Нина Резун
Когда я встречу тебя вновь. Книга 1: Любить нельзя забыть
Глава десятая
Я рассказала родителям о своем новом занятии. Оба удивились. Никаких предрасположенностей к гончарному ремеслу за мной не наблюдалось. Мама не сомневалась, что меня кто-то надоумил на этот шаг. Ведь прежде меня интересовали более эстетичные виды искусства. Она взглянула на мои ногти. Вероятно, хотела придраться к их внешнему виду, но заметив, что они в безупречном состоянии, промолчала.
Отец отнесся к моему увлечению с большим энтузиазмом. Он считал, что пока я учусь, нужно искать себя в любом направлении. Всесторонняя развитость еще никому не помешала. Его заинтересовала материальная сторона этого вопроса.
– Это бесплатно. Подарок от друга.
– Это разовая акция? – последовал вопрос от мамы.
– Нет, целый курс.
– А Марк в теме? – не унималась мама.
– Причем здесь Марк?
– Я так понимаю, друг мужского пола. И он оплачивает твои занятия. Какому парню это понравится?
– Мама! Марк мне не парень.
– Вы с ним поссорились? Я давно его не вижу у нас.
– Лена, что ты мучаешь девочку? Что прицепилась к этому Марку? Позволь Лизе самой выбрать себе парня.
– Мама, Марк хороший мальчик, но не более того. Я не обязана перед ним отчитывается за подарки, которые мне делают другие. И я не вижу ничего предосудительного в том, что я приняла такой подарок. Если бы я знала, что ты так отреагируешь, то промолчала бы.
Мама всплеснула руками. Как обычно, все шло не по ее плану, она увидела сговор между мной и папой против нее, и плакалась, что ее ни во что не ставят. В общем, все как мы привыкли. Истерика на пустом месте.
Завтра ей предстояло выйти на работу и в ближайшем будущем пройти курсы по повышению квалификации. Я рассчитывала, что с началом трудовой деятельности у мамы останется ни так много времени, чтобы следить за ходом моей жизни, и это сведет наши ссоры к минимуму.
Шандор принес фотографии в понедельник, но посмотреть мы смогли их только после занятий. Чтобы не привлекать внимания ребят. День выдался облачным и безветренным, и это располагало к прогулке на улице. Мы дошли до сквера Зенитчиков, устроились на лавочке под голубой елью, и Шандор достал свои фото. В основном черно-белые. На первой из них запечатлели трех мальчиков. На вид им было лет десять. Все они смотрели в кадр, обнимая друг друга за плечи, как это принято у мальчишек. Качество изображения оставляло желать лучшего, но я не могла не узнать двух близнецов. Это Шандор и его брат. Волосы до плеч у обоих. Оба улыбались. Я попросила не говорить, где он, хотела угадать сама. Вглядываясь в их глаза, я не видела той разницы между мальчиками, о которой упоминал Шандор. Для меня разрез глаз был совершенно одинаковым. Я указала на того, что находился в центре тройки. Но сделала это скорее из логических соображений, нежели угадав в чертах мальчика Шандора. Чересчур похожи были близнецы.
– Этот, – сказала я, тыкая в центр, и, получив подтверждение, добавила: – а это Глеб?
Светлый круглолицый мальчишка с ямочками на щеках.
– Он. Как ты узнала меня?
– Раз Глеб твой друг, то логичнее предположить, что ты рядом с ним, а не Тамаш.
– Я не говорил, что мой брат не дружил с Глебом. Мы всегда бегали втроем. Вместе учились в одном классе. Но ты права. Между ними часто возникали склоки, мне приходилось разнимать их, когда они начинали драться или ругаться.
– Из-за чего они дрались?
– Мне кажется, это ревность. Только они не признавались в этом.
– Ревность к кому?
– Ко мне. И у Глеба она проявлялась ярче, чем у Тамаша. Он завидовал нашему братству. Он не говорил об этом открыто, но во всех его действиях, попытках скрыться в играх от Тамаша, обойтись без него, я угадывал это чувство.
– А что же сейчас? Это соперничество продолжается?
– Сложно сказать. Я редко бываю дома. У Тамаша своя семья, мы уже не собираемся вместе так часто, как в детстве. Но, насколько мне известно, особых отношений друг с другом они не поддерживают.
Я взяла другое фото. Семейное. Тоже черно-белое, приблизительно того же периода. С двумя братьями-близнецами на нем находились девочка лет пятнадцати с двумя тонкими косичками и мужчина с женщиной. Фотография сделана во дворе дома. Мальчики с мужчиной сидят за столом, а женщина с девочкой стоят позади них. Вот они – его родители. Мать – женщина «в теле» с платком на голове, повязанным назад, добрыми глазами и едва заметной улыбкой. Именно так я ее себе и представляла. На вид ей немногим за тридцать. Очень располагающая к себе женщина. И отец – крепкий мужчина с волевым подбородком и пронзительным взглядом. Волосы до плеч, поверх шляпа с узкими полями. Замечала схожие с Шандором черты лица. Он тоже соответствовал тому образу, который я рисовала в своем воображении. И этот человек вершил судьбу не только своих детей, но и мою.
– Как зовут твоего отца?
– Гозело. А про русское имя не сложно догадаться, зная мое отчество.
Георгий.
– Почему на фото нет твоей бабушки?
– Не могу сказать. Она есть дальше. А это моя сестра Рубина, – показал Шандор на девушку. – В тот день к нам приезжали сваты. Фото было сделано до того, как накрыть стол. Летом какие-то события мы обычно празднуем на улице.
– Сколько ей здесь?
– 16 лет.
– Она вышла замуж в этом возрасте?
– Нет, в восемнадцать. Ее жениха скоро после этого призвали в армию. Те два года, что его не было, она жила в доме его родителей. И когда он вернулся, отыграли свадьбу.
Я взялась снова угадать Шандора среди мальчиков. Один сидел справа от отца, второй слева. Один из них сложил на столе руки друг на дружку, опустил на них подбородок. Второй – тот, что справа – локтем левой руки уперся в стол и ладонью подпирал голову, права рука лежала рядом на столе. Я снова попыталась применить логику. Однако здесь она меня ни к чему не приводила. Закрыла глаза, а затем резко открыла и представила на месте них Шандора, его взгляд.
– Этот, – ткнула на правого мальчика.
Шандор расплылся в улыбке.
– Угадала. Что помогло на этот раз?
– У него твой взгляд.
Следующие фотографии пошли цветные. Как я поняла, с этого года. Они были сделаны на лугу или поляне, на заднем фоне виднелись горы и деревья, образующие собой неширокую полосу леса. На снимке были все – и бабушка, виновница торжества, и родители, и сестра со своим семейством, и брат – со своим. Еще какие-то родственники по отцу и по матери. И, конечно, сам Шандор. Я легко его отличила от Тамаша. Они стояли в обнимку. Один – с распущенными волосами, второй – с хвостом. Поразительно как одно и то же лицо может выглядеть по-разному. На одном беззаботность и свобода, на втором – сосредоточенность и задумчивость. Даже в посадке одной и той же белой рубашки замечались отличия. И если бы на этом фото требовалось найти лишнего человека, не вписывавшегося в общую картину, я бы указала на Шандора. Он словно в гостях, отличный от всех. Не принадлежавший тому миру.
Шандор рассказал, кто изображен на фотографии из тех, кого я еще не знала, и мы перешли к следующей. Здесь были только дети. Дети Тамаша и Рубины. Все смуглые, темноволосые, темноглазые. Одеты по-простому. Как обычные деревенские ребятишки. Замечала в них черты Шандора. Он говорил о них с теплотой. Рассказывал, какие приключения произошли с детьми Тамаша этим летом, сам превратился в подростка, пока делился воспоминаниями.
На следующей фотографии самого Шандора не было. На ней запечатлели Тамаша с его женой Лаурой. Они вместе исполняли какую-то песню. Она в ярком цыганском наряде с платком на голове, волосы распущенные и выглядывают из-под платка. Она очень красива, невозможно отвести глаз. Стройное гибкое тело, широкая юбка, подол которой она держит на вытянутой руке. На лице не видно никакой косметики, но при этом очень выразительные темные глаза и алые пухлые губы. Кроме того, что Лаура исполняет песню, она еще и танцует. Вероятно, Тамашу действительно повезло. Жена не только хорошая хозяйка, но и необыкновенная красавица.
– Ты тоже поёшь? – Я подняла глаза на Слободу.
– О, нет. – Шандор с усмешкой помотал головой. – Меня бог обделил этим талантом. Из нас двоих голос и слух достался только Тамашу.
– Разве так бывает? – удивилась я.
– Я тому яркий пример.
– Бедолага, – сочувственно произнесла я. – Ты, наверное, страшно ему завидуешь?
– Вовсе нет. Я люблю цыганские песни и танцы, но никогда не стремился их исполнять. Да и моему брату это ближе по натуре, чем мне. И у них с Лаурой сложился не только прочный семейный, но и музыкальный союз. Оба потрясающие вокалисты, ни один праздник у цыган не обходится без их дуэта.
Я улыбнулась.
– А я в детстве всегда мечтала петь. Брала флакон из-под лака или скакалку и воображала, что это мой микрофон. Я включала музыку на полную громкость и вместе с какой-нибудь певицей голосила на всю квартиру. Бедные мои соседи, их барабанные перепонки не выдерживали такого накала. К сожалению, мой вокал далек от идеального, поэтому можешь представить, как они были рады такому соседству.
Мы рассмеялись.
– Значит мы с тобой одного поля ягоды, – сказал Шандор.
– Но в отличие от тебя, я танцую. Помнишь? Шесть лет танцевальной студии.
Я наигранно гордо вскинула голову, а затем сдержанно посмеялась.
– Значит, ты не так безнадежна, как я, – без тени сожаления сказал Шандор. – Чтобы танцевать, нужно слышать музыку.
– Марк тоже всегда утешал меня подобными словами. Он, конечно, не поет, но слух у него есть.
Шандор на это ничего не ответил, и я снова опустила глаза на фотографии.
– А есть фото твоей невесты? Она была приглашена на этот праздник? Может, со своими родителями?
Шандор забрал фото с братом и его женой, и я увидела другое. Снимок с гостями и бабушкой. Демонстрация уважения к старшему поколению – она сидит, гости вокруг стоят. Фотография сделана на той же поляне, что и предыдущие кадры.
Я сразу узнала Раду. Наверное, потому что она на фотографии выглядела моложе всех. Распущенные волосы, заколотые с боков заколками с большими цветами. Смиренный взгляд больших темных глаз, зажатые плечи. Ничего примечательного. И если бы не яркий наряд и выразительные черты лица, я бы назвала ее «серой мышью». Не увидела я в ее глазах огня и страсти, присущей цыганкам. Она выглядела совсем ребенком в сопоставлении с Шандором. И эту девушку прочили ему в жены. К сожалению, шансов заполучить эту «роль» у нее больше, чем у меня. Ведь на ее стороне сам Гозело!
Фотографии закончились. Я взгрустнула. Мне понравилось находить Шандора среди двух братьев. Я попросила его привезти еще таких фотографий, чтобы продолжить игру с определением, кто есть кто. Шандор усмехнулся, покачал головой, но согласился. Правда, реализовать мог это только после зимних каникул. Раньше он не планировал ехать домой.
Как я ни старалась уделять Юле равнозначное с Шандором внимание, она все же не преминула заметить, что я стала больше времени проводить со Слободой, чем с ней. Очередной поход прошел без моего участия, и подруга выразила досаду от этого в присутствии Шандора, при этом, пусть и в шутливом тоне, обвинила его в «дурном» влиянии на меня. Я опешила от ее слов и боялась, как бы она не выдвинула одну из своих фантазийных догадок, которые на данный момент уже и не были настолько фантазийными, но меньше всего мне хотелось, чтобы Шандор узнал об этом.
Слобода полюбопытствовал, что за походы и в чем он виноват, и мне пришлось опередить Юлю, коротко описав их суть. Об играх в бутылочку я, конечно, не стала упоминать. Я пояснила ему, что обвинение Юли состоит в том, что по субботам у нас занятия в гончарной мастерской, и я не успевала на сборы в поход. Но я убедила Шандора, что ему не стоит переживать по этому поводу, потому что я не пошла в поход не из-за занятий. Просто у меня было назначено свидание с Марком, который хотел провести вечер со мной наедине. Казалось, Шандора мой ответ удовлетворил, но боже, что творилось с лицом Юли! Свидание с Марком? Господи, Лиза, как теперь ты все объяснишь подруге? Мне удалось закрыть эту тему, но я понимала, что позднее меня ждет разговор с Юлей.
И когда мы ехали на автобусе домой, она приняла уже знакомый мне оскорблено-обиженный вид и отвернулась в окно трамвая, игнорируя мое присутствие.
– Юля, с Марком у меня ничего нет. Мы с ним просто друзья. Но он действительно предпринимает попытки склонить меня к более близким отношениям. Я не поддерживаю его в этом стремлении, и, если ты обижаешься на меня за скрытность, то спешу тебя успокоить, что скрывать мне особо нечего.
Юля обернулась ко мне лицом.
– Тогда почему ты сказала, что у тебя было свидание с Марком?
– Потому что Марк это так назвал. Для меня это была обычная встреча друзей. Мы ходили с ним в кафе, поужинали, немного прогулялись, и он доставил меня домой. Все.
Я действительно встречалась с Марком в ту субботу, когда был поход. И все проходило по тому сценарию, который я описала – кафе, ужин, прогулка. Савельев снова предлагал нам начать встречаться как мужчине и женщине, но я в очередной раз отвергла его. Мне показалось, на Марка оказывает давление тетя Марина и именно поэтому в последнее время он так настойчив в своем желании сойтись со мной. И может быть чуточку в нем заиграли и мужские гормоны. Но средство, как утихомирить их, Марк знал и без меня.
– А что у тебя со Слободой? Ты так открыто говоришь с ним о Марке, у вас разве не любовь?
– Мы просто друзья, Юля.
– Тебе доставляет удовольствие истязать мужчин? Марк, Егор, а теперь еще и Слобода. Ты крутишь ими как мальчиками, стравливаешь их, а потом кидаешь. Не подозревала, что ты такая коварная.
Я рассмеялась. Неужели Юля на самом деле считает меня способной на такие уловки? Зачем мне это?
– Я думала, – сказала я сквозь смех, – у меня богатое воображение, но ты перещеголяла меня по всем статьям.
– Ты хочешь сказать, что между вами со Слободой ничего нет, и мне все мерещится?
– Между нами не может ничего быть. Потому что у него есть невеста.
Ну вот я и произнесла эту фразу. Ровно и спокойно. Словно она ничего для меня не значит. И впредь нужно продолжать изображать такую же безмятежность и хладнокровие в присутствии Юли. Она все равно ничем не сможет мне помочь, так зачем лишний раз будоражить ее воображение?
Трамвай был достаточно свободный, но мы все равно говорили тихо, не привлекая к себе внимания.
– Невеста?! Тоже?! – сдавленно произнесла Юля.
– Что значит – тоже?
Но в следующую секунду я поняла, о чем она.
– Нет, Юля. Здесь все по-другому. Я не могу тебе всего рассказать, это долгая история. Но невеста у Шандора с тех пор, как ему исполнилось пять лет. И он практически сразу мне об этом сказал. На следующий год, окончив университет, он женится. Как видишь, ничего кроме дружбы между нами нет и быть не может.
– И ты правда в него не влюблена?
– Ну может быть чуточку.
Я улыбнулась и всем своим видом дала понять, что нисколько не страдаю от сознания этого.
– Зачем ты к нему привязываешься? Он уедет, а что будет с тобой?
– Все будет хорошо. Я думаю, мы останемся друзьями и будем переписываться. Знаешь, я всегда хотела иметь друга по переписке. Это так здорово – писать письма и ждать на них ответ.
Мне кажется, я не лгала Юле, мечтая о друге по переписке. Я уже вообразила, какие длинные письма буду писать Шандору и получать еще более длинные от него. Только как же я смогу разобрать, что он написал? У него же такой ужасный почерк! Наверное, ему придется писать печатными буквами. Или раздобыть себе печатную машинку. Компьютер навряд ли он сможет себе позволить на зарплату учителя. О да! Если нам суждено расстаться, то я больше чем уверена не навсегда. Наша дружба может продолжаться в письмах. Надо обязательно предложить это Шандору. Или у меня все-таки есть шанс получить не только друга по переписке…
Юля взяла мою кисть в свою руку и проникновенно заглянула в глаза.
– Лиза, скажи мне правду. Ты знаешь меня, я помогу тебе. Если ты его любишь, мы заставим его полюбить тебя в ответ. И гори огнем его невеста.
– Заставим? – Я опять рассмеялась. – Юля, нельзя заставить человека любить.
Я накрыла ее руку своей.
– Не переживай за меня. Да, Слобода интересный, умный, очень любознательный, и этим меня привлекает. А еще, наверное, тем, что отличается от других. Он цыган, а у них все по-другому, и это завораживает. Но я в полной безопасности. И когда он уедет, я не буду страдать. Нет, вру, немножко буду. Все-таки писать длинные письма будет утомительно. Но я могу набить их на компьютере, это будет быстрее, правда лишено… какое же верное слово подобрать? Интимности? Ведь напечатать письмо может кто угодно, и невозможно понять, моей ли руке принадлежит его написание. Нет, лучше я буду писать от руки. В этом есть какое-то очарование.
Я снова смеялась, и, кажется, мой веселый настрой как нельзя лучше передал Юле мои чувства к Слободе. Она как будто бы успокоилась и перестала за меня переживать. Но я знала, что все равно в ближайшие дни она будет контролировать мое поведение – каждый мой взгляд, брошенный на Шандора, и каждое слово, сказанное ему. Поэтому расслабляться рано.
Если бы этот разговор состоялся двумя днями позднее, я навряд ли смогла бы так ловко разыграть безмятежность. У нас был семинар по истории России, и я впервые в этом учебном году встретилась с Лисицкой Екатериной Сергеевной. В строгом костюме и на высоком каблуке она выглядела еще привлекательнее и выше, и во мне снова пробудилась зависть к подобным девушкам. Ее волосы на этот раз были собраны в хвост, но в своей голове я помнила их влажными и распущенными. На какое-то время я забыла о ее существовании, но появление Лисицкой в аудитории вновь вызвало во мне горькие воспоминания.
Я сидела на второй парте в ряду около стены и могла бы не попасть в поле ее зрения, если бы она не стала зачитывать фамилии по списку, проверяя наше присутствие на занятии. Очень часто преподаватели узнавали об отсутствующих у старосты группы и экономили время на перечислении всего списка, так прежде поступала и Екатерина Сергеевна, но в этот раз она изменила своей тактике.
Она называла фамилию и имя и поднимала глаза, словно хотела кроме ответа еще и лично убедиться, что не один и тот же человек ей отвечает: «Здесь». Но скоро я заметила, что она поднимала глаза только на женские имена. Что было очень странно и не похоже на нее. Особенно долго (или мне так показалось?) она задержала взгляд на мне, произнеся мою фамилию и имя. Уголки ее губ чуть дрогнули вверх. Как будто бы в усмешке. А перед моим взором она снова в полотенце и с неприкрытым задом.
Я бросила взгляд через плечо на Шандора. Он сидел на последней парте в ряду у окна, откинувшись на лавке, и смотрел в свою тетрадь. Он поднял глаза только, когда Лисицкая произнесла его имя, ответил ей, но затем тут же их опустил. Есть ли что-нибудь между ними сейчас? Спит ли он с ней? Я знала, что больше не смогу об этом у него спросить. Да и что даст мне ответ? Он мужчина, и ему нужно удовлетворять свои мужские потребности. Не более того.
Но все равно во мне все клокотало. Он касался ее, пусть даже для удовлетворения своих низменных инстинктов, и я никак не могла отделаться от чувства, что в этом у нее передо мной преимущество. Наверное, потому что я глупая и где-то глубоко внутри мечтаю быть на ее месте. Хотя и понимаю, что мне этого мало. Мне нужно не только его тело, мне нужно его сердце, его душа. Но в том, как она на меня смотрела я видела ее издевку, ее превосходство, и невольно это меня задевало.
Закончив со списком, Лисицкая приступила к опросу по заданной теме. Нам была начитана лекция, и предстояло по ней подготовиться к семинару. Она задала вопрос и спросила, есть ли желающие на него ответить. Поднятая рука Слободы вызвала ее ухмылку, но она не дала ему возможность проявить себя во всей красе.
– Кто-нибудь кроме Слободы желает блеснуть знаниями?
Большая часть аудитории опустила глаза и слилась с лавками. Я хоть и не опускала глаза, но на Лисицкую не смотрела.
– Хорошо, тогда пойду по списку… Костолевская Елизавета, будьте любезны.
Странно, что список начался с середины алфавита, но ее выбор меня не удивил. С самого начала семинара все к этому и шло. История России не тот предмет, который мог меня напугать и вызвать волнение. Я знала его достаточно хорошо, и легко дала ответ на ее вопрос. Она задала дополнительные, и вновь получила исчерпывающие ответы. Я вдруг ощутила дикое желание улыбнуться или даже рассмеяться, и только усилием воли я сдержала свои эмоции. И тут она сделала неожиданный выпад – задала вопрос из другой эпохи по материалу прошлого или даже позапрошлого года, и это вызвало удивление не только у меня, но и у остальной аудитории.
– А разве этот вопрос имеет отношение к текущей теме? – услышала я голос Дениса позади себя.
– А разве вы должны владеть только текущим материалом? – парировала она. – Вы историки, у вас, о чем не спроси, ответ должен быть по каждому вопросу. Хоть по Древней Руси, хоть по Новейшему времени… Костолевская, ответ будет или вы не готовы?
– Будет.
И я легко продемонстрировала ей владение материалом прошлых лет.
– Отлично, – сквозь зубы сказала Лисицкая, – садитесь.
Чем я ей не угодила? Я стала свидетелем того, что она хотела бы скрыть? За это она пыталась поквитаться со мной? К счастью, у нее ничего не вышло, но я подозревала, сдача экзамена, если его будет принимать она, окажется нелегкой. Полагаю, мне нужно повторить весь курс истории России, чтобы получить как минимум «хорошо».
Остальных она спрашивала не так пристрастно, но явно была не в духе и некоторым занизила оценки. Всех несогласных с результатом она просила подготовиться к следующему занятию основательнее, и она закроет тройки более высоким баллом. Среди попавших под горячую руку оказался Денис, и я с горечью признавалась себе, что он попал под раздачу из-за меня.
После семинара у меня осталось гадкое чувство вины перед остальными ребятами, и с этим ощущением я прожила весь остаток дня. Шандор похвалил меня за отличный результат и при этом ни одним мускулом лица не выдал, что понимает, чем вызвана эта атака вопросами по курсу истории двух веков. А может я необъективно оценила обстановку и на самом деле не произошло ничего из ряда вон выходящего? Может, нет ничего ненормального в том, как проходил опрос? Ведь Лисицкая права, мы должны владеть всем материалом, и не забывать его, окончив один курс и перейдя на другой. И Шандор тоже не увидел скрытых мотивов Екатерины Сергеевны.
Но, Господи, прости, я больше никогда не смогу относиться к Лисицкой объективно, и в любом ее жесте и слове буду видеть выпад против себя. Только чем я это заслужила? Я Шандору лишь друг. И она наверняка об этом знает.
Так и потекли наши студенческие дни. Каждый день вместе, каждый день рядом. Даже в субботу. Вместе готовились к семинарам, вместе ходили в библиотеку, вместе совершали культурный выход «в свет». Пару раз в месяц посещали выставку или музей. Часто бывали на «Арбате» и изучали картины местных художников. Шандор помогал мне разобраться в стилях их живописи, а там, где затруднялся, на выручку нам приходили сами авторы выставленных полотен, беседы с ними открывали неизвестные мне тайны мира искусства. И жизнь заиграла для меня новыми красками.
Больше всего я полюбила субботу, а именно занятия в мастерской. С каждым разом у меня выходило все лучше. От простой миски и тарелки, мы с Шандором перешли к чашке, затем небольшому сосуду без ручки, отрабатывали технику на них. Со временем Шандор стал реже прикладываться к моим рукам, позволяя работать самостоятельно. Но его зоркий взгляд не пропускал ни одной погрешности. Он приходил на помощь всякий раз, как чувствовал, что я начинаю делать ошибки и спешил поправить меня. Благодаря ему ни одна работа не потребовала исправления или переделки. Правда, сам Шандор в этом усматривал мои личные успехи, а не свое участие.
Посуду после обжига я забирала домой, хвасталась ими родителям. Отец хвалил и поощрял меня, мама относилась к ним сдержанно. Ее больше интересовало, кто тот человек, что приобщил меня к этому неженскому делу. Я с ней не соглашалась, говорила, что среди учеников много женщин и им, как мне, под силу справиться с гончарным кругом. Я не стала скрывать, что подарок сделал мне Юра. Тот самый, фотографию которого она видела.
Мы находились на кухне, собирались поужинать, и мама подавала нам тарелки, наполненные овощным рагу. Я тем временем раскладывала столовые приборы, а папа нарезал хлеб.
– Чему ты радуешься? – возмутилась мама. – Увезет тебя этот Юра в свой аул, запрет в доме и будешь горшки ему лепить, да детей рожать. Посмотрим, сколько радости в тебе останется.
– Цыгане живут в таборе, а не в ауле, – не выдержав нападок жены, заметил отец.
– Папа! – воскликнула я.
Моя непредусмотрительность оказалась тому виной. Отец не догадывался, что маме неизвестно о происхождении Шандора.
На лице мамы отразилось удивление, граничащее с шоком. Новость о том, что Шандор цыган оказалась ошеломительнее той, где она считала его кавказцем. Она замерла с тарелкой в руке, и папе пришлось отложить нож и забрать блюдо у мамы, чтобы оно случайно не оказалось на полу.
– Мама не знала?
– Нет, папа.
Когда шок у мамы прошел, она плюхнулась на стул и с ужасом воскликнула:
– Господи, не для того я растила свою дочь, чтобы она досталась какому-то цыгану!
– Мама, в тебе говорит расист. Происхождение Ша… Юры не имеет никакого значения. Он совсем не похож на цыгана.
Мама схватила меня за руки.
– Доченька, зачем он тебе? Марк такой хороший мальчик, ты знаешь его как облупленного. А этот… что он тебе может дать? Эти цыгане сплошное ворье и мошенники!
– Мама, ты совсем его не знаешь. Если бы ты слышала, как он читает стихи! Ты и сама бы не сделала этого лучше.
– В том, что цыгане владеют искусством красиво говорить, я не сомневалась. Такого на уши навешают, закачаешься.
– Юра не такой, мама!
– Девочка моя, приди в себя. Он тебе не пара.
– Мама, ты так говоришь, словно я выхожу за него замуж.
– Боже упаси! Если не собираешься, я только рада.
Она выдохнула. Сразу воспрянула духом.
– Ну и правильно. Не хватало нам такого зятя.
Говорить с мамой о достоинствах Шандора было бесполезно. Предубеждения против цыган затмевали любые доводы рассудка. Ни то, что он учился со мной на одном курсе и являлся лучшем студентом на потоке, ни его достижения на конференциях, – ничто не убеждало ее в порядочности Шандора. Не значили ничего и слова папы. Узнав, что отец знал об этом молодом человеке и его происхождении, пуще разозлило маму. Как обычно, она отмечала в этом заговор против нее.
В середине октября Марк позвал к себе на день рождения. Отец дежурил, но мы с мамой (как же без нее!) приняли приглашение. Праздник проходил в ресторане. На входе нас встретила девушка в униформе и указала, куда проходить. Мы скинули плащи в гардеробе и прошли через зал, полный людьми, сидящими за небольшими круглыми столиками, в другое помещение, уединенное и скрытое от постороннего глаза красивой алой шторой.
Мама надела свой лучший наряд, словно сама была именинницей, или как минимум матерью именинника. Ярко-красное платье с безумными рюшами на плечах приятно подчеркивало ее фигуру, скрывая недостатки в виде чуть округлившегося животика и выделяя, где следовало, прочие выпуклости. Глядя на нее, я мечтала в ее возрасте выглядеть если не так же безупречно, то хотя бы не хуже. У нее была открытая шея с округлым вырезом на платье, и она надела на нее длинные жемчужные бусы, завязанные в узел. Волосы уложила в прическу, приподняв корни и создав иллюзию объема, чуть подвила плойкой кончики, и они легкой волной лежали у нее на голове. Чтобы сохранить это совершенство, она вылила на свою голову пол флакона лака, и нам пришлось оставить окна открытыми, чтобы выгнать весь запах от него из дома. Довершали ее образ туфли-лодочки на высоком тонком каблуке бежевого цвета.
Пока мы добирались до отдельного зала, я заметила, как некоторые мужчины среднего возраста проводили ее взглядом. Аромат ее духов и яркий наряд не остались ими незамеченными. Было приятно осознавать, что на сорок третьем году жизни она способна вызвать у мужчин интерес. Ах, папочка, как жаль, что ты сегодня не с нами. Если бы ты только ее видел…
Я не изменила своим вкусам и надела привычное для моего тела приталенное платье с широкой юбкой насыщенного синего цвета. Прямые длинные рукава и неглубокий квадратный вырез в зоне декольте делали мой образ скромным и незатейливым. Легкая золотая цепочка с кулончиком в виде капельки и золотые гвоздики с прозрачным фианитом были единственными украшениями на мне. Они не бросались в глаза, прекрасно дополняя мой образ, и в этот вечер я была рада быть самой собой.
Но мама осталась недовольна выбором моего наряда. Она бы предпочла, чтобы я надела короткое обтягивающее платье и собрала волосы на затылке, обнажив свою шею. Она находила какую-то сексуальность в открытой шее, потому что там, видите ли, находится пульсирующая жилка, которая, по ее мнению, возбуждает мужчин. Но я предпочла завить волосы на плойку, и оставить их распущенными. Они волнами лежали на моей спине и выглядели еще более объемными.
Единственное, в чем наши с мамой взгляды сошлись – это туфли на высоком каблуке. Надев их, я прибавила себе не только роста, но и как будто бы уверенности. Я была прекрасна, и сожалела только об одном. В этот вечер рядом со мной не было Шандора.
Зал, в котором мы оказались, был меньшего размера, чем тот, который мы преодолели. Столы здесь стояли в один длинный ряд, и поверх их накрыли белоснежную скатерть. Блюда с салатами трижды повторялись на протяжении всего стола, чтобы у каждого была возможность попробовать и оценить местную кухню, не вставая с места и не прибегая к помощи соседей по столу. Я насчитала двадцать одну тарелку, около каждой лежали столовые приборы и стояли бокалы и рюмки. Зал был украшен шарами и цветами в сдержанных мужских тонах, и это напоминало нам, что мы прибыли на день рождения именно к представителю сильной половины человечества.
Мы пришли в числе первых. Кроме нас в зале находились тетя Марина, которая облачилась в изумрудное платье, облегающее ее пышную фигуру, и пара друзей Марка со своими спутницами. Молодых людей я знала долгие годы, Марк учился с ними в школе, и представлять нас друг другу необходимости не было. Познакомиться мне пришлось только с их подругами.
Сам Марк выглядел подтянутым и весьма важным. Его безукоризненно отпаренный классический костюм темно-синего цвета, белая рубашка с бордовым галстуком и начищенные до блеска черные туфли, в которых при желании можно было бы увидеть собственное отражение, в купе с характерным пряным и обволакивающим ароматом его туалетной воды делали его образ очень привлекательным и даже притягательным. Мне и прежде доводилось видеть его в костюмах, но сегодня он был по-особенному хорош и элегантен. Может быть, виной тому новая стрижка с более выбритыми висками и затылком? Не исключено.
