Кае де Клиари
Колдовской замок. Часть VI. Ключ
День третий тоже был днём выбора. Ясно какого – мужчины выбирали женщин, что символизировало значимость мужской силы, твёрдой руки, защиты, надёжности, отцовства и всего такого.
Тогда случилось небольшое представление – мужчины бросились к женщинам наперегонки. Сразу человек пять устремились к Золотой Кунице, но дон Мигель оказался проворней – первым схватил её за руку и загородил собой, выпятив грудь. Охотники отступили, недовольно ворча, но открытых возражений не последовало – на празднике любви и дружбы поединки и даже споры были запрещены.
Куница тоже не выразила никакого протеста. Отказывать кандидату в партнёры здесь конечно не запрещалось, но считалось неэтичным. Но дело было не в этом – девушка действительно была рада ему, своему первому мужчине!
Я не очень удивился, когда увидел, что Ночная Выдра ведёт за руку ту самую индианочку, которая вчера была с доном Мигелем. Да, сестрёнки сговорились. Умницы, что тут скажешь!
Четвёртый день был днём жребия, что означало неотвратимость судьбы и покорность Высшим силам.
Я немного волновался за нашу троицу, вернее теперь уже четвёрку, так-как не представлял себе, как они поступят в такой ситуации. Но тут оказалось, что у Чига Шанки не только мозги на месте, но и руки растут оттуда, откуда надо.
Да, жребий бросал сам Великий вождь! Затянутая вышла процедура, но зато каким-то чудом, (не иначе, как Высшие духи позаботились), Золотой Кунице выпал Ночная Выдра, а дону Мигелю всё та же её сестрёнка! Что тут скажешь? Как говорил один мудрец – «С богами не поспоришь!»
День последний праздника символизировал неизбежный возврат в хаос всего сущего, а потому он почти ничем не отличался от первого. Разве что теперь никто ни от кого не скрывался и не прятался. Трое друзей-любовников уже никого не стеснялись, а просто ушли в своё гнёздышко, прихватив с собой сестрёнку Золотой Куницы. Я не стал за ними подсматривать. Что тут было ещё выяснять?
Глава 16. Интермеццо семнадцатое – Прощай, мой друг, прощай!
И вот праздник кончился, а последовавший за ним день был прощальным. Мы покидали племя Чига Шанки. Правильно, пора было и честь знать! Засиживаться в гостях, отягощать уставших хозяев – дело скверное, даже если речь идёт о «Царице амазонок» и её свите.
Магдалена, (она одна не меняла партнёра на празднике любви; я так и не выяснил почему), скомандовала сбор, и привыкшие к дисциплине пираньи, были готовы к походу в считанные минуты!
Но, конечно же, напоследок был короткий пир, какие-то слова, которые без запинки переводил Ночная Выдра, потом прощальное представление, вобщем в тот день мы не ушли. Отправились утром, в сопровождении едва ли не всего племени, тащившего подарки, состоявшие в основном из съестных припасов.
Магдалена с одобрения дона Мигеля, отдарилась десятком мушкетов и порохом. Сам Мигель, уже с моего одобрения, преподнёс Ночной Выдре фамильный вагрский акинак, с которым не расставался с детства.
Когда добрались до «Анхелики», нашли корабль не только в целости и сохранности, но и свободным от цепких лиан. Это сократило нам пребывание на территории ставшего родным племени на несколько дней, а потому мы отплыли практически сразу, отталкиваясь от берега шестами.
Стоило отчалить, как от воды вдруг поднялся густой туман, который моментально скрыл стоявших на берегу Чига Шанки, Ночную Выдру, Золотую Куницу, её, так и оставшуюся безымянной сестру, охотников и воинов, а также тех женщин и девушек племени, что пришли нас проводить.
Это было грустно даже для меня, словно мы оставили на берегу семью, с которой не чаяли больше свидеться. Я слышал, как некоторые пираньи хлюпали носами, а Ганс, так и вовсе сбежал под предлогом плохого самочувствия, в трюм, где откровенно разрыдался в подушку.
– И всё-таки я не поняла, – вдруг заговорила Магдалена, когда мы выбрались из протоки и закачались на волнах притока Амазонки, – кто же на самом деле загрыз тех двух индейцев, которые были женихами Золотой Куницы?
– Это сделала она сама, – ответил дон Мигель. – Их загрызла Золотая Куница.
– Что?! – вскричали мы с Магдаленой, так что занятые матросской работой пираньи, вздрогнули и оглянулись на нас все разом.
– Но ведь выяснилось, что она не аламоа! – проговорила Магдалена, сильно побледнев.
– Она не аламоа, – спокойно сказал дон Мигель. – Она оборотень. Её мать – зверочеловек из северных лесов, что за большой водой, откуда родом сам Чига Шанки и многие его воины. Те два дурака скверно с ней обошлись, вот и получили своё. Куница не терпит грубости, принуждения, бестактности и хамства. Для таких ухажёров у неё имеются острые зубы и сила зверочеловека! Она признаёт лишь ласку, деликатное обращение, порядочность и честность. Тогда она становится нежной и ласковой, как котёнок!
Что было на всё это сказать? Чудесная девушка, сделавшая из моего мальчика мужчину, не стала мне менее симпатичной, от того, что я о ней узнал. Но сейчас я радовался речным волнам и попутному ветру, уносившему, нас прочь от земель племени Чига Шанки.
Глава 16. Интермеццо восемнадцатое – туман на большой воде
Больше всего я боялся снова угодить в поророку. А ведь нам ещё требовался ремонт, который затруднительно было сделать, как в тесной протоке, так и во время плавания. Путь до Амазонки по её притоку был совсем недалёк. Всё это время мы находились в шаге от дороги к дому, но, как известно даже один шаг прошагать бывает непросто.
Скверно не иметь лоцмана. Случилось именно то, чего я боялся – едва мы приблизились к месту, где воды притока смешивались с Великой рекой, как поняли, что снова попадаем в бор, нагнанный океаном!
Нас спасло лишь то, что поророка здесь была уже на исходе, и не имела той силы, которая подняла нас тогда на гребне волны к небесам! И всё равно «Анхелика» вновь была отброшена вверх по течению, вместо того, чтобы идти на восток, к устью реки, где был выход в Атлантику.
Беда, как говорится, не приходит одна. Амазонка река жаркого климата, но это не значит, что здесь не бывает холодно. Туман, недавно отрезавший нас от берега незабываемой протоки и скрывший, провожавших наш корабль друзей, снова вернулся, чтобы позабавиться и посмеяться над нами.
Теперь мы оказались посреди Великой реки при нулевой видимости, без малейшего понятия о направлении движения, так-как неизвестно, что именно несло нас по речным волнам – естественное течение или это всё ещё продолжался океанский прилив. Скверно было то, что ни один навигационный прибор в тумане не работал, а компас по непонятной причине сошёл с ума.
Последнее обстоятельство беспокоило меня больше всего. Такое поведение этого прибора, (мы брали его с собой и не расставались с этой важной штукой всё это время), в последний раз наблюдалось вблизи озера мокеле-мбембе!
Кстати, совсем забыл сказать, что я нашёл-таки там действующий портал пространственно-временного характера. Точнее, не нашёл воочию, а почувствовал и даже ухитрился сделать некоторые измерения. Этот портал, судя по всему, имел стихийный характер и открывался-закрывался в силу каких-то специфических свойств.
Так и попадали в то озеро мокеле-мбембе и прочие твари, вроде мега-крокодилоида, едва не сожравшего нашу команду. Наверное, тот зубастый аллигатор-переросток был либо молодой и неопытный, либо особо неудачливый, раз напал на матёрого мокеле-мбембе. Так случается, гибнет лев под копытами буйвола. Так молодой орёл становится жертвой бойцового петуха.
Но суть не в этом. Даже если бы мне удалось обнаружить точное местоположение того портала и рассчитать амплитуду его открытия-закрытия, то это совершенно не помогло бы основной нашей цели – привести домой «Анхелику» со всем экипажем. Так что, сделанное открытие оказалось бесполезным.
Но теперь поведение компаса указывало, что возможно мы находимся рядом с ещё одним порталом. И меня это совсем не радовало.
Это не просто объяснить. Дело в том, что порталы порталам рознь. И беда даже не в том, что они могут вести вовсе не туда, куда хотелось бы. Скажем, если бы мы тогда нырнули в тот портал, что был на озере, то попали бы в мир, где мокеле-мбембе, как у нас диких уток!
Ну, и прочих тварей, весьма опасных, при этом не меньше. Надо нам туда? Нет. Но если бы угораздило попасть, то не пропали бы. Даже если б не получилось выбраться, всё равно как-то удалось бы выжить. Глядишь, какую-нибудь особую цивилизацию основали.
Иное дело другие порталы… В общем, они бывают крайне опасны. Иные ведут, не пойми куда, другие пропускают только живые организмы, а случается наоборот! Это значит, что в первом случае мы могли бы оказаться среди звёзд или, например, в жерле вулкана, когда он кипит, во втором – где угодно без единой тряпки, деревяшки и железки, то-есть голыми и безоружными, а в третьем – остались бы барахтаться в амазонских водах, в то время как все наши пожитки, вместе с «Анхеликой», унесло бы, рыцари знают куда!
И это ещё не самое страшное! Бывают порталы, которые при пересечении их границы оставляют на месте ваши кости, а всё остальное отправляют вперёд. При этом самое страшное то, что тот, кто пересекает портал таким способом, остаётся жив. Ненадолго, конечно.
Случается и попроще – сунется такой исследователь в портал, тут-то он и закроется. Вот и получается – половина здесь, половина там. Причём поделить может в равной степени, как поперёк, так и вдоль, что впрочем, неважно. А важно то, что из-за всех этих сложностей, драконьей молодёжи запрещается шастать, где попало, и вам с Драськой ещё предстоит ответить перед родителями за все ваши художества!
Короче говоря, соваться в незнакомый, неизведанный портал, всегда крайне опасно. То, что выделывали здесь вы с перепрыгиванием из мира в мир через разрезы, сделанные каким-то рогом… Нда-а, ну и везучие же у вас хвосты! А Драську я самолично прибью, когда это всё закончится. Ладо, шучу, шучу!
Итак, мы дрейфовали, спустив паруса, неведомо в какую сторону. Поделать было ничего нельзя, ведь подлинное направление нашего движения было от нас скрыто. Девчонки только посменно следили с шестами наготове, чтобы не налететь на берег, корягу или остров, невидимые в тумане. В результате чуть не налетели на корабль, идущий навстречу.
Он возник прямо перед носом, как и следовало ожидать, внезапно, и если бы не бдительность наших вахтенных, столкновение вышло бы фатальным, прежде всего для нас. А всё потому, что встречное судно имело на носу боевой таран!
Когда-то нос «Анхелики» тоже был окован медью, что позволяло ей разрубать пополам небольшие суда и наносить значительные повреждения равным себе по массе и габаритам. Но со временем надобность в этом отпала – «Анхелика» больше не считалась большим кораблём, к тому же с изобретением пушек суда таранили друг друга всё реже.
Лет сто назад медную обшивку сняли, что позволило уменьшить осадку, к тому же судно не так сильно зарывалось носом в волну. Однако ещё через пятьдесят лет «Анхелику» совсем отправили в запас – семейство Самбульо к тому времени располагало кораблями побольше и посовременнее.
От разбора на дрова старенькое судно спасла её легендарная боевая слава. И стоять бы ей в малой бухте близ замка Самбульо до полного разрушения, если бы не дон Мигель. Но это ясно, а говорю я все эти подробности к тому, что противопоставить тарану, появившегося из тумана судна, нам было совсем нечем!
Встречный корабль был длиннее нашего и осадистее, хоть палуба устроенная ступенями располагалась выше. Он шёл на вёслах, длинных и узких, расположенных в три ряда друг над другом. Мачта с парусом у него тоже имелась, но была едва ли не короче нашей.
Удивителен был его нос – сложной формы, выгнутый в обратную сторону, словно резак для вспарывания ткани, а посредине этого носа торчало вперёд подобие металлической трубы с зубчатым жерлом. Это и был таран, способный без труда проломить наш борт.
Но нападение видимо не входило в намерения встречных чужаков. Едва нас заметили, на их корабле поднялась тревога, люди забегали, вёсла с левого борта втянулись внутрь, будто это было сделано одной рукой, а четыре из них, видимо повинуясь команде, изменили угол наклона и упёрлись нам в борт.
Пираньи уже вовсю отталкивались от встречного судна шестами, на каждый из которых налегло по пять девушек. Оба корабля обладали изрядной тяжестью, поэтому напряжение обеих сторон вполне можно было понять. Если бы встречные незнакомцы не убрали вёсла вовремя, мы бы просто срезали их, как косой. Лобового столкновения удалось избежать, но врезаться друг в друга бортами тоже было не желательно. Поэтому обе команды не бросали шесты и прилагали максимум усилий, чтобы избежать катастрофы!
Но вот мы смогли разглядеть тех, с кем нас в тумане столкнула судьба. Они же увидели нас, после чего с обеих сторон раздались возгласы удивления. Наши случайные встречные оказались мужественными людьми со смуглой кожей и благородными лицами. Все они были одеты в лёгкие доспехи, какого-то старого типа, низкие, круглые шлемы с короткими султанами похожими на одёжные щётки, и плащи из пышных мехов, что придавало им несколько фантастический вид.
Удивление с их стороны было не меньшим, что вполне можно было понять – не каждый день можно встретить корабль с командой из девушек! Пираньи сейчас щеголяли в костюмах подаренных им добрыми индианками, а потому представляли собой весьма колоритное зрелище. Некоторые даже заплели косы на индейский манер, но светлая, в сравнении с местными, кожа и зелёные глаза выделяли их нездешнюю природу.
Корабли, наконец, разошлись и разминулись в тумане. Не знаю, о чём тогда думали пираньи, но я едва не трясся в перьях от нахлынувших сомнений и опасений. Ведь это же была античная триера с римскими воинами на борту! Откуда? Из Рима, конечно. Но как? Скорее всего, через портал на который отреагировал компас. Значит это временной портал, как на озере мокеле-мбембе. Но нам совершенно нечего делать в античном Риме!
Однако мои опасения оказались напрасны. Сразу после того, как триера растворилась в тумане, компас успокоился, словно по волшебству. Мы продолжили свой путь в одиночестве, по-прежнему не имея ясного представления, насколько мы далеки от Атлантического океана и ближайших испанских портов в Новом Свете.
Это нередко бывает – когда ничего вокруг себя не видишь и охота хоть одним глазком взглянуть сквозь то, что мешает нормально ориентироваться. Но когда это, наконец, удаётся, то жалеешь об утраченном неведении!
Туман кончился, словно мы вынырнули из пены, пузырящейся в крынке с парным молоком. Как будто кто-то раздвинул занавес, и мы оказались в другом мире. Свинцовые воды реки, угрюмо нёсшие нас неведомо куда, вдруг весело зажурчали, засеребрились и засверкали так, что стало больно на них смотреть!
Небо взметнулось над нами лазоревым куполом, в который было вплавлено нереально огромное и невозможно золотое солнце. Его лучи, словно стали осязаемыми, бесцеремонно проникающими под одежду пальцами.
Мы увидели берег, вдоль которого шли совсем близко. Джунгли, которыми он пенился, казались изумрудными. Они опрокидывались в воду, полностью скрывая сушу, словно её здесь и не было. И из этих джунглей поднимались к небу города… сверкающие чистым золотом!
Не буду что-либо утверждать, может быть это была просто позолота, а может эти постройки сияли солнечным светом благодаря какому-то фокусу. Но что я видел, то видел. А видел я, и не только я один, строения, словно сложенные из золотых блоков и кирпичей!
Некоторые сооружения подходили почти к самому берегу, как например величественный зиккурат, намного превосходивший размером те, что нам приходилось видеть во время пребывания в гостях у племени Чига Шанки.
Казалось, что до этой пирамиды подать рукой, хоть на самом деле мы были от неё на расстоянии десятков метров. Но, несмотря на эту удалённость, нам хорошо было видно, что происходило на её ступенчатых гранях.
А происходило там вот что – выкрашенные золотой краской, одетые в уборы из разноцветных перьев, люди, видимо жрецы, подводили пленников со связанными руками к самому пернатому и самому высокому, похоже, главному жрецу, ставили их одного за другим на колени, заставив положить голову на невысокую колоду, после чего главный жрец разбивал ему череп золотой кувалдой…
Делал он это чрезвычайно ловко – вот что значит набитая рука! Мозги несчастной жертвы вылетали красно-серым фонтаном и добавлялись к общей массе, которая покрывала уже треть ступеней зиккурата, если считать сверху. Ненужный больше труп, грубо сбрасывали вниз, как ботву, из которой извлекли початок, и он падал, кувыркаясь безвольной куклой, пока не исчезал из виду – подножье зиккурата было скрыто от нас зеленью.
Мы смотрели на чудовищное в своей бессмысленности, кровавое зрелище, словно загипнотизированные, как вдруг раздался крик, от которого все подпрыгнули! Оказалось, что это Ганс, видимо почувствовавший, что качка уменьшилась, решил подняться на палубу.
Зрелище настолько потрясло нашего здоровяка, что он, забыв обо всём, бросился к пушкам и принялся готовить их к бою, не слыша предостерегающего крика Магдалены. Ганс всегда превосходно обращался с пушками, и буквально через несколько секунд навёл первую из них на цель.
Конечно, из наших кулеврин едва можно было достать до берега, и уж точно невозможно поразить цель на ступенях зиккурата. Привлекать к себе лишнее внимание тем более не стоило. Поэтому все бросились к Гансу, чтобы отобрать у него запал, но проворнее всех оказался дон Мигель, успевший выхватить фитиль из рук обезумевшего канонира.
И тут едва не случилась беда – ослеплённый Ганс вдруг яростно хватил кулаком того кто помешал ему выстрелить! Несчастья не случилось лишь потому, что на нём в это время уже висело с десяток пираний, при этом три из них повисли на той руке, которой он ударил своего сюзерена.
Удар пришёлся вскользь, но дон Мигель покатился по палубе, как сшибленная кегля! Все замерли от ужаса – ведь Ганс славился тем, что ударом кулака мог свалить буйвола!
Магдалена бросилась к своему воспитаннику, я к Гансу, с твёрдым намерением вцепится ему в рожу когтями, но тут дон Мигель вдруг поднялся, тряхнул головой, будто ему в уши попала вода, и снова подошёл к Гансу.
Я видел, как руки пираний потянулись к ножам. Ганса все любили, он был одним из нас, но жизнь сеньора ценилась у свирров дороже, чем жизнь всей команды, хоть сам Мигель никогда не согласился бы с этим. И если Ганс сошёл с ума…
Дон Мигель мотнул головой, словно отгоняя муху, (на его скуле расплывалось лиловое пятно, грозившее залить глаз), сделал пираньям успокаивающий жест и заглянул Гансу в лицо. Здоровяк хлопал глазами, плохо соображая, что происходит с ним и вокруг него.
– Они их… – пробормотал он, находясь в шоковой прострации. Но договорить он не успел, потому что дон Мигель залепил ему пощёчину.
Строго говоря, это могло называться пощёчиной лишь условно – таким ударом убивают комара. Но после этого в глазах Ганса начала проявляться осмысленность и… ужас.
– Они же их!.. – снова начал он таким голосом, каким люди пытаются оправдать поступки, которым нет оправдания.
– В расчёте! – перебил его дон Мигель, почти весело, но поморщился, потрогав скулу. – Отведите его в трюм – у него новый приступ морской болезни!
На морскую болезнь состояние Ганса было совершенно не похоже, но приказ дона Мигеля был немедленно выполнен. Когда беспомощно оглядывающийся здоровяк скрылся из глаз, снизу раздался его тоскливый, полный печали и раскаяния вой!
До бедняги, наконец, дошло, что он натворил – поднять руку на своего сеньора, где-то кроме тренировочного зала, проступок каравшийся смертью. Конечно, дон Мигель своей властью мог помиловать кого угодно, но это роняло его достоинство в глазах команды. Поэтому-то он и придумал объяснить проступок Ганса очередным приступом морской болезни, а заодно защитил свою честь, символически ударив его в ответ.
Теперь пираньи наверняка кормили Ганса усиленной порцией местных незрелых цитрусовых, перед которыми самый кислый лимон – просто райский плод. А ещё, я был уверен, что Гансу не миновать жёстких девичьих кулачков, но ему это было, что буйволу горохом по рогам!
Дон Мигель и Магдалена посмотрели друг на друга и рассмеялись, после чего старшая пиранья захлопотала над фингалом, изуродовавшим благородный лик её любимца.
И тут я обратил внимание, что мы снова идём среди тумана. Когда мы успели войти в него снова? А может быть, вообще не выходили? Тогда все эти золотые города и окровавленные зиккураты, торчащие из зелени, все эти пернатые жрецы и их безвольные жертвы… Это всё, что же, нам привиделось? Неужели это был мираж? Как знать…
Если рассуждать здраво, то, скорее всего, мы стали жертвой галлюцинации, потому что больно уж всё там было ярким, вычурным, словно не настоящим, а каким-то художественно-декоративным. Но в таком случае эта галлюцинация была массовой и очень уж реалистичной – я своими ушами слышал, как лопались человеческие черепа под ударами кувалды, как завывал после этого жрец, как с глухим ватным стуком катились по ступеням тела несчастных жертв…
Да нет же! Не могло у меня с людьми быть одной и той же галлюцинации – слишком разная у нас природа. Я попугай с драконьей начинкой или дракон в попугайских перьях. Вот если бы я трансформировался в человека… Нет, я не знаю, что тогда было бы, а гадать – только время терять.
Что-то здесь было не так. А триера с римскими воинами? В её реальности сомневаться не приходилось – столкновения удалось избежать лишь отчаянными усилиями. А ведь её появление здесь на самом деле куда как менее вероятное явление, чем зиккураты и дворцы на берегах Великой реки. Признаюсь честно – эти загадки я не смог решить тогда, не могу и сейчас. Но в то время у меня к тому же очень скоро появились другие заботы.
