Магдалена Уинклер
Под властью отчаяния. Часть 1: Химера
– Лиза, я же просил тебя никого ко мне не пускать. Я сейчас занят!
Но не дожёванный кусочек панкейка случайно выпал изо рта, когда секретарша слегка отошла в сторону, впуская в кабинет непрошенных гостей. Фред принялся обеспокоенно и спешно стирать салфеткой сироп с пальцев, с уголков рта и со стола. Сердце в груди бешено заколотилось, и Рамирес поспешил подняться, чтобы поприветствовать гостей.
– Добрый день, мои дорогие гости! Ох, как я рад вас видеть, – он протянул руку для рукопожатия с высоким мрачным мужчиной. Тот, что поменьше, добрый жест проигнорировал и даже не посмотрел на мэра.
Этот заносчивый молодой человек никогда не нравился Фреду. Впрочем, они его и не сильно-то интересовали. Мэр перевёл взволнованный, но восхищённый взгляд на женщину, пришедшую вместе с ними, после чего бережно взял в свою руку её маленькую кисть и учтиво наклонился, чтобы почтительно поцеловать мягкую нежную кожу.
– Особенно я рад видеть вас, мисс Ричардсон, – ласково произнёс Фред, любуясь лёгкой улыбкой, застывшей на её алых губах.
Именно благодаря её решению Фред находился в кресле мэра. Мужчина старался не думать о том, что мафия просто сочла его достаточно удобным, он свято хотел верить, что Эрика заметила в нём нечто особенное. В конце концов, каждый человек на планете хотел считать себя особенным, Фред – не исключение.
Да и казаться особенным в глазах такой дивной женщины – драгоценная награда. Нет, вы не подумайте, Рамирес был хорошим мужем и очень ценил свою жену, он никогда не изменял ей, а секретаршу специально выбрал самую страшненькую, чтобы супруга поменьше нервничала. Только вот миссис Рамирес никогда и не волновалась из-за той замарашки, единственная женщина, которая вынуждала её кусать локти – это Эрика Ричардсон.
Эта удивительная красавица была своего рода исключением. Когда Фред смотрел на неё, всё напрочь вылетало из головы. Вероятно, глубоко в душе Рамирес безумно вожделел Эрику. Да и впрочем, разве любой другой мужчина на его месте себя так не чувствовал бы? Маленького роста, но на высоких каблуках, всегда в красивых нарядах, подчёркивающих аккуратную фигуру, восхитительные бёдра и пухлую грудь, на которую Фред изо всех сил старался не пялиться. Одной рукой она элегантно опиралась на тросточку. Когда некоторые глупцы пытались понять, отчего мафией правит именно женщина, Рамирес осознавал, что знает ответ на этот вопрос. После редких визитов Эрики Фреду приходилось поскорее в невозможном воодушевлении возвращаться домой, к жене.
– Прощу прощения, что отвлекаем вас от трапезы, – нежно произнесла Эрика, и от её мягкого голоса внизу живота на мгновение защекотало. Он встрепенулся, пытаясь отвлечься от наваждения.
– Мисс Ричардсон, вы имеете право отвлечь меня даже от собственных похорон!
Она сдержанно улыбнулась, после чего вальяжно прошла в кабинет и опустилась на диван, сложив ногу на ногу. Её острые коленки приковывали взгляд, и Фред слегка покраснел, чувствуя себя в присутствии этой женщины крайне глупо. Он не замечал гневных взглядов гангстеров, направленных на него, поэтому, почувствовав себя всесильным, присел на диван в непозволительной близи от Эрики. Она насмешливо хмыкнула и слегка наклонилась.
– Однако мы пришли по важному делу.
– Слушаю-слушаю, – на придыхании отозвался Фред, уже без стеснения разглядывая разрез её декольте. Он протянул руку, чтобы позволить себе дотронуться до её запястья, но тут же был очень грубо остановлен.
Тот невежливый гангстер сжимал его с безумным остервенением, и только сейчас мэр разглядел в его глазах разгорающийся гнев.
– Руки, блядь, подальше держи, скотина тупорылая, – прошипел он, потянув конечность в сторону слишком сильно, так, что Фред даже взвыл от боли.
– Адам, тише, – хмыкнула Эрика. – Не нужно торопиться. Мы ещё успеем сделать ему о ч е н ь больно.
– Мисс… Ричардсон, да я… я ничего такого не собирался сделать! Я… просто! – заикающимся голосом тут же принялся оправдываться мэр.
Эрика поднялась на ноги, слегка отпихнув Адама в сторону, из-за чего тому пришлось отпустить Фреда. Но не успел мэр испытать облегчения, как женщина подняла острый конец своей тросточки и приставила его прямо ко лбу, слегка надавив. Рамирес ойкнул, испытав короткую боль, после чего почувствовал, как по лицу капелькой потекла какая-то влага. Кровь.
– Взятки вы тоже «просто» брали? И деньги из бюджета? – миловидное женское личико вдруг скривилось, и мэру стало не по себе. Признаться, подчас он забывал, что эта красавица – глава мафии.
– Я… я… я… – он попытался что-нибудь придумать, но от страха внутри всё свело, да и нужные слова не находились никак. Иногда Фред действительно слегка пользовался своим положением, но разве было в том что-то настолько ужасное? Кажется, сама мафия тоже деньги зарабатывала не слишком честным путем.
Сказать всё это Рамирес не мог, ведь безумно боялся. Он знал, что его правда могут убить, если не убить – то спихнуть с поста.
– Не люблю слушать, как мужчины оправдываются, так что не нужно начинать, – усмехнулась Эрика. – Что вы там успели себе купить, м, мистер Рамирес? Милый ресторанчик в центре города? Для чего он вам, позвольте спросить?
– Ж…ж-ж-жене…
– Крайне мило, но люди платят налоги не ради того, чтобы вы покупали ресторанчики супруге, – она говорила таким тоном, каким женщины обычно говорят с маленькими детьми, когда поучают их.
– П…прост…
– Ах, вы хотите извиниться? – она ахнула, а затем убрала свою тросточку, но лишь для того, чтобы резко воткнуть её острый конец в стену совсем рядом с лицом мэра. Тот на мгновение забыл, как дышать, ему показалось, что холодная сталь уже воткнулась в его плоть, оставив после своего вмешательства огромную кровоточащую дыру. Он никак не мог начать дышать снова, потому что боялся, что это окажется правдой. Может быть, он не почувствовал ничего из-за болевого шока? Под брюками стало мокро, но Фред не испытывал никакого смущения из-за этого. С глаз от страха потекли слёзы, и мужчина покосился в сторону, заметив, что тросточка находится рядом с ним, а не в нём.
Ричардсон истерически засмеялась, после чего, наконец, убрала свою смертоносную палку и поставила её на пол, чтобы опереться.
– Кажется, ты, коротышка, ещё молодой для недержания. Или у тебя проблемы какие-то? – со злой издёвкой в голосе спросил гангстер, которого называли Адамом.
Красивая, но жестокая глава мафия засмеялась ещё сильнее, а мэр, наконец, почувствовал себя униженным. Они издевались, они просто издевались над ним. И затеяли это всё ради глупого цирка. А ведь он не кто-то там, он мэр целого города! Тот, с которым вежливо здороваются, тот, которому всегда рады. Но женщина, которую он страстно вожделел, громко смеялась, едва не задыхаясь от смеха. Лучше бы его убили прямо сейчас. Фред опустил голову вниз и беззвучно заплакал от отвращения, от унижения и от страха.
– Но-но, не надо слёз, – ласково произнесла Эрика. – Мой милый мистер мэр, – на придыхании прошептала она, и мужчина, словно зачарованный, поднял голову. – Мой милый мистер мэр, никто вас и пальцем не тронет, пока я не прикажу. Я приказываю – вы живёте. Я приказываю – вы валяетесь в собственных кишках в подворотне, – её нежный голосок совершенно не подходил сказанным ужасным словам. Фред гулко сглотнул и заплакал ещё сильнее. – Я приказываю – и ваша жена лежит на дорогом ковре вашего дома с дыркой в области сердца. Я приказываю – и ваших детей больше никто никогда не найдёт. Понимаете, как важно дружить со мной? Как важно нравиться мне?
Фред энергично закивал головой. Даже выставленная охрана не защитила бы его от мафии, потому что охрана в здании – это тоже гангстеры.
– Вы очень плохо себя вели, и сейчас ваш ресторанчик по моему щелчку пальцев взорвётся. Проверим?
– Нет, прошу, нет! – зарыдал мужчина.
– Да, прошу, да! – она снова истерически засмеялась, а потом, глядя неотрывно на него своими безумными голубыми глазами, действительно, как и обещала, щёлкнула пальцами. Сквозь приоткрытое окно с улицы раздался негромкий взрыв. Фред шумно вдохнул воздух. – Я могу щёлкнуть пальцами ещё раз. И ещё. Но я не стану. Я верю в вас, мой милый мистер мэр. Долгое время вы устраивали меня. Одну ошибку я готова простить, – она широко улыбнулась.
– Благодарю, благодарю вас, мисс Ричардсон, – Фред упал на колени и попытался обнять Эрику за ноги, но Адам ботинком отпихнул его подальше.
– Пока не стану, мой милый мистер мэр, – её голос стал холодным. – Но потом я щёлкну пальцами так, что взорвётся всё, что вам дорого. Ведите себя хорошо. Вы ведь слуга народа! Продайте всё своё имущество и на эти деньги постройте новую школу, почините дороги на окраинах, в конце концов. Кажется, планов на город было достаточно много. Вы найдёте, куда потратить деньги. А сами, думаю, сможете неплохо жить и в маленькой однокомнатной квартирке. Верно?
Фред утвердительно закивал головой, понимая, что у него нет варианта отказаться.
– Вот и чудесно! Я рада, что мы поняли друг друга, – Эрика снова улыбнулась. – Было приятно повидаться. Хорошего дня. Котята, пойдёмте, нам пора.
Двое взрослых мужчин, коих она назвала «котятами», поплелись вслед за Ричардсон, а Фред так и остался сидеть один на полу и плакать. Она фурия и бедствие вселенского масштаба, она взяла и по щелчку пальцев разрушила всю его жизнь. Она безумная и жестокая женщина. Но вместе с тем крайне красивая.
•••
– Вы могли попросить меня разобраться с этим карапузом, – с укором в голосе произнёс Адам, догнав Эрику на улице.
– Могла, но я хотела, чтобы он меня запомнил, – женщина тихо хихикнула.
– Он и так вас помнил! Этот извращенец… мисс Ричардсон, он смотрит на вас как самец макаки на самку в период размножения.
– И он за это поплатился. И поплатится ещё, если не перестанет, – хмыкнула она. – Адам, ты слишком много беспокоишься.
– Куда вы теперь хотите отправиться? – обречённо вздохнув, произнёс гангстер, открывая перед главой мафии дверь в машину. Конечно, он прекрасно понимал, что с Эрикой спорить нет никакого смысла, она никого не слушает.
– Тот магазинчик. Помнишь? Который должен нам много денег.
– Мисс Ричардсон! – протяжно взвыл Адам. – Зачем вам этим заниматься? Пошлите какого-нибудь капореджиме, да или обычного гангстера… да хоть меня! Зачем вам этим заниматься? Вы глава, нахрен тратить время на эти мелочи.
– Адам, зайчик мой, – она состроила невинные глазки. – Мне это нужно. Правда, очень нужно. Я просто хочу немного покрушить.
Гангстер ударил себя по лбу и послушно залез в машину. Эрика даже собственного мужа не слушала (и слава Богу), какого хрена он-то хочет? Боб завёл машину, и они все вместе направились к маленькому алкогольному магазину на окраине города. Владелец некоторое время назад попросил у мафии денег, срок возвращения долга недавно иссёк, а за просрочку приходилось платить в два раза дороже. Обычно Адаму нравились такие мелкие незапарные делишки. Решались они довольно просто. Или пригрозить владельцу, или разъебать его имущество. Ломать и крушить Адам любил, у него явно наблюдались какие-то проблемы с агрессией, и подобная разрядка помогала высвободиться негативной энергии.
Может быть, Эрика тоже в этом нуждалась, поэтому решила ввязаться сегодня в мелкие делишки? Адам привык во всём поддерживать главу и во всём ей потакать, но иногда её поступки заставляли его нервничать и волноваться.
Они остановились возле небольшого магазинчика, который, на счастье, уже был закрыт. Адам вытащил из багажника две биты и одну из них протянул Эрике. Боб в такие моменты предпочитал просто стоять и курить на улице, позволяя напарнику заняться делом. Несколькими легкими движениями Адам быстро взломал входную дверь и пропустил вперёд Ричардсон.
– Ой, как тут интересно, – заинтересованно пробормотала женщина, тут же хватая с прилавка бутылку виски открывая её, чтобы сделать большой глоток. Затем она протянула алкоголь Адаму, и тот повторил за ней. – Даже жалко. Особенно эти милые бутылочки.
– Мисс Ричардсон, у вас есть доступ к любому алкоголю в любое время, – хмыкнул Адам.
– Ну да, ты прав. Да и вообще, стекло бьётся очень красиво и звонко! – она снова сделала огромный глоток виски, после чего швырнула бутылку прямо в полку. Осколки салютом разлетелись в стороны, алкоголь потёк на пол фонтаном. – Смотри, милый! Смотри, как здорово! – она по-ребячьи захлопала в ладоши, и Адам улыбнулся.
Недолго думая, Ричардсон принялась с явным рвением крушить всё вокруг. Она ломала мебель, швыряла её в окна, из-за чего стулья и табуретки вылетали прямо на улицу, разбивала с громким звоном бутылки и безумно хохотала, явно наслаждаясь процессом. Адам делал всё тоже самое, при этом, конечно же, не позабыв вытащить из кассы несколько крупных оставленных владельцем купюр. Красота.
Осколки на полу хрустели под каблуками Эрики, полки падали с громким стуком, а она всё продолжала и продолжала, явно входя в кураж. Всё вокруг превращалось в последствия землетрясения, нет, апокалипсиса, и в какой-то момент Адам просто уселся на барную стойку, чтобы не мешать своей главе, и считал собранные купюры, попутно попивая специально оставленную бутылку бренди. За разбитым окном находился тёмный и вечно угрюмый силуэт Боба, который, наверное, за это время успел уже скурить целую пачку сигар.
Вдруг раздался удар, после которого магазин погрузился в полную тишину. Больше не был слышен звон стекла и удары биты. Адам тут же спрыгнул с барной стойки, отбросив в сторону бутыль, и кинулся к Эрике, которая резко опустилась на колени. Когда гангстер подошёл ближе, то заметил рядом с ней выпитую наполовину бутылку виски, а ещё то, что Ричардсон плакала.
– Мисс Ричардсон, вы чего? – тихо спросил Адам, присев рядом с главой на корточки и аккуратно прикоснувшись к её плечу. – Что случилось? Только не говорите, что вам жалко этот магазин стало, – он усмехнулся, надеясь, что сможет хоть чуть-чуть отвлечь её.
– Адам, – сквозь слёзы произнесла Эрика, попытавшись вытереть слёзы со щёк. – Привези меня к нему, Адам. Мне нужно к нему!
Гангстер застыл на месте, испытывая сразу несколько эмоций одновременно. Шок, недоумение, отвращение и вместе с тем скупую злость.
– И это зачем же?! – возмущённо воскликнул он. – Вы просили, чтобы я больше никогда этого не делал.
– Мало ли что я просила! – она чуть выпрямилась и схватила гангстера за воротник его пальто. – Это было вчера или позавчера, или… когда-то давно. Сейчас я прошу другое! Мне надо, Адам! – слёзы текли по её прекрасному лицу, и Адам ощутил лёгкую тошноту в горле. – Пожалуйста, – Эрика уткнулась ему в грудь лбом, продолжая плакать.
– Вы же завтра захотите меня убить за то, что пошёл на поводу. Давайте я отвезу вас домой, вы ляжете спать, протрезвеете? – обреченным голосом попросил гангстер.
– Не захочу, клянусь, не захочу, – захныкала Ричардсон, размазывая слёзы по его одежде. – Мне это просто очень-очень нужно, прямо сейчас. Адам, ты единственный, кому я доверяю…
Мужчина тяжело вздохнул.
•••
Когда вечером на пороге появился заёбанный Адам и велел садиться в машину, Йоханесс сначала не поверил, решил, что это какой-то розыгрыш. Во-первых, ему не хотелось никуда ехать с человеком, который пытался его убить совсем недавно. Во-вторых, Эрика сама сказала, что видеть его больше никогда не хочет, а значит, это именно гангстеры задумали что-то недоброе. Только это слишком уж жестоко, даже фактически бесчеловечно! Йенсу хватало услышать одно её имя, чтобы ощутить стойкое желание смерти. Страх больше никогда в жизни не увидеть любимую женщину окутывал со всех сторон и душил. И если эти гангстеры думают, что манипулировать его чувствами с помощью попытки внушить, что он всё ещё нужен Эрике, весело, то они точно чудовища, а не люди.
– Да харе так пялиться. Думаешь, мне очень хотелось ехать за тобой? Но она там рыдает, а я ненавижу, когда она рыдает, – устало произнёс Адам, и Ольсен моментально принял окончательное решение.
Сердце в груди билось слишком быстро, и Йенс от волнения кусал нижнюю губу. Что с ней? Единственный вопрос, который вытеснял все остальные мысли. Его больше не волновало, какие между ними отношения, что она чувствует к нему, почему прогнала и почему сейчас позволила снова её увидеть. Ольсену становилось физически плохо, если Эрика плакала. Казалось, что её боль он способен чувствовать так же, как свою собственную.
Уж пускай он развалится на части и окажется парализованным от отчаяния, чем ей, его драгоценному счастью, будет плохо и тошно.
Когда машина остановилось у знакомого завода, Йоханесс тут же бросился к её кабинету, не обращая внимания на лающих собак, на укоризненный взгляд Адама, прожигающий спину. Он распахнул незапертую дверь и почти окаменел, когда увидел Её. Ту, которую отчаянно боялся потерять, ту, которую уже верил, что потерял.
Бирюзовые глаза впервые в жизни показались не пустыми ледяными айсбергами, в них словно тлело теплое и яркое пламя тревоги. Она стояла в центре кабинета, завернувшись в мягкий плед, стоило двери распахнуться, как Эрика взволнованно посмотрела на своего гостя и бросилась вперёд. Йенс едва успел захлопнуть за собой дверь перед тем, как Ричардсон прижалась к его груди, обнимая за торс руками, и разрыдалась.
Она сегодня была другой, совсем другой. Кажется, Ольсену повезло застать совершенно иную её сторону, но отчего-то он был напуган. Словно что-то шло не так, как надо. С чего бы Эрике так плакать и прижиматься к нему, словно к спасательному кругу, отчаянно желая быть вытащенной из бескрайнего океана? С чего бы ей радоваться его появлению? Ричардсон даже в самом худшем своём состоянии пыталась держать лицо и дистанцию, чётко демонстрируя Йенсу, на каком месте он находится в списке её интересов.
– Ты пришёл, – прошептала женщина. – Я боялась, что больше никогда тебя не увижу. Ты пришёл.
– Разве я мог не прийти? – сдавленно отозвался Ольсен, осторожно поглаживая Эрику по спине. Ощущение чего-то неправильного не пропадало, и мужчина не мог расслабиться, чтобы вдоволь насладиться её объятиями.
– Представляешь, мне приснилось, что ты умер, – она истерически хихикнула, пытаясь сдержать поток слёз. – Огромное пламя поглотило твой дом и отняло тебя у меня. Представляешь? Я ходила на твою могилу и клала цветы, глядя на твоё красивое лицо с серого мрамора. Сон был такой реалистичный и долгий. Как я рада, что это всего лишь сон.
Ольсен сжал губы в тонкую линию. Он остро ощущал, что Эрика была очень пьяна. В кабинете пахло алкоголем, да и бутылки стояли у письменного стола. Она подрагивала в его руках и говорила очень сбивчиво, видимо, стараясь снова не разрыдаться. Может быть, она сама не понимает, что говорит? С чего бы её снились подобные сны? С чего бы ей не было всё равно на его смерть? Йоханесс ни за что не поверит, что горячо любимая женщина боится его потерять. Ха.
– Почему ты молчишь? Не молчи, – она подняла голову и посмотрела на Йенса прямо своими пронзительными заплаканными глазами. Мужчина почувствовал безмерную тяжесть из-за этого взгляда. Эрика никогда раньше на него так не смотрела и никогда раньше не казалась настолько живой. Не той страшной и ужасной главой мафии, а обычной женщиной, почти даже девочкой, которая остро нуждалась в любви. – Я ненавижу, когда ты молчишь, – капризно протянула Ричардсон. – Ты всё ещё обижаешься? Да, ты всё ещё обижаешься? – она снова заплакала. – Прости меня, я была такой дурой, я так обидела тебя!
Внезапно Эрика вырвалась из его некрепких объятий и упала на колени, уткнувшись лбом в его живот. Она сжала пальцами края его рубашки и зарыдала в голос. Йенс пошатнулся и едва не упал, с ужасом глядя на Ричардсон. Он совершенно не понимал, что происходит и как нужно себя вести, кажется, никогда ещё Ольсен не ощущал себя в таком тупике.
– Прости меня, прошу, – она тёрлась щекой о его рубашку и продолжала плакать, цеплялась пальцами и слегка тянула вниз. – Пожалуйста, ты всё, что мне нужно. Amore mio, мой солнечный свет, только не бросай меня. Я всё сделаю, только не бросай меня. Я умру без тебя! Я исправлюсь, я стану лучше, прости меня… я так люблю тебя, я задыхаюсь без тебя. Amore mio, ты слышишь меня? Не молчи!
Резкий приступ удушья, похожий на астматический, мёртвый рукой сжал горло, мешая нормально сделать вдох. Йенс, кажется, догадывался, что случилось. Эрика просто видела не его.
– Хватит наказывать меня молчанием! – сквозь слёзы закричала она. – Я и так наказала себя уже, пощади меня, amore mio. А впрочем… наказывай меня, делай со мной всё, что угодно, только не уходи. Только скажи, что любишь меня. Что любишь меня, всё ещё любишь. Так, как я люблю тебя. Ах, ты знаешь, как сильно я люблю тебя? – она подняла голову и посмотрела на него снизу-вверх своими прекрасными заплаканными глазами. – Люби меня хотя бы вполовину так же сильно, как я люблю тебя. Хотя бы вполовину. Я умоляю тебя.
Мёртвая рука, сдавившая горло, мешала произнесли и слово. Ольсен мог лишь стоять и смотреть на то, как она разрывает своё сердце и свою душу для другого. Врали. Все они кругом врали, когда говорили, что Эрика Ричардсон не умеет любить. Она умеет, просто, видимо, уже не может. Потому что того, кто ей так нужен, рядом нет. И поэтому пытается найти тепло и ласку во многих других, цепляется, высасывает изнутри, терзает и пронзает. Жаждет быть счастливой, но не может. И поэтому кажется такой. Злой и жестокой.
Йенсу казалось, что прямо в этот момент он не чувствует ничего, вообще ничего. Всё в этом ебаном мире потеряло смысл, а Ольсен потерял себя.
– Пожалуйста, встань, – тихо попросил Йоханесс и потянул Эрику на себя, чтобы та поднялась с колен.
Женщина, как ни странно, послушно встала на ноги, с надеждой и благоговением продолжая неотрывно смотреть на мужчину. Йенс бережно широкой ладонью стёр с её щёк слёзы, заботливо оглаживая нежную кожу, заправил волнистые растрёпанные волосы за уши. Кто он такой, чтобы требовать её любви? Эрика Ричардсон умела любить, сильно и безумно, отдавая каждую кроху своего сердца родному образу, но любила она другого. Кем бы он ни был, он не заслуживал этого чувства и эту женщину. Йенс тоже не заслуживал, но он хотя бы мог согреть её этим вечером, когда она в поисках тепла пыталась закутаться в дурацком пледе и выжечь органы изнутри горьким алкоголем.
– Я не… злюсь на тебя, – слова дались тяжело, но Ольсен вымученно улыбнулся, чтобы не позволить поддаться собственным чувствам. – Скажи, как можно злиться на тебя? – как можно мягче постарался произнести мужчина, нежно поглаживая Эрику по волосам. – Я люблю тебя. Гораздо сильнее, чем любишь ты, – он улыбнулся, хотя в груди зияла огромная дыра.
– Правда? – сипло спросила она, широко распахнув глаза, в которых сейчас можно было найти целые звёздные созвездия.
– Конечно, – отозвался мужчина, после чего прижал её к себе, чтобы не видеть этого прекрасного блеска. Невыносимо.
Йоханесс, приобняв Эрику за плечи, отвёл её к дивану, чтобы усадить рядом с собой. Ричардсон на холодном полу стояла совершенно босая, и мужчина боялся, что она заболеет. Только женщине план не совсем понравился, оказавшись на диване, она почти сразу легла Йенсу на грудь, крепко к нему прижимаясь.
– И всё равно ты не можешь любить меня больше, – сквозь улыбку произнесла женщина.
– А вот и могу. Не спорь.
Эрика заливисто рассмеялась. Словно звон тысячи маленьких колокольчиков. Ольсен никогда не слышал, чтобы она так смеялась. Обычно смех её скорее безумный или истерический, благодаря которому женщина ассоциировалась именно с главой мафии, способной только на жестокость, не на чувства. Но сейчас это была обычная девушка с блестящими глазами и огромным желанием любви. И Йенсу становилось дурно от осознания, что Эрика может быть такой. Кто этот говнюк, который не смог оценить по достоинству её преданность и привязанность, кто этот говнюк, ради которого ей приходилось унижаться, чтобы получить хоть кроху внимания? И как встать на его место?!
Так, чтобы она видела и любила самого Йоханесса, а не того, кого в пьяном бреду он ей напоминает. Ольсен бы ценил её чувства, никогда бы не позволял вставать на колени и сам бесконечно клялся в любви, чтобы убедить, что всегда будет рядом. Он бы никогда не наказывал её и не причинял бы боль, он бы берёг, словно зеницу ока. Целовал бы её ноги и слёзы на щеках, обнимал бы, чтобы утешить. Почему Эрике нужен был тот, кто не мог сделать её счастливой?
Йоханесс снова и снова возвращался к ранее сделанному выводу. Он ничтожество, он слизняк и самое жалкое на свете существо. И он умрёт в своей ненависти к себе, зароется в этой бесконечной тоске и будет горьким дешёвым пивом запивать боль от разбитого сердца. Наконец-то Ольсен понял, почему Эрика выбрала именно его: кажется, он напоминал ей кого-то важного, но давно утерянного. Наконец-то? Или к сожалению?
Мужчина не чувствовал никакой радости и никакого облегчения. Многие вещи стали понятными, но каким же он был глупым, когда рвался к этому тёмному секрету.
А ещё Йенс понимал, что если она позовёт снова, да даже если назовёт чужим именем, он всё равно никуда не денется. Потому что самое важное в его жизни – сделать её собственную хотя бы на грамм лучше. Если от этих объятий Эрике теплее, то Ольсен справляется. Даже если от него самого однажды уже ничего не останется, он всё равно придёт к ней, чтобы она не плакала. Йенсу было бесконечно больно, но он всё ещё любил свою прекрасную Эрику и всё ещё хотел хотя бы иногда видеть её, чувствовать ей сладковатый запах и гладить нежную кожу.
– Почему ты кажешься грустным? – вдруг спросила Эрика, повернувшись к нему лицом. Она обняла его руками за шею, коленями – за торс, стараясь прижаться как можно ближе. Её прикосновения – это удары ножа, которые Йенс согласился принять добровольно. Даже если она ничего не вспомнит завтра, главное, чтобы сейчас ей стало лучше.
– Нет-нет, я не грустный. Я же с тобой рядом, я не могу быть грустным, – он мягко улыбнулся, надеясь, что Ричардсон поверит.
Эрика подозрительно прищурилась, после чего потянулась вперёд, чтобы оставить быстрый поцелуй на его губах.
– Тебе не нужно врать рядом со мной, – укоризненно произнесла женщина. – Но я не стану давить.
Она легла на него, продолжая крепко обнимать. Некоторое время Эрика молчала, и Йенс даже понадеялся, что она уснула, но её хрупкие плечи вдруг задёргались под его руками.
– Солнце, почему ты плачешь? – тихо спросил мужчина, обнимая Ричардсон ещё крепче.
– Я снова вспомнила тот сон… Amore mio, это было так страшно! Так реалистично!
– Тише-тише, всё хорошо. Я живой, – прошептал Йенс, прекрасно зная, что если начнёт говорить вслух, то Эрика заметит, что и он сам плачет. – Я всегда буду рядом с тобой, даже если меня когда-нибудь не станет. Ты всегда будешь самой красивой для меня, моё маленькое сокровище, – он чуть покачивал её, пытаясь утешить. – Самой нужной, самой любимой. Ты самая прекрасная женщина во вселенной, слышишь? Ну почему ты теперь-то плачешь?
– Ты никогда мне такого не говорил, – она уткнулась ему в шею, и пушистые ресницы защекотали кожу.
– Прости меня, я буду. Клянусь, я буду.
Она тихо засмеялась и вскоре от легких покачиваний и ласки тёплых рук уснула прямо на Йенсе. Мужчина обнимал Эрику всё ночь, не позволив себе прикрыть глаза даже на минутку.
•••
Radiohead – Creep
Он сидел на полу, уставший и потерянный, окружённый смятыми намётками полноценного рисунка. Каждая линия на бумаге казалась слишком неуместной, слишком жирной, нелепой или недостаточно уверенной.
Карандаш не мог, как бы Ольсен не старался, передать всей бесконечной, безумной и притягательной красоты Ричардсон. Художник вспоминал свой первый рисунок и понимал: он определённо рад, что порвал в клочья бумагу, потому что образ той прекрасной женщины куда удивительнее, чем неумелые попытки наивного художника передать на бумаге её противоречивую, но, несмотря на это, все равно удивительную, загадочную и западающую в душу красоту.
Эрика Ричардсон, как можно смотреть на тебя без слез, пеленой застилающих глаза? Люди должны молиться на твой образ, потому что ты не только слепое превосходство, но и падший ангел с опалёнными пожаром крыльями. Огонь – это всё, что делало тебе больно, это твои безумные страдания, которые ты смогла пережить. Ты умерла, но возродилась, проснулась, чтобы доказать всем неверующим в твою божественную силу, что ты сильнее, чем полагало глупое человечество. Твои крылья, черные и израненные, продолжают рассекать воздух, ведя тебя вперёд по особенному пути, по которому не могут пройти ни земные букашки, ни всесильные боги, ни чистые ангелы. Потому что ты прекраснее.
Йоханесс закрыл глаза. А кто он такой с этим олицетворением смелости и силы? Слизняк. Ольсен сжал в руке бутылку, наполовину наполненную дешёвым кислым пивом, и кинул её в стенку. Изумрудные осколки разлетелись по сторонам, от сосуда остался лишь нелепый обрубок.
Ольсен был полон ненависти к самому себе, такому ничтожному и маленькому. Разве достоин он своими грубыми пальцами, которыми мотал киноплёнку, дотрагиваться до фарфоровой кожи Эрики? Разве может он сухими тонкими губами целовать алые мягкие лепестки настоящей розы?
Мужчина медленно подошёл к зеркалу. Кто он такой? Лишь противный слизняк, живущий бесполезную жизнь среди пустых идиотов, который внезапно начал придавать некоторым вещам крайне странный смысл. Все вокруг – куклы, а настоящие люди, которые стоят выше всех ценностей и принципов, рождаются раз в тысячелетие!
Они способны на всё, потому что талантливы и великолепны. Потому что их головы полны безумных, но прекрасных идей, которые, возможно, могут спасти эту глупую планету, населённую склизкими слизняками. Гению можно пойти на убийство, потому что он погубит того, кто заслужил смерти. Разве мы щадим ползущую многоногую тварь, бегущую по дорожке? Мы её давим, жестоко, с размаха, гаденько хихикая и не думая о том, что у паучка, у муравья или же у мухи было своё предназначение.
Эрика была тем человеком, который убивал слизняков. Разве можно винить женщину и называть её поступок преступлением, раз она давит того, кого считает ничтожеством?
Йоханесс поднял глаза на большое зеркало, стоящее в углу. А кто такой Ольсен рядом с ней? Художник и есть то самое ничтожество, мерзкий слизняк. Что с того, если мафиози решит избавиться от Йенса? Она имеет полное право.
Мужчина резко ударил по зеркалу кулаком. Предмет откинуло к стенке, но Ольсен продолжал сбивать руки в кровь, в мясо, метая осколки по комнате, пытаясь избавиться от своего изображения перед глазами. С глаз текли слезы, но это были не слезы боли, а слезы отчаяния и ненависти, неконтролируемой злобы. Почему природа решила, что никчёмный слизняк должен полюбить падшего ангела?!