Нина Резун
Когда я встречу тебя вновь. Книга 1: Любить нельзя забыть
Мимо пронесся мальчишка на велосипеде, и Шандор засмотрелся ему в след.
– Мне было девять лет, когда я также катался на велосипеде по нашему селу… Велосипед был старым, с кривой рамой, колеса восьмеркой, но я радовался даже такому, – и как бы между прочим, добавил: – Судьба не баловала нас новыми и дорогими игрушками. Отец позвал меня домой, и я с сожалением оторвался от своего двухколесного друга, чтобы выслушать уготованные мне новости. Он сообщил, что Жанна погибла в автокатастрофе. Я уже больше понимал, и воспринял это известие с большой скорбью. Было такое чувство, будто я лишился будущего. Я ее никогда не видел, даже на фотографии, но осознание того, что это была не просто незнакомая девочка, а моя невеста, вселяло в меня тревогу за мою судьбу. Но в этом состоянии я пребывал недолго. Уже через полгода отец нашел мне другую невесту. Она тоже была не из местных. Отец встретил ее семью на ярмарке. Она была старше меня на три года, но почему-то до тех пор не сосватана. Обычно самых лучших невест разбирают еще маленькими девочками, а уже потом смотрят тех, кто остался. Я не знаю, как отец не досмотрел ее, почему не выявил подвоха, но ей было пятнадцать, когда она сбежала с русским. Был большой скандал, отец рвал и метал, посылал проклятия в адрес их семьи, но принимать испорченный «товар» он не собирался. Какое бы приданное за ней не давали.
– Что ты испытал в тот момент?
– Я был рад, что мне не досталась такая жена. Для мужчины унизительно оказаться в роли рогоносца.
– Что стало с ней потом? Она вышла замуж за русского?
– У этой истории печальный финал. Это был позор для их семьи, и они посчитали, что только кровь смоет его с их имени. Ее семья нашла беглецов, и ее братья убили того парня.
– Какой ужас! – сказала я. – Это считается у цыган нормальным?!
– Я этого не говорил. Это преступление, и они за него отвечали по закону.
– У тебя есть сестра?
– Да.
– Если бы твоя сестра убежала с русским, твой отец поступил бы также?
– Я не знаю. Думаю, нет. К счастью, моя сестра уже замужем и волноваться за ее честь не приходится.
– А ты способен на такую расправу?
– Не думаю. Но для цыган вопрос женской чести очень важен. Именно поэтому такие ранние браки. Чтобы девушка была чиста и невинна.
Было немножко странно, но приятно слышать, что где-то до сих пор женское целомудрие имеет большое значение. Если бы еще берегли его для любимого…
– Что было дальше? Тебе нашли другую невесту?
– Да. В этот раз отец не стал далеко ходить, и обратил свой взор на наш табор. Девочек из хороших семей уже разобрали, оставались только совсем маленькие или ущербные.
– Какая досталась тебе?
– Она на шесть лет моложе меня. Ее зовут Рада. Хрупкая, немного болезненная девочка. Ее отец в период перестройки начал заниматься спекуляцией, покупал подешевле, продавал подороже, но дела шли неважно, в тюрьму даже раз угодил. Заводить родство с такой семьей отцу не хотелось, но выбор был невелик. Поэтому он согласился. Когда у свата дела прогорели, отец дал ему работу у себя на конюшне, но конюх из него никудышный. Сейчас работает где-то в городе, но отец подозревает, что подворовывает. Раде уже пятнадцать и на следующий год родители планируют нас поженить.
– Почему не раньше?
– У нас с отцом уговор. Он позволил мне учиться, а я обещал за это жениться на Раде.
– Ты не хотел на ней жениться?
– Дело не в этом. Я говорил тебе, что отец против моей учебы. Считает это блажью. Он не хотел отпускать меня в город. Раде тогда было всего одиннадцать лет, и я решил воспользоваться отведенным мне временем, чтобы получить высшее образование. Но мне пришлось дать слово отцу, что я женюсь на Раде. Что никакие городские страсти не заставят меня остаться здесь и предать свою семью.
– Что будет, если ты откажешься жениться?
– Отец никогда не позволит мне вернуться домой. Это предательство, неуважение к нему, к семейным традициям. Это ляжет тенью на Раду. Если от нее отказался жених, это отражается на чести девушки. Такого отец мне никогда не простит. Я потеряю свою семью, никто не станет со мной разговаривать.
Неужели так бывает? Словно в каком-то средневековье. Но вслух свои мысли я не выразила. Я обещала отнестись с пониманием, и не хотела услышать очередное «тебе не понять».
– Ты любишь ее?
– Кого?
– Свою невесту.
– Любовь для цыган – это роскошь.
– И ты готов заключить брак на всю жизнь без любви?
С нами поравнялись две молодых мамочки с колясками, в одной был еще совсем младенец, во второй крепыш около года, который махал руками и с любопытством смотрел по сторонам. Шандор выждал, пока они пройдут, затем ответил:
– У меня нет другого выбора.
Выбор есть всегда! Но я промолчала.
– А если ты полюбишь другую?
– Не может быть другой, все уже решено.
Пазлы стали складываться в единую картинку. Я начинала прояснять для себя некоторые вещи. О Шандоре.
– Поэтому ты сторонишься всех девушек? Чтобы не влюбиться?
Шандор засмотрелся на носки своих ног. Я видела по его лицу, что он погрузился в какие-то размышления.
– Отец предупреждал, что мне будет здесь нелегко, что русские нас не любят и не позволят мне жить среди них. Вероятно, он рассчитывал, что я брошу все и вернусь в табор, что не выдержу этого испытания. И действительно, в первый год такие мысли не покидали меня. Я чувствовал себя белой вороной. Мне было тяжело привыкнуть к тому образу жизни, который ведут русские.
– Что ты имеешь в виду?
– Многое. Например, наши девушки с половозрелого возраста не сидят за одним столом с мужчинами.
Перед моими глазами возникла сцена из библиотеки, когда Шандор не мог решиться сесть со мной за один стол, те же сомнения в кафе, и даже сейчас, прежде чем сесть на лавку, он сделал это не сразу. Тоже поэтому? Он всегда сидел в аудиториях один, обычно на последней парте. Теперь я нашла этому объяснение. Это не позволяли его цыганские обычаи.
– Почему?
Он поднял на меня глаза и смотрел так, будто пытался взглядом донести до меня ответ. И мне казалась, я снова услышу: «Ты не поймешь».
– Это связано с нечистотой женщины… – сказал Слобода.
– Что это значит? Ваши женщины… не моются?
Шандор улыбнулся. И как мне показалось, смутился.
– Я не об этом.
Я продолжала смотреть на него с недоумением, а он все никак не мог найти слова, чтобы объяснить, о чем речь. И вдруг я поняла:
– Это из-за… определенных дней в жизни каждой половозрелой женщины?
– Точно.
– Им нельзя сидеть с вами в эти дни или всегда, пока женщина находится в детородном возрасте?
– Всегда.
Я не понимала этого. А как они спят с женщинами? Как занимаются сексом? Или у них дети из пробирки?
– Отчего такое отношение? Сейчас столько гигиенических средств, женщина и в эти дни может быть «чистой».
– Это на подсознательном уровне, заложено в голову веками. Но я пытаюсь от этого абстрагироваться, особенно часто в последнее время.
Мы скрестили взгляды. Из-за меня?
– Что еще в нашем образе жизни тебе чуждо?
– Я привык к тому, что наши девушки ведут себя скромно в цыганском мужском обществе. Мы практически не общаемся с ними, либо в присутствии старших. Не может быть и речи, чтобы обнять девушку, тем более поцеловать. Наши девушки целомудренны. И после вступления в брак они продолжают быть скромными и во всем послушными своему мужу.
Невольно я усмехнулась.
– Ты точно о цыганках говоришь?
– Я понимаю твои сомнения. Но женщина в цыганском доме отличается от женщин, которых ты видишь на базарах и вокзалах. Девушки и женщины за пределами своего табора совсем другие. Они ведут себя свободно по отношению к мужчинам, крепки на язык и порой нахальны. Но цыганка считается самой чистой и верной женщиной.
– Ты хочешь сказать, что русские… распущенные?
– У вас свободнее нравы. Вы позволяете себя прилюдно обнимать, целовать, отпускаете пошлые шуточки друг другу и называете это флиртом.
Я вспомнила тот день в аудитории, когда Кулагин зазывал меня в кино. Не об этом ли говорит Шандор? Мое поведение вызывает его порицание? А, впрочем, он прав. Это действительно выглядело безобразно. И сейчас мне неприятно вспоминать, какие вольности я позволяла Кулагину. И то ли от стыда, то ли от солнца я ощутила, как мои уши стали гореть.
– Я согласна, безобидный флирт со стороны может показаться пошлым, но это не характеризуют девушку как легкомысленную…
Звучало так, словно я перед ним оправдывалась. Я замолчала и уткнулась взглядом в платок.
– Это просто игра, – продолжила я. – Ничего не значащая и ни к чему не обязывающая.
– Такие игры могут привести к печальным последствиям. Молодой человек воспримет флирт как сигнал к согласию девушки на что-то более близкое. И кто виноват, что он не так все понял?
Он словно считывал информацию с моего лба. Каждое слово в точку. Все обо мне и Кулагине. Но, слава богу, это позади. И больше мне не придется краснеть за свое поведение.
– Чем еще русские девушки тебя неприятно поразили?
– Они ходят в комнату к парням в общежитии, остаются с ними наедине и не беспокоятся о своей чести. А потом плачут, что они их бросили. Так выглядит ваша любовь?
И снова он говорил о вещах мне знакомых. Не может такого быть, чтобы он следил не только за мной, но и за Юлей. Отчего каждое его слово намекает на нас?
– Ты имеешь в виду какой-то конкретный случай? Или это твое воображение так рисует? – Я посмотрела на него.
– На первом курсе я жил в общежитии, – сухо сказал Шандор. – Правда, недолго. Но того полугода мне хватило, чтобы насмотреться на подобные сцены. И твою подругу Юлю я там видел.
– Не смей! – нахмурив лоб, сказала я холодно. – Даже не думай так о ней. Ты ничего не знаешь. Она любила его. Думала, они вместе навсегда.
– Он звал ее замуж?
– Нет. Но она не думала об этом на первых двух курсах. Подсознательно она ждала, что это произойдет, когда она окончит университет. А он бросил ее, когда окончил его сам. Ее вина только в том, что она доверяла ему. Но тебе этого не понять.
Я вспомнила, как она прибежала ко мне убитая горем, и неспособная связать двух слов, и как разрывалось мое сердце от беспокойства, не понимая, что стряслось и как ей помочь. Как он может осуждать ее за любовь? Он, который никогда не любил, и понятия не имеет, что это значит!
Я поспешила отвернуться от Шандора, и стала теребить свою косу как будто бы пытаясь ею прикрыться, чтобы он не заметил выступивших на моих глазах слез.
– Прости, я не хотел тебя расстроить, – сказал он мягко. – Безусловно, среди русских есть порядочные и целомудренные девушки. Как и среди цыганок есть безнравственные и порочные. Какой и оказалась моя вторая невеста. И обобщать с моей стороны – неправильно и ошибочно. Но ты пойми, Лизавета. Вы часто своим поведением провоцируете думать о вас хуже, чем вы есть на самом деле. Задумайся над этим.
Я вытерла глаза и повернулась к нему.
– Ты прав. Но это был просто флирт.
Он виновато улыбнулся.
– Ты не должна мне ничего объяснять.
– Нет, но я хочу, чтобы ты знал об этом. Я уже пожалела о своем поведении.
Мы замолчали. Мимо снова пронесся мальчишка на велосипеде, едва не сбив старушку. Она махнула на него своей тростью и выругалась. Но он даже не остановился. На другой стороне аллеи, на лавочке сидела женщина с коляской и читала книжку. Малыш тихо спал в люльке, и она наслаждалась этим спокойным времяпрепровождением. Солнце стало припекать, но ветер нагонял прохладу и сбивал жар с моего тела. Все это было наполнено каким-то волшебством и умиротворенностью. А ведь час назад я не замечала этой красоты, и сердце разрывалось от боли.
– Почему ты съехал с общежития?
– Не сложились отношения с соседями. Они знали, что я цыган и сработали предубеждения. У кого-то пропала то ли золотая цепь, то ли браслет, и все ткнули на меня. Чуть душу из меня не вытрясли, требовали назад. Но я был к этому не причастен, и когда вещь все-таки нашлась, никто даже не извинился. А я понял, что не смогу жить в таких условиях. Все время под подозрением. И съехал на съемную квартиру.
– Это ужасно. Как жестоки бывают люди!
– Я верю, что добрых людей гораздо больше.
Он посмотрел на свои часы. Это был сигнал к тому, что пора расставаться.
– Спасибо тебе, Шандор.
– За что? Я не сказал ничего такого, за что меня можно благодарить, не дал ни одного нужного совета. Я все трещал о себе.
Я улыбнулась и сказала:
– Странный получился разговор. Я как будто бы даже забыла, с чего все начиналось. Спасибо, что не остался равнодушным и уделил мне время. Было приятно узнать тебя лучше.
– Ты прости, если я показался тебе чересчур прямолинейным.
– Поверь мне, это лучше, чем лицемерие. Я люблю честность в людях. И должна заметить, что ты на самом деле не такой, каким кажешься. Мне было бы приятно стать твоим другом.
Шандор нахмурил брови, но при этом улыбался.
– Зачем тебе это?
– Хочу, чтобы ты писал мне рефераты по дружбе, а не за деньги.
Я выдержала пару секунд, а потом рассмеялась. Шандор широко растянул губы. Когда он улыбался, передо мной был другой человек. Черты лица становились мягче и добрее.
– Шучу, конечно, – сказала я. – Но если серьезно… Так мало людей вокруг, с кем хочется и есть о чем поговорить. А ты как раз такой.
– Где ты видела, чтобы цыган дружил с русской? У нас разные взгляды на жизнь.
– Что ты знаешь о моих взглядах на жизнь? – наигранно нахмурилась я. – Не нужно судить о человеке поверхностно. Ты как никто понимаешь, что стереотипы ошибочны.
– А как же твои друзья?
– В каком смысле?
– Как ты объяснишь им наше общение? Мне показалось, ты хотела скрыть от них этот факт… Потому что я цыган?
– Ты думаешь, я тебя стыжусь?
Он молчал, и я поняла, что права в своих догадках. Но как объяснить, почему я проигнорировала его на следующий день после кафе?
– Это не так, – сказала я. – У меня были причины, но это не то, что ты подумал. Может быть, я когда-нибудь тебе о них расскажу. Поверь, я готова к общению с тобой, и мне не стыдно заявить об этом другим.
Шандор замялся. Словно в нем боролись два разных человека – тот, что держался в стороне ото всех, и тот, что хотел быть открытым и дружелюбным. И чтобы помочь ему с решением, я поторопилась протянуть руку для дружеского рукопожатия. Он настороженно посмотрел на нее, а потом перевел взгляд на меня. Ох, какой опрометчивый шаг. Я убрала руку и стала извиняться:
– Прости, я не подумала…
И, подняв ладонь, как при даче клятвы, продолжила:
– Обещаю, никаких рукопожатий и касаний. Буду уважать твои обычаи и традиции, и если я нарушу обещания, ты можешь разорвать со мной всякую дружбу. Ты мне веришь?
Шандор поднялся со скамейки, взял свой портфель. Я последовала его примеру.
– Не знаю, что из этого получится, – сказал Шандор, – но дам тебе шанс. И пообещай еще кое-что.
Встреча подошла к завершению, и сейчас мы, устно скрепив наш договор, отправимся каждый в свою сторону. Но расставаться не хотелось. Я боялась, что Шандор уйдет, а на меня снова нахлынут горькие воспоминания, грустные мысли и переживания.
– Все что угодно, – согласилась я.
– Пообещай, что не влюбишься в меня.
Он сказал это так серьезно, что я рассмеялась. Когда успокоилась, извинилась:
– Прости мой глупый смех. Ты высокого мнения о себе, Юрий Слобода! Ты, конечно, умен и красноречив, но влюбиться в тебя только за то, что ты красиво говоришь, это слишком даже для такой дурочки как я. Кроме того… у меня есть парень. Его зовут Марк, и когда я окончу университет, мы поженимся.
– Вот и отлично, – мне показалось, он выдохнул, – давай в знак нашей дружбы я провожу тебя до остановки. Сегодня моя очередь.
Глава пятая
Утром отец вез меня в университет. Светило солнце, и мы прятали глаза от него под козырьком. Мой хвост, собранный на макушке, беспорядочно трепал ветер, гуляющий между окнами, и я постоянно убирала волосы от лица. На мне была темно-синяя юбка свободного кроя длиной чуть ниже колен и легкая вязаная кофточка в бело-голубую горизонтальную полоску с округлым вырезом. На ногах туфли на платформе.
Мы никак не могли начать разговор. В воздухе витала напряженность, и только музыка на радио скрашивала наше молчание. Мы словно стали чужими людьми.
– Что ты сказала маме? – первым заговорил отец.
– Ничего.
И это правда. Мне было очень тяжело – и говорить с ней, и смотреть в глаза. Я чувствовала себя предательницей. Ведь она просила сказать ей, если я что-нибудь узнаю про отца и его связь с другой женщиной. А я молчала. Я не могла выдать отца, я не могла сделать больно ей. Я натягивала на себя улыбку, отвечала на ее вопросы, но разговор давался мне с большим трудом. Я все думала, как предложить ей пойти работать, но язык не поворачивался поднять эту тему. Мне казалось, стоит об этом заговорить, как она все поймет, и мир вокруг рухнет. Всё уже не будет как прежде. Оно и так не будет как прежде, а если мама узнает правду – и подавно. И я решила отложить разговор на другой день.
– Ей надо пойти работать, – выпалила я. – Она должна стать кому-то полезной за пределами дома. И может быть там ее оценят по достоинству.
– Лиза, я ценю твою маму, и все, что она делает.
– Но ценить и любить не одно и то же, правда, папа? – цинично сказала я.
– Не надо так, дочь. Мне тоже нелегко.
– Оставь эту женщину. Она не сделает тебя счастливым. Просто потому что ты будешь постоянно жить с чувством вины перед мамой, передо мной.
Я посмотрела на отца. Он переводил взгляд с одного зеркала на другое, хотя мы ехали по прямой и никуда не перестраивались. Он нервничал и не знал, как мне ответить.
– Лиза, я просил время, чтобы мне во всем разобраться.
– И до тех пор ты будешь спать с ней?
– Мои отношения с Ларисой – это не только секс, Лиза. Мы очень много вместе работаем. Мы обсуждаем наших пациентов, совместно разрабатываем схему лечения, делимся мнениями и прислушиваемся друг к другу. И… она меня слышит.
– Ты все-таки любишь ее…
– Я не знаю. Я боюсь ошибиться. Просто… после стольких лет непонимания и безучастности, я вдруг встретил родственную душу, и мне с ней так легко. Будто я знаю ее всю жизнь.
– У нее странный голос. Она курит?
– Нет. Это ее прирожденный тембр.
– И в этом тоже ее изюминка, да, папа?
– Лиза, девочка моя, – он взял мою руку, – мне не нравится твой резкий тон. Поверь, меньше всего я хотел причинить тебе боль. Я лишь прошу меня понять. И простить.
– Я не могу не думать о маме.
Взгляд отца снова заметался по зеркалам. Я крепко сжала его руку, пытаясь передать ему свою решимость удержать его.
– Лена очень дорога мне, я ее любил, правда, любил. И мне никто не был нужен, кроме нее и тебя. Но ты взрослая, и сама все видишь. Мама уже не та, какой была двадцать лет назад.
– А если она станет прежней, ты останешься с ней?
– Каким образом? Она так изменилась…
– Может быть вам поехать куда-нибудь вместе отдохнуть? Вспомнить, как это было раньше, вспомнить молодость… Когда вы отдыхали в последний раз – ты и она – вдвоем?
– Да мы вообще вдвоем не отдыхали. Только в первый год, когда она привезла меня в Витязево знакомить со своими родителями. А потом появилась ты, и мы отдыхали всегда вместе.
– Я выросла, пришло время отдыхать без меня. Поезжайте куда-нибудь. Только не к бабушке. Куда-нибудь подальше… Может быть в Турцию?
Отец стал поворачивать налево, пропуская встречные машины, и воспользовался возможностью отвлечься от разговора, сосредоточившись на дороге. Он выпустил мою руку, и связь с ним оборвалась. А мне так важно чувствовать его. Своим касанием я как бы подключаюсь к нему, и становлюсь с ним единым целым. Он молчал, и возникшая пауза тяжелым камнем опускалась на мое сердце. В глазах снова заблестели слезы, и мир вокруг поплыл.
– Ты не хочешь с ней никуда ехать, да? – дрогнувшим голосом спросила я. – Скажи честно.
Отец повернул и, приняв крайнее правое положение на дороге, пристально посмотрел на меня. В его глазах тревога и волнение. Вот так он смотрит, когда его любимая девочка плачет, ей больно, и он хочет помочь ей пережить эту боль. Он готов забрать ее на себя, вынести любые муки, только бы она улыбалась и была счастлива. Он слаб перед ее слезами, и она это знает. Я это знаю. И часто этим пользовалась для достижения своей цели. Глупой детской цели. Но сейчас я плачу не специально.
Я отвернула голову от отца, подставила лицо под порывы ветра и прикрыла глаза. Надо успокоиться и позволить потокам воздуха высушить мои слезы. Тушь не должна размазаться, у меня только один платок, и я должна вернуть его чистым.
Отец снова взял мою руку и ободряюще ее пожал.
– Ты права, девочка моя. Нам, действительно, с мамой надо уехать, – сказал он бодро, будто только об этом и размышлял. – Подальше от всех забот и хлопот и вспомнить, как было раньше, когда быт еще не затронул наши сердца. Я поговорю с мамой. Думаю, она не будет возражать.
Я обернулась к нему. Волосы стали хлестать меня по лицу и мне пришлось придержать их свободной рукой, чтобы они не мешали.
– Ты правда согласен? – недоверчиво спросила я.
– Конечно. Ради сохранения нашей семьи я готов попробовать все исправить.
И я поверила ему. Он не уйдет. Он наш навсегда.
– Спасибо, папа, – ответила я на пожатие.
– И на счет работы ты права. Маме действительно нужно чем-то заняться, кроме дома. Зря мы так долго ограничивали ее четырьмя стенами. Ты большая умница, что подумала об этом. И уже такая взрослая!
Он припарковал машину у обочины и прежде, чем я вышла, поднес мою руку к своим губам и поцеловал.
– Ты же знаешь, как я тебя люблю, девочка моя. И твоя улыбка для меня дороже всего на свете.
– Знаю, папа. А также знаю, что ты примешь верное решение.
Я натянула на лицо улыбку и поспешила выйти из машины. Любовь отца ко мне – это главное оружие против этой женщины, и я буду использовать его до конца. Пока она не уйдет с нашего пути.
Я поднялась на второй этаж и взору предстала привычная картина – несколько студенческих групп ожидают преподавателей возле закрытых дверей аудиторий, стоит гул голосов, со всех стороны слышится смех, и только Шандор в сторонке ото всех опирается на стену, придерживая портфель подмышкой и устремив взгляд в тетрадь. Повторяет или создает иллюзию, чтобы его отстранённость выглядела естественнее? Он словно почувствовал мое появление и поднял глаза. Я улыбнулась. Он кивнул в ответ и снова погрузился в свою тетрадь. Думает, струшу и не подойду?
– Привет, – поздоровалась Юля.
– Привет, – ответила я.
– Готова?
– К чему?
Мыслями я уже была возле Шандора, и не поняла, что речь не о нем.
– К домашнему заданию. Ты знаешь, как Ольга Ивановна строго спрашивает пройденный материал.
– Почитала перед сном, – сказала я и коснулась руки подруги, – Юля, извини, мне надо отойти.
– Куда?
– Я на пару минут.
Она недоуменно посмотрела на меня. Я уже представила, какая будет у нее реакция через несколько секунд. И именно из-за этого я нервничала. Но разве можно предотвратить безумные мысли подруги?
Я двинулась к Шандору. Как хорошо, что здесь многолюдно, и я не привлеку к себе особого внимания. Но не тут-то было. Едва ли не каждый из одногруппников нашел, что мне сказать. В основном все произнесенные слова были посвящены моим шикарным волосам, которые длинным шлейфом спускались по спине. Когда я распускала их в хвост, они притягивали к себе взгляды больше, чем, когда я собирала волосы в косу. И сегодняшний день не стал исключением. А виной тому мое нежелание заплетаться и испытываемые муки совести, не позволившие обратиться за помощью к маме. Ну да ладно. Пусть видят, куда я иду. Шила в мешке все равно не утаишь.
Обогнув всех парней, я приблизилась к Шандору. Пару секунд он продолжил смотреть в свою тетрадь, словно не замечая меня, а потом недоверчиво поднял глаза. И я снова ощутила, как меня затягивает в омут его черных глаз, и я лечу в бездну. В голове пропадают все мысли, и я уже не помню, зачем шла к нему. Что же это такое? Как он это делает? Испытывает ли кто-нибудь другой те же ощущения что и я? А он сам знает об этих своих способностях? Но я вновь очутилась в длинном коридоре с десятками других студентов, когда Шандор неторопливо отстранился от стены и вытянулся во весь рост. Боже, какой же он все-таки высокий!
– Привет, – сказала я.
– Привет.
Возникла неловкая пауза, и я поспешила открыть свою сумку и достать его платок, чтобы скрасить эту заминку.
– Возвращаю в целости и сохранности. Я его постирала, погладила, он совершенно чист. Спасибо.
Он забрал свой платок и сунул его в карман джинсов.
– Пустяки, – ответил он. – Как твои дела? Как родители?
Но прежде чем ответить, я заметила, как Шандор поднял глаза и посмотрел куда-то за мою спину. Я вдруг поняла, что сзади стало относительно тихо. Обернулась. Пару десятков глаз были направлены на меня. Ребята тут же отвели взгляды и заговорили между собой.
А что в глазах Юли? Обида? Ох, Юлечка, я тебе все объясню, только не обижайся.
Я снова обратила свой взгляд на Шандора.
– Пока все по-прежнему. Но я предложила папе поехать отдыхать с мамой в Турцию, и кажется он согласен.
– Здорово. Может быть, все обойдется.
– Я тоже на это надеюсь.
Нам не удалось долго поговорить, потому что появилась Ольга Ивановна, и начиналась лента. Но я знала, что теперь у меня есть возможность общаться с Шандором постоянно. И то, к чему я так стремилась, сбылось. Мы – друзья.
Когда я вошла в аудиторию, места рядом с Юлей за одной партой не оказалось. Его занял Денис. Он заметил мой взгляд, и пожал плечами. Я поняла, что подруга намеренно усадила его рядом с собой. Все-таки обиделась. Как ежик ощетинилась и решила, что я ей не доверяю. Я виновато улыбнулась Юле и прошла на предпоследнюю свободную парту. За мной сел Шандор.
После ленты я подошла к подруге и просила ее уделить мне внимание. Следующая пара должна была быть в той же аудитории, поэтому, оставив вещи, мы покинули кабинет. Мы вышли в холл, где было просторно, и никто никому не мешал. Из аудиторий высыпались студенты, и во всеобщем гвалте наши речи были не слышны для постороннего уха. Мы встали друг напротив друга, и Юля довольно резко сказала:
– Я тебе все рассказывала.
– Прости, Юлечка. Но не о чем было рассказывать.
– Из-за него ты зачастила на конференции?
– Дмитрий Сергеевич мне предложил.
– Опять врешь?
– Я не вру.
И я рассказала подруге, как мы с Шандором однажды столкнулись в библиотеке, где оказали друг другу помощь – я дала ему ручку, а он помог мне с написанием доклада. После конференции мы тоже с Шандором немного пообщались, обсудили предложение Дмитрия Сергеевича по поводу второй конференции, а вчера случайно встретились в Екатерининском сквере, съели по мороженому, я испачкалась, что за мной нередко водилось, и он дал мне свой платок, чтобы вытереться. А сегодня я ему его вернула. Вот и вся история. О кафе и наших ознакомительных беседах я умолчала. Я не лгала, а лишь скрыла некоторые факты. В конце концов не для того Шандор делился со мной историей своей семьи, чтобы я всем подряд о ней рассказывала. Пусть даже и лучшей подруге.
– И ты не влюбилась в него?
Я усмехнулась. Словно в это с трудом верится.
– Юля, поэтому я тебе ничего не говорила. Ты сразу подозреваешь меня во влюбленности.
– Мне кажется, он именно тот, кто мог бы тебя увлечь.
– С чего ты решила?
– Я помню, как ты восторгалась его умом на первом курсе. А теперь эта история. Все неспроста.
– Юля, ты помнишь, мы ездили на раскопки, и Денис пел нам под гитару. Я тогда тоже очаровалась его голосом, но ты почему-то не подумала, что я в него влюбилась. Откуда сейчас такие мысли?
– Денис простоват для тебя.
– Даже не знаю, кому ты сейчас больше сделала комплимент мне или Шандору.
– Шандору? Разве его так зовут?
– Это цыганское имя.
– Почему ты не зовешь его Юрой?
– Шандор ему больше подходит.
Юля пытливо заглядывала в мои глаза. Как хорошо я знала этот ее взгляд.
– Не ищи там того, чего нет, – сказала я, улыбаясь. – Мы с Шандором просто друзья. Как с Денисом, как с Марком. Не более того.
– А с Егором что?
– Мы больше не общаемся. Он стал распускать руки.
– Зато Лена довольна, – заметила Юля.
– Жаль, что из-за него она отвернулась от нас. Она, конечно, чудная, но вносила разнообразие в нашу жизнь.
– Ты больше не будешь ничего от меня скрывать?
– Не буду, только, пожалуйста, больше не фантазируй.
– Ты помнишь, что на следующей неделе мы идем на выставку?
Я растерялась. О какой выставке речь? Я судорожно вспоминала, о чем мы говорили в последние дни. Не в том Юля сейчас настроение, чтобы я забыла о каком-то важном событии, на которое мы идем вместе.
– Расслабься, – засмеялась Юля. – Я пошутила. Нет никакой выставки.
Я смотрела на нее с недоумением.
– Выставка, конечно, есть, – добавила Юля, – только я тебе о ней не говорила. Но, надеюсь, ты пойдешь со мной.
Она рассказала, что в центре дополнительного образования, который посещает ее сестра, будет проходить выставка детских рисунков и среди них работа Вики. Необходимо проголосовать за понравившиеся рисунки и победителем станет тот, кому достанется больше всего голосов. Конечно, я откликнулась на это предложение, потому что высоко оценивала способности Вики в рисовании и пожелала поощрить ее своим голосом. Возможно, именно он принесет ей победу.
Шандор продолжал держаться ото всех в стороне, и мне приходилось придумывать предлоги, чтобы заговорить с ним. Так хотелось вернуться к беседам о его семье, их обычаях и традициях, но подходящего повода не возникало. Вместо этого мы общались на учебные темы, я расспрашивала его о предстоящей конференции, о его готовности к ней. Он рассказал, что доклад почти готов, и для его завершения он планирует съездить в Москву. У него была назначена встреча с каким-то профессором, который может помочь ему с готовым материалом для его работы.
Эта новость обескуражила меня. Я не ожидала такого масштабного подхода к написанию доклада. Сразу забеспокоилась о своей работе. Не окажется ли она простоватой и скучной по сравнению с докладом Шандора? Не потому ли она так легко мне далась, что я вновь упростила ее содержание и не подошла к теме более глобально, зациклившись на истории одного ветерана? Были, конечно, в ней выдержки из писем и других солдат, участвовавших в битве за Днепр. Их я нашла в библиотеке в старой периодике, и использовала для придания письмам отца тети Вали более достоверную окраску. Те – другие солдаты – также делились своими воспоминаниями, больше проникнутыми человеческим отношением внутри отделения, чем самим сражением. Но наряду с усилиями, прикладываемыми Шандором, мои старания казались ничтожными. Я пришла к выводу, что надо быстрее сформировать доклад и показать его Дмитрию Сергеевичу. Он точно не поскупиться на критику, если моя работа покажется ему заурядной и скучной.
