Магдалена Уинклер
Под властью отчаяния. Часть 1: Химера
Она громко рассмеялась, а затем одним резким движением выдернула трость из его горла. Мужчина, который отчаянно выл, стал становиться всё тише и тише. Эрика пихнула трость одному из гангстеров, который тут же стал протирать заострённый конец от крови.
– Скормите его собакам.
Эрика, прихрамывая, медленно поковыляла к выходу из зала. Адам тут же бросился вперёд, и женщина взяла его под руку, опираясь на гангстера вместо своей трости. Адам провёл её до Ольсена, и Ричардсон остановилась, внимательно вглядываясь в его бледное перепуганное лицо.
– Ну и что ты так занервничал? – хмыкнула она. – Я не хотела, чтобы ты это видел. Но я не могла прервать этот процесс, понимаешь? – Йоханесс никак не отреагировал на вопрос, продолжая испепелять взглядом Эрику. То ли он сейчас казался слишком жалким, то ли слишком испуганным – в любом случае, женщина лишь обречённо вздохнула и махнула рукой.
Она вновь, придерживаемая Адамом, направилась вперёд – к лестнице, и Йоханесс послушно последовал за ними. В голове царил полный хаос. Конечно, мафия означала связь с кровью, болью и пытками, потому что слабого главу, который не способен за себя постоять, скоро свергнут и убьют. И не только его одного – всю его гангстерскую семью, а значит, на плечах босса большая ответственность. Если Эрику действительно предали, значит, она должна была защитить и себя, и приближённых – показать, что бывает с теми, кто посмел перейти дорогу, доказать свою силу и напомнить о том, что не является жалкой слабачкой.
Теперь Ольсен верил. Посмотрев на неё впервые не как на простую женщину, а как на мафиозного главу, Йенс верил в то, что Эрика и есть настоящий шторм, буря и рассекающая тучи гроза. Она действительно не подчинялась приказам своего мужа, она отдавала их сама. У неё были определённые цели и способы их реализации. Эрика явно не была просто чьей-то женой, красивой фарфоровой куклой. Стальной взгляд бирюзовых взгляд, уверенная кровожадная улыбка и твёрдые пальцы, собранные в кулак. Она стихийное бедствие. Она его смерть.
И, конечно, Йоханесс её боялся, но страх, впитавшийся в кровь и звенящий в ушах, был сильнее не за свою собственную жизнь, а, как ни странно, за неё. За эту сильную властную женщину с большими амбициями и беспощадным характером, за неё – кроваво-прекрасную, но, к сожалению, не бессмертную. Если Эрика глава мафии, значит, у неё достаточно врагов, если она женщина – значит, этих врагов ещё больше. Йоханесс опасливо вглядывался в её мертвенно-бледное уставшее лицо. Теперь, дальше от источника света, оно казалось именно таким. Беспощадность и жестокость стерлись, словно грязь под хрустальной водой, бирюзовые глаза потускнели, выцвели, и Ольсена это пугало. Его пугало то, что Эрика действительно могла быть сильной, почти мраморной, несокрушимой, но где-то глубоко внутри всё равно оставалась всего лишь человеком – иногда слабым, иногда нуждающимся в поддержке. Иногда нуждающимся в любви.
Кажется, каждому в этом мире нужна была эта простая, но вместе с тем такая сложная штука – любовь.
Йоханесс боялся, что в следующий раз привязанной к стулу окажется Эрика. Да, она внушала страх одним своим присутствием, но Ольсен всё равно не желал её смерти, которая, вероятно, освободила бы его самого от всех проблем. Мужчина всё равно не мог представить жизни, в которой нет этих ярких бирюзовых глаз. А ведь Ричардсон, должно быть, каждый день обманывала смерть, каждый день боролась с безумием и каждый день карабкалась вверх, чтобы не свалиться в бесконечную тёмную бездну.
Если у неё сейчас есть предатели и недоброжелатели, то как понять, когда они смогут до неё добраться? Подойти вплотную и вонзить нож в спину – не фигуральный, а вполне себе материальный и острый.
Они поднимаются по лестнице ещё выше – на третий этаж, далее идут по коридору. У Адама на лице сплошное беспокойство, и Йенсу это кажется таким странным. Не за того же мужчину он переживает. Неужели за Эрику? Ещё держит её так бережно, почтительно, почти невесомо, но, в случае чего, с явной готовностью схватить и удержать. Ольсен стискивает зубы. Смотреть противно и тошно. Он, в попытке отвлечься, пытается представить что-нибудь другое, и перед глазами вновь предстаёт кровь, льющаяся из глотки того человека. Как же… как же Эрике не страшно, как же ей не противно? Насколько большой у неё опыт в подобных вещах, раз смерть человека не способна ни единую струну души её задеть? Йоханесс понимает, что это необходимость, устраивать истерику не собирается. В преступном мире или ты убьёшь, или тебя убьют. Но это всё равно пугает и заставляет кожу покрываться холодком.
Убьёт ли она его также бесстрастно и жестоко? Сделает ли это быстро или захочет помучить и продлить пытки? Думает ли вообще об этом? Специально погружает Ольсена во всю эту леденящую душу обстановку, чтобы запугать хорошенько? Ноги становятся ватными, и он еле-еле ползёт за гангстерами.
Останавливаются возле массивной хорошо сохранившейся двери. Адам отпускает Эрику и открывает ключами дверь, пропуская вперёд её и Йенса, затем закрывает, оставаясь снаружи. Вероятно, во времена работы завода эта комната была кабинетом какого-нибудь начальника, теперь же она просто хранила в себе воспоминания о давно минувших годах. Эрика медленной походкой подошла к огромному шкафу, который был полностью уставлен разными книгами. И как их не украли ещё? Да и мебель в кабинете сохранилась: и стол, и кресло, и диван, и даже аквариум, который, конечно, давно уже высох. Даже шторы на уцелевшем окне висели. Всё, конечно, было в пыли, да и на полу были раскиданы какие-то обрывки бумаги, но выглядело, в целом, более-менее цивильно. Вероятно, завод под свою защиту и охрану мафия подобрала достаточно давно.
Portishead – Machine Gun
Йоханесс не сводил взгляда с Эрики. Она выглядела так, словно находится не в холодном заброшенном заводе, а у себя дома. Улыбалась, разглядывала обложки книг, некоторые доставала и листала. Ольсен же пытался выцепить взглядом у неё нож или пистолет. Хрупкое тельце было упрятано в чёрную майку на тонких лямках, широкие кожаные брюки и длинный кожаный плащ почти до пола. Как ей вообще не холодно? За этим тонким слоем одежды что тут говорить про пистолет – где тут ножу-то поместиться? Но Йоханесс понимал, что сомневаться в Эрике – страшная глупость. Она если захочет, то гранату вытащит из кармана.
Душу терзал страшный вопрос: убьют ли его сегодня ночью? Ответить пока Йоханесс не мог. Предсказать мысли и действия Ричардсон было трудно, насколько, что невыполнимо. Ольсен так и завис в дверях, словно каменная статуя.
– В Свендборге были заброшки? – наконец, прервала тишину Эрика, подняв глаза на своего «гостя».
Йенс распахнул глаза. Во-первых, откуда она знала название родного города Ольсена? Хотя, впрочем, глава мафии же – наверняка всё о нём знает. Включая то, на какие оценки в школе учился. Ольсен поморщился. Вероятно, это то, к чему стоило же начинать привыкать, но он не мог. Чувствовать себя настолько обнажённым перед кем-то неприятно. Во-вторых, Ричардсон потянуло на странные разговоры – впрочем, они разве когда-то до этого беседовали о чём-то обыденном?
– Ну были, конечно, – пожал плечами Йенс.
– Бегал туда с друзьями в детстве? – прищурилась Эрика.
– Читаешь меня насквозь, – вздохнул Ольсен.
– Тогда чего же ты такой напряжённый? – хмыкнула она. – Разве не находишь в заброшенном заводе особенную атмосферу?
– Нахожу, – отозвался Йоханесс, хотя о какой тут атмосфере шла речь? О той атмосфере, в которой обычно снимают страшные фильмы? Эрика только что убила человека. Тростью.
– Да ладно? Тебя так напугало моё небольшое выступление перед тем мистером?
Эрика подошла ближе, всё ещё держа в руках старую книгу с пожелтевшими страницами. Она резко закрыла её прямо перед носом у Ольсена, заставив того раскашляться. В глаз даже брызнули слёзы (позорище) – Йоханесс терпеть не мог пыль.
– Какой ты слабенький, – покачала головой Ричардсон. В её руках откуда-то материализовалось то самой треклятое лекарство, и она бережно помогла Йенсу его запрыскать. – Запомни это чувство, Ольсен. Запомни чувство беспомощности и запомни то, как я тебе помогла. Потому что теперь твоя жизнь зависит только от меня.
Йоханесс рукавом вытер слёзы и рассеянно посмотрел на Эрику. Приступ не начался – значит, лекарство работало. Женщина словно одновременно желала ему смерти в муках, и одновременно – не хотела, чтобы Ольсен умер. И это пугало. Словно игра в русскую рулетку. Пуля не вылетела после щелка – повезло, но сколько ещё будет впереди щелчков до рокового выстрела? Дойдут ли они вообще до него?
Ричардсон провела пальцем по чужой груди и хмыкнула, задирая голову. Она едва доставала макушкой ему до подбородка, и Йоханесса ловил диссонанс, когда вспоминал, как эта маленькая женщина пару минут назад жестоко вколола свою трость в чужое горло. Это точно была она? Он не ошибся?
Изысканный запах роз кружил голову, и страх вновь начинал мешаться с этим удивительно-странным чувством. Мягким и сахарным, нежно-романтичным, отравленным ядом и заледеневшим до корочки. Эрика находилась близко, она позволяла ему вторгаться в её личное пространство – разве не радость и не успех? Только вот бирюзовые глаза источали далеко не ласку и заботу. Эти глаза могли принадлежать только главе мафии. Ледяные, холодные настолько, что кожа под их взглядом начинала гореть.
– Жизнь каждого человека, связавшегося со мной, зависит от меня, понимаешь? Хочешь хорошего обращения – веди себя соответствующе. Тот мистер простое правило уяснить не смог и заплатил за свою глупость. Я не трону тебя, если будешь хорошим котиком. А ты ведь будешь, тебе есть что терять. Так что не переживай, – она едко усмехнулась, и слова эти из её уст явно не походили на заботу.
Йоханесс поморщился, вспоминая все свои слова и поступки. Успел ли он её где-нибудь задеть или выбесить? По Эрике никогда нельзя сказать точно. Ходить осторожно, тщательно вглядываясь в землю под ногами, выбирать каждое слово, думать, думать – очень много думать, чтобы не вляпаться.
Ричардсон бросила книгу прямо себе под ноги и отошла к столу, маленьким ключиком, вытащенным из рукава, открыла один из ящиков. Эрика довольно хмыкнула и достала оттуда бутылку с медно-золотистой жидкостью. У неё везде есть нычки с алкоголем? Впрочем, Йенс бы такому не удивился.
Ричардсон запрыгнула на стол и уселась на ровной поверхности, свесив вниз худые ноги.
– Вести себя хорошо и стоять в дверях, словно истукан, – не одно и тоже, – с игривой обидой пробубнила Эрика. – Ну же, что тебя так пугает?
«Может быть, то, что ты только что проткнула своей грёбанной тростью гортань человека? То, что говорила ему? То, что, в конце концов, ты велела покормить его мясом своих псов-монстров?» – ответил на вопрос у себя в голосе Йоханесс.
Эрика обиженно надула губы, без особого старания делая вид, что пытается открыть бутылку виски. Ольсен никогда в жизни бы не поверил, что эта женщина не способна открыть какую-то сраную бутылку. Он вздохнул, ведясь на эту явную манипуляцию.
– Дай. Я открою, – Йоханесс подошёл ближе и взял из рук Эрики виски, быстрым движением открыв бутылку. Ричардсон довольно усмехнулась и тут же сделала глоток, даже не поморщившись. Интересно, она способна в одиночку вылакать всю бутылку без закуски? – Меня ничего не пугает, но я впервые в подобной ситуации. Новые… ощущения. Понимаешь?
– Ой-ой. Посмотрите на него. Храбрец какой нашёлся, – едко усмехнулась Ричардсон. – У тебя коленки тряслись всю дорогу до этого места. И сейчас трясутся.
Ольсен невольно перевёл взгляд на свои ноги, а затем на Эрику – но уже оскорблённый.
– Это не правда.
– Правда-правда, котик. Думаешь, я не вижу, когда человек боится, а когда – врёт? – она чуть наклонилась, тем самым приблизившийся к Йенсу. А затем откинулась обратно, громко рассмеявшись.
Йоханесс всё ещё не мог привыкнуть к этому «котику» из её уст. Когда она бесится из-за него меньше? Когда зовёт по фамилии или этим слащаво-приторным прозвищем, очевидно являющимся издёвкой?
– Нет ничего постыдного в том, чтобы бояться. Но, котик, ложь я не прощаю, – её лицо вдруг стало холодным. – Не ври мне. Никогда мне не ври, даже в самых никчёмных мелочах.
Она сжала Йоханесса за подбородок и своими проникающими до самого сердца бирюзовыми глазами заглянула в его собственные. Она словно видела каждую его мысль, каждое его переживание и каждый его страх сейчас. Но момент не продлился слишком долго. Эрика хмыкнула и снова вцепилась губами в бутылку.
– Понял меня?
– Да. Прости, – вздохнул Ольсен.
Не припираться, не грубить, не выёбываться. Не врать.
– Не заставляй даму напиваться в одиночестве, – она пихнула ему в руки бутылку виски и внимательно уставилась, ожидая продолжения.
Разумеется, Йоханессу пришлось сделать глоток дорого напитка. Он, в отличие от Эрики, поморщился – далеко не то, что привык пить обычно. Будучи обычным человеком, Ольсен никогда не питал страсти к этим выёбистым напиткам. Больше всего он вообще любил старое-доброе пиво. Виски горчил странно, привкус имел странный и давал в голову странно.
Ни стаканов, ни бокалов у бывшего владельца завода не было, так что приходилось пить прямо с горла. Но, впрочем, Йоханесс был совсем не против, потому что в него внезапно вцепилась нездоровая мысль о том, что пару мгновений назад это же горлышко касались нежные, как лепестки розы, губы Эрики. Эта мысль показалась лишней и совершенно не здоровой в данной ситуации, но она смогла вызвать табун мурашек по телу. Сделав один небольшой глоток виски, чтобы привыкнуть к новому вкусу, Ольсен тут же сделал следующий – уже более долгий. Та странная мысль опьяняла хлеще алкоголя.
– Тебе понравился виски? – удивлённо хмыкнула Ричардсон. Принимая бутылку из рук мужчины.
– Просто никогда не пробовал раньше, – промямлил Ольсен, отведя взгляд в сторону. Не хватало ещё, чтобы её бирюзовые пытливые глаза снова прочитали все его потайные странные мысли.
Эрика закинула ногу на ногу, и теперь Йоханесс был готов взвыть от собственной глупости. Это маленькое ничем не примечательное движение привлекло его внимание и заставило задержать на острой коленке слишком долгий взгляд. Коснуться. Вот всё, чего ему хотелось – просто дотронуться до Эрики. Убедиться в том, что она настоящая, живая, что действительно сидит перед ним и пьёт свой вонючий виски, что не убила его пару мгновений назад, что сама не погибла в какой-нибудь очередной мафиозной войне.
Почему снизошла до него? Что в Йенсе такого особенного? Лохматые отросшие волосы и борода, торчащая в разные стороны? Линяющий свитер и круглые очки с приклеенной с одной стороны оправой?
– Он правда предал тебя? Ты за это велела его пустить на корм собакам? – тихо спросил Йоханесс, пытаясь отвлечься от идиотских мыслей. Эрика только что убила человека. Убила. Человека. Он должен бояться, а не думать о её коленках.
Эрика удивленно приподняла тёмные брови.
– А ты думал, что я просто так его поймала и пытала? Чтобы тебя напугать? – фыркнула она.
– Я не знаю, как ты заставляешь своих ухажёров тебя слушаться, – пробубнил Йоханесс.
Алкоголь спустя ещё несколько глотков начинал действовать на мозг. Ольсен планировал молчать и не говорить ничего лишнего, но он и трезвым-то себя в руках плохо умел держать.
Alice In Chains – Love, Hate, Love
– Приковываю их цепями и избиваю плёткой до кровавых полос, – мрачным тоном отзывается Эрика.
– Что? – он метнул на неё взволнованный взгляд. – Прям-таки плёткой избиваешь?
– О да. Обожаю доводить мужчин до слёз, – она зловеще блеснула глазами. – Обожаю, когда они плачут и молят о пощаде. Обещают, что будут слушаться. Обещают, что больше никогда не оступятся. Обещают, что будут отныне и навеки целовать мои ноги.
Взгляд Йенса вновь обращается к худым ногам, скрытым под кожаными брюками. Туфельки на стопах такие маленькие, но каблук – устрашающий. Она словно Золушка со своей крошечной ножкой. Разве эти ноги вообще можно не желать целовать?
Эрика восприняла его молчание за испуг и вновь засмеялась – так переливается ручей, так цветёт сирень за окном. Такой у неё смех. Прекрасный.
– Ладно-ладно, никого я цепями не приковываю и плёткой не бью, – хмыкнула она, пытаясь поймать его взгляд, чтобы понять, о чём думает. – Совсем меня за монстра держишь?
– Я бы и без плётки и цепей тебе в ноги упал, – вдруг резко выпалил Ольсен, подняв на неё немного рассеявшийся взгляд.
– Так упади, – она чуть прищурилась и бросила на него полный снисхождения взгляд.
Никакой пощады, никакой благодарности. Лишь снисхождение и терзающая душу строгость. Йенс вдруг почувствовал, что ему очень хочется, чтобы и на её коже пробежала дрожь. Ему так хочется, чтобы Эрика перестала казаться такой отстранённой, равнодушной, чтобы в её холодных глазах мелькнула какая-нибудь эмоция. Чтобы перестала смеяться над ним.
Но вместо возмущений Йоханесс действительно опустился на пол, оказавшись лицом где-то на уровне её острых коленок. Он неуверенно коснулся до них сквозь кожаную ткань губами. Сначала один раз, потом ещё и ещё. Сквозь брюки касание ощущалось неполноценным и не таким особенным, как могло бы, но всё равно задевало что-то изнутри. Прожигало.
– Веришь теперь? – спросил Ольсен, посмотрев на неё сверху вниз.
– Думаешь, один раз встал на колени передо мной – и всё, я растаю? – фыркнула Эрика, изогнув одну бровь.
Йоханесс поднялся на ноги и встал прямо перед ней, опираясь руками о стол по обе стороны от её бёдер. Нежных розовый запах вновь окутал мужчину, и он невольно втянул этот запах – его хотелось заточить в лёгких, запрятать и никогда-никогда не переставать ощущать. А ещё хотелось, чтобы никто другой его тоже не чувствовал.
– А что тебе надо? – едва слышно спросил Йенс, любуясь прекрасным лицом, находящимся от него в томительной близости. Он видел дрожание ресниц, блеск бирюзовых глаз, видел, как поднимается и опускается чужая грудная клетка.
– Тебе подробная инструкция нужна? – хмыкнула Эрика.
Он бережно переложил одну руку женщины на заднюю поверхность своей шеи, заставляя зацепиться пальцами, другу бережно поднял ко рту. Йоханесс мягко поцеловал острые костяшки, тонкие пальцы, нежное запястье. Руки, которые были по локоть в крови, руки, которые вырывали сердца, руки, которые убивали, пытали и мучали. Руки, которые заставляли его сердце биться чаще – какая нелепая ситуация! Эти руки могли задушить и разорвать на клочки, а он их целовал – бережно, тщательно, мягко. Продолжал глядеть в бирюзовые глаза и искренне не понимал, что вообще здесь забыл. Рядом с этой опасно-прекрасной женщиной, рядом с главой мафии, которая даже сидя на столе смотрела снисходительно, так, словно целовать просто разрешала. Как целовать императора, как целовать правителя, но не как – твою любимую женщину.
Сердце в груди вдруг замерло. «Любимую?» Что за странное сравнение. Он замер, продолжая испепелять её глаза. Чёрные дыры – в них затягивает, глубже, дальше, но каждый знает, что будет потом – разорвёт на части, поглотит. Космос жесток, но Эрика – коварнее. Йоханесс о ней почти ничего не знал, и бессилие удручало. Кто она? Чем живёт? Сразу ли засыпает ночью, или ужасные мысли не дают ей видеть сны? Или, наоборот, сны её полны крови и безумия? Почему она прямо сейчас не рядом со своим мужем? Ей плохо в браке? Почему тогда не уходит? Где её дочь? Какой эта женщина была во времена своей юности?
Она показывала лишь фарфоровую маску окружающим. Маску беспощадной главы мафии, но наверняка и в её сердце была спрятана какая-то тайна. У Йенса начинала раскалываться голова. Бирюзовые глаза не пропускали в свои глубины, но вместе с тем – и не отпускали. Холодные, как воды Северного Ледовитого океана. И притягательные, как магнит.
Ему и не хотелось смотреть. Хотелось отвернуться, взять виски из её рук, а потом – просто вернуться домой, чтобы продолжить спать. Но вырваться из этого омута было невозможно. Йоханесса это бесило, раздражало, мучило, терзало – и он ничего не мог с этим делать. Словно больше не управлял своим телом, словно больше не управлял своим разумом. Словно всё теперь было в её руках. В этих маленьких тонких руках, залитых алой кровью. Ольсен чувствовал себя утопающим. В самом холодном океане в самых глубоких водах без возможности выплыть наружу.
– Ты ведьма, Эрика Ричардсон, – он наклонился, уткнувшись носом в её хрупкие ключицы. Одну руку положил на её спину, другую сжал на её талии.
Сухие тонкие недостойные губы коснулись её грудной клетки с выпирающими рёбрами, белоснежной лебединой шеи, мягко лаская. От кожи пахло Эрикой – и запах у неё был одновременно леденящий душу, и очаровательный розовый, сладкий, целующий сердце. Женщина запустила волосы в волосы Йоханесса, крепко сжимая и оттягивая их. Она откинула голову назад и хрипло рассмеялась.
– И виски твой… дурацкий… клопами пахнет… – между поцелуями просипел Ольсен. – Зелье. Признайся, это зелье.
Он поднял голову и одной рукой сжал её за подбородок, заставляя посмотреть на себя. В трезвом состоянии Йоханесс бы, конечно, все эти вольности себе не дозволил, но сейчас потаённые желания вылезали наружу, да и Эрика не сопротивлялась. Её бирюзовые глаза игриво сверкали, но злобы в них не было.
– Именно, котик. Ты умрёшь через пару минут, – прошептала Ричардсон ему в губы.
– И ты?
– И я.
Йоханесс сдавленно выдохнул и резко приблизил к себе Эрику, соединяя их губы в поцелуе. Поцелуи Ричардсон ласки не знали, они были грубыми, резкими, а ещё болезненными, потому что она кусалась. Он представлял себе эти поцелуи иначе, когда смотрел на мягкие пухлые губы кроваво-красного цвета, но такой расклад даже нравился ему больше. Ольсен и подумать не мог, что ему могут нравиться такие женщины – резкие, непокорные, язвительные и коварные.
Нравиться до чертиков. Йоханесс крепко прижимал к себе Эрику за талию, гладил, а потом снова сжимал, целовал красные губы, не уступая в резкости. Ричардсон обернула ноги вокруг талии Йоханесса, и теперь их тела буквально прижимались друг к другу. Ольсен мог чувствовать своей кожей тепло её тела, ощущать под пальцами её изгибы, ласкать губами её губы. И эта опасная близость дурманила голову настолько, что других мыслей в его голове не было – кроме сладкого нежного запаха, кроме этих поцелуев, кроме неё – неё одной.
– Мисс Ричардсон! Глава! Мисс Ричардсон! – раздаётся снаружи яростный крик, кто-то долбится в дверь, и Эрика резко отпихивает от себя Йенса.
Она спрыгивает со стола и поправляет волосы и пиджак, а затем направляется к двери и открывает её. Разумеется, там стоит взволнованный Адам. Гангстер кидает быстрый взгляд на Ольсена и закатывает глаза, а Йенсу ему ебало в кровь разбить хочется. Ну какого хрена припёрся именно сейчас? Голова немного кружится от алкоголя и розового запаха, он едет крышей и никак не может оторвать взгляда от Эрики.
Какая же, блядь, красивая, охуенная и… у Йенса нет слов. Он в омуте, в вакууме. Ничего и никого, кроме Ричардсон.
И этот ебнутого Адама, который зачем-то припёрся к ним прямо сейчас и решил разрушить идиллию. Всё испортить и разрушить. То, что так и не началось.
– Чего случилось? Я просила не беспокоить меня, – фыркнула Эрика, сложив руки на груди.
Блядь, она планировала их совместный вечер. Только он и она в этом заброшенном заводе, по территории которого ходят собаки-людоеды. Ладно, не очень романтично, но Йенс за Ричардсон сейчас готов отправиться в любую местность – хоть на Северный полюс, хоть в сухую пустыню.
– Там просто… возникла некоторая трудность, – он покосился на Йенса, видимо, размышляя о том, можно ли разглашать некоторые сведения при посторонних. Ольсен закатил глаза. – Кое-кто… кое-кто вас очень ищет. Ну, мы узнали. И этот кое-кто, кажется, настроен слишком уж… серьёзно. Он даже, я бы сказал, в бешенстве?
Лицо Эрики вдруг изменилось. Глаза округлились, и в них засверкал дикий восторг. Она хлопнула в ладоши и громко рассмеялась. Йоханесс почувствовал себя обделённым и брошенным. Не трудно было догадаться, что говорил тупица-Адам про нахрен никому не сдавшегося Кристиана.
В сердце разгоралась жгучее болезненное чувство, приплавленное недавно выпитым виски. А может, Эрика вообще всё это затеяла ради своего муженька – и убийство, и любовника, чтобы заставить того мучиться, страдать, высчитывать и проявлять эмоции. Чёрт ведь знает, какие у них там отношения. Ведь вряд ли Ричардсон относится к Йенсу серьёзно. Она ни разу ещё не проявляла желания потратить время на разговоры о личном. Наверняка ей вообще было плевать, что мужчина из себя представляет. Всё, что нужно, она и так уже знала.
– Ха-ха, кажется, мудак попался на удочку. Скотина, так ему и надо. Как думаешь, нарубит дров сгоряча? – она довольно потёрла руки.
– Конечно, мисс Ричардсон. Говорят, уже.
– Что-что, радость моя? – взволнованно ахнула Эрика. – Ладно. Ладно! Адам, где моя шляпа? Срочно нужно… посмотреть на этот цирк.
Она злобно оскалилась и принялась крутиться вокруг себя, видимо, пытаясь найти шляпу. Шляпу в кабинет она не заносила, и в любой другой ситуации Эрика показалась бы Йенсу забавной. Но сейчас он злился. Горькое разочарование смешалось с гневом, формируя весьма неприятную кашу из эмоций.
– Эрика, – тихо позвал он, пытаясь обратить на себя внимание мафиози.
– А, точно, – хмыкнула она, на мгновение задержав взгляд на Ольсене. – Адам, пусть Боб отвезёт Йоханесса домой. А ты поедешь со мной.
У Йенса округлились глаза от ужаса. Неужели от него так просто сейчас избавятся? Буквально выбросят, почти как того мужчину со вскрытым горлом. Ольсен поёжился. По сути, он, как и тот несчастный, был всего лишь игрушкой в игре, которую замыслили Эдвардс и Ричардсон. Лишний пазл, который выкинут, когда обнаружат его ненадобность. Йенс попытался успокоиться. Вообще-то изначально он на то и рассчитывал. На что ему жаловаться вообще? Лекарство есть, не слишком частое ни к чему не обязывающее времяпрепровождение с красивой женщиной – тоже. Присутствует небольшой страх смерти от рук её мужа, но Эрика сказала, что не позволит. Да и наверняка он не первый. Назовите хоть один недостаток! Одни плюсы, и, быть может, Йенс даже в большей выгоде, чем Ричардсон. Зачем злиться? Да и, в целом, ничего страшного, что сегодня ничего не получилось – он на то и не рассчитывал. Йенс вообще, если честно, рассчитывал поспать. Планы как раз получится реализовать более-менее. А ещё его не убили, вопреки ожиданиям – тоже плюс.
Да о каком вообще спокойствии, чёрт возьми, может идти речь? Ольсен сжал пальцы в кулаки. Здравый смысл говорил дельные вещи, но опьянённый алкоголем разум и бешено бьющееся сердце ему не подчинялись. Эрика чужая жена, чужая женщина, а какой-то нищий киномеханик ей и бесплатно нахрен не сдался. Йоханесс пытался вникнуть в эти мысли, пытался приколотить их к своему разуму, пытался их запомнить и осознать, но никак не выходило просто взять и смириться с этой очевидной и крайне неприятной правдой. Какой-то бешеный зверь сорвался с цепей и рвал, драл на клочья внутренности. Ольсен прожигал взглядом эту красивую женщину и думал о том, что лицо кому-нибудь бы сейчас ради неё разбил. Может быть, даже её страшному и ужасному мужу.
– Ты расстроился что ли? – кажется, от проницательных прекрасных глаз Эрики не укрылось настроение Ольсена. Она подошла ближе и обвила руками его торс, с усмешкой, задрав голову, глядя прямо в глаза.
Адам за её спиной изобразил рвотный позыв, но Йоханессу было плевать на этого клоуна. Он удивлённо уставился на Ричардсон в ответ. Понятное дело, глава мафии – может позволять себе все, что угодно только, но Йенс и не задумывался о том, что Эрика так может. Конечно, в её объятие не было вложено и капельки тепла, она вела себя скорее как взрослый, который пытался успокоить капризного ребёнка – с некоторым снисхождением, с весельем в глазах, потому что, по её мнению, драма очевидно истерики не стоит, но неразумное дите продолжает строить недовольную мину. Но Йенс всё равно окоченел, пытаясь запомнить этот момент, отложить в памяти, пытаясь запомнить это касание не только глазами, но и кожей. Ольсен не был уверен в том, как ему следует поступить. Обнять в ответ? А позволено ли ему? А стоять истуканом не идиотский поступок ли?
– Ну не строй такую недовольную мордашку. Тебе не идёт, – усмехнулась Ричардсон. – Продолжим в следующий раз, если будешь себя хорошо вести.
Она щелкнула Йенса по носу, заставив его вздрогнуть, а затем помахала рукой и утопала прочь из кабинета. Шлейф её духов всё равно не затихал ещё долгое время, а сердце в груди так и не собиралось возвращаться к привычному темпу. Какая же она неописуемо необычная. Странная и прекрасная. Таких во всем мире нигде больше не сыщешь. Ищи, где угодно. В самом тёмном лесу, в горах, на дне океана – нигде такой же не найдётся.
– Я уже несколько минут пародирую твоё дебильное выражение лица, а ты так и не заметил. Видимо, всё настолько плохо, – с издёвкой произнёс Адам.
– Отъёбись, – грубо бросил Йоханесс.
Он пребывал в странном настроении. Мысль о том, что Ричардсон собралась куда-то к своему грёбанному мужу, выводила из себя. Но от неё пахло розами, и она так сладко целовалась, что воспоминания тягучей негой расплывались по крови. Но Йоханесс всё равно дико бесился, как бешеная собака, посаженная на цепь. Эрика превращала его в идиота. Или он сам превращал себя в идиота. Смысл один и тот же.
– Только не захлебнись в своей ревности, – засмеялся Адам. – Пиздец. Какой же ты никчёмный.
Ревность. Да. Это грёбанное чувство, засевшее в костном мозге, имело простое и вполне очевидное название – ревность. Только нахрена ему ревновать женщину, у которой есть муж и ребёнок от него же? Нахрена волком смотреть на каждого мужика в её поле зрения? Нахрена беситься и рвать волосы, размышляя о том, чем Эрика будет заниматься оставшуюся ночь? В этом не было никого смысла, потому что Ольсен не мог ей ничего предъявить. Это изначально было нечестно. Йоханессу нельзя ни с кем быть, кроме неё, а Эрике дозволено всё, что угодно. С ужасом Ольсен понял, что не хочет, чтобы Ричардсон касался кто-то другой. Даже этот Адам, который так учтиво придерживал её и всегда был готов оказаться рядом.
В целом, Йоханесс не был ревнивцем или собственником. Ему было плевать, с кем и для чего крутились его прошлые женщины.
Было, правда, одно интересное исключение.
Йоханесс становился невыносимо ревнивым тогда, когда влюблялся.
