Магдалена Уинклер
Под властью отчаяния. Часть 1: Химера
– И что же ещё сказала вам ваша подруга? – сдержанно спросил Ольсен.
– Что у вас глаза разного цвета, – пожала плечами Эрика. – Столь скучный факт так искренне её поразил.
– Кажется, он поразил её даже слишком сильно. Эта дама совершенно не умеет держать себя в руках, – проворчал Ольсен.
Пьяный мозг, конечно же, совершенно не понимал, что можно говорить, а что – не стоит. Йоханесс лишь растерянно посмотрел на Эрику и столкнулся с ледяными айсбергами, которые тотчас остудили непонятно откуда взявшийся пожар в сердце, и горькой усмешкой, которая, ей богу, не предвещала ничего хорошего.
– Настоятельно рекомендую вам не открывать свой рот в моём присутствии, а лучше вообще никогда, если вы хотите сказать что-нибудь мерзкое и гадкое про мою подругу, – и пускай Эрика старалась придерживаться вежливого тона и не срываться на мужчину, всё равно можно было заметить нотки дикого раздражения, которые тщательно, но почти безрезультатно прятались за завесой внешнего спокойствия.
И тогда Йоханессу стало до жути обидно, потому что, по сути, он не сказал ничего такого страшного и особенного, чтобы Ричардсон объявила Ольсена своим недругом. Почему вообще она так упорно и ревностно защищала свою глупую подружку?
– Почему вам так важно, что говорят о вашей подружке? Что такого особенного в этой пустоголовой куколке? – фыркнул Ольсен, который никогда не умел, несмотря на все молитвы и старания кузена, держать язык за зубами.
Разумеется, мужчина понимал, что прямолинейность в высших кругах – это не то качество, за которое могут начать уважать человека, но хоть кто-то, в конце концов, должен им открыть глаза на правду.
– Мой чудаковатый друг, – алые губы Эрики растянулись в злой усмешке, – вы не можете судить о человеке, которого видите первый раз в жизни. Я вам клянусь, что знаю миссис Андерсон гораздо лучше вас, следовательно, сама могу судить о том, «куколка» она или человек.
И пускай, возможно, где-то в глубине души Йоханесс всё так же прекрасно понимал, что женщина права, но почему-то с каждой секундой желание насолить Ричардсон увеличивалось и становилось неуправляемым.
– А мне кажется, что вы просто не замечаете очевидного. Ваша подружка всего лишь пустоголовая куколка, которая пользуется своим положением в обществе и считает, раз она замужем за каким-то богатым хреном, что имеет право доёбываться до простых людей. Они ведь всё равно в ответ ничего сделать не могут – боятся.
Гловер будет в восторге. Потому что Йенсу удалось добиться поставленной перед собой цели. Но сейчас, честно говоря, он не был так уверен, что результатом может гордиться, что окончание этого разговора вдохновляет его на новые удивительные поступки.
Ричардсон схватилась за край пушистой шали и сильно сжала кистью ткань, что уже показалось Ольсену достаточно странным в этой ситуации, но через несколько секунд Эрика оторвала руку и пару раз вдохнула и выдохнула, смотря при этом куда-то вдаль, за Йоханесса, но минуты спокойствия продлились недолго. Когда бирюзовые костры взглядом столкнулись с разноцветными глазами Ольсена, губы Эрикаи искривились в беспощадной улыбке.
– Vaffanculo3, мистер Ольсен. И молитесь о том, чтобы ваш сон после этого дня был спокойным. Чтобы вас, так сказать, никто не тревожил, – слащаво-вежливым тоном уведомила женщина, зловеще прищурившись.
Рот Йоханесса уже открылся, чтобы выпалить очередной омерзительный бред, за который на утро станет очень стыдно, но Ричардсон стащила с себя бархатную перчатку и медленно, опираясь на свою заострённую тросточку, подошла ближе, и мужчина предусмотрительно решил заткнуться, ожидая, что будет дальше. Тонкая рука, украшенная кольцами, резко замахнулась, и Йенс даже не успел среагировать, когда его щёку обожгло внезапной болью. Он схватился за лицо и поправил большие круглые очки, растерянно выпучив глаза на женщину.
– Впредь будьте осторожны, мистер Ольсен, – совершенно спокойно произнесла Эрика, широко улыбаясь и вновь надевая перчатку. – Вам может попасться кто-то менее понимающий. Только из-за вашего многоуважаемого брата я не только не убью вас, но и сохраню всё в строжайшем секрете. Советую не попадаться мне на глаза, мой разноглазый друг.
Надо упомянуть о том, что Эрика была на полголовы ниже Йоханесса (а она ещё и в туфлях!), казалась худенькой и хрупкой, да и вообще, она всего лишь жена какого-то расфуфыренного предпринимателя, чёрт подери. Разве нужно им уметь самообороняться, разве есть необходимость у них в умении драться, если с ними рядом всегда великое множество охраны, которую богачи себе нанимают, чтобы сохранить свое паршивое золотишко? Да и Ричардсон – прямая представительница сливок общества, которые общаются до омерзения вежливо и считают драки аморальным, а заказные убийства ради денег – совершенно нормальным явлением. Кажется, Эрика была права: никто не может судить о человеке, которого видит первый раз в жизни. Симпатичная куколка может оказаться взрослой и мудрой женщиной, а фарфоровая накрашенная леди – дамой со сложным характером.
Эрика хмыкнула и, всё так же прихрамывая, направилась обратно в сторону бара, но Ольсен позволил себе очередную наглость, схватив её за тонкое запястье. Ричардсон обернулась и надменно посмотрела на Йенса, слегка приподняв шрамированную бровь.
– Вы самоубийца?
Щёку всё ещё жгло, особенно из-за тяжёлых металлических колец, эта маленькая рука наверняка оставила на коже красный отпечаток. Но самый яркий след останется на сердце.
– Всего лишь хотел извиниться. Не хотел показать вам грубым.
– Уже показались. Отпустите меня, – недовольно фыркнула Эрика.
Только вот отпускать Ричардсон совершенно не хотелось. Ольсен сжал губы, пытаясь запомнить каждую деталь её удивительного прекрасного лица. Ему было нечего сказать, и очевидно, что самой Эрике Йенс совершенно не нравился. Только Ольсен прекрасно понимал, что никогда не забудет её два ярко-бирюзовых глаза, он никогда не встречал в своей жизни никого подобного. Ричардсон фыркнула и вытащила свою руку из его хватки, после чего спокойным шагом удалилась в бар.
Ольсен шумно втянул воздух и обреченно вздохнул, наблюдая за красивой фигурой, покидающей его.
•••
Nirvana – Pennyroyal tea
Прошло 2 года.
На кухне распространился мерзкий, но такой привычный запах сигарет. Это уже вошло в некого рода привычку: каждый вечер, когда Оливер шел спать, а на Йоханесса нападала бессонница и тревожность, помещение превращалось в курительную комнату. Но были в их жизни и особенно страшные ночи, когда заснуть было просто-напросто невозможно.
– Пап, там опять стреляют, – сонным голосом произнес Оливер, растирая уставшие глаза руками.
– Они тебя разбудили? – нахмурил брови Ольсен, потушив сигарету и бросив ее за окно.
Мужчина подошел к сыну, закутавшемуся в одеяло, и крепко обнял его, утешающе поглаживая по спине.
– Когда-нибудь мы переедем отсюда, Олли. Я обещаю тебе, – мягко произнёс Йоханнес, прижимая к себе дрожащего парня.
– Может быть, тебе стоит позвонить дяде Гловеру? Ты не разговариваешь с ним уже полтора года, – робко произнёс Оливер, посмотрев отцу в глаза.
Йоханесс резко оторвал от себя сына, скривившись в лице. Оливер не знал и половины из всего того, что произошло у его отца с его же дядей.
– Вали спать, Оливер. Тебе завтра в школу, – отрезал Ольсен, на что парень тяжело вздохнул.
– Пап, я не могу спать, пока за окном стреляют.
Мужчина фыркнул, но потом посмотрел на уставшее печальное лицо Оливера, осознав, какую чушь только что сказал. Господи, его сын – всё ещё мальчишка, который, разумеется, будет бояться громких выстрелов на улице, потому что их боится и нормальный взрослый человек.
Когда Ольсен решился уехать из Дании в Америку, он не мог ожидать того, что вляпается в дерьмо по самые уши. Конечно, новый дом – это начало новой жизни, но Йоханесс со своим сыном ехал не чёрт знает куда, а в место, в городок, где жил Гловер Томсон, сын сестры матери, кузен Ольсена. Удивительно, но предприниматель даже согласился помочь обустроиться в Детройте, но вот подружиться и сойтись характерами оказалось уже чуть сложнее. Таким образом, в скором времени Гловер оставил родственников самих болтаться в неизвестном для них месте.
Суть в том, что недорогой домик удалось снять только в бедном районе города, где и показались все тёмные стороны красивого с внешней стороны городка Детройта. Почти каждую ночь раздавались выстрелы, кто-то за кем-то гнался, кто-то кого-то убивал, на траве можно было обнаружить шприцы и разбитые бутылки, а иногда и следы крови. Полицию Йоханесс за полтора года в этом «чудесном» месте видел всего пару раз; поговаривают, что правоохранительные органы давно потеряли власть над большей частью Детройта, что слова «спокойствие» и «порядок» давно уже были ему неизвестны, потому что править балом стала мафия.
Ольсен плохо представлял, что из себя представляют люди, состоявшие в криминальных группировках, потому что в Дании, признаться честно, всё было слишком мирно и слишком тихо, но картинка прояснилась, когда он увидел гуляющих по улицам людей с пистолетами. Йоханесса всегда бросало из одной крайности в другую.
– Пойдём в комнату. Я посижу с тобой.
Оливер лёг на кровать, укрывшись почти с головой одеялом, а Йоханесс сел рядом.
– Какие у тебя завтра уроки? – мягко спросил Ольсен.
– Ничего интересного, кроме литературы, – произнес Олли и вздрогнул, когда за окном раздался особенно громкий и устрашающий звук.
– Не обращай внимания. Тебя они не тронут. Расскажи мне лучше что-нибудь, отвлекись от улицы. Какие у тебя одноклассники? Тебя не обижают?
– Нет, пап. И… ничего интересного, – щёки Оливера немного покраснели.
Йоханесс широко улыбнулся, прекрасно понимая, что сын совершенно не умеет скрывать свои эмоции и всегда выдаёт себя целиком и полностью.
– Я не верю, – ухмыльнулся мужчина. – Кажется, кое-что интересное всё-таки есть.
– Молли, – прошептал Оливер. – Она очень милая.
– Расскажешь мне про нее?
– Да, – сильно смутившись, ответил парень. – Она не очень разговорчивая, но постоянно всем улыбается и помогает. У неё огромное доброе сердце. Она маленькая и очень красивая. Она постоянно что-то пишет в своем блокноте. И она мне… она мне сильно нравится.
Ольсен кивнул головой, с улыбкой наблюдая за застенчивым сыном. Эта Молли была бы прекрасной подружкой для Оливера, потому что, кажется, у них много общего. Юный Расмуссен тоже не любил шумные компании, вёл себя тихо, прятался от взглядов прочих людей и был очень застенчивым мальчиком, но зато дружелюбным и мягким, что было достаточно странно, учитывая условия жизни, в которых он рос. Йоханесс невольно вспомнил своё первое увлечение девушкой, но тут же попытался отогнать непрошеные мысли. Нет, о своём прошлом мужчина точно думать не хотел.
– Я рад за тебя, Олли, – вздохнул Ольсен. – Я надеюсь на тебя. Для меня нет ничего важнее твоего счастья.
Парень укрылся с головой одеялом, пряча от глаз отца горящие щёки.
– Хорошо-хорошо, больше не буду тебя тревожить. Спокойной ночи, – произнёс Йоханесс, поднимаясь на ноги.
– Спокойной, – прошептал парень.
Кажется, перестрелка за окном утихала, что несказанно радовало, потому что Оливеру действительно нужно было выспаться перед завтрашним днем. Ольсен выглянул в окошко, где, как ни странно, стояла совершенно спокойная ночь: никаких тебе людей с пистолетами и алкашей. Йоханесс тяжело вздохнул, прекрасно понимая, что жить в тишине и покое, вероятнее всего, у него никогда не получится.
Глава 2. Почему ты ведёшь себя так, словно тебе плевать?
Не радует ни утро, ни трамвая
Звенящий бег.
Живу, не видя дня, позабывая
Число и век.
© Марина Цветаева
Coldplay – Crest of Waves
Йоханесса с детства приучали к серьёзной экономии, тем самым заранее подготавливая его к нелегкой жизни рабочего класса. Особенно сильно касалось это лекарств, цены на которые всегда были заоблачными. Родители часто отпускали шутки, наподобие: «Йенни дышит золотым воздухом», что заставляло ощущать себя «лишним» членом семьи, обузой. Ольсена целиком и полностью заглатывало непреодолимое чувство вины, пускай он и понимал, что не виноват в присутствии этого порока в своей жизни. И в этом плане сейчас не изменилось ровным счётом ничего. Йоханесс всё так же ненавидел себя, когда жидкости в небольшом флакончике становилось всё меньше и меньше с каждым использованием лекарства. Иногда мужчина ловил себя на мысли, что считает ежемесячные траты рассчитывает без учёта необходимых лекарств.
И сейчас всё по новой. В руках находилась маленькая трубочка, благодаря которой осуществлялся «прыск», с прикрученной сверху маленькой стеклянной баночкой, в которой и находилась заветная жидкость. Но на данный момент времени её было до неприличия мало, что и вызывало крайне неприятные чувства. На пожелтевшей бумажке, налепленной на стекло, было выведено красными буквами название – «Medihaler». По сути, Йоханесс сейчас ходил по лезвию бритвы, оттягивая на потом покупку новой партии лекарства, потому что приступ мог начаться нежданно-негаданно.
Сегодня с самого утра самочувствие мужчины не предвещало ничего хорошего. Очень хотелось верить в обычную простуду, потому что насморк, першение в горле, кашель и слезоточивость вполне могли являться её признаками. Только вот Йенс уже давно жил по принципу: «Надейся на лучшее и готовься к худшему».
Однако Ольсен не имел права выглядеть хмурым и грустным при своем сыне, потому что не стоит втягивать других людей в свои проблемы, особенно если это чувствительный долговязый юноша.
– Доброе утро, пап, – улыбнулся Оливер, сонно зевая.
Йоханесс кивнул головой, нехотя сползая с подоконника, на котором успел удобно расположиться. Однако некогда считать ворон, совсем скоро сыну придётся отправиться в школу, а его отцу, соответственно, на работу. Олли терпеть не мог вставать в такую рань, предпочитая на выходных и каникулах спать до обеда. Парень выглядел крайне забавно с самым настоящим вороньим гнездом на голове, наполовину закрытыми глазами и в помятой школьной рубашке, которую ещё и застегнул неправильно. В такие моменты в голове невольно вспыхивали воспоминания об одном неприятном человеке, на которого внешне был жутко похож сын.
– Олли, сколько тебе лет, блядь? Шесть или шестнадцать? Ты вообще в зеркало свою морду видел? – проворчал Йоханесс, переводя взгляд на стену, где висели часы. – А на часы ты смотрел вообще? Мы опаздываем, пошевеливайся!
И тогда в небольшом домике в не самом благополучном районе Детройта воцарился полный беспорядок вместе со своей верной подругой суматохой. Перепуганный Оливер носился из стороны в сторону, пытаясь собрать свои вещи и не запутаться в длинных ногах, пока сам Йенс громко ругался и выуживал из кошелька последнюю мелочь на троллейбус.
Но к счастью, все невзгоды обошли неполноценную семейку стороной, поэтому они не только собрались в школу и на работу, но и успели на троллейбус. Йоханесс приходил на работу ни свет, ни заря, потому как занятия сына начинались гораздо раньше, чем первый сеанс в кинотеатре. Возможно, это было не совсем удобно, но вы только посмотрите на Оливера! Прямо сейчас этот паренёк далеко не низкого роста, но тощего телосложения с испугом разглядывал остальных людей, находившихся в троллейбусе, неловко заламывая руки и кусая бледную губу. Ольсен просто-напросто не понимал, откуда в сыне столько робости и страха перед окружающим миром. Иногда его тревожность доходила до какого-то ненормального состояния. И, право слово, Йенс пытался бороться с этим, но Олли как родился запуганным мальчиком, так, видимо, и останется таким до конца жизни. Что уж говорить о ночных перестрелках, из-за которых на утро юный мистер Расмуссен однажды отказался выходить на улицу? Йоханесс старался быть хорошим отцом, пытался заботиться о своем сыне, помогал ему справляться с мешающими дышать полной грудью страхами, но, кажется, одной поддержки родственника было недостаточно. Но Ольсен никогда не удивлялся тому, что Оливер вырос немного… странным.
– Сын, твоя остановка, – произнёс Йоханесс, легонько ударив Расмуссена по плечу. – Пользуйся своей головой. Она дана тебе для того, чтобы думать. Не забывай.
Оливер лишь робко кивнул головой и вылез из транспорта, напоследок помахав отцу рукой. Возможно, Ольсен – не самый лучший папаша, наоборот, в рейтинге родителей он был бы где-нибудь на последних местах, но он старался быть чуть-чуть лучше, чем его собственная семья. Детские воспоминания для Йоханесса всегда были самыми тяжёлыми и неприятными, потому что никакого понимания в отношениях с родителями не было, так как женщина и мужчина, решившие взять опеку над ребенком, совершенно наплевательски относились к тому, что даже у маленького мальчика могут быть свои чувства.
А Оливер был похож на самого настоящего гадкого утёнка, который в дальнейшем мог бы стать прекрасным лебедем, если бы его отец хоть что-нибудь понимал в воспитании детей, если бы семья обладала достаточным количеством денежных средств, которые можно было бы потратить на образование и нормальную жизнь в спокойном районе. Йоханесс сам, если честно, боялся выпускать сына на улицу без своего надзора. Возможно, это неправильно, но, кажется, это совершенно нормальное желание для человека, который по ночам не может уснуть от выстрелов, раздающихся за окном.
Наконец, троллейбус подъехал к небольшому зданию, на стенах которого висели яркие нарисованные плакаты фильмов, которые показывали в кинотеатре. Ольсен вылез из транспорта и нахмурился, уже заранее ощущая неприятный запах пыли старых пленок с записанными картинами на них. Не то чтобы Ольсен не любил свою работу, просто трудиться длительное количество часов, чтобы богатые счастливые люди могли наслаждаться фильмами и целоваться на задних рядах, причём всё это практически за копейки, было как-то неперспективно. Да и улыбочки на лицах подружек толстых кошельков всегда до жути выводили Йенса из себя. Возможно, человеку достаточно обладать деньгами, чтобы стать врагом для Йоханесса.
Этот день был максимально тревожным и неприятным. Мало того, что один новый фильм (к слову, весьма скудного содержания) набрал несколько полных залов, так ещё и постоянные навязчивые мысли упорно отказывались покидать голову Ольсена. Под конец рабочего дня мужчина чувствовал себя очень вымотанным и уставшим.
Arctic Monkeys – Dangerous Animals
– Мистер Ольсен, мне показалось, или вы действительно какой-то таинственно-печальный сегодня? – раздался звонкий знакомый голосок.
Йоханесс поднял глаза и невольно расплылся в тёплой улыбке, заметив перед собой девушку в ярком нарядном платье, которая, слегка нахмурившись и уперев руки в боки, наигранно сердитым взглядом смотрела прямо на мужчину.
– Фрида, почему ты не сказала, что зайдёшь?
– Потому что твоя развалюха-телефон опять полетела, кажется, – недовольно фыркнула Эльфрида.
Йоханесс закатил глаза, потому что в этом чёртовом доме ничего не работало должным образом, постоянно ломалось, словно становясь жертвой какой-то неопознанной сверхъестественной силы. В любом случае, это не важно, потому что свою подругу Йенс был рад видеть всегда, даже когда она приходила без предупреждения.
Ольсен быстро покончил с последними делами на сегодняшний день и вывел Эльфриду из кинотеатра, от нахождения в котором уже начинало подташнивать. Разумеется, работа не помогла Йоханессу справиться со своим утренним недомоганием, наоборот усилив все симптомы. Но, серьёзно, разве в такую нестабильную погоду на человека не может напасть небольшая простуда?
На улице уже давно потемнело, отчего Детройт стал настоящим раем для любого романтика. Вечером на главных улицах загорались огни, освещавшие путь, но сам город оставался окутанным в приятные потёмки. Хотелось плыть сквозь сумерки, наслаждаясь ледяным воздухом, вдыхать такой нужный после испарений разогретой пленки кислород и радоваться жизни, окунаясь в атмосферу тайны. Но странное наваждение быстро проходило, когда в голове возникали сплетни, обсуждаемые в магазинах, о новых убийствах, о которых редко когда сообщалось в газетах и по радио.
Эльфрида переминалась с ноги на ногу, словно очень нервничала перед каким-то очень важным разговором, но держала язык за зубами, размышляя о том, стоит ли вообще поднимать опасную тему. Наконец, девушка решилась. Она глубоко вдохнула и быстро выпалила:
– Мне звонил Гловер.
Йоханесс поправил чуть свалившиеся с носа очки, выпучив два своих разноцветных глаза на Пауэлл, которая опустила голову вниз и с интересом разглядывала свои туфельки с острым кончиком.
– Блядь! – чересчур эмоционально и громко произнёс Ольсен, разворачиваясь в противоположную от Фриды сторону, чтобы сделать несколько небольших шагов, которые должны были потушить разгорающийся гнев. – И что? – требовательно произнёс мужчина, вновь оказавшись возле девушки, когда убедился, что готов выслушать подругу дальше.
– Я знаю, что вы в ссоре, Йенс, но он не говорил ничего плохого. Гловер хороший человек, он переживает о тебе, ему не всё равно на меня. Я бы… я бы хотела встретиться с ним.
– Что он тебе напиздел? – презрительным тоном спросил Ольсен, быстро приблизившись к подруге и больно схватив её за руку. Эльфрида ойкнула, но ничего не сказала по этому поводу.
– Он спрашивал о тебе. И позвал в ресторан.
Девушка жалостливым взглядом посмотрела на Йоханесса, который, в свою очередь, с ужасом разглядывал милое личико подруги, которым, разумеется, не мог не заинтересоваться предприниматель. Только вот разве есть в этом что-нибудь хорошее? Но Пауэлл, кажется, всё ещё не могла оставить в прошлом свои глупые детские мечты, а Ольсен, в свой черёд, не мог запереть девушку в клетке.
– Будь осторожной, наступая на те же самые грабли, – вздохнул Йенс, отпуская руку подруги, и сделал несколько шагов назад.
Пауэлл неловко кивнула головой, прекрасно понимая, что теперь Ольсен очень долгое время будет держать тайную обиду на подругу. Но разве Эльфрида пришла для того, чтобы уйти ни с чем, расстаться на печальной ноте? Нужно было срочно перевести тему, проявить свою любовь к Йоханессу, чтобы тот, не дай бог, не начал ревновать или злиться.
– Ты опять обжёгся? – обеспокоенно спросила девушка, схватив мужчину за руку и подняв кисть, чтобы получше разглядеть кожу.
Да, на большом пальце действительно красовался свежий ожог. Определённо ушибы и травмы – это не самая любимая составляющая работы киномеханика для Йоханесса.
– Это всего лишь ожог. Я не подохну, – резко отдёрнул руку Ольсен.
– От ожога, может быть, и не умрешь, но смерть твоя точно уж настанет именно от этой дурацкой работы, – прошипела Эльфрида. – Ты не киномеханик. И мы оба это знаем.
– Да ладно! Может быть, у тебя есть вариант получше? Может быть, тебе известны места, куда могут без каких-либо проблем принять меня? Ты прекрасно знаешь, как долго мне пришлось бороться ради этого места, – озлобленным тоном отозвался мужчина.
Они затрагивали эту тему вновь и вновь, без конца продолжая отстаивать свои точки зрения, постоянно ругаясь друг с другом. Конечно, Йоханесс знал, что девушка банально беспокоилась, потому что мужчина и его сын давно стали для неё чем-то наподобие семьи, но, в конце концов, Ольсен – не маленький мальчишка, за каждым шагом которого нужно внимательно следить. Он вполне себе сам мог разобраться с трудностями.
– Я понимаю, однако, признайся себе сам, ты не любишь эту должность! Ночные сеансы и испорченное здоровье не стоят того, что ты получаешь взамен. Я уже молчу про плёнки, за восстановление которых ты расплачиваешься из собственного кошелька. Ты не киномеханик. Ты художник!
Йоханесс прикусил нижнюю губу и отвернулся. Спорить совершенно не хотелось, потому что обычно такие небольшие ссоры заканчивались довольно-таки длительными обидами друг на друга.
– Это всё, что ты можешь? – прошептала Эльфрида. – Отвернуться? Уйти от темы? Почему, Йенс? Почему ты ведёшь себя так, словно тебе плевать? Ты ведь не такой, правильно? Ты пытаешься что-то сделать, что-то предпринять, ты заботишься о будущем своего сына, ты не хочешь, чтобы я волновалась о тебе. Йоханесс?
– Лучше считай меня ёбаным эгоистом, – резко ответил мужчина, больше не имея при себе никакого желания продолжать этот разговор. – Ты знаешь, что от твоих слов не будет ровным счетом нихуя, но всё равно раз за разом поднимаешь эту тему.
– Ну прости, что мне не всё равно. Я пойду, не буду заставлять тебя слушать мои неинтересные тебе речи, – обиженно фыркнула девушка, разворачиваясь на маленьких каблучках, желая поскорее уйти от друга и успокоиться. Ей действительно нужно научиться не волноваться о других людях.
Ольсен, нахмурив брови, сосредоточенно рассматривал удаляющуюся фигуру. На самом деле ему было известно, что Эльфрида – относительно спокойный человек, которого непросто вывести из себя, но разговоры с Йенсом подчас и в ней вскрывали злость. Иногда она напоминала жену, питающуюся мозгами своего мужа, но мужчина всё ещё помнил, что Фрида просто волнуется, просто переживает. Это совершенно нормально, но Йоханесс терпеть не мог контроль и, следовательно, всегда с корнем уничтожал попытку любого человека брать верх над собой.
Эльфрида подошла к пешеходному переходу, но резко остановилась, по инерции шагнув назад, когда увидела стремительно приближающуюся дорогую машину. В последнее время транспорт был крайне распространен среди богатых людей, которых в Детройте с каждым днём, казалось, становилось всё больше и больше. Некоторые марки становились доступными и для среднего класса, что также влияло на увеличение числа автомобилей на дорогах. Однако не бывает хорошего без плохого. Аварий также было немало, так как иногда за руль садились не совсем адекватные люди. Мимо как раз промчалась машина, петляя по дороге из стороны в сторону, откуда доносилось громкое пение нетрезвых людей. Автомобиль почти задел пешеходную дорожку, выпустив из выхлопной трубы чёрный неприятный дым прямо на находящихся там людей, и умчался куда-то вперёд, заставляя других водителей съезжать в сторону, чтобы не нажить проблем на свою голову.
Йенс отшатнулся назад и несколько раз чихнул, в это же время пытаясь отмахнуться от выхлопных газов автомобиля. В горле предательски запершило, словно по небу и гортани водили мягким пёрышком, а в глаза будто бы влили целое ведро воды, потому что слёзы беспричинно продолжали течь по щекам. Мужчина разразился громким кашлем, периодически отвлекаясь на чиханье. Хотелось расцарапать кожу шеи и достать пальцами до зудящих участков тела, не дававших покоя. Когда воздуха стало катастрофически не хватать, чьи-то тонкие пальцы расстегнули верхние пуговицы рубашки, ослабили галстук и вырвали из рук сумку. У Йоханесса уже давно не случалось настоящих приступов, поэтому он уже и забыл ощущения полной беспомощности, потерянности, словно ожидания смерти перед казней на виселице. Как бы ты не готовил себя к этим мучительным минутам, приступ всё равно начнётся неожиданно, а костлявая лапа резко схватит за горло, не давая возможности освободиться от тягостных оков и принять лекарство.
Легче стало только тогда, когда в рот попала целебная жидкость. Ольсен сидел на земле с сильно дрожащими руками и вырывающимся из груди сердцем, пытаясь сквозь слёзы в глазах увидеть хоть что-нибудь. Наконец, мужчина разглядел силуэт Эльфриды, машущей руками и что-то отчаянно вопящей.
– Йоханесс! Господи, Йоханесс! – надрывалась девушка, что почему-то очень сильно развеселило Ольсена, который начал тихонько посмеиваться. – Я так тебя ненавижу, Ольсен, ты и представить себе не можешь! – отмахнулась Фрида, поворачиваясь лицом к прохожим, столпившимся возле астматика и его спасительницы. – Всё в порядке, правда. Можете идти дальше, – робко произнесла девушка, после чего толпа действительно начала расходиться.
Asking Alexandria – Gone
Йоханесс поднялся на ноги, не без помощи подруги, конечно, улыбаясь во весь рот, как полный дурак.
– Я очень испугалась и впрыснула в тебя всё лекарство, – промямлила Эльфрида, пихая в руки мужчине пустую баночку. – Я надеюсь, у тебя ещё есть?
– Конечно, не волнуйся, – соврал Йоханесс, засунув лекарство обратно в сумку. – Спасибо.
Пауэлл лишь кивнула головой, не сводя взгляда с мужчины.
– Как ты себя чувствуешь?
– Нормально, просто в горле немножко першит и голова болит. Это пройдёт. Всё будет заебись, – ухмыльнулся Йенс, на что девушка тоже расцвела.
Вряд ли Фрида знала хотя бы немногое из того, что было известно самому Ольсену про свой порок, это существенно упрощало дело.
– Я думаю, мне нужно домой, – больше вопросительно, чем утвердительно произнёс мужчина.
– Да-да, конечно. Мне проводить тебя? Вдруг там что… – неуверенно прошептала подруга.
– Всё нормально, я дойду. Приступ не может случиться два раза подряд
– Ладно. Я зайду завтра, ты не против? Ну, чтобы убедиться, что с тобой всё хорошо, – прикусила губу девушка.
– Конечно, Фрида, – кивнул головой Йенс. – Пока.
– До завтра, – тихо ответила Пауэлл, которая ещё долго наблюдала за уходящим другом, словно пытаясь убедить себя саму в том, что с ним больше не случится подобных приступов, пока он идёт домой.
•••
К большому несчастью, дискомфорт в горле не проходил, что, безусловно, не могло не предвещать ничего хорошего. К огромному сожалению, зайти по дороге домой в аптеку Йоханесс также не мог, потому что до зарплаты, с которой можно купить лекарство, нужно было ещё дожить. Существовали в жизни куда более важные вещи, на которые можно было бы потратить оставшиеся деньги.
Весь вечер Ольсен пытался бороться с разрывающим лёгкие кашлем, но тот почему-то не собирался сдаваться, нацелился на победу. Мужчина набрал побольше воздуха в лёгкие и направился в магазин, где купил продукты, а так же несколько тетрадей для сына, которые у него стремительно заканчивались в связи с огромным числом письменных заданий. Но это всё по мелочам, это всё на главные нужды. «Medihaler» стоит дороже.
– Пап, телефон не работает, – проскулил Оливер, как только отец вошёл в дом.
– Да, я уже знаю, – фыркнул мужчина, тем самым заставив Расмуссена очень удивиться. – Фрида пыталась дозвониться до нас с тобой. Иди делай уроки, я со всем разберусь.
Парень кивнул головой и тут же убежал в свою комнату, оставив Йоханесса в полном одиночестве, чего, в принципе, второй и добивался. Он не хотел, чтобы сын заподозрил что-то неладное, потому что Йенс не нуждался в жалости и поддержке, он вполне мог справиться со всем сам.
Итак, телефон. Разбираться с тем, отчего устройство не работает в этот раз, пришлось весьма долго. За это время мужчина успел оббегать весь дом, прослеживая провода и их целостность, в то же время пытаясь справиться и с жутким кашлем, который только усилился (возможно, по той причине, что кое-кто надышался пылью). Наконец, когда причина была найдена, Йенсу пришлось приступить к починке, что оказалось чуточку (ну вот совсем чуть-чуть) труднее, чем первое его занятие. Оливер несколько раз предлагал свою помощь, но, кажется, Ольсен уже не раз заявлял, что не нуждается ни в чём от других.