Магдалена Уинклер
Под властью отчаяния. Часть 1: Химера
На самом деле, это не совсем понятное желание делать всё в одиночку можно было очень просто объяснить: с детства родители твердили о том, что помощи от людей ждать нечего, нужно уметь делать всё самому, потому что полагаться на остальных бессмысленно и даже глупо в каком-то роде. Да и Йоханесс безрукий разве? Сам справится, тем более что благодаря занятости родителей в сфере физики мужчина немало знал о строении разных устройств. Отец и мать слишком сильно хотели, чтобы сын пошел по их стопам, навязывая свое мнение на счет профессии Йоханесса. И разве нельзя сказать, что они добились своего?
Вскоре головная боль начала разъедать мозг, а кашель – лёгкие. Но мужчина продолжал верить в чудо. Он достал лекарство из сумки и, посмотрев на стекающие по стенкам полупрозрачного стёклышка капельки, прыснул, почувствовав едва заметный вкус «Medihaler» на языке. Разумеется, эти ничтожные остатки нисколько не поспособствовали улучшению самочувствия.
Йоханесс запустил пальцы в отросшие грязные волосы, закрывая уставшие глаза. Возможно, он давно уже не бывал в таких безвыходных ситуациях. А с другой стороны, мужчина сам во всём виноват. Нужно было подумать о будущем и начать откладывать зарплату, но Ольсен же потратил всё на подарок своему сыну. Мужчина был настолько увлечён попытками казаться хорошим отцом, что забыл о том, что главная задача по-настоящему хорошего родителя – быть со своим ребёнком всегда.
Йенс – плохой человек и отвратительный папаша, он прекрасно это понимал. Все его попытки стать лучше заканчивались крупным провалом, притом Ольсен в упор не понимал, какого же качества ему не хватало, чтобы добиться поставленного перед собой результата.
Больше всего сейчас, наверное, мужчину раздражало расслоение населения и открытая медицина для богатых людей, но закрытая на семь замков для бедных. Это было нечестно.
Йоханесс помнил, как в детстве его пару раз сводили к мозгоправу, дабы тот вылечил эту дурацкую бронхиальную астму, которую тогда иногда называли психическим расстройством. Врач, разумеется, ничего не вылечил, а Ольсену повезло, что тогда болезнь только развивалась и находилась ещё на совсем ранних этапах. Недавно мужчина познакомился с лекарством, благодаря которому появилась возможность на выздоровление. Только вот этот модный флакончик стоил очень и очень дорого.
Вечер прошёл спокойно, если не принимать во внимание жжение в горле. Самая весёлая часть этой прекрасной оперетты началась ночью, часа в два. Приступ обрушился громом средь ясного неба, а Йоханесс внезапно вспомнил вероучение святого Лютера и начал молиться Иисусу Христу.
Наверное, той ночью Ольсен решил, что умер и отправился прямиком в ад.
•••
Three Days Grace – Over and Over
Йоханесс проснулся из-за громкого шороха, который, честно говоря, жутко напрягал. Вставать совсем не хотелось, но мужчина уже проснулся, так что делать было нечего. Ольсен приоткрыл глаза и тут же захлопнул их, столкнувшись с ярким солнечным светом. Сколько сейчас времени? Почему так ярко? Подождите… Йоханесс проспал?!
Мужчина резко сел в кровати, потирая сонные глаза, пытаясь спихнуть с себя руки Морфея, сладко обнимающие его. Сколько он отвоёвывал место киномеханика, сколько боролся за эту работу? Слишком долго, разумеется, чтобы так просто и глупо потерять всё, к чему он так стремился после переезда в Детройт.
– Мистер Ольсен, лягте обратно, – произнес нежный женский голосок.
Йоханесс резко полностью открыл глаза и повернул голову на источник чудесных звуков. Возле мужчины стояла медсестра в белом халатике, которая осторожно поправляла провода, протянутые к ингаляционной маске, надетой на Ольсена, которую он только сейчас, к слову, заметил.
Так, хорошо. Йенс в больнице. Только вот почему здесь такие комфортные условия, почему здесь так светло? А где остальные пациенты? Хотя, кажется, эта палата вообще одноместная. Таким образом, возникал следующий вопрос: какого чёрта в этом месте делает Ольсен?! Мужчина смутно помнил, как ночью на него обрушился приступ, а дальше всё было, словно в тумане. Это пугало, на самом деле.
– Куколка, скажи, какого хуя я тут забыл? – охрипшим от сна голосом произнёс Йоханесс, тем самым жутко оскорбив девушку, которая явно не была рада слышать такого рода словечки.
– Мистер Ольсен, попрошу вас не ругаться в больнице, – недовольно пропищала маленькая медсестра. – Ваш брат привёз вас сюда в довольно-таки тяжёлом состоянии. Вы пытаетесь хоть как-нибудь бороться с астмой? Это заболевание может привести к летальному исходу, если вы ничего не предпримите!
– Не еби мне мозги хотя бы ты, – отрезал Ольсен, проводя руками по лицу. – Где этот еблан?
– Мистер, я вас попросила! – яростно вскрикнула.
– Где он?
– Я не понимаю, о ком вы, – строго отозвалась девушка, явно не желая отвечать на такие грубые вопросы.
Йоханесс прошипел что-то невнятное себе под нос, еле сдерживаясь, чтобы не сорвать с себя маску и не выпрыгнуть в окно, чтобы хотя бы на секундочку почувствовать себя свободной от постоянного преследования братом птицей.
– Хорошо, детка, как скажешь, – фыркнул мужчина. – Где мистер Томсон? Так лучше?
– Вот видите, не так уж это и сложно, – победно улыбнулась медсестра. – Сейчас я позову мистера Томсона к вам.
Сказав эти слова, девчоночка улетела из палаты, совершенно не учитывая того, что сам Йоханесс совсем не хотел видеть своего кузена (только если ради того, чтобы разбить его череп топором).
– Пиздец, – прошептал мужчина.
Но, к большому сожалению, через всего лишь несколько минут, за которые Йенс даже не смог снять с себя ингаляционную маску, вошёл бледный, словно сама смерть, хотя лучше бы это была она, Гловер. Кузен робко улыбнулся и кивнул медсестре, которая тут же удалилась из палаты и закрыла за собой дверцу. Сам же предприниматель присел на краешек кровати, на которой лежал Ольсен.
– Йенс, ты же знаешь, что астма – это не шутки, – начал Томсон, на что Йоханесс демонстративно закатил глаза. – Я всегда готов помочь тебе, чтобы обеспечить тебя лекарством, несмотря на нашу глупую ссору.
– Забавно слышать это от человека, который из-за какой-то «глупой ссоры» выставил меня и моего сына на улицу, – хмыкнул Ольсен, наконец стащив с себя маску.
Гловер тяжело вздохнул и покачал головой.
– Послушай меня, Йенс. Я был зол, я вспылил, но ты же прекрасно понимаешь, что твоя вина в произошедшем тоже присутствует.
– Нет, иди нахуй.
И это уже начинало раздражать Томсона, потому что, в конце концов, он к брату со всей душой, он спас его от лап смерти, он предложил помощь, но в ответ, впрочем, как и обычно, получил это изрядно надоевшее просторечное словосочетание, которое почему-то так нравилось кузену.
– Ты мой брат, понимаешь? Хочешь ты того или нет. И поэтому мне не всё равно на твою жизнь, которую ты тратишь впустую. Я хочу тебе помочь, понимаешь? Астма стремительно развивается, лекарство новое, оно не обладает чудодейственными свойствами и не поможет тебе, даже если ты будешь его использовать длительный период времени.
– А что мне ещё остается, Гловер? – вздохнул Йоханесс, впервые за всё это время став серьёзным взрослым человеком. – Ты знаешь, что это мой порок, мое блядское проклятие.
– Не говори так. Не говори так хотя бы потому, что у меня появилась одна идея.
Томсон оглянулся вокруг, поднялся на ноги, проверил, закрыта ли дверь, прикрыл занавески от раздражающего солнечного света и вновь вернулся на свое место. Всем своим поведением мужчина выдавал беспокойство и даже какого-то рода панику. Он словно бы скрывал какой-то секрет, которым прямо сейчас собирался поделиться, что могло разрушить и спасти далеко не одну жизнь.
– Ты словно собрался посвятить меня в какую-то свою страшную тайну, – рассмеялся Йоханесс, попытавшись скрыть тревогу в своем голосе.
– Йенс, отнесись к этому серьёзно, – тихо отозвался Гловер. – Помнишь, я водил тебя в бар, где ты флиртовал с певичкой в красном платье? А еще я познакомил тебя с некоторыми весьма уважаемыми в этом городе людьми.
Ольсен тут же напрягся, когда воспоминания о прошлом заполонили разум. Перед глазами невольно появился образ прихрамывающей женщины в дорогом платье.
– Да, я помню, как ты перед Анджеллой (или как там её?) на задних лапках танцевал, – ухмыльнулся Йоханесс, не желая показаться брату слишком сосредоточенным из-за упоминания той странной вечеринки.
– Прекрати, – вздохнул Томсон. – А помнишь ли ты Эрику Ричардсон?
Йенс нервно втянул ноздрями насквозь пропитанный запахом лекарств больничный воздух, не отрывая взгляда от кузена. Ольсен хотел соврать, что не помнил эту женщину, что ледяная бирюза не вцепилась в воспалённые мозги деревянной прищепкой, но губы не смогли произнести ни слова.
– Говорят, она может достать более мощное лекарство, – Гловер, казалось бы, не заметил сложное выражение лица, застывшее на лице кузена, и продолжил говорить, как ни в чём не бывало. – Оно, конечно, обойдётся дороже, но говорят, что всё, что покупается у «Нации розы», очень действенно и спасает жизнь человека если не моментально, то через несколько дней.
– Погоди, что? «Нация розы»? Это название секты что ли? Что за хуйня, – фыркнул Ольсен, постепенно приходя в себя. В конце концов, психическая болезнь Гловера была важнее имени чужой женщины – а вот братцу точно нужна была помощь, совсем на своей работе, видимо, крышей поехал.
– Нет. Йенс. Это не секта. Хуже, – на полном серьёзе произнёс Томсон.
– Что может быть хуже?
– Это название преступной группировки.
Йоханесс широко открыл глаза, с непониманием разглядывая брата. Ольсен прекрасно помнил, как искренне удивился тому, что среди предпринимателей затерялся такой красивый человек, на эту недосягаемую женщину смотрели с немым обожанием и скромным повиновением. Никто не смел похабно разглядывать её, как певичку, танцующую на сцене. На лицах было лишь уважение и совсем немного страха. Тогда Ольсен решил, что дело в Кристиане – всё же предприниматели часто бывают с придурью, а горстка монет может исполнить любое их желание, даже если это будет заказное убийство из ревности.
Но Ольсен и подумать не мог, что сама эта женщина может быть… связана с преступным миром. Йоханесс ничего не мыслил в устройстве мафии, но разве представительниц прекрасного пола посвящают в гангстеры? Разве этот прекрасный цветок с точеной фигуркой и нежной шеей мог быть гангстером? От таких познаний по спине пробежал холодок, да и в целом стало как-то прохладно. Убивала ли эта красивая аккуратная женщина людей? Что она думала о насилии? Видела ли кровь, текла ли кровь с её крошечных прекрасных пальчиков?
Ольсен не верил Гловеру. Эрика показалось Йенсу необычной, но представить её с пистолетом в руках было до невозможности тяжело. Нет, этого не может быть! Это всё какой-то бред!
– Я понимаю, что это слишком большой поток информации для тебя, что тебе трудно это всё осознать и принять, но, Йенс, она может помочь. А деньги я достану. Пожалуйста, ради Оливера, ради Фриды, ради… меня?
Это решение было достаточно тяжёлым для Ольсена. Почему Гловер вообще собирался подписать какой-то там контракт с чёртовой преступной группировкой? Разве это не пугало его? Йоханесс понимал, что Томсон действительно переживал за своего кузена, но неужели не было каких-то более безопасных вариантов? Если Эрика Ричардсон действительно мафиози, то… может быть, всё же не стоило с ней связываться? Тем более что эта прекрасная дама наверняка уже точила на Йенса зуб. Ольсен зажмурился: хотелось вернуться в прошлое и изменить свои действия в тот день, заставить себя заткнуться, ударить самого себя. Это получается, что Йенсу повезло, раз его не пристрелили в какой-нибудь подворотне из кровавой мести? А ведь… она ведь могла, верно?
– А какие у нас риски? – неуверенно спросил Йоханесс, с опаской поглядывая на Гловера.
– Ричардсон не особо любит своих должников, но у меня есть деньги и хорошая репутация. Никаких рисков, – попытался успокоить брата Томсон. – Не думай, что, раз она относится к мафии, то она совершенно бесчеловечна. Да, она выглядит жестокой, но её «Нация розы» продаёт лекарства жителям Детройта уже много десятков лет. Я знаю многих людей, которые смогли побороть тяжёлую болезнь только благодаря помощи Ричардсон. Мафия – это не всегда грабежи и убийства, а Америка всегда и у всех будет ассоциироваться с преступным миром. Открой глаза, брат, тебе становится хуже, твоё лекарство почти не помогает, ты тратишь огромное количество в никуда. А тут будет стопроцентный вариант, я всё оплачу, позволь помочь тебе, позволь мне таким образом исправить то, что произошло… пожалуйста, Йенс. Ради меня. Ради Фриды. Ради Оливера.
Перспектива быть чем-то обязанным Эрике Ричардсон пугала, потому что вряд ли эта женщина способна прощать другим людям долги. Но ему хотелось увидеть, как взрослеет сын, чтобы лично поприсутствовать на его выпуске из школы, чтобы поздравить с поступлением в высшее учебное заведение (а вдруг повезёт?), чтобы познакомиться с его возлюбленной, чтобы отметить их свадьбу, а потом и рождение первого внука. Ольсен тяжело вздохнул: разве был у него вообще другой выход? К тому же, раз Гловер говорит, что сам хочет помочь, что страшного в этой связи с мафией ничего нет. Томсон живёт тут с самого рождения, кому, как ни ему, знать?
– Я согласен, – резко отозвался Йоханесс, сам от себя того не ожидая.
– Спасибо, Йоханесс. Боже, спасибо тебе за то, что мой брат образумил!
Глава 3. Забавно, но ваши глаза я хорошо запомнила
По Вам глазами вниз скользя,
я б расстегнул тугой корсет.
Но Вы – прекрасное Нельзя
из миллионов нежных «нет».
© Николай Зиновьев
Melanie Martinez – Training Wheels
Она была небольшого роста, причём настолько, что каждый раз вставала на носочки, когда выходила отвечать у доски. Маленькой ручкой, обхватив аккуратными пальчиками школьный мел, девочка великолепным почерком с причудливыми резцами выводила цифры на гладкой поверхности. Все в классе знали, что Молли Фостер почти лучше всех в классе разбиралась в сложных математических науках. Лично у Оливера это вызывало настоящее уважение, но некоторые остальные ученики просто пользовались безотказностью малышки и просили у неё тетрадки с домашним заданием.
Одноклассники Расмуссена никогда не считали Фостер привлекательной девчонкой, поэтому не стеснялись прилюдно обзывать её «коротышкой», «малявкой» или даже «пуговицей», потому что глаза Молли казались великоватыми. И будь Оливер чуть-чуть смелее, чуть-чуть сильнее, он бы, безусловно, давно уже принял какие-нибудь меры, чтобы избавить милую одноклассницу от насмешек остальных учеников. Неужели это скромное доброе создание заслуживало такого количества зла в свою сторону?
Возможно, Олли – единственный парень в классе, который слетал с катушек, когда ощущал в воздухе аромат белого шоколада, и запихивал в шкафчик Молли маленькие свёрнутые бумажечки с глупыми комплиментами. Он мог часами наблюдать только за тем, как Фостер робко отвечает заданную на дом тему. Безусловно, эта девушка – настоящее солнце, которым Расмуссен был очарован целиком и полностью.
Оливер знал Молли на протяжении нескольких долгих лет, но всё это время он так и не смог найти в себе силы, чтобы подойти и просто заговорить о какой-нибудь ерунде, а потом, быть может, пригласить её погулять на выходных. Как бы ни пытался Расмуссен окрепнуть духом, всё было бесполезно.
Фостер поправила коротенькие волосы, заправив локон за ухо, и отошла от доски, неловко прокашлявшись, тем самым пытаясь привлечь к себе внимание старой учительницы, которая терзала нервы совершенно всем своей математикой.
– Вы большая молодец, мисс Фостер. Ничего, кроме как «отлично», я и поставить не могу. Прошу вас вернуться на своё место, – растягивая слоги, строгим голосом произнесла женщина.
Молли кротко улыбнулась и направилась к своей парте. По счастливой, или же, наоборот, несчастливой, случайности девушка прошла прямо возле места, где сидел Оливер, случайно дотронувшись до плеча юноши ручкой. Кажется, Фостер не обратила на эту нелепость никакого внимания, а сердце Оливера забилось в бешеном ритме, вот-вот уже готово было выпрыгнуть из груди. На лице Расмуссена возникла смущённая улыбка, а на щеках заблестел румянец. Парень не мог простить себе свою влюблённость, но как же тепло становилось на душе только когда Молли проходила мимо или сталкивалась с Олли случайным взглядом.
– Что это я вижу, мистер Расмуссен? – усмехнулась соседка парня по парте, а вместе с тем и его единственный друг. – Вы покраснели, словно спелый помидор. Неужели это дело ручонок мисс Фостер?
Было в голосе подруги что-то кислое, или даже едкое, на что Оливер лишь отрицательно покачал головой. Парень не знал, как Лекса относилась к Молли, но в одном был уверен точно: она не должна узнать об этих чувствах, потому что совершенно ничего интересного в этой информации не заключается. Более того, Лекса могла отнестись к этому далеко не положительно.
К слову, соседка Оливера по парте – полная противоположность Молли, да и самого Расмуссена, чего уж тут. Почему парень и девушка столкнулись и подружились – вопрос, который до сих пор остаётся открытым. Лекса – девушка с крайне сложным характером, которую может резко из огня бросить в холод и наоборот, но в ней было то, чего так не хватало Оливеру: подруга умела постоять за себя и своих близких. Тем не менее, она врывалась в чужие споры, выкрикивала оскорбления недоброжелателям, выгрызала уважение своими собственными усилиями, что так не сочеталось с её ухоженным внешним видом.
Лекса – блондинка с короткими милыми кудряшками, обычно одетая или в модную блузу, или платье, привезённое из-за границы, или во что-то другое очень выделяющееся и необычное для всех остальных девчонок в классе. Единственное – лицо её, если присмотреться, выдавало непростую жизнь и метания в душе, которых было достаточно. Нельзя было сказать, что девушка уродлива или, наоборот, страшно красива, но было в её внешности что-то особенное, странное, может быть, немного отталкивающее. Возможно, это впалые щеки, чёрные густые брови, контрастирующие с золотистыми завитушками, бледная кожа, аристократическая родинка над губой или, кто знает, бледные тонкие губы? А может всё дело в светло-голубых глазах, невольно навевающих какую-то необъяснимую тоску? Одно Оливер знал точно: Лекса – единственная девушка в своём роде, ещё одной такой же не найти на всём белом свете.
– Ты уверен, что твои красные щёки ничего не значат? – прошептала подруга, открывая свою тетрадку.
– Да. Ты знаешь, что я всегда так реагирую на контакт с людьми, – промычал Оливер в ответ, на что Лекса лишь кивнула головой, почувствовав на себе злой взгляд учителя.
– Расмуссен, вы забыли, что находитесь на уроке? – недовольно спросила строгая преподавательница, после чего пришлось прервать разговор. Но парень прекрасно знал, что один бой, из которого вышел победителем, – ещё не выигранная война.
Наверное, общими у Лексы и Оливера были лишь нелюбовь к людям и шумным компаниям и, разумеется, тяга к необъяснимым вещам, к волшебству, к кладбищам, к темноте. Ко всему неправильному. И парню это казалось замечательным, потому что с кем ещё он мог обсудить легенду, придуманную тысячи лет назад, забытую на сегодняшний день? Они даже носили одинаковые дешёвые кольца, смастерённые из старого куска железа, с чёрными розами вместо камня, которые Лекса неизвестно где сумела достать.
Девушка вырвала листок из тетради и быстро что-то написала, после чего пихнула бумагу своему другу в руки. Послание гласило: «Ты не умеешь врать».
И тогда Оливер подумал, что если он смог признаться в своих не совсем понятных чувствах к Молли отцу, то вполне себе сможет рассказать о них и Лексе. С чего Расмуссен вообще взял, что подруга не поймет его, плохо отнесётся к этой симпатии? Но почему-то предчувствие продолжало назойливо кричать об обратном, так что парень решил дотянуть до выходных, чтобы подготовиться морально и выждать подходящего момента.
•••
Bring me the horizon – Oh no
С каждым приближающим встречу часом ожидание становилось всё более и более невыносимым. Йоханесс понятия не имел, как нужно будет себя вести, что говорить, чтобы не раздраконить мафиози? Более того, Ольсен даже понятия не имел, кто именно будет вести с ним и Гловером беседу. Вероятнее всего, Эрику не заинтересует такая ерунда, как провоз нелегального лекарства через границу (или откуда они там собираются его достать). Самыми неприятными были мысли по поводу того, откуда сам Томсон знал Ричардсон. Йенсу наиболее реальной казалась теория о том, что кузен уже давно замешан в криминальном мире, что пугало ещё больше.
В последнее время голова мужчины была занята мафией, о которой он знал только то, что гангстеры – жуткие свиньи, которые способны пойти на многое дерьмо ради собственной выгоды. Также Йоханессу было известно, что в Детройте преступность была крайне распространена. Честно говоря, иногда хотелось собрать свои вещи и сбежать куда-нибудь подальше из этого кошмара, огородив себя и сына от наркотиков, алкоголя, больных людей, пистолетов и Гловера.
А потом Йоханесс зачем-то вспоминал про Эрику, с которой в ближайшее время он может встретиться. Благодаря подобным мыслям усиливалась паника, но вместе с ней увеличивался и какой-то необъяснимый интерес. Хотелось копнуть глубже, узнать больше. Криминал, частью которого являлась Ричардсон, завораживал. Разве эта удивительная утончённая женщина может творить что-то грязное, жестокое и отвратительное? Она ассоциировалась с ледяным холодом, но вместе с тем – блеском; с алмазной твёрдостью, но вместе с тем – с сиянием.
И так по кругу. Йенс, сам того не зная, стал мошкой, попавшей в липкую паутину, в которой с каждым своим неровным и опасным движением запутывался все больше и больше.
– Пап, мне нужно в библиотеку, отдать книги, – произнес Оливер, внезапно появившийся рядом с сидящим возле окна на старой пошатывающейся табуретке Йоханессом. – Ты обещал, что мы сегодня сходим туда.
Ольсен резким движением захлопнул небольшую тетрадь с белыми листами, которую все это время крепко сжимал в руках, и перевел взгляд на сына.
– Помню, – сипло отозвался мужчина.
– Пап? – чуть прикусив губу, протянул Расмуссен, опустив глаза на вещицу, теперь уже лежащую на коленях отца.
– Чего еще? – уже более грубо спросил Йенс.
Парень замялся, словно подбирая нужные слова. Мужчине пришлось подождать несколько минут перед тем, как Олли созреет для фразы, которую хотел сказать. Ольсен просто тяжело вздохнул, посмотрев на состояние сына, но решил не давить на него, потому что, если быть честным, юноше подчас было крайне трудно справиться со своей робостью.
– Ты… снова рисуешь? – тихо-тихо спросил Оливер дрожащим голосом.
– Нет, Олли. Я больше не рисую, ты знаешь, – пожал плечами в ответ Йоханесс.
– Эм, ладно. Тогда я пойду собираться, – протараторил парень и умчался прочь в свою комнату.
Что сын, что Эльфрида всегда жутко интересовались творческими успехами Ольсена. На самом деле, мужчина не брал в руки карандаш уже на протяжении долгих лет. Рисование всегда было больной темой для Йенса, при затрагивании которой начиналась жуткая мигрень, а на душе становилось противно.
•••
Книги – это неоспоримый источник знаний, благодаря помощи которого можно понять мотивы поступков человека, выстроить собственные взгляды на окружающий мир, но в то же время – верный друг, который никогда не бросит и поддержит тебя умным словом. Возможно, Оливер слишком сильно был влюблен в литературный мир и, кажется, готов был остаться в нем навсегда. Йоханесс не разделял восторга сына при виде старых массивных книжек, хотя, казалось бы, и не был далек от искусства. Просто так выходило, что за свою жизнь Ольсен находил другие развлечения, всегда откладывая чтение в сторонку.
Однако, что было совершенно нормально, от вида огромной библиотеки невольно начинали подкашиваться ноги, несмотря на то, что был здесь Йенс не первый раз вместе со своим сыном. Огромные мраморные колонны возвышались высоко вверх, настолько, что увидеть их верхушку казалось делом невозможным. Через толстые бархатные занавески на обратной стороне больших стеклянных окон можно было разглядеть старые шкафы, полностью заставленные книгами. Бесспорно, это было роскошное здание, напоминавшее Йоханессу дома богачей, живущих в престижном районе. Ольсену удавалось парочку раз проехать по широкой дороге, по краям которой росли удивительной красоты растения, за которыми, должно быть, нужен был тщательный уход. Но самое главное – это, бесспорно, недопустимо шикарные дома здешних сливок общества, которые наблюдать в Свендбурге Йоханесс никогда не мог. Эта библиотека по какой-то непонятной причине вновь заставляла мужчину думать о жизни, ограждённой высоким, но красивым кованым забором, куда может попасть только представитель элиты. Безусловно, эти мысли совершенно не нравились Ольсену. Более того, они смущали его.
– Пап, пошли? – неуверенно произнес Оливер, взявшись рукой за ручку двери.
Внутри здание было уже не таким пугающе дорогим, как снаружи. Здесь уже царила совершенно иная атмосфера. В воздухе ощущался запах старых книг, пыли и сырости. Солнечного света в помещении, в котором отец и сын оказались, пройдя по небольшому коридору, явно не хватало. Несколько слабо светящих ламп не давали возможность тщательно разглядеть книги: то, для чего люди посещали библиотеку. Приходилось подходить к полкам и всматриваться в обложки. Йоханесс сухо поздоровался с библиотекаршей, сидящей за небольшим деревянным столиком, и подошел к стеллажу с популярными книгами, в то время как сын убежал куда-то вглубь лабиринта из шкафов, чтобы найти нужные произведения.
– Вас интересует что-то конкретное? – вежливо спросила дамочка с длинной золотистой косой.
– Нет, – фыркнул Ольсен, прикасаясь к стареньким обложкам.
Почему-то было как-то неприятно находиться в этом помещении, ежась от небольшого холода и давясь гадким запахом пыли. Мрачно и угрюмо было внутри библиотеки, несмотря на внешнюю роскошь, несмотря на то, что Йоханесс и Оливер – не единственные посетители. Но в то же время что-то притягивало мужчину, заставляло его бесцельно разглядывать книги и гладить обложки, некоторые из которых, казалось, могли развалиться от одного лишь прикосновения.
Почему-то, то ли так совпали звезды, то ли это действительно чьей-то рукой было уже написано в книге судьбы Йоханесса, взгляд попал на новенькую книжку, Гарри Грэй «Однажды в Америке». Ольсен слышал, как люди говорили об этом нашумевшем когда-то произведении, в его голове зачем-то четко обозначились автор и название, поэтому Йенс резко схватил книжку и открыл содержание.
– Это очень необычное произведение. Автор состоял в преступной группировке, а свое творение написал, когда находился в тюрьме, – слащавым голоском произнесла библиотекарша.
Мужчина проглотил застрявший в горле ком. Преступная группировка – это опять мафия что ли? От этого Ольсену стало совсем не по себе, потому что, честное слово, в последнее время в его жизни было слишком много разговоров о гангстерах. Возможно, в этом нет ничего плохого, если они не касаются лично тебя, но, к большому сожалению, на днях Йенсу предстояла встреча с мафиозным боссом, которая могла закончиться далеко не лучшим образом. Но, кто знает, может быть, это участь каждого человека, живущего в Детройте, который буквально пропитан преступностью?
– Я мог бы взять эту штуку? – сиплым голосом спросил Йоханесс, подняв два своих глаза прямо на женщину. Та поежилась при виде лица мужчины, словно увидела в нем какое-то страшное чудовище, прищурилась, будто бы не веря самой себе, и, густо покраснев, опустила взгляд, видимо осознав свою невежливость. Ольсену оставалось лишь тяжело вздохнуть на это: гетерохромия – это далеко не всегда залог успешной беседы с представительницей женского пола.
– К-конечно, мистер, п-простите, – промямлила себе под нос женщина, выхватив из рук Йоханесса книгу, которую тот протянул ей, чтобы оформить «прокат» произведения.
Через пару минут прилетел Оливер, который выбрал для себя какую-то страшно толстенную книгу, на которую Йоханесс не обратил особого внимания. А вот самого юношу очень даже заинтересовало то, что взял его отец.
– Ты действительно собрался ее прочитать? – каким-то странным тоном голоса спросил Расмуссен, когда оба уже вышли из библиотеки.
– Нет, я взял ее, чтобы она полежала у меня на тумбочке, – грубо отозвался Ольсен, который чересчур нервничал из-за пугающих совпадений.
– П-прости, – вздохнул Оливер, который, кажется, уже привык к характеру отца, но все ещё зачем-то надеялся на лучшее.
•••
In This Moment – Roots
Бедный район в Детройте не один, поэтому Йоханесс совсем не удивился, когда машина Гловера после очередного поворота оказалась в совершенно незнакомом квартале, где по обеим сторонам улицы стояли маленькие старые домики, которые, казалось, могли развалиться от лёгкого порыва ветра. Ольсену была хорошо знакома эта картина. Соседи возле его собственного дома были весьма странными людьми, которых мужчина предпочитал обходить стороной. Кажется, в трех комнатах жило человек десять, если не больше. На траве возле их дома можно было обнаружить использованные шприцы, вкалывали которыми, вероятнее всего, далеко не лекарства. Про осколки бутылок и говорить было нечего. Иногда Ольсену казалось, что он и его сын – единственные нормальные жители с улицы. Но что делать, если экономика Детройта оставляла желать лучшего, а наркотики уже давно стали вполне себе обыденной вещью, хранение которой можно просто спрятать от глаз стражей порядка.
– Че за дыра, Томсон? – фыркнул Йоханесс, пытаясь сдержать рвотные порывы, вызываемые картиной за окном. Как же ненавидел Йенс эту часть Детройта: гниющую, вонючую, почти мертвую, грязную, давно уже утопшую в своей же нищете и беспомощности.
– Хочешь ты того или нет, но мисс Ричардсон назначила нашу встречу именно в этом квартале, – пожал плечами сидящий рядом Гловер, даже не одарив брата самым коротеньким взглядом.
Эта самая вышеназванная мисс Ричардсон с каждой новой отрытой Ольсеном крупицей информации становилась все более необыкновенной личностью. Все больше и больше мужчина убеждался в том, что первое впечатление часто обманчиво, а красивая внешность может скрывать множество странностей. Может быть, из-за этого и дается некоторым людям природой необыкновенная красота, чтобы скрыть их душевные терзания, их внутреннюю раздробленность, моральное уродство, драму сердца и трагедию головы? А Эрика, как считал не один только Йоханесс, была прекрасна настолько сильно, что от её бледного идеального лица было трудно оторвать глаза.