Магдалена Уинклер
Под властью отчаяния. Часть 1: Химера
– Посмотри в их честные глаза. Разве могут они есть людей? – хмыкнула Ричардсон, аккуратно складывая поводки в верхний ящик. Собаки, тем временем, принялись хватать зубами Ольсена за края штанин.
– Блядь! Эрика! Успокой их!
– Котик, какой ты нервный, – покачала головой Эрика, не спеша подзывать собак. Вместо этого она сама подошла ближе к мужчине и присела на корточки, чтобы погладить одну из собак. Псина вдруг начала любовно ластиться к хозяйке. – Бывшие хозяева относились к ним очень жестоко, поэтому они могут быть враждебно настроены к незнакомцам. Они просто пытаются понять, какой ты человек, изучают тебя – вот и всё, – голос Ричардсон стал чуть мягче. Судя по всему, этих зверски жестоких псин она действительно любила.
– Ага, а вдруг им в голову придёт, что я плохой человек и желаю им зла? – проскрипел Йоханесс. Две другие собаки тоже прильнули к хозяйке, выпрашивая её ласку, и мужчина теперь был вне опасности.
– Если ты действительно плохой человек и желаешь им зла, то они обязательно это поймут, – хмыкнула женщина, потрепав одну из собак за ушко. – Они возненавидели Кристиана с самого первого взгляда, постоянно пытаются его цапнуть, – она довольно ухмыльнулась. – Но тебя ещё ни разу не цапнули. Это хороший знак.
– Это из-за того, что ты рядом, – покачал головой Йоханесс. – Да и несколько минут назад они казались настроенными по отношению ко мне крайне категорично!
– Только из-за того, что уловили моё настроение, – хихикнула Эрика, и мужчина тяжело вздохнул.
– Может, и к твоему мужу они так категоричны из-за твоего настроения?
– Нет-нет. Они категоричны к нему не только тогда, когда я на него злюсь, – женщина удобнее устроилась на полу, окончательно опустившись. – Только не надо делать такое лицо!
– Какое? – недоумённо пробормотал Ольсен, и Ричардсон хмыкнула.
– Преисполненное ревности. Ты очаровательный, когда бесишься из-за моего мужа, – она заливисто рассмеялась, и Йенс смущённо отвёл взгляд. Не могло такого быть, что Эрика чувствовала его настроение. Возможно, она просто немного издевалась над ним.
– Я не бешусь… и вовсе не преисполненное ревности у меня лицо! – возмутился Йенс, скрестив руки на груди.
– Как скажешь, – отозвалась Ричардсон, но, разумеется, она ему совершенно не поверила. – Иди сюда, котик. Сядь со мной. Я докажу тебе, что мои собаки не менее очаровательны, чем твоё ревнивое выражение лица.
Ольсена, разумеется, не сильно тяготило в компанию собак-людоедов, но Эрика сделала ему комплимент – и внутри все расцвело. Стало так тепло, что Йенс буквально не мог ослушаться. Глядя на её улыбку, Ольсен не замечал того, что Ричардсон безжалостно и беззаботно качала его на эмоциональных качелях. В общем, он послушно опустился рядом с Эрикой на пол, и женщина взяла его за запястье, заставив положить ладонь на шею одну из сидящих рядом собак. Псина дёрнулась и перевела на него взгляд, явно слегка растерянная. Она привыкла драть зубами каждого, кто посмеет прикоснуться, но рядом была хозяйка – явно располагающая к незнакомцу.
Ричардсон продолжала держать Йенса за запястье, управляя его рукой и заставляя гладить, на удивление, мягкую и пушистую шерсть. Сердце в груди мужчины колотилось с неимоверной скоростью. Вероятно, сейчас они даже могли напоминать влюблённую пару. Момент, преисполненный нежности и заботы – ничего более. Йенс никогда не мог сказать, что любил собак, но Эрика приоткрывала дверцу в свой мир, знакомя мужчину с тем, кто был ей дорог, желая рассказать ему больше об этих псинах, которых почему-то очень любила. И Ольсен цеплялся за это мгновение, понимая, что банально не имеет права отступить и оступиться. Он искренне хотел узнать Ричардсон лучше. Даже если ради этого и придётся притворяться, что эти собаки ему нравятся.
Вскоре собака расслабилась и даже прикрыла глаза, покорно подставляясь под прикосновения. Эрика убрала руку, и Йенс ощутил неприятное разочарование. Могла бы и подольше подержать свои пальцы на его запястье.
– Ей нравится, – довольно заключила Ричардсон.
– Правда считаешь меня очаровательным? – резко спросил Ольсен, переведя на Эрику взволнованный взгляд. У неё слегка округлились глаза, кажется, женщина даже немного растерялась.
– Дурак! – воскликнула она, после чего рассмеялась. – Кстати, та, которую гладишь – это Неге. У неё самый покладистый характер. А ещё она единственная с не полностью чёрной окраской. Видишь? У неё небольшое белое пятнышко на груди.
Йенс глупо улыбнулся. На вопрос не ответила, но и отрицать предположение не стала. А значит, считает. Эрика считает Ольсена очаровательным. И это самая лучшая новость за день. За всю жизнь! Ах, а собака… да, собака, у неё действительно было белое пятнышко на груди. Неге с белым пятном. Покладистая.
– Да, вижу.
– А это Астарта, – Ричардсон вновь взяла руку Йенса и положила уже на следующую собаку. – Она очень своевольная. И самая сильная из всех троих, – пояснила женщина.
Собака действительно казалась самой зловещей. Чёрная, как ночь, с горящими внимательными глазами. Ей было наплевать на ласку, никак не поддавалась. Спокойно и холодно смотрела в ответ. Эрика усмехнулась, а затем переместила ладонь Ольсена на последнюю собаку. Чем она отличалась от остальных Йенс в этот раз заметил сам: у Лилит (кажется?) были волнистые длинные уши.
– Лилит, – пробормотал Йенс.
– О, ты запомнил? – удивлённо спросила Эрика. – Да, Лилит. Честно говоря, самая проблемная. Когда я их взяла себе, пришлось много работать с ними, добиваться снова их доверия к людям. Лилит была очень больным щенком, я постоянно возила её к ветеринарам. У неё были серьёзные повреждения после хозяев. Но сейчас она в порядке, правда, если гладить, то можно нащупать шрамы, – Ричардсон вздохнула. – Видишь, никакие они не чудовища. Самые обычные собаки.
– Ага, всего лишь людей едят, – усмехнулся Йоханесс, замечая про себя, какой очаровательной казалась Эрика, когда рассказывала о чем-то, что было ей интересно. Обычно закрытая, сейчас она вдруг решила немного приоткрыться. Почему? Ольсен, разумеется, был счастлив, он внимательно рассматривал собак, попутно почёсывая ушко Лилит, пытаясь запомнить раз и навсегда, кто из них кто. Но почему-то на душе было немного неспокойно.
– Зато их боятся. Страшилки даже про них сочиняют.
Эрика произнесла это каким-то странным тоном. Слегка отрешённо, без особой радости и свойственной ей игривости. Ей действительно было важно, чтобы собак боялись? Ей действительно было важно, чтобы её саму боялись, или это всего лишь неприятная необходимость? Ольсен внимательно посмотрел на неё.
– Для тебя это важно? Чтобы их боялись?
– Это мои собаки. Их должны бояться, – её губы изогнулись в странной улыбке.
– Но ты сейчас несколько минут учила меня их не бояться, – ласково произнёс Йоханесс.
Ричардсон перевела на мужчину зловещий взгляд, не суливший ничего хорошего. Сказанное им почему-то крайне не понравилось Эрике. Она ничего не ответила, но поднялась с пола, после чего снова достала три поводка из ящика стола, хотя, казалось, убирала она их туда явно с более долгосрочной целью. Прицепила к собакам, затем вывела из кабинета и кого-то позвала.
– Карл, покорми собак и позаботься о них, – слышался из коридора её властный голос.
Йоханесс растерянно наблюдал за высунувшейся в коридор женщиной. Что сделал не так? Чем разозлил? Перегнул палку? Задел? Ричардсон, впрочем, злой не казалась, обычно её гнев выражался более прямолинейно и жёстко. Здесь было что-то иное, более тонкое и личное. Ольсен желал прямо сейчас себя задушить. Повеситься на мигающей люстре. Придурок. Идиот. На кой чёрт было лезть к ней? Пытаться что-то выпытать? Эрика сегодня и так раскрылась чрезмерно сильно, так, как никогда ранее, а он давить стал. Перегнул, конечно. Поставил её в неловкое положение. Может быть, Ричардсон вообще не хотела ничего этого рассказывать, просто на эмоциях вырвалось, просто, может, поговорить хотелось с кем-нибудь. А потом пришло осознание, момент исчерпан.
Йенса не покидало ощущение неправильности происходящего. Ощущение того, что он что-то упускает. Важную деталь, что не давала ему понять Эрику. Ричардсон всё ещё казалась закрытой книгой. Книгой, лежащей в шкатулке, что была заперта на ключ. Ему хотелось узнать всё и сразу, одновременно – вникать постепенно, чтобы не упустить ни одной детали. Ольсен, пока Эрика разговаривала с гангстером, перебрался с пола на диван, уставившись на женщину пустым взглядом. Ластится, просит нежности, на другой день – готова собак спустить на него, причем в прямом смысле. Потом снова нежная, а стоит сказать что-то не так – теряет лицо. Непоследовательная. Йенс не мог понять истинную мотивацию Эрики. Да он вообще ничего, что её касалось, понять не мог! А если спросит – сразу пулю в голову получит. С Ричардсон опасно. Это как гулять по самому краю обрыва. Но тянуло неимоверно, и Ольсен безумно хотел разобраться, вникнуть.
Она разозлилась буквально из ничего сегодня. Подумала, что у Йенса что-то есть с Эльфридой? Ересь какая. Да и отчего её может это настолько волновать? В прошлый раз Эрика вышла из себя после секса, хотя у неё на это фактически не было причин. Если бы Ольсен был настолько отвратителен, как тогда сказала, то не стала бы приглашать к себе в последующие разы. Специально задеть хотела? Её эмоции казались искренними. Как и сегодня. Как и тогда, когда прижималась к нему, лежа на кровати в отеле. Как и тогда, когда улыбалась, рассказывая про своих собак. В поступках Эрики нет логики. Она не хочет подпускать Йенса близко, специально повторяла, что с ним – только секс. А потом ластится, подпуская ближе. И злится на это? Или не на это? Потом и вовсе показывает свою ревность. А ревность ли? Ольсен запутался. Он вымученно вздохнул. Нет, не время опускать руки. Прошло мало времени, нужно изучать дальше, пытаться её понять. И быть предельно осторожным, потому что самая глупая мелочь может откатить результат на несколько шагов назад.
Наконец, Эрика закрыла дверь. Она отрешённо посмотрела на Йенса, после чего стремительно подошла к нему и забралась на колени мужчины, обняла за шею и притянула ближе, чтобы поцеловать – страстно, желанно и весьма однозначно.
Только это было не похоже на искреннее желание заняться сексом. Это больше было похоже на холодное напоминание о предназначении Ольсена в жизни Эрики и о том, какой именно характер должны носить эти встречи – и только.
•••
Оливер сидел на деревянном полу, пытаясь запомнить новый рецепт, который, говорят, пользовался большим спросом в других барах. Разумеется, из этого следовало, что и Расмуссен должен был уметь создавать этот шедевр. Ну, так считала Лекса, которая и достала красивую бумажку, где была осторожным подчерком выведена инструкция по приготовлению коктейля, тем самым загружая голову парня новой информацией. Нет, Олли совсем не злился на подругу, потому что знал, что девушка пыталась сделать все, чтобы заработанных денег было как можно больше. Начальство очень поощряло интересные идеи, поэтому Лекса и старалась их находить.
Раздался звук стука по стеклу. Парень тут же поднялся на ноги и открыл окно, заметив на улице машущую рукой девушку. По груди всегда растекалось приятное тепло, когда Расмуссен думал о том, что Лекса вопреки собственным интересам пошла за Оливером, ночью вместе с ним превращаясь в Салли и Люка, официантку и бармена.
– Привет, любимый, – с издевкой в голосе произнесла девушка, подмигнув юноше.
– Прекрати, – засмеялся Расмуссен, легко ударив подругу по руке.
Шутки про выдуманные отношения Салли и Люка теперь сопровождали Оливера на протяжении всего дня, потому что, кажется, великий комик Лекса была вдохновлена этой темой.
– Ты готов? Препятствий не обнаружено? – таинственно спросила девушка, поманив Расмуссена рукой.
Юноша тяжело вздохнул. Он поднял с пола картонку с рецептом, запихал ее в свою сумку и вылез через окно на улицу.
– Папы нет дома, – недовольно заключил Оливер. – Он врёт, что его иногда по ночам вызывают на работу. Он правда думает, что я всё ещё глупый ребёнок? Зачем кинотеатру ночью вызывать на работу киномеханика? Я бы поверил, если бы это произошло один раз. Допустим, сломалось что-то. Украли что-то. Но не несколько же раз в неделю!
Лекса приложила руку ко рту, пытаясь подавить смешки. Юноша смирил её недовольным взглядом: что такого смешного в этой ситуации? Девушка не выдержала и рассмеялась в голос.
– Почему ты смеёшься? – вздохнул Оливер. – Первый раз, когда я не нашёл его дома, я жутко перепугался. Но сейчас… это кажется мне странным.
– Олли, какой ты прелестный, – продолжала хихикать девушка, после чего похлопала парня по плечу. – У твоего отца просто появилась женщина.
Расмуссен несколько раз растерянно хлопнул ресницами, явно с сомнением относясь к выдвинутой гипотезе. Вообще-то действительно звучало довольно глупо. Во-первых, откуда у папы могла появиться женщина? Олли уже долгое время вообще не видел никого рядом с Йоханессом, кроме Эльфриды, разумеется, с которой отец по определению встречаться не мог, а до этого девушки если и мелькали рядом с мужчиной, то всегда разные. Одна и та же долго с ним не задерживалась. Если Лекса права, то отец несколько раз в неделю именно ночью отправляется на свидание с одной и той же женщиной. И всё же это не укладывалось в голове мальчика. Почему именно ночью? Почему не днём, как нормальные люди? Почему не сказал ничего Расмуссену? Оливер считал свои отношения с отцом достаточно доверительными и свято верил в то, что Йенс бы сказал, появись у него действительно любимая. В конце концов, самого юношу это тоже касалось.
А что там с деньгами? С долгом? Кажется, только недавно отец был встревоженным из-за этого, но в последние дни даже разговоров таких не было. Неужели пока пытался найти нужные деньги нашёл и женщину?
– Ну чего замолчал? – хмыкнула Лекса. – Не замечал, чтобы он задерживался на работе? Или болтал с кем-то по телефону? Ходил то счастливый, то грустный?
Вообще-то так и было. То папа казался на удивление заботливым, радостным, живым и преисполненным энергии, то выглядел очень расстроенным, пытался отгородиться и что-то рисовал. Точно. Глаза Расмуссена шокировано распахнулись, и он уставился на подругу.
– Папа начал рисовать. Он художник, он даже хотел пойти учиться, но родился я, и не получилось. Не важно. Он рисовал раньше, я видел в Дании его старые картины – такие красивые! Но я ни разу не видел раньше, как он рисует. Мне кажется, он просто забросил почему-то. Когда мы продавали дом в Дании, он всё выбросил, – мальчик покачал головой. – А сейчас он снова стал рисовать! Постоянно. И прячет рисунки, ругается, если я посмотреть пытаюсь, – он сделал голос чуть тише, – но однажды я подсмотрел. И там был портрет женщины. Очень красивой.
– Ты её знаешь? – заинтересованно спросила девушка.
– Никогда не видел, – вздохнул Оливер. – Он тогда сказал, что просто образ, пришедший в голову, что такого человека не существует. Я не смогу это проверить.
– Может, так и есть, – Лекса слегка нахмурилась. – Художники – странные люди.
Она взяла парня за рукав ветровки и потащила за собой, намекая на то, что хватит уже стоять и трепаться возле окна дома. Кто мешает идти и трепаться по пути на работу? Лекса казалась очень задумчивой. Оливер, на самом деле, давно заметил в подруге некоторое пристрастие к сплетням и вмешательству в чужие любовные дела. Это даже забавляло немного.
– То есть ты не видел с ним никаких женщин? И не слышал, чтобы он с кем-то разговаривал по телефону? – продолжила мини-расследование Лекса.
– В последнее время с ним вообще никого, кроме Эльфриды, не было, – пробормотал Оливер. Девушка вдруг оживилась.
– Эльфрида? Это кто?
– Его подруга. Они почти с самого нашего приезда в Америку дружат. Погоди, почему ты так смотришь? – Олли поджал губы, заметив искрящийся взгляд подруги. – Это не может быть! Она его подруга – и всё. Она, кажется, встречается с дядей Гловером, папиным кузеном.
– Это у которого вы жили и который потом вас выгнал? – загадочно улыбнулась Лекса.
– Да, и что?
– А выгнал он вас из-за чего?
– Я не знаю, папа с дядей очень сильно поругались. Они только сейчас снова начали общаться, после того, как папа в больницу с астмой попал. И то не слишком хорошо, – пожал плечами Оливер. К Гловеру он совершенно не успел привязаться, более того, дядя его слегка пугал даже. Правда, по нормальным условиям скучал.
– А ты уверен, что твой дядя всё ещё встречается с Эльфридой? – улыбка Лексы стала ещё более загадочной.
– Нет, я же его редко вижу, – Оливер странно покосился на подругу. Что задумала вообще?
– Может ли такое быть, что они больше не вместе? – хихикнула Лекса.
– Наверное, а что?
– Как часто твой папа видит Эльфриду?
– Она достаточно часто к нам приходит. У неё есть ключи от дома. Вчера ужин готовила даже. Она очень добрая и заботливая, не понимаю даже иногда, почему она с папой дружит. Он хороший, просто… сложный.
– Любовь зла, – лишь коротко ответила девушка.
Оливер подавился воздухом и перевёл за подругу испуганный взгляд. Нет, такого быть не может! Эльфрида… нет, в голове не укладывается. В прошлый раз, когда отец пропал, Пауэлл сказала, что не разговаривала с ним перед этим по телефону, хотя ему кто-то звонил, и не видела его. Более того, зачем им видеться по ночам, если вполне себе свободно и часто общаются вечером или днём? Да, Фрида, конечно, очень переживает за отца, она заботится о нём, бегала и ворковала, когда Йоханесс заболел, справки таскала из больницы для работы. Переживает о том, что они едят и иногда даже сама готовит… да и вообще она единственная девушка, которая рядом с папой давно уже находится… и выгнать их действительно могли из-за того, что дядя с отцом не поделили женщину… Какова вероятность, что их дружеские отношения могли перерасти во что-то более серьёзное?
– Когда папа пропал первый раз, Эльфрида сказала, что не знает, где он, – хмуро сказал юноша.
– Вероятно, они просто пока не готовы сказать тебе о своих отношениях, – легко объяснила данный факт Лекса.
Оливер не понимал, что именно ему не нравилось в этой весьма складной теории. Он хорошо относится к Эльфриде. Она правда очень добрая и заботливая, приятная. Все бывшие женщины отца явно даже примерно с Пауэлл не сравнятся. Оливер никогда не был против, если девушка приходила в гости, даже рад был. Но что-то в этой теории всё равно было не так. Что-то не складывалось.
– Я думаю, если хочешь убедиться в этой теории или разочароваться, то тебе нужно всё же влезть в рисунки отца, – предложила Лекса. – Да, может, это и неправильно, но так ты, скорее всего, точно сможешь узнать, с кем он в отношениях. Большинство его рисунков должны быть о возлюбленной. Всё просто.
Расмуссен помотал головой. Он никогда так не поступит. Да, любопытство распирало изнутри, но это неправильно. Отец расскажет обо всём сам, когда будет готов.
•••
Elvis Presley – Can't Help Falling In Love
По бару раздавалась громкая музыка, которая ныне была очень модной и знакомой чуть ли не всем американцам (и не только). Лекса тут же бросилась к виниловому проигрывателю, услышав знакомую песню, не забыв при этом схватить за руку Оливера и потащить его за собой.
– Мне нужно идти к барной стойке, – на ходу пытался спастись от подруги Расмуссен.
– До открытия еще десять минут, Люкас. Не будь занудой, – засмеялась девушка, положив руки на плечи Оливеру.
Лекса закрыла глаза, купаясь в водопаде красивых мелодий, наслаждаясь пением инструментов. Она медленно качала бедрами, ведя Расмуссена по кругу в медленном танце. Золотые кудряшки плавно покачивались из-за небольшого движения и прохладного ветра, проникающего в помещение из открытого окна.
Вокруг сверкали разноцветные огоньки, отражение которых коварно прыгало по светлому лицу Лексы, словно вместе с ней танцуя медленный танец.
Девушка была так расслаблена, спокойна и счастлива, и юноша никак не мог узнать в ней того несчастного ребёнка, что тихим-тихим голосом произнёс жуткие слова: «Иногда мне кажется, что моя мама меня не любит». Она столько всего видела.
Кажется, у подруги так много причин впасть в уныние. Ее родители – опасные гангстеры. В Америке так много людей, презирающих мафию за то, что пострадали от ее рук, а Лексе каждый день приходится терпеть противные слухи и слова ненависти в сторону родителей. Вряд ли в школе знали о том, чей дочерью является девушка, иначе бы отношение к ней было бы совсем иное, Оливер, разумеется, сразу решил, что никому никогда не расскажет правду. Как выглядят её родители? Расмуссен не представлял, что из себя представляют настоящие гангстеры. Он видел странные машины, проезжающие иногда по улицам, странных людей, слышал выстрелы по ночам, но никогда не задумывался о том, что именно происходит в городе.
Слышал иногда из чужих разговоров про гангстеров. Слышал о них от отца. Но никогда не задумывался о том, какими могут быть эти люди. В его голове мафия была чем-то далеким, непонятым, а люди, к ней принадлежащие, казались совершенно иными, словно и не людьми вовсе – настолько сильно они отличались от обычного окружения. Кто-то, кого сразу распознаешь в толпе, кто-то, кто выглядит и мыслит иначе. Но оказалось, что под носом всё это время находилась дочь гангстеров. И в ней не было ничего чужеродного и неправильного – обычная девочка со своими переживаниями. Вероятно, и её родители – обычные люди…
Обычные люди с обычными проблемами. Будучи наделёнными силой, они всё равно переживали проблемы в семье, не могли найти общий язык или ругались. Они любили и заводили семьи.
Лекса широко улыбалась, слегка прикрывая глаза, и едва уловимо подпевала песне. Оливер понятия не имел, что подруге приходилось переживать каждый день, она не слишком-то и любила делиться проблемами, открываясь лишь тогда, когда становилось совсем хреново. Расмуссен изо всех сил старался на неё ровняться. Сильная, храбрая, яркая, она никогда не унывает и уверенно смотрит вдаль, у неё внутри мог твориться целый хаос, но глаза и улыбка никогда не выдадут настоящий чувств. Олли был не такой. Чтобы заставить его разрыдаться, не нужно даже усилий прилагать. Юноша ненавидел это в себе. Выслушав Лексу в прошлый раз, теперь Расмуссен всякий раз с тревогой всматривался в её лицо: сколько ещё прячется за солнечной улыбкой? Оливер переживал, вероятно, ему вообще была свойственна излишняя чувствительность. Не мог выносить девичьих слёз, чувствовал, как в груди сжимается сердце, когда грустил кто-то из близких, плакал, когда видел бездомных котят, желая всех забрать к себе домой (папа даже одного завести не разрешал).
Как много вообще у Оливера было близких людей? Отец и Лекса. С остальными он даже примерно такого же взаимопонимания достичь не мог. Удивительно, что самые родные люди были совершенно не похожи на самого мальчика. И обоих их связывала одна вещь – неумение или нежелание выражать свои истинные эмоции, особенно плохие. Отец это делал, потому что хотел уберечь своего единственного ребёнка. А Лекса, вероятно, сама по себе была такой. А ведь Расмуссен мечтал ей помочь. Правда, как он может? Всего лишь глупый мальчишка, всё, что он мог – хвостиком ходить следом и пытаться промямлить слова поддержки.
И танцевать, поддаваясь её лёгким волнующим движениям. Плавным, воздушным, немного нелепым, но искренним. Лекса хотела танцевать – она танцевала и не размышляла о том, как посмотрят окружающие. Легонько сжимала плечи юноши и казалась такой счастливой, что Оливер невольно заулыбался тоже, едва-едва касаясь пальцами её спины.
Почему она до сих пор продолжает цвести, словно ромашка с ярко-жёлтыми лепестками, оставаясь все такой же сильной и прекрасной? Кажется, из каждого несчастья Лекса только вытаскивала хорошее: новую философию, новое знание. И из этого девушка, словно из глины, вылепливала кирпичик, продолжая строить свой прекрасный дом.
Дочь гангстеров совершенно не была похожа на Молли. Кто такая Фостер рядом с ней? Маленький вечно потерянный ребенок, который со страхом вглядывался в окружающий мир. Лекса – сильная и красивая личность, борющаяся за право на счастливую и яркую жизнь, не теряющая себя в этом мире. У таких людей, как она, определенно будет все, о чем они мечтают. Юноша знал, что подруга справится, со всем на свете справится. И он будет рядом, чтобы оказать её поддержку.
Оливер был безумно счастлив, что знаком с этой чудесной девушкой, которая является настоящим Солнцем в его унылой жизни.
•••
ThxSoMch – Spit in my face
Йенс чувствовал, что поступает неправильно. После возвращения домой ближе к утру он так и не смог заснуть, несмотря на приближающееся начало рабочего дня. Нужно было лечь спать, отдохнуть, но он не мог. Слишком винил себя и ненавидел, чтобы взять и расслабиться. Рядом с Эрикой терял голову, да и вообще в том, что её касалось, становился полным идиотом. Видя перед собой ярко-бирюзовые глаза Ольсен думал лишь об одном: удержать эту женщину рядом с собой. Любым способом.
Когда она была рядом, на душе становилось гораздо спокойнее, даже если лицо её сверкало первородным гневом, даже если слова пронзали насквозь грудь, а руки пытались убить. Когда Эрика рядом – он живёт, он дышит, он знает, что она никуда не пропала, он знает, что она настоящая. Когда Ричардсон рассыпается в утреннем рассвете, вместе с Солнцем просыпается тревога. Особенно если прощание было колючим. Стоило лишь задуматься, и Йенс погружался в омут негативных мыслей, терзаний. Где она сейчас? С кем? Кто трогает её тело, кто заставляет её сердце биться чаще, кому она дарит свою драгоценную улыбку? Наступит ли следующая встреча?
Последний вопрос был самым мучительным. Йоханесс так боялся, что однажды Эрика просто уйдёт навсегда. Больше не появится в его жизни вообще. Ольсен понимал, что был далек от неё так же, как человечек от сверкающей в небесах звезды. Чтобы удержать рядом, был готов пойти на всё. Прислуживать, словно собачка, выполнять каждый приказ. Даже идиотский приказ.
Йоханесс любил Эльфриду. Она для него что-то вроде младшей сестры, глупой девчонки, которая смотрит на мир блестящими глазами, которая верит каждой бредне на свете, ты смотришь и усмехаешься, но находишь это милым. Эльфрида верила и Йенсу. Смотрела на него искренним взглядом, заботилась искреннее. Да, их отношения изначально было испорчены, но оба старались об этом не вспоминать, не поднимать эту тему. В конце концов, теперь Йенс и Фрида видели друг в друге семью. После того, как старший брат девушки переехал в другой город к жене, она чувствовала себя потерянной. Ольсен, вероятно, в каком-то роде заменил ей Стивена. У самого же Йоханесса никогда не было хороших отношений с родителями, он всю жизнь был колючим одиночкой, начал учиться любить только после рождения Оливера. Эльфрида была единственной, кто проявил к нему доброту и заботу. По всем канонам, они действительно должны были влюбиться друг в друга, но Пауэлл страдала по кузену Йоханесса, а Ольсен добровольно вручил своё сердце в руки главы мафии.
И всё же, Йенсу было совестно. Когда человек доверяет тебе свою спину, не так уж и легко решиться воткнуть в неё нож. Эльфриде будет больно, если Ольсен поступит с ней так, но Эрика потеряет к нему всякое доверие, если он нарушит данное обещание. К счастью, Йенсу не запретили вовсе общаться с Пауэлл, но резкие перемены всё равно скажутся на ней.
Конечно, Йоханесс уже выбрал. У него ничего не оставалось, кроме как выбрать Ричарсон. Более того, глава мафии действительно могла убить их обоих. Ольсен задыхался от злости, от стыда, от боли. Он набросил на плечи куртку, схватил пачку сигарет, лежащую на тумбе в коридоре, и вышел на улицу, тут же щёлкая зажигалкой. Хотелось курить, хотелось выкурить целую пачку, чтобы потом задыхаться от дыма, чтобы лёгкие свело от боли, чтобы выплюнуть их нахер. Чтобы задохнуться от очередного приступа астмы.
Его отношения с Эльфридой выглядели странно, и Ольсен это понимал. На месте Эрики он бы тоже бесился. О чём речь, если он и Адама был готов возненавидеть лишь за одну улыбку, подаренную возлюбленной. Ричардсон снова ставила его на место, делая акцент на уровне их отношений. Йоханесс – должник, который, пока не расплатится, принадлежит лишь Эрике. Когда Ричардсон решит, что долг уплачен? Ольсен боялся этого момента сильнее смерти.
Эрика не ревнует, просто хочет себя обезопасить. Эрика не испытывает необходимости в Йенсе, он нужен ей лишь для одной цели. Всякая попытка показать, что отношения могут перейти на более глубокий уровень, заканчивается лишь тем, что Ричардсон отдаляется. Её словно напугала сама мысль о том, что они могут быть ближе, могут не просто проводить ночи в постели, но и разговаривать, узнавать друг друга. Йенс уверен, что Эрика была искренней, когда ревновала, была искренней, когда рассказывала о своих собаках, когда радовалась рисунку и обнимала. Но потом всё равно цепляла на лицо маску и становилась нечитаемой.
Йоханесс чувствовал себя омерзительным другом, но ради Эрики он был готов на всё. Отказаться от всего, продать собственную душу. Он действительно не допустит того, чтобы Эльфрида снова появилась в его доме. Он действительно заберёт у неё ключи. Всё ради того, чтобы Ричардсон была спокойнее, чтобы она поняла, что Йенс никуда не денется, чтобы научилась ему доверять. Взамен Ольсен хотел лишь одного: хотя бы немного понять, что творится в безумной голове Эрики.
Конечно, если задуматься, то Йоханесс хотел от неё гораздо большего, но чёрт с ним. Для начала – хотя бы понять.
Ещё, разумеется, Ольсен бесился из-за того, что Эрику раздражало присутствие Эльфриды, но Кристиан нисколько её не волновал. То есть, вероятно, она осознавала проблематичность и запутанность своих отношений, прекрасно понимала, что Эдвардс как минимум настораживал Йенса (а на деле безумно злил, нервировал, заставлял беситься и ревновать), но игнорировала этот факт. Даже не пыталась объяснить.
Конечно, она же и не обязана. Кто она, а кто Йенс, чтобы ставить условия и чего-то требовать? Как же… как же он ненавидел всю эту ситуацию! Сука. Ольсен расхаживал взад-вперёд по своему небольшому участку, на автомате поджигая уже пятую сигарету. Он с Эрикой сопьётся. Когда-нибудь точно сопьётся. И сойдёт с ума.
Она не понимала, как сильно была ему нужна. Как ему было плохо без неё. Как безумно он ревновал и злился. Как отчаянно мечтал её понять.
Вечером, когда Пауэлл позвонила и начала болтать о всякой ерунде, Йенс попросил её вернуть завтра ключи от дома. Эльфрида растерялась и попыталась понять, в чём причина, но Ольсен так и не смог объяснить.