Булка Сахарная
Вином или кровью?
Я всегда твердил тебе, что жизнь – как игральные кости. Бросая их, никогда не знаешь какое число тебе выпадет.
Вот и я сделал свой ход. Число мне выпало не совсем хорошее, но и не совсем плохое. Я угодил в жестокую ловушку, выход из которой только один – моя смерть. Ох, извини за то что пишу такие ужасные слова. Но ты у меня уже взрослая, должна все прекрасно понимать. Эти ужасные слова – неотъемлемая часть нашего Мира. И все же надеюсь, тебе не придется сталкиваться с ними слишком часто.
Другого выхода у меня правда нет. Не хочу докучать тебя подробностями. Почему?.. Что произошло?.. Как так вышло?.. Ответы на эти вопросы не сделают тебя счастливей.
И я сам отныне не смогу сделать тебя счастливой.
Хочу попросить у тебя лишь одного – прощения. За все, что посчитаешь нужным.
А если я его не заслуживаю… Пожалуйста, не забывай о том, что самая яркая звезда на небе принадлежит тебе.
Ты не одна. Твоя тетя и мама не оставят тебя, как я.
Твой не преуспевший в этой жизни папа.»
Читала она медленно, и по несколько раз возвращалась к каждой строчке. Слова жалили, крали кислород из легких, и отзывались в голове печальным тенором отца.
Год назад. Она должна была прочитать эти слова еще год назад. Взгляни она в это письмо тогда… Хотя бы зная о его существовании… Все было бы иначе. «Куда ж ты его так запрятал?» – мысленно обратилась она к мертвым чернильным строкам.
Ей уже не хотелось знать причину отцовской выходки. Не хотелось вникать в жуткую путаницу с «Логосом» и ее родственниками. Больше не нужен даже ответ на вопрос «И где она – моя мама?». Главное – его смерть не была эгоистичным побегом. Знать остальное совсем необязательно.
Элла отвернулась, а Вальтер, Лера, Леон и Артем не понимали, почему ее глаза стали походить на стекло.
– Хах… Папа как всегда. Ему бы вести паблик в вк с идеями для статусов.
Пошатнувшись, Линка прислонилась к роялю, с которого тотчас слетело покрывало, вздымая огромные клубы пыли. Она закашляла и выронила письмо.
Черно-белые клавиши рояля будто не принадлежали этому кафе. Сверкающие от чистоты, без единой пылинки, они точно застыли в том времени, когда «День и Ночь» именовался одним из самых престижных ресторанов города.
Этот рояль точно знал, что такое забота.
– О… Тысячу лет здесь стоит. Папа всегда хотел, чтобы я научилась играть на нем. Говорил, что фортепианные звуки напоминают ему о маме. А я из принципа отказывалась за него даже садится. «Пусть мама сама приходит и играет!» – говорила я.
Она прохаживалась вокруг рояля, ни на секунду не поднимая глаз. Хриплые слова были сказаны скорее себе, чем ее молча стоявшим слушателям. И все это понимали. Даж Артем с Вальтером не произнесли ни звука.
За стул перед роялем села Элла. Все удивились вновь, только на этот раз в сто крат сильнее.
В следующее мгновенье по всему кафе разлетелось звучание рояля. Музыка наполнила все пыльные углы, всколыхнула каждую паутину и рассыпала мурашки по плечам. Длинные ноты обволакивали, а от нежности песни казалось, что плиточный пол превратится в цветочную поляну. Линка сразу узнала любимую отцовскую песню «Moon River». Выжженный в памяти текст отозвался болью в голове. Неважно, будет сыграна эта песня на рояле, скрипке или на гитаре… Тихо или громко, на октаву выше или ниже… Слушать ее невыносимо в любом виде. Девочка едва не крикнула «Хватит!», но давящий ком в горле не дал этого сделать.
То ли сбившись, то ли все поняв, но внезапно Элла оборвала игру. Зал застыл в звонком молчании, еще полминуты слыша минорные ноты.
– Воу… Эля, ты умеешь играть на пианино?.. – первым тишину нарушил Артем, восхищенно хлопая глазами.
– Занималась немного в детстве. Вспомнила что-то, вот и… захотела сыграть.
– Неожиданно, Ульянова, – дрожащим голосом выдала Линка, разворачиваясь к выходу. – Так, все. Что-то мы засиделись! А ну-ка живо все за работу! Вы должны наверстать упущенные три дня!!! – затем резко выпалила, одним лишь грозным жестом требуя всем немедленно идти за ней.
Артему, Лере и Леону не оставалось ничего, кроме как спуститься обратно вниз и приняться за работу.
– Ах, извините, можно я еще недолго посижу здесь? Голова что-то закружилась, – спросила Элла, не вставая со стула.
– Тебе можно. Если что бери аптечку с кабинета. А ты чего стоишь, Гораций?!
– Сейчас-сейчас. Повязку только поправлю.
Линка кинула последний угрожающий взгляд и спустилась вниз по лестнице. Вальтер дождался, пока она скроется из виду.
– Я задам тебе вопрос, и ты ответишь на него честно. Договорились?
Элла впала в ступор. Похоже, он остался совсем не для того чтобы поправить свою повязку.
– Хорошо.
– Алефтерия ван Брие – это ведь ты?
В одну секунду ее лицо стало бледнее вампирского. Зрачки зеленых глаз сузились до точек. Не нужно было обладать чутким слухом, чтобы услышать, как ее сердце готовилось проломить грудную клетку. Вальтер самодовольно хмыкнул.
– Так и знал.
– Н-но как?
– Чутье. Тебя выдала твоя напряженность в некоторых разговорах. – пожал плечами вампир. – Дай угадаю: это ты рассказала Вивиану о заговоре?
Она медленно кивнула.
– Тогда все сходится. Хотя нет… Ответь на еще один вопрос, ладно?
Теперь уже ей было некуда деться.
– Почему Вивиан наложил на себя руки, если мог подать на Логос в суд, сбежать или написать преждевременное завещание?
Алефтерия глубоко вздохнула.
– Сейчас расскажу.
ЧАСТЬ 2.Глава 6
Этого дня она опасалась как своей гибели.
Тяжелые каблуки грозились проломить дорогой паркет. Тугой корсет под платьем препятствовал дыханию. От сложно завитой прически болела голова; ее мать желала, чтобы рыжий цвет волос дочери не так сильно хлестал по глазам. Ровную осанку держала не она – к спине будто привязали валун, а подбородок подвесили за ниточки.
Хрусталь на люстрах, позолота на вазах, укрытые шелком столы… все здесь насмехалось над ней. Наполнявший зал веселый джаз не успокаивал, однако в тишине ее бы задушили собственные мысли. Шедшие впереди родители не служили защитой. Это они вели ее к смертному одру.
– Добрый день! Неизмеримо рад нашей встрече!
Со ступеней спустился он. При его виде захотелось развернуться и бежать прочь.
Кто-то мог подумать, что перед ней предстало чудовище. Но лучше бы она встретилась с чудовищем, чем с этим юношей.
Красотой он был принцем, улыбкой – голливудским актером, а собою – не чем иным, как солнцем. Медь в его глазах сверкала и искрилась, а золотистые, немного небрежные локоны выглядели дороже, чем весь ресторанный зал.
– Приветствую сэр Николай, госпожа Мария. О, юная леди… Вы Алефтерия, верно? – шагнув ближе, спросил он.
Алефтерия не смогла вынести его лучистого взгляда – даже лакированные туфли отца слепили не так ярко.
Мария ткнула дочь в бок, безмолвно приказывая поднять глаза и поздороваться. Что ж, пока родители окружают ее с двух сторон, она не сможет сделать ни одного вдоха по собственной воле.
– Добрый день. Вы правы, – поклонившись ответила она.
– Какое необычное имя! Еще ни разу его не слышал! До нашего знакомства, конечно. Кхм, а я Вивиан. Меня назвали в честь Вивиана Холланда – первенца Оскара Уайльда. Родители прямо-таки поклонялись его творчеству, – горько усмехнувшись, сказал он. – Ожидая второго ребенка, они грезили об еще одном мальчике, чтобы назвать его Сирилом. Как второго сына Уайльда. Но увы и ах, у них родилась девочка. Моя сестренка. А Вы как относитесь к творчеству принца эстетов? Лично я не разделял родительского фанатизма, но меня впечатлила его трагичная и абсолютно несправедливая судьба. Ох, что-то я… разговорился.
Похоже, он заметил испытывающие взгляды Николая и Марии.
– Давайте пройдем наверх!
Миновать пришлось целых три лестничных марша. Пока они шли, веселое «Hit the Road Jack» сменилось мягким «Sway». Вивиан подпевал так, как Алефтерия не решилась бы даже в одиночку. Высокий голос звучал громче самой песни, но заглушать его девушка не хотела. Приятный тенор отвлекал от гнета мыслей.
– У вас тут… везде музыка играет? – спросил Николай, силясь не окрашивать свое раздражение.
– Ох, Вам не нравится эта песня? Могу поставить что-нибудь другое. Как насчет…
– В тишине думать легче, не так ли? – тон Марии был более доброжелательным.
Вивиан взглянул на нее расстроенно и удивленно.
– Правда? Ни секунды без музыки не могу. Все в моем ресторане уже давно отвыкли от тишины. Даже в отсутствие посетителей. Но так уж и быть. Костя, выключи музыку пожалуйста! – окликнул он проходящего мимо парня в рабочей форме. Тот глубоко удивился, но кивнул и ушел исполнять поручение.
Тяжесть тишины оказалась огромной. Теперь она не могла отделаться от мысли, что лихорадочные удары ее сердца отчетливо слышны на весь ресторан. Вцепившиеся в платье пальцы грозились его разорвать. Но порви она хоть ниточку – тут же почувствует тяжесть не только тишины.
Коридор тянулся как бесконечный. Но к счастью, Вивиан шел бодро, а потому, все старались за ним поспевать.
– Располагайтесь! Чувствуйте себя как дома!
Вскоре они расселись вокруг небольшого стола в личном кабинете Вивиана. Дворецкий принес поднос с чайным сервизом на четыре человека. Вместе с клубами пара вверх взвился тонкий аромат.
– Спасибо, Марат. Ох, надеюсь, вы любите цейлонский чай. А то попросил заварить будто себе одному. Тут тростниковый сахар, а тут рафинированный, – Вивиан указал сначала на одну, затем на другую сахарницу. – К слову, вы пьете чай сладким или нет? Я неизменно пью его с тремя ложками сахара. С тремя «Эверестами» – как говорит моя сестра. Хах, я вообще не представляю свою жизнь без сладости…
– Давайте приступим к делу. – резко оборвал его Николай, сложив руки перед собой. Алефтерия напряглась – отец всегда недолюбливал болтливых и чересчур улыбчивых людей. «Действуют мне на нервы» – объяснял он. Вивиан уж точно подходил под эту категорию.
– Да, точно, – но похоже, что самого Вивиана это нисколько не задевало. – Я уже подписал все необходимое. И согласие на партнерство, и заключение о браке. Алефтерия, вот Вам ручка и документ. Если Вы желаете стать моей невестой, разумеется.
– Мы сами за нее распишемся, – вместо нее ручку и лист забрала Мария.
Вивиан не скрыл своего протеста.
– Даже если это дипломатический брак, он должен быть обоюдным!
Он обращался к своим бизнес-партнерам, но ясно смотрел в ее глаза. Она не выносила прямых взглядов, но почему-то от этого сбежать не удалось. Словно он запер все выходы, кроме одного – громко заявить о своем нежелании вступать в брак.
До сего момента никто не заботился о ее желаниях и чувствах. Никто не задумывался, чего хочет она, а не ее родители.
– Все в порядке. Я согласна.
Мария одобрительно улыбнулась и передала Вивиану подписанную бумагу.
Теперь, опасаясь его презрения, Алефтерия вбила свой взгляд в так и нетронутую серебряную чашку.
– Хорошо! – он встал и снова улыбнулся. – Алефтерия, Ваши родители уже знакомы с моим рестораном. Теперь Ваша очередь экскурсии.
– Конечно, – вставая вслед за ним, она едва не запнулась о кружевной подол платья. Повернувшись, стало ясно – отец поставил подножку, как безмолвное, но суровое предупреждение.
Отсутствие родителей поблизости облегчило дыхание и сделало шаг упругим. Вопреки статусу и положению не ниже, чем у Николя, Вивиан не имел с ее отцом абсолютно ничего общего. Если «Логос» для Николая – механическая система для выжимки денег, то «День и Ночь» для Вивиана – семья и дом, уже давно ставший родным. Он явно не хотел, чтобы в узах этой семьи появилось ржавое звено нелюбви.
Экскурсия велась в мучительном молчании. Шедший спереди Вивиан сохранял дистанцию и не оборачивался на Алефтерию даже мельком. Вместо того, чтобы разглядывать банкетные залы, фойе и коридоры, она отчаянно боролась с когтями вины. Ее вины перед ним за разрушение его счастливой жизни.
Он привел ее в самое дальнее место на втором этаже. Несмотря на небольшой размер, эта комнатка была обставлена уютно: мягкие софы, раскиданные подушки причудливых форм и узоров, растения в горшках и белый рояль, занимавший почти половину пространства. Но особое внимание инструмент приковал не только поэтому, однако разглядеть его должным образом Алефтерия не успела.
– Я Вам совершенно не нравлюсь, ведь так?
– П-почему же? Вовсе нет… Нравитесь…
Вивиан усмехнулся, все равно услышав ответ по-своему.
– Я согласился на брак зная лишь Ваше имя и Ваших родителей. Всякий счел бы меня за глупца. В лучшем случае – за безумца. Может, оно и так. Но я хотел узнать, насколько благосклонна ко мне судьба. И теперь не знаю как трактовать ответ: моей невестой оказалась прекрасная, но глубоко несчастная девушка.
Немного помолчав, он добавил:
– Вы верите в судьбу?
Алефтерия дрогнула от укола мурашек. Никогда прежде она не чувствовала сочувствие в человеческой речи. Где видано, чтобы слова сквозили печалью и одновременно стелились по коже теплом как от солнечных лучей?
Сердце забилось снова, но уже не в тревожной панике. Теперь оно запорхало, как узревший свет мотылек. Красота Вивиана вмиг перестала казаться обжигающей. Стоило вглядеться получше, чтобы понять – он был обычным человеком. Не владельцем дорогого ресторана, не наследником крупного бизнеса. Он был другом, в котором она нуждалась всю свою жизнь.
– Да, верю. Верю в то, что в жизни каждого человека рано или поздно прольется свет. Еще мне очень нравятся книги Оскара Уайльда. Особенно его сказки. А чай я тоже, не могу пить без сахара.
На этот раз улыбка Вивиана не растянулась до ушей. Зато уголки его губ блеснули солнечными зайчиками.
– Можно задать вопрос мне? – робко спросила девушка.
– Конечно. Меня наоборот, задевает Ваше молчание.
– Этот рояль, – она указала в угол комнаты, где покоился инструмент. – Вы на нем играете?
Он смущенно рассмеялся.
– Мне жаль отвечать Вам «нет». Этот рояль – родительский подарок в мой двенадцатый день рождения. Я был наивен и полагал, что игра на фортепиано – мое призвание, но провальная попытка выучить «В лесу родилась елочка» сразу спустила меня с небес на землю.
– Я думаю, игра на инструменте – не призвание, а упорство вкупе с терпением. И провальной должна быть не одна, а тысяча попыток.
– Ваша правда. Но для себя я понял, что в качестве музыкального инструмента всегда предпочту свой голос. А почему Вы спрашиваете?
– Можно я сыграю?
Удивленно распахнув глаза, Вивиан дал согласие кивком. Алефтерия прошла вглубь комнаты и села за рояль. Открыв белую крышку, она положила пальцы на до и соль большой октавы.
Почему-то ей захотелось сыграть «Moon River» – то ли оттого, что заучена она до дыр, то ли из-за любимого фильма с обожаемой Одри Хепберн в главной роли. В считанные секунды застучали молоточки; то одна, то другая клавиша покорилась ее мягким рукам. Нежная музыка ручьями разлилась по комнате.
– Потрясающе!.. – только и вымолвил Вивиан по наступлению тишины. Алефтерия зарделась румянцем – трудно вспомнить, когда ее игру хвалили в последний раз. – Нет, правда! Это было так чисто и красиво, что сам Аполлон пришел бы в восторг. Я бы подпевал, но к сожалению, эту композицию я слышу впервые.
– Вы не смотрели «Завтрак у Тиффани»?
– Надо будет исправить это недоразумение.
Не находя себе места от смущения, Алефтерия склонилась над клавишами и бегло наиграла сымпровизированную песенку. Неожиданно она почувствовала тепло, бережно накрывшее ее руки. Их пальцы переплелись между собой.
– Знаете, Вы и вправду глубоко несчастны. Но давайте, я попробую это изменить.
На тот момент ей было шестнадцать. Ему – двадцать. Они не сыграли пышную свадьбу, не путешествовали в медовый месяц. Их любовь должна была нарисоваться в деньгах и документах. Но ни Николай, ни Мария, даже сами Алефтерия с Вивианом не знали, что все выйдет далеко за пределы партнерского соглашения.
У Алефтерии появилось два новых дома: «День и Ночь» и коттедж Вивиана. После смерти родителей он делил поместье лишь с парочкой слуг (его сестра Агна переехала в другую страну еще до трагедии). Но поселив рядом с собой жену, Вивиан практически забыл о том, что значит тоска и одиночество.
Ей же не хотелось возвращаться обратно к родителям. Наконец ее жизнь перестала быть похожей на бесконечную шахматную партию: больше не приходилось просчитывать каждое свое действие на десять шагов вперед. Вместо того чтобы слушать перечни правил, она слушала музыку. Вместо того чтобы отмерять секунды своего существования, она отмеряла длины нот.
А сидеть отныне приходилось не за исправительной партой, а за роялем в банкетном зале. После их женитьбы Вивиан немедленно распорядился перетащить рояль из служебной комнаты в главный зал ресторана. Очень скоро «День и Ночь» заполонила живая дуэтная музыка: голос Вивиана под аккомпанемент игры Алефтерии.
Николая и Марию устраивало все до тех пор, пока сотрудничество приносило прибыль. Разочаровываться никому не пришлось – и «Логос», и «День и Ночь» не находил места для толп посетителей. Столики бронировали за недели вперед, а от банкетов порой, не было продыху.
Все это было похоже на сказку. Целых три года Алефтерия не могла поверить, что не находилась в прекрасном сне. И только живые поцелуи Вивиана время от времени убеждали ее в том, что все происходило в прекрасной реальности.
Затем поверить счастью стало еще труднее. У них родился ребенок.
– Смотри какая макушка, – однажды прошептал Вивиан, склонившись над колыбелью с сопящей малышкой. Проведя рукой по ее круглой головке, он пригладил вставший дыбом рыжий пух.
Роняя слезы, Алефтерия улыбнулась.
– Совсем как у меня.
– Ведьмочки мои…
Вивиан назвал ее в честь Лины дер Аальст – своей покойной матери. Только Алефтерия добавила тот самый суффикс «к», благодаря которому появилась Линка.
Во всей Вселенной нельзя было представить родителей счастливей, чем они. Кого волновал тот факт, что к моменту рождения Линки им исполнилось лишь девятнадцать и двадцать три года? Точно не их.
Линка росла стремительно, не зная ни горечи нужды, ни нехватки любви и заботы. Каждый свой вдох и каждый свой шаг Алефтерия с Вивианом посвящали ей. Домашние концерты, прогулки под луной, поездки хоть на край света – годовалый ребенок не мог мечтать о большем. Если папа занят работой – побыть рядом всегда была готова мама.
Николай с Марией отделались от вести сухими поздравлениями и молниеносно забыли о внучке. Оно и понятно – Линка не могла привлечь посетителей или расширить влияние «Логоса». Однако такой расклад устраивал абсолютно всех. Особенно Алефтерию, которая больше всего не желала дочери того, что пришлось пережить ей самой.
В голове Алефтерии уже рисовались живые картины: она и Вивиан – морщинистые старики – слушают Эллу Фицджеральд на виниловых пластинках. Линка, вместе со своей семьей, навещает их каждое воскресенье. Прохлада в летнем саду и душевные разговоры до самой ночи.
Но ненастье наступает, когда его не ждешь, ведь так?
Через три года после рождения девочки, у Алефтерии обнаружился лейкоз.
В один погожий день они с Вивианом пришли в городской центр крови на добровольное донорство. С Вивианом не возникло никаких проблем, а вот Алефтерия получила тревожное сообщение:
«Мы не можем принять Вашу кровь. Рекомендуем обследоваться у гематолога»
Так, благотворительный сбор крови спас ей жизнь – рак был выявлен на не самой поздней стадии. Однако стало ли от этого легче?
– Лечение она сможет получить только в другой стране. Мы отправим ее туда немедленно. – отрезал Николай, стоя в больничной палате. Ему была неприятна мысль о предстоящей возне, поисков донора и бешеных затратах. Но он понимал, что Алефтерия, как его наследница, скорее всего, еще пригодится.
– Я поеду с ней, – коротко, но твердо ответил Вивиан.
– Ты в своем уме? Куда прикажешь деть ресторан и… и ребенка?
– Ресторан останется под присмотром Марата. Линка может поехать с нами, или я отправлю ее к Агне. И, сэр, Вы, как ее дедушка, тоже можете помочь.
– Исключено. – но Николай был непреклонен. – Ты должен остаться в ресторане.
Удар под дых. Он с самого начала даже не надеялся на их помощь. Полагаться приходилось лишь на себя и свое состояние. Какого же было его удивление, когда Николай сам решил и покрыть все расходы, и найти место и людей для лечения.
Вот только если ценой, которую нужно заплатить ему, было расставание, предложение моментально объявлялось отклоненным.
– Вивиан, все в порядке. Здесь ты действительно нужен больше, – сказала Алефтерия, лежа на койке под капельницей. На самом деле, она мечтала, чтобы муж с дочерью ринулись за ней. Но озвучивать эту мечту при своих родителях она просто не имела права.
– Как же?! Я не могу оставить тебя сейчас! Кто знает, что с тобой может случиться, пока я, черт его побери, буду закупать продукты на банкет?!
Она некрепко взяла его за руку.
– Все. Будет. В порядке. Люди вылечивались и в более тяжелых случаях.
– Нет…
Сколько бы он ни умолял, ни вставал на колени, Алефтерию пришлось опустить.
Их разлука будет длиться десять лет.
Николай разрешил дочери связываться только с ним и с Марией. Для всех остальных (включая Вивиана) Алефтерия оказалась недоступна.
Это были десять лет тотального неведения. Вивиан не знал ни страны, где проводилось лечение, ни состояния, в котором она пребывала. Ее будто поглотило черной дырой, ринуться в которую, при всем своем желании, он просто не мог.
Алефтерия и вовсе, оказалась оторвана от всего мира. Ее новая жизнь протекала строго в пределах больницы; питаться она стала больше таблетками, чем едой, а свободное от терапий время занимал сон, ибо на что-то другое попросту не оставалось сил.
Лишь мысли о воссоединении с Вивианом держали ее на плаву.
Возможно, благодаря этим же мыслям, она полностью вылечилась всего за пять лет.
Но в таком случае, почему их разлука длилась в два раза больше?
Николай с Марией не видели нужды в ее возвращении и оставили Алефтерию томиться в санатории, дескать «пусть отдохнет и наберется сил после болезни. А самое главное – не будет тут мешаться».
Как поживали Вивиан с Линкой? Все ли с ними хорошо? – этого ей знать было не дано. Изредка отвечавшие на звонки родители непреклонно отвечали «да», но на просьбы рассказать поподробней, тут же клали трубку.
Так и тянулись мучительные пять лет взаперти. Дни сливались в одну массу, и прах надежды постепенно разлетался по ветру. Каждую секунду ее грызли всевозможные мысли: Скорее всего, Вивиану надоело ждать и он женился на другой. Линка даже не помнит ее лица. Быть может, они вообще погибли, а родители не хотели печалить ее такими вестями.
Представьте, как все, что получает человек в ответ на зов помощи – это его собственное эхо.
В какой-то момент она перестала жить и продолжила существовать. Осознание того, что больше она не увидит ни родины, ни Вивиана с Линкой, сначала жалило и пытало не щадя. А затем медленно потопило ее во мгле. Пустой. Не имеющей дна.
Уже похоронив себя, она услышала стук в крышку гроба.
« – Готовься к вылету домой.»
***
– С возвращением, – встретила Алефтерию мать, заводя ее в родной дом. Марие пришлось придерживать дочь как старушку, ибо тряслась Алефтерия как заведенная.
– Как ты? – спросил Николай.
– Нормально… – ей не верилось, что она произносила это слово. – Можно я поеду к Вивиану? С ним же все хорошо? Он же знает о том, что я здесь? А Линка?
Николай с Марией застыли и нахмурились, ведь даже сама Алефтерия не узнавала в этом дрожащем голосе себя. Вот только в тот момент ей было глубоко плевать на все: единственная мысль в голове была о семье. Но не о той, которая встретила ее из аэропорта.
– Сегодня – нет. Вивиан в отъезде, вернется завтра. Не волнуйся, он не подавал на развод, – сказал мужчина, будто прочитав ее мысли. – А сейчас у нас есть к тебе один разговор. Но сперва приди в себя и поешь.
Накрывшая волна облегчения едва не сбила ее с ног.
– Хорошо…
Предел мечтаний после двенадцатичасового перелета был прост: принять душ и хорошенько поесть.
Разговор начался за обеденным столом:
– За десять лет успело измениться многое, – начала Мария. У Алефтерии было дурное предчувствие – скорее Вивиан разлюбит джаз, чем родители захотят с ней поболтать. Либо она в чем-то провинилась (но что может сделать человек в тысячах километрах от тебя?), либо вновь должна исполнить свой долг. Разумеется, ни то, ни то не сулило ничего хорошего.
– Я понимаю.
– В скором времени ты будешь должна занять место Вивиана и стать новым владельцем «Дня и Ночи», – но Николай был прям и сразу перешел к делу.
Живот Алефтерии скрутило в тугой узел.
– В смысле? Он оставил свой пост?
Однако она знала, что это невозможно. «День и Ночь» – огромное наследие семьи Аальстов, передающееся дольше, чем живет Николай. Для Вивиана этот ресторан – посмертный подарок отца. И дорожит он им больше, чем самим собой. Должно произойти нечто действительно ужасное, чтобы Вивиан принял такое решение.
– Мы так договорились.
– Договорились..?
– Именно. Это решение обоюдно. Разумеется, сам Вивиан никуда от тебя не денется. Но бразды управления ресторана перейдут в твои руки. Не без нашей поддержки, конечно.
Алефтерия выронила вилку.
– Я ничего не понимаю! Объясните, почему!?
Николай стукнул по столу так, будто его рука на мгновение превратилась в гигантский молот. Алефтерию рассекли те самые мурашки, о которых она, как оказалось, не смогла забыть даже спустя семнадцать лет.
– В этом есть необходимость.
Стальной голос отца по привычке стиснул ее горло.
В такие моменты Алефтерия научилась заглушать своё дыхание и покрывать свой взгляд стеклом – только так она выглядела покорной дочерью и не грозилась нарваться на неприятности.
– И не в твоих правах знать это. Мы просто тебя предупредили.
Взгляд отца мог принять лишь один ответ:
– Хорошо.
– И ещё: ни в коем случае не заговаривать с ним на эту тему. Это не касается вашего супружества. Ты меня поняла?
– Поняла.
Ничего не изменилось даже спустя десять лет.
С тревогой в сердце Алефтерия доела свой обед. Но по правде говоря, ей пришлось насильно запихивать в себя каждый кусочек: мысль о так называемом «договоре» между Вивианом и ее родителями напрочь затмила радость от долгожданного прибытия домой.
И к сожалению, ее беспокойство оказалось не напрасным.
Лёжа в кровати, Алефтерия все никак могла погрузиться в сон. Спать в родительском доме она давно отвыкла, а потому успела позабыть, как сильно давит теснота здешних стен, как мало кислорода в здешнем воздухе…
Именно в «здешнем», и абсолютно никак не в «родном». Больше всего на свете Алефтерия мечтала никогда сюда не возвращаться. Мечтала стереть из памяти вид окружавших ее чёрных обоев; безжизненных портретов родителей и еще более безжизненных написанных маслом картин; вид итальянской мебели, и в особенности стола, за которым она, стоя коленями на горохе, занималась чистописанием до тех пор, пока Николай не решит, что его дочь достойна прощения после того как улыбнулась во время его рассказа о крайне выгодной сделке с одним инвестором.
– Вивиан, почему я не могу оказаться с тобой прямо сейчас?!
Щеки заледенели от покатившихся по ним слез. Вытирая их, Алефтерия с ужасом заметила, как исхудала даже после полной реабилитации, и заплакала сильнее.
Она поняла, что у нее никогда не получится уснуть на этой кровати.
– Линка! Доченька, сколько же тебе сейчас лет?… Ты же помнишь, помнишь меня?
Ей пришлось закусить подушку, чтобы никто не услышал вырвавшихся рыданий.
Она все ещё была больна. Но теперь для лечения требовались не иностранные врачи, а ласковое пение мужа, его поцелуи, его звонкие речи и шутки, требовалась рыжая макушка дочери поднесённая к материным губам, ее тянущиеся в объятия ручонки.
Не имея сил выносить этой боли, Алефтерия соскочила с кровати и ринулась к выходу. Дверь отворилась бесшумно, но даже колебания воздуха могли разозлить ее родителей.
На цыпочках она проскользнула по коридору и уже собиралась вылететь на ступеньки, как в страхе остановилась перед зажженным светом за закрытой дверью.
Сжавшись в неподвижный ком, Алефтерия прилипла к стене и затаила дыхание. Странно, часы показывали три часа ночи, и родители уже давным-давно должны были спать.
– И все равно риски, как ни крути, – из-за двери донёсся голос Марии, и Алефтерия напрягла слух.
– Другого выхода у нас нет. Боюсь, даже такой баламут как он рано или поздно всерьез задумается о своем положении. Нам нельзя оставлять его в живых.
– Хм… Тут соглашусь. Если ты не заметил, он уже начал напоминать нам о задолженностях. Пока это просто просьбы, но если дело дойдет до юрисдикции…
– Вот именно. Нам нужно немедленно убить Вивиана.
Алефтерия дрогнула каждой костью. Сжалась. В миг разучилась дышать.
Ещё не выплаканные ею слёзы превратились в осколки льда. И разрезали ее изнутри.
– Вивиан… любимый…
Останься она в отчем доме, точно сошла бы с ума.
Алефтерия медленно поднялась. Ещё раз взглянула на полоску света, исходящую из комнаты самых ненавистных ей людей. И бесшумно убежала прочь.
Без сомнений, этим побегом она подписала себе смертный приговор. Но жизнь мужа всегда волновала ее гораздо больше своей.
Она отправилась туда, где Вивиан бывает чаще, чем дома; туда, где всегда звучала музыка; туда, где оставила свою душу перед вылетом в другую страну – в ресторан «День и Ночь».
***
Ресторан работал до трёх часов ночи, а часы показывали лишь два часа с тридцатью минутами. Она должна была успеть.
И успела.
Какого же было ее удивление, когда вместо шикарного заведения в пять звезд, перед ней предстало опустевшее сборище столов и стульев. Возможно перепутан адрес, но потухшая вывеска с родным названием «День и Ночь» твердила об обратном. Играющая внутри песня «Summertime» не оставила сомнений, однако что-то здесь было определенно не так.
Кабинет Вивиана обеднел также, как и весь остальной ресторан. Но стоило ей увидеть его (пусть и тоже сильно изменившегося), как все на свете перестало иметь значение.
– Вивиан! Это я! Это я!
Минуту, или может, вечность он смотрел на нее, как на Бога, спустившегося с небес. Грохоча, сердце сделало кульбит; Алефтерии пришлось закусить губу до крови, чтобы не расплакаться.
– Фтера… Радость моя… Это правда ты?..
И даже наступи в тот момент конец света, им было бы абсолютно все равно.
Ничего. Ничего, кроме крепких объятий, горячих слез и сердец, бьющихся в унисон. Еще день назад их разделяли километры. Сейчас же – ни миллиметра.
Десять лет стерлись в одно мгновенье. Ни морщины Вивиана, ни состриженные волосы Алефтерии ни на секунду не заставили сомневаться. Это он – такой же, как и в двадцать, так и в двадцать семь. Это она – такая же, как и в шестнадцать, так и в двадцать три.
– Как ты? Как ты себя чувствуешь? Ты же вылечилась? Что ты…