мишка с Тильдой были единицами и обладали кругозором пошире…
Интересовавшая всех тема исчерпалась, и разговор разбился на множество мелких.
Это было еще любопытнее. Кто-то рассказывал что-то интересное (или, для некоторых, неинтересное, но это было неважно), старшие делились воспоминаниями, молодые больше отмалчивались и слушали. Или не слушали. Это тоже было неважно. Общий настрой ощущался везде и каждым. Праздник. Радость. Счастье. Единение. Чужие друг другу люди становились частью новой семьи. Каждая свадьба объединяла, за столы садились просто знакомые или даже незнакомые люди, а вечером расходились родственники. Как это объяснить?
Свадьба оставалась понятием сакральным, полумистическим. Наука не могла объяснить некую ауру сопричастности, что появлялась между участниками празднества. Казалось бы: просто собрались люди, разговаривают, поздравляют, танцуют, вместе радуются. Это сближало и позволяло лучше понять друг друга.
Кроме того, это переплетало судьбы и делало дальних ближними. В прямом смысле. Отныне и навсегда.
Наука оперировала понятиями импринтинга и биополя, но здесь это не годилось. Как нейропсихолог, Милица глядела на поколениями повторявшиеся традиционные события и чем больше задумывалась о, казалось бы, обычном и всем знакомом, тем сильнее открывались глаза: почему до сих пор никто не изучал влияние свадьбы на психику и жизнь собравшихся? Она быстро проверила – в потоке не оказалось исследований на эту тему!
Как назвать то, что она заметила? Энергетические волны? Синергетические? Или – информационные, посылаемые человеком… а только ли человеком? Их источником являлся не кто-то, а что-то: сама свадьба. Совокупность людей, которые чувствовали одно и то же. И не просто чувствовали, а вместе создавали новое нечто, чего не было раньше. Почему разные люди, никогда прежде не знавшие друга, вдруг ощущали родство – как физическое, так и родство душ? Почему они внутренне менялись от присутствия рядом?
Это некая форма синестезии – когда раздражение в одной когнитивной или сенсорной системе ведет к непроизвольному отклику в другой?
Связанные с синестезией феномены восприятия ученый мир считал патологией, но здесь у нее проявлялся положительный заряд. Кстати, все природные синестетики почитали свою необычность за особый дар, который ни за что не хотели бы потерять. Для объяснения непроизвольного отклика у собравшихся, можно, конечно, притянуть за уши астрально-ментально-каузальные гипотезы, но, кажется, пока синестезия подходила больше.
Если исследовать функциональную нейровизуализацию головного мозга каждого из собравшихся и сравнить с показателями в обычной обстановке, разница в моделях покажет… Что?
Скорее всего, выяснится, что люди с помощью скрытых и неисследованных возможностей без всякой техники умеют делать то, что сами же запретили для интеллектроники ради своей безопасности – чтобы на поступки человека не могли влиять посторонние. Различные участки мозга выполняют разные функции, и увеличение перекрестных связей между такими узкоспециализированными областями отлично объясняет свадебную «синестезию».
Нет, термин неточный, это не массовая наведенная синестезия в привычном понимании, это нечто другое. Не стоит загонять неизвестное в привычные рамки, от этого или рамки лопаются, или неизвестное усыхает, как Вселенная до ее научной модели.
Назовем это пока «свадебными флюидами» – пусть ненаучно, но любая аксиома когда-то была теоремой, а та, в свою очередь, ничем не подтвержденным пустым предположением.
Возможно, в деле замешаны зеркальные нейроны. Эволюционно их механизм создан для ускоренной адаптации детенышей: эти нейроны возбуждаются как при выполнении какого-то действия, так и при наблюдении за его выполнением кем-то другим. У детеныша это повышает авторитет родителей и доверие к ним. Сформированная через зеркальные нейроны система связей несовершенна, потому что оставляет разум зависимым. Стандартная система более медленна, но более достоверна. В любом случае, отделившаяся от стаи взрослая особь переходит к рациональной форме мышления и в авторитетах не нуждается.
На этом построены все нравственные нормы общества. Зеркальные нейроны также задействуются в эмпатии и понимании действий других людей. И в освоении новых навыков – даже всего лишь путем имитации. А разве здесь, на свадьбе – не то же самое? Люди следуют неким ритуалам, делают, что положено… и возникает нечто новое. Пусть хотя бы в глубине души. Возможно, чтобы разобраться, следует вспомнить энергетическую терапию, которая канула в прошлое, едва начавшись: генная инженерия исправила человека, а нанотехнологии и телесная модификация избавили от болезней, побороли старение для активной жизни, продлили жизнь и сделали людей совершенными внешне. Но заброшенное направление пригодилось бы сейчас, чтобы понять происходящее. Сопричастность, взаимопроникновение, превращение дальнего в ближнего, которого любишь, даже если он тебе чем-то несимпатичен – чем и как это объяснить? Откуда рождается и как передается энергия, которая питает это преображение? Неужели это одно из проявлений великого «Возлюби ближнего своего»?
Мысль прервалась: свадьба шла своим ходом, Максим Масимович провозгласил:
– А теперь – танцы!
Загрохотала на весь поселок музыка из той, что «на все времена» – нечто ритмичное и одновременно мелодичное, зарекомендовавшее себя любовью многих поколений – от пронзительной «Джамайки» и энергичной «Хару Мамбуру» до концептуальной «"На слабо" жлобы лабали "Алабаи лаяли"» современной арт-войс-труппы «Лобо[To mi]я».
По традиции, первый танец – танец молодоженов. Мишка подхватил свою флегматичную невесту, достойно несшую на лице невозмутимое выражение даже когда они закружили в стремительных чувственных па. Постепенно из-за столов поднимались пары и подключались к телесному веселью. В потоке таких ощущений не получишь.
