Нина Резун
Когда я встречу тебя вновь. Книга 1: Любить нельзя забыть
Глава шестая
В университете меня ожидал сюрприз. Мы с Юлей поднялись на второй этаж, прошли лестничный пролет, холл и снова оказались среди большого скопления студентов, как нашей, так и других групп, было очень шумно, и я не сразу увидела Шандора.
– О, смотри, Лена сменила объект своего внимания, – сказала Юля.
Тимирязева в короткой юбке и светлой кофточке, под которой я не заметила наличия бюстгальтера, стояла ко мне спиной и довольно близко к Шандору, и о чем-то с ним разговаривала. Его лицо оставалось непроницаемым – понять, что он думает об этом диалоге, было невозможно. Синяк стал менее заметен – вероятно, Шандор его чем-то замазал. Любопытство заставило меня подойти к этой беседующей парочке и хоть краем уха услышать их беседу. Юля от меня отстала – то ли случайно, то ли намеренно, заговорив с Денисом.
– Очень жаль, я бы хорошо заплатила, – услышала я, когда подошла.
Я отчетливо различила кокетливые нотки в ее голосе, и отчего-то мне это не понравилось. Лена заметила меня, и, обронив: «Привет», быстро ушла, не дождавшись моего ответа.
– Что она хотела? Надеюсь, не припудрить тебе носик?
Шандор улыбнулся. Лена задолжала пару курсовых, и чтобы получить допуск к экзаменам, ей надо закрыть «хвосты». Она хотела купить курсовые работы за деньги, но Шандор ей отказал. Ему некогда, так как сам начинает готовиться к экзаменам. Я усомнилась в честности его ответа, но не стала искать истину. Я бы тоже отказала ей в помощи. И пусть скажет спасибо за это своему парню.
– Какая ты злая, – наигранно нахмурившись, обронил Шандор. Оказывается, я выразила свое согласие с ним вслух. – Но мне действительно некогда. На следующей неделе конференция, а завтра я еду в Москву. Я тебе рассказывал.
Он уезжал на пару дней. Вид для поездки у него был не самый респектабельный, но в этот раз он сам попросил помочь ему выбрать в магазине какое-нибудь косметическое средство, чтобы замазать синяки. Я вызвалась его сопровождать после занятий.
– Ты очень ответственно подходишь к своему докладу, – заметила я. – Ты во всем такой?
– Наверное, да. Мне интересна выбранная тема, и я хочу ее полностью раскрыть для слушателя.
– Ты не думал после пятого курса поступить в аспирантуру?
– Ты знаешь, я не могу. Я скован обещанием.
– Одно другому не мешает, разве я не права? Вступая в браки, люди тоже учатся. Было бы горько хоронить свои таланты в сельской глуши.
– Я не думал об этом с такой стороны.
– Подумай, у тебя целый год впереди.
Судя по тому, как проходили дальнейшие дни, Кулагина усмирили. Я чувствовала это по его взгляду. Он больше не задирался, не приближался не то, что к Шандору, но даже ко мне. Было немного любопытно, как его вразумили, но подробностей мы не знали, да и к чему они нам? Главное, результат, а он меня вполне устраивал. На Кулагине не было ни царапины, и значит «они» его не тронули. Тяжкий груз упал с моих плеч, и больше я не переживала за безопасность Слободы. Шандор ничего не узнал, и, наверное, решил, что все само собой утряслось. Я его в этом не разубеждала.
Конференция была назначена на вторую половину дня, и я с самого утра нервничала и переживала за ее исход. Даже несмотря на то, что Дмитрий Сергеевич высоко оценил мою работу. Я просила Юлю ничего не говорить о моем участии Шандору, и она обещала молчать, при этом как обычно пыталась сдержать улыбку.
В этот день на мне, как и на Шандоре был белый верх, черный низ. Это должно было бы Шандора еще с утра навести на мысль, что я так оделась неспроста, но он на это даже не обратил внимание. Его синяк приобрел желтоватый оттенок, что облегчило маскировку, и с наложением грима вид у Шандора стал вполне презентабельный.
Он не проявлял признаков волнения, и я в которой раз поразилась, откуда в нем столько спокойствия и уверенности. А ведь ему только двадцать один! И какие сумасшедшие перспективы у него могут быть, продолжи он учебу в аспирантуре! Я живо представляла его читающим доклады на городских, краевых, международных конференциях, сотни, тысячи глаз слушателей, направленных на него, вникающих его речам и страстному изложению. С его талантами ему нельзя пропасть в сельской глуши. Это просто кощунственно.
Неужели его отец этого не понимает? Не может быть, чтобы он совсем не желал сыну выбиться в люди и оставить свой личный след в истории, которую так любит.
А сам Шандор? Ради чего все эти конференции, если в будущем нет места науке? Ведь это не просто желание отличиться и выделиться среди остальных, как в моем случае, он живет этим, его глаза горят и этот огонь зажигает всех слушателей, нельзя позволить этому пожару потухнуть. И я надеялась, что за этот год Шандор осознает важность продолжения своей учебы и поступит в аспирантуру. А я помогу ему закрепиться в этой мысли. Ведь для этого друзья и нужны.
Шандор не знал о моем участии в конференции до тех пор, пока мы не стали вытягивать жребий. Мы находились в актовом зале, слушатели, в числе них и Юля, расселись по местам на некотором удалении от сцены, а мы определяли очередность наших выступлений, вытягивая из холщового мешочка бумажки с номерами. Шандор удивился, когда секретарь кафедры протянула мешочек мне. Он свел брови к переносице и с недоумением смотрел на меня несколько секунд. Я не смогла скрыть улыбку, наблюдая за его реакцией. Взглянула на свою бумажку и показала ему.
– Я снова седьмая. А ты?
От растерянности Шандор забыл посмотреть на свой номер, положив бумажку в карман брюк. Он полез за ней, и вскоре мы увидели, что он выступает восьмым. Следом за мной. Я выдохнула. Лучше и не придумаешь. Выступать после Шандора – нелегкая задача.
– Ты же сказала, что откажешься?
– Я передумала.
– Как ты решилась?
– Скоро все узнаешь.
– Буду ждать с нетерпением.
Он перестал хмурить брови и улыбался. Что же было в его глазах? Любопытство? Интерес? Как же мне хотелось, чтобы в них отражались хвала и восхищение. Но для этого нужно постараться.
Тему научно-практической конференции приурочили к приближающейся шестидесятой годовщине начала Великой Отечественной войны. Студенты, пожелавшие выступать на конференции, читали доклады по истории войны – рассказывали о Сталинградской битве, блокаде Ленинграда, обороне Севастополя и многих других событиях.
Один студент со второго курса поведал историю об оккупации Краснодара, длившейся 186 дней, глазами своей маленькой бабушки, и его доклад так тронул меня, что невольно я проронила слезу. Слушать, как маленький ребенок сосал жмых от семечек, чтобы хоть как-то утолить голод, ел «борщ» из лебеды, цветы акации и мамалыгу, которая получалась такой крутой, что ее резали ножом как хлеб, было невыносимо горько. Ее матери приходилось воровать в саду из-под носа у немцев морковь, свеклу, яблоки, и за это ее могли расстрелять, попадись она немцам. Но разве можно назвать это воровством, ведь они брали свое, советское? Страха не было, было желание выжить, и выживали, как могли, как умели.
Сегодня свой доклад я читала более уверенно и твердо, чем в прошлый раз, но все равно волновалась. На кафедре стояла бутылочка с водой, о которой я заранее позаботилась, и однажды я ей воспользовалась, потому что горло пересохло так, что говорить было невмоготу. Когда я замолкала, в зале наступала гробовая тишина, и мне казалось, я слышала тиканье часов на руке Шандора. Внимательные лица и взгляды также свидетельствовали, что мое выступление было убедительным и интересным. На Шандора я не смотрела. Даже на Юлю взглянула лишь раз. Она хлопала ресницами – я ее тронула.
Вопросов не последовало. Я поблагодарила за внимание, собрала все бумажки и, покидая трибуну, подняла глаза на Шандора. Его лицо было напряженным, как будто он все еще находился под впечатлением от моего доклада. Во всяком случае, я надеялась, что оно выражало именно это.
Я стала спускаться со сцены, Шандор шел мне навстречу. Он улыбнулся, поднял кулак и выпрямил большой палец. Похвалил. Что-то радостно встрепенулось внутри. Что-то новое и незнакомое.
Опустившись на кресло во втором ряду, я замерла в предвкушении выступления Шандора. Я знала, что его история будет лучшей и не похожей ни на одну другую, хоть он и не делился со мной содержанием своего доклада. И когда Шандор подошел к кафедре, представился и назвал тему своей работы: «Цыгане во время второй мировой войны», я затаила дыхание. Из названия следовало, что материал, им изложенный, гораздо обширнее наших работ и охватывает больший период.
Он рассказал нам о геноциде цыган, начавшемся еще в довоенное время в самой Германии. Изначально не предполагалось их уничтожение, речь шла только о стерилизации этого народа и депортации в концентрационные лагеря. Прежде всего, стерилизации подвергались женщины и несовершеннолетние девочки. Им вводили грязную иглу в матку, начиналось воспаление, заражение крови, и в дальнейшем наступал сепсис и смерть. Гибли сотни молодых цыганок.
После Сталинградской битвы, когда в войне наступил перелом, нацисты решили истреблять цыган физическим методом. В концлагерях цыган расстреливали, удушали в газовых камерах, уничтожали в ходе безжалостных медицинских опытов. Одно из самых страшных событий в истории цыганского народа произошло в ночь со второго на третье августа 1944 года в Освенциме, где около трех тысяч цыган погибли в газовых камерах. Шандор делился воспоминаниями русских узников Освенцима, видевших как цыган увозили в крематории, и как оставшиеся в бараках цыгане, узнав об участи уехавших, страшно выли. Эти душераздирающие вопли продолжались всю ночь, не позволяя спать остальным узникам лагеря.
Геноцид коснулся и цыган, проживавших на оккупированных территориях Советского Союза. Их не отправляли в концлагеря, а расстреливали на месте. Цыган сгоняли в овраги, либо заставляли их рыть ямы, в которых их потом и хоронили. Если кто-то пытался выбраться, их добивали. Выжить удавалось лишь тем, кто внешностью отличался от цыгана, либо успел сменить национальную принадлежность до вторжения фашистов.
Более миллиона цыган погибли за годы войны. Но реальной цифры установить невозможно. Цыгане не имели паспортов, и сколько проживало их на территории Европы и СССР до войны неизвестно.
Также Шандор рассказал, как его прадед был танкистом, участвовал в нескольких сражениях, был ранен, но после госпиталя снова вернулся в строй и погиб в бою в 1943 году. А в это время прапрадед Шандора вывез семью сына – его жену и троих детей – на лошадях из оккупированной немцами деревни под Смоленском, и это сохранило им жизни, потому что остальных цыган, оставшихся в деревне, немцы расстреляли. Правда, из этих детей в живых после войны остался только один, дед Шандора Бахти́. Остальные полегли от нищеты и голода. Прапрадед вместе со своей снохой и Бахти, поскитавшись в послевоенные годы по Союзу, обосновались в Краснодарском крае. Здесь они пустили свои корни среди других цыган, и их потомки проживают на этой территории по сей день.
Это была невероятная история. Столько было сказано за эти шестьдесят лет о нацизме, геноциде, жестокости и бесчеловечности, но мы не перестаем приходить в ужас и сострадать тем, кто оказался жертвой фашисткой смертоносной «машины». Кто мог донести нам эту историю, как не чистокровный цыган, в жилах которого наверняка кипела кровь, когда он готовил этот материал.
Конечно, массовым уничтожениям подверглись не только цыгане, но и евреи, представители славянских народов, другие «низшие» расы, инвалиды, но только два народа уничтожались нацистами по этническому признаку – евреи и цыгане. Но если о геноциде евреев мы всегда слышали и много о том говорили, то о геноциде цыган часто информация замалчивалась и вспоминалась только случайно. И то, что Шандор уделил этому свое внимание, заслуживает уважения и поощрения. Как минимум нашими громкими аплодисментами, стоя на ногах.
Юля была растрогана всеми выступлениями и сразу после конференции оставила нас, сославшись на то, что у нее есть дела. Я не знала, так ли это, но мысленно поблагодарила ее за то, что она оставила нас с Шандором наедине.
Мы спускались с ним по лестнице до первого этажа, и по-прежнему находились под впечатлением от конференции. Мы должны были бы радоваться удачному выступлению перед публикой, но выражать радость после столь душещипательных докладов казалось чуть ли не святотатственным.
– Мне понравилось твое выступление, – похвалил Шандор. – Очень необычная подача.
– Спасибо. Мне хотелось показать человеческие отношения на фоне смертей и жестокостей войны.
– Тебе это удалось. Я был тронут… И не только я.
– Ты не представляешь, с какой гордостью моя соседка об этом рассказывала. Я даже чуточку завидовала, что ей есть, кем гордиться.
– Ты молодец, что решилась принять участие в конференции. Надеюсь, теперь ты выше оцениваешь свои способности?
Я улыбнулась. Слышать комплименты из его уст было особенно приятно. Ведь ради этого я и старалась.
– Чуть-чуть, – сказала я.
– Тогда тебе надо закрепить результаты.
– Каким образом?
– Продолжать в том же духе.
О, боже, нет. Он хочет, чтобы я и дальше принимала участие в конференциях? Но ведь мы уже друзья, зачем мне это? Своей главное цели я достигла.
– Будет еще какая-то конференция в этом учебном году?
– В этом уже нет.
– Замечательно. Тогда у меня есть время подумать.
– Подумай. Тем более что Дмитрий Сергеевич тоже остался доволен твоим выступлением. И он в целом положительно отзывается о твоей учебе…
Мы спустились на два пролета вниз. Студентов в здании не наблюдалось, ленты закончились, и вероятно кроме нас никого в университет не осталось.
– Ты разговаривал обо мне с Королем? – с любопытством посмотрела я на Шандора.
– Да, немного… Но он ничего мне не сказал о том, что ты будешь выступать на конференции.
– Я хотела сделать тебе сюрприз. И просила его не говорить тебе о своем участии.
Он удивленно посмотрел на меня, и я не преминула объясниться:
– Должна же я была реабилитировать себя в твоих глазах после прошлого фиаско. Ведь ты не можешь не согласиться, что если бы не ты, с докладом о Екатерине был бы полный провал. Скорее всего, я бы снялась с конференции.
– Не хочешь ли ты сказать, что твое участие сегодня, это только ради моей высокой оценки?
О, нет, в этом я сознаться не могла. Снова упасть в его глазах, когда он так щедро осыпает меня комплиментами! Да и не совсем это правда. Если бы тема не заинтересовала меня, и под рукой не оказался готовый материал, разве стала бы я так стараться?
– Нет, конечно, но получить твое одобрение мне очень приятно.
Мы вышли на улицу. Светило солнце, по небу ходили кудрявые облака, дул теплый ветерок, и было бы обидно не воспользоваться прекрасной погодой и не прогуляться. Но я молчала. Я зареклась навязываться ему, ждала, что он сам проявит инициативу. Он предложил проводить меня до остановки, и мы вышли за ворота университета.
Мы заговорили о его докладе. И я снова слушала его, затаив дыхание. Он рассказывал, как по крупицам собирал свой материал, просматривая массу литературы по холокосту. Конкретно о цыганах встречалось мало информации, и поэтому Дмитрий Сергеевич рекомендовал ему съездить в Москву к профессору МГУ, занимающегося изучением и исследованием цыганского геноцида во времена второй мировой войны. Он помог ему с написанием доклада, предоставив данные своих исследований. И теперь Слобода сам претендовал на то, чтобы его доклад попал в методическое пособие на кафедре истории. Это Дмитрий Сергеевич ему гарантировал.
Мы дошли до остановки, но Шандор предложил пройтись дальше, и к моей радости мы направились в сквер Зенитчиков. Посетить его в этот день было особенно знаменательно. Сам по себе сквер небольшой – одна аллея, разделенная клумбами с цветами, с лавочками в тени деревьев. Его главная достопримечательность – памятник воинам-зенитчикам, которые погибли, освобождая город от фашистских оккупантов. Их имена высечены на плите.
Шандор рассказывал о фактах, не вошедших в его десятиминутный устный доклад, и я живо представляла лагеря с заключенными в них цыганами – голодными, изможденными, больными, замученными опытами, видела крематории, газовые камеры, грязные иглы, пустые глазницы… В какой-то момент я пошатнулась и чуть не упала, но Шандор подхватил меня под руку.
– Что с тобой?
– Прости, у меня слишком разыгралось воображение, – ответила я, подмечая нарушение правила номер один.
Да, есть такие правила. Я придумала их, когда стала дружить с Шандором. Правило номер один: «Не касаться», номер два: «Не влюбляться». Ну… второе на всякий случай. Чтобы не забыть, о чем мы договорились. Всерьез для себя угрозы я не чувствовала. Правило номер три: «Больше шутить». Это на тот случай, если допущу осечку с первыми двумя. Надо же как-то выкручиваться.
– Это ты меня прости, я все не могу остановиться рассказывать об ужасах холокоста. Ты в норме? – уточнил он, отпуская меня.
– Да. Скажи, пожалуйста, как произошло, что твои предки обосновались в Краснодарском крае, когда сами были из Смоленской области?
– Пару лет они скитались по лесам, укрывались от немцев, иногда им давали приют русские, но нацисты всегда наступали на пятки, дедам с детьми приходилось постоянно убегать, прятаться. Так двое из детей, не выдержав тягот военных лет, умерли, остался только мой дед Бахти. Уже после войны они прибились к табору, который следовал на юг, и так и остались с ним. Когда в 1956 году вышел указ о приобщении к труду цыган, занимающихся бродяжничеством, это вынудило цыган перестать вести кочевой образ жизни и осесть на месте. Так мои предки оказались в этих краях, и с тех пор тут и живут.
– Почему после войны они не вернулись в родную деревню?
– Прапрадед Михаил недолго прожил после этого, голодные военные годы и скитания сделали свое дело, да и прабабушка быстро ушла из жизни. Пока они были живы, много деду рассказывали о его корнях, хотели, чтобы он помнил, откуда родом и кто такой, не забывал свой язык и просили его вернуться в родные края, найти кого-нибудь из родных, когда вырастет. После их смерти деда приняла семья цыган как родного. Дала ему свою фамилию. Но он не захотел ничего изменить в своей судьбе, когда вырос. Остался в крае, не стал искать родных, которые могли остаться. Перенял традиции, обычаи, язык. Во многом они похожи, только языки разнятся.
– Скажи мне что-нибудь по-цыгански.
И он сказал. Я конечно ничего не разобрала, но тон, каким он изрек свои слова, подсказал мне, что он произнес что-то важное.
– Что это означает?
– Я цыган, и не хотел бы родиться кем-то иным.
– Ты любишь свой народ, – заключила я.
– Да. И это естественно. Разве ты не испытываешь того же к русским?
– Согласна. Но ты хорошо говоришь по-русски. Как ты этого добился?
– У нас на селе много русских, мы часто с ними общаемся. Мой друг русский, и я учился в русской школе. Я знаю два языка с детства. И английский – со школьной скамьи.
– Но дома вы разговариваете на цыганском?
– В основном, да.
– А на каком языке ты думаешь?
– Сейчас все больше на русском.
Мы немного помолчали. А потом я поинтересовалась, кто из старшего поколения, кроме родителей, есть у Шандора. Он ответил, что только бабушка Гюли. Она пользуется в доме своего сына большими привилегиями – имеет право сидеть за одним столом с мужчинами и вести с ними беседы на равных правах. К ее мнению прислушиваются и ни один семейный совет не обходится без ее участия. Но такой почет нужно заслужить.
– О, ради этого стоит жизнь прожить, – хохотнула я. – Выходит, у цыган лучше быть старой, чем молодой. Только тогда женщина чего-то стоит.
Шандор нахмурился.
– Не говори так. Мы уважаем наших женщин за преданность нам, мужчинам и своей семье. И чем скромнее она ведет себя в молодости, тем бо́льший почет ей в старости.
– Не хочу обидеть ваших женщин, но сама бы я не хотела оказаться на их месте. Я за свободу слова и свободу выбора. Никто за меня не решит, за кого мне выходить замуж.
– Мудрость приходит с годами, – продолжал Шандор серьезным тоном, словно не услышав моего замечания, – именно поэтому за нас решают родители. Им с высоты своего возраста виднее, какая жена будет достойна их сына. Мой брат, например, очень счастлив в браке. Ему выбрали девушку из приличной семьи, он ее практически не знал, не встречался с ней, но всегда был уверен, что родители сделают за него правильный выбор. Он легко вступил в брак, и сейчас у него уже двое детей.
– У тебя есть брат? Ты никогда не говорил о нем.
– Ты не спрашивала, да и случая не представлялось.
– Он старше тебя?
Шандор лукаво улыбнулся.
– Младше меня на двадцать минут.
Я остановилась. Новость оказалась настолько неожиданной, что я опешила.
– Ты серьезно? Он двойняшка или близнец?
– Близнец, – также останавливаясь, ответил Шандор.
– Ты хочешь сказать, что где-то южнее по земле ходит твоя точная копия?
– Мы похожи только внешне. По характеру мы разные. Тамаш, так его зовут, еле окончил 8 классов, и без лишней скромности замечу, что только благодаря мне. Сам бы он бросил школу еще после третьего. Но я заставил его учиться. Помогал ему, в сущности, сам за него учился. Тамаш не понимал, зачем нужна учеба, если он не собирается быть ученым, а планирует всю жизнь прожить в селе. В этом с отцом они очень похожи. Тамаш во всем слушает его, они одинаково мыслят, с ним у отца никогда не было проблем.
– А ты всегда наперекор?
Мы снова пошли по аллее.
– Не то, чтобы всегда, – сказал Шандор, – но часто наши взгляды не совпадают.
– Ты согласен с тем выбором, который за тебя сделал отец?
– О каком выборе речь?
– О твоей невесте.
– Я никогда над этим не размышлял. Всю свою сознательную жизнь я живу в статусе жениха и привык к этому состоянию. Это как что-то само собой разумеющееся.
– Должно быть твоя невеста красива, если ты так спокойно относишься к своему будущему.
– По-твоему красота невесты делает брак счастливым?
– О, я так не считаю. Но по твоим утверждениям, вы со своими невестами не общаетесь и не встречаетесь, значит, возможности полюбить ее за другие качества у тебя нет.
– Хоть мы и не общаемся, но она всегда на виду. Она скромная, тихая девушка, хорошая хозяйка и помощница своей матери, о ней ходят только положительные отзывы.
– И тебе достаточно чужого мнения?
– Мой брат и отец женились точно также. Я бы не назвал их браки неудачными.
– Но разве ты недавно не сказал, что ты и твой брат – разные по характеру? Да и с отцом у тебя взгляды на жизнь не совпадают. Отчего ты решил, что их судьба подходит тебе?
– Ты хочешь посеять сомнения в моей душе? – нахмурившись, посмотрел на меня Шандор.
Ах, божечки, о чем я? Я ведь обещала относиться с пониманием к его обычаям, зачем я подняла эту тему?
– Прости, – поторопилась я извиниться, – я этого не хотела. Просто мне сложно это понять. Я всегда считала, что браки должны совершаться только по любви. Так – и только так – я выйду замуж сама.
– Тамаш полюбил Лауру уже будучи в браке. Я не исключаю такой же возможности и для себя.
– Да, такое тоже случается. Твоему брату повезло. Что означает его имя?
Мы дошли до памятника и остановились. Здесь все еще лежали венки и цветы, возложенные к нему 9 Мая.
– Близнец, – ответил Шандор. – Это имя прочно закрепилось за ним, едва он появился на свет. Но крестили его под именем Федор.
Мы повернули обратно.
– Вас трое у родителей?
– Да, я, Тамаш и старшая сестра Рубина. Она вышла замуж за цыгана из другого поселка и уехала к нему в дом. У нее большая семья. Четверо детей. Иногда на праздники они приезжают к нам, и тогда в доме стоит гам от детских голосов. Отцу очень нравится, когда в доме дети. Он говорит, это увековечивает его. А ты одна у родителей?
– Да, к сожалению, для меня. В детстве я хотела иметь брата, а лучше сестру, чтобы рядом всегда была подруга. И завидовала близнецам и двойняшкам, – я усмехнулась.
Шандор тоже улыбнулся.
– Я была болезненным ребенком, и родителям было как-то не до второго ребенка. Но рядом со мной находился Марк. Я до семи лет считала, что он мой брат, настолько плотно мы с ним общались. Он тоже один ребенок…– и, вспомнив про единокровных братьев Марка, добавила: – был тогда. Наши мамы дружили, часто встречались, вот мы и выросли с ним вместе.
– Марк – это твой жених?
– Да, – смущенно подтвердила я.
– Это здорово, что ты знаешь своего жениха так долго. Думаю, продолжительность знакомства – хороший фундамент для надежного брака.
– Не веришь в любовь с первого взгляда?
– Разве так бывает? С первого взгляда может появиться симпатия, интерес, но для любви нужно время.
– И сколько, по-твоему, должно пройти времени?
– Наверное, у каждого оно свое.
Шандор посмотрел на часы и сказал, что пора закругляться с прогулкой. Еще не все зачеты сданы, нужно к ним готовиться. Я согласилась, но внутренне сожалела, что пришла пора расставаться. Он проводил меня до остановки, я села в автобус и, когда доехала до дома, уже смеркалось. День выдался впечатлительным, я очень устала. Сил хватило только на то, чтобы бегло пробежать глазами по конспектам и лечь спать. От ужина я отказалась.
На следующий день мы сдавали зачет. Ольга Ивановна проводила опрос всех студентов и по результатам наших ответов выставляла зачет – незачет. Мне попались вопросы о кубизме и футуризме. Я не видела особой разницы между ними, отвечала «зазубренными» словами из конспекта, путалась, когда Ольга Ивановна задавала дополнительные вопросы, пыталась «лить воду», чтобы скрыть свои пробелы в данной теме, прислушивалась к тому, что нашептывал мне Шандор, помогая с ответами. И в конце концов Ольга Ивановна поставила мне зачет, сделав акцент на том, что это заслуга моих предыдущих выступлений на семинарах, где я отвечала намного увереннее.
После зачета Шандор извинялся, что вчера отвлек меня, и я не подготовилась в полной мере. Но я заметила, что навряд ли результат был бы лучше, если бы у меня оказалось больше времени. Просто это не моя тема.
– Надо сходить с тобой на выставку. Тогда ты нагляднее разберешься в направлениях искусства.
Я поддержала его предложение. Я не сомневалась, что с подачи Шандора лучше освоюсь с данным материалом. Жаль, что немного запоздало.
И когда остальные зачеты были закрыты и допуск к экзаменам получен, Шандор, помня свое обещание, пригласил меня в выставочный зал изобразительного искусства. Там по счастливой случайности проходила выставка местных художников-авангардистов.
Посетителей было немного. В наше время мало осталось людей, разбирающихся и интересующихся искусством, и мне становилось немного стыдно, что я, как и многие, предпочитала кинотеатры и концертные залы, нежели такие выставки. Может, потому что мне не с кем было сюда ходить? Я чувствовала здесь какой-то дискомфорт. Вокруг картины, яркое освещение; такие же посетители как я, тихо созерцающие живопись; меряющая медленными шагами расстояние от одной стены до другой смотритель зала, поглядывающая в твою сторону; и сковывающая движения тишина. Боишься ее нарушить своим голосом, словно в немом созерцании вся прелесть. Но нет, тишина от того, что чувствуешь неловкость. Перед тобой картина в ярких тонах, с экспрессивными мазками, а ты не понимаешь ее сути. И проходишь мимо, делая вид, что изучил ее. Так было раньше. До того дня, когда мир искусства открылся для меня с новой стороны. И моим учителем стал Шандор.
Мы останавливались практически у каждой картины, а их в зале насчитывалось около двадцати, и Шандор минут по пять пояснял, что на ней изображено, о чем художник хотел сказать, узнавал стили написания и пояснял их мне. Когда мы добрались до конца выставки, он уже проводил проверку полученных мною знаний. Просил угадать, какой стиль авангардизма передо мной – кубизм, футуризм или сюрреализм. Сначала я сомневалась, боялась ошибиться, выставить себя глупой, но Шандор меня хвалил, поощрял улыбками, и, в конечном счете, я со всем разобралась.
– Если коротко, вот, что я поняла, – покидая стены выставочного зала, с умным видом сказала я. – Возьмем для примера этот дом, где проходит выставка. Если представить, что он имеет необычный вид и форму, и скорее похож на космический корабль из будущего, который построен из неизвестного на Земле материала, то это футуризм. Если дом и все, что вокруг него, разорвать на мелкие клочки строгой геометрической формы, а потом соединить, как попало – это кубизм. И наконец, если дом и все, что передо мной, стало расплываться, точно я нахожусь под воздействием наркотических веществ, или у дома появились рога и копыта – это сюрреализм. Я – молодец?
– Браво! Урок усвоен. – Шандор захлопал в ладоши. – Ты заслужила мороженое.
– Я согласна. Видишь сквер? Давай там прогуляемся, а мороженое можно купить на углу.
Я показала в сторону павильона. Уже начался июнь, и охладиться действительно бы не помешало. Шандор купил нам мороженое, и мы перешли дорогу. Место, куда мы следовали, я привыкла называть сквериком со слоном. Он существовал уже много лет, давно не реставрировался и на сегодняшний день имел весьма запущенный вид, но это не мешало нам прогуляться по его территории в тени деревьев, наслаждаясь прекрасной погодой. На территории сквера, официальное название которого Сквер Дружбы народов, располагались детские аттракционы, фонтаны и гипсовые скульптуры, но главная его достопримечательность – слоник, являющийся частью фонтана.
– Сразу предупреждаю, – сказала я, когда мы оказались в сквере, – у меня не складываются отношения с мороженым. Оно обычно тает быстрее, чем я успеваю его съесть. И как результат, я часто пачкаюсь. Заблаговременно прошу прощения за свою неряшливость.
Мы посмеялись и направились в центральную часть сквера, где находился большой пруд. В центре него на каменистом постаменте слоник с поднятым вверх хоботом, на нем восседает мальчик, а у подножия лежат крокодилы. Это скульптура представляет собой фонтан, где вода бьет прямо из камней.
– Шандор, скажи мне, откуда ты все знаешь? Как один человек может разбираться в стольких предметах? Ты какой-то уникум. Это совсем нетипично для цыгана.
– Не вгоняй меня в краску, – засмущался Шандор, – никакой я не уникум. Есть много вещей, в которых я не разбираюсь. Меня дважды чуть не убило током, пока я чинил розетку.
Я захохотала, представив эту картину. При этом с трудом верилось, что Шандору «не покорилось» электричество.
– Давай серьезно, – угомонившись, попросила я, – как ты в искусстве разбираешься? Мы учимся вместе, нам дают один и тот же материал, но ты всегда на голову выше остальных. Открой мне правду, мы – бестолковые или ты – гений?
– Я просто любопытный. Если мне что-то непонятно, я иду в библиотеку, на выставку, в музей, заказываю экскурсию, читаю нужную литературу, и постепенно нахожу истину.
