Булка Сахарная
Вином или кровью?
ЧАСТЬ 3. Глава 5
Имя Жени звенело в ушах Вальтера весь оставшийся день.
Артём так и не вернулся. Элла звонила ему несколько раз, но он постоянно сбрасывал. А затем и вовсе отключил смартфон. Все напугались, но никто, кроме Вальтера не понял, в чем дело. И он никому об этом не говорил. Потому что сам не хотел в это верить.
Евгения Трубецкая… Женя… Та самая Женя, которая спасла их всех в ту хэллоуинскую ночь. Та самая Женя, аптечка которой залечила уродливые ожоги Леры и Леона. И та самая Женя, на которую Артём смотрел так, как не смотрел на всех остальных.
Вальтер едва ее знал, однако он словно сам почувствовал острие меча в своей груди. До сего момента множество имён из СМИ были просто именами. Они не задерживались в памяти Вальтера даже на долю секунды. И чем больше их становилось, тем более одинаковыми они начинали казаться.
Но только не сейчас.
Вальтер переживал за Артёма. Не нужно было быть великим детективом, чтобы понять, как сильно он её любил. В ту ночь, рядом с ней, Вальтер увидел совершенно не того Артёма, который работал с ним каждый день.
Нет, это не может быть правдой. В городе наверняка живут десятки Евгений Трубецких. И хотя бы две из них работают в больнице. Погибла точно не та самая. Точно не Женя. Гликерия ведь не настолько жестока. Она ведь сама понимает, какого это – любить. Она не могла проткнуть мечом любящее сердце. Не могла, не могла…
Новый день на работе не сулил ничего хорошего. Все, особенно Вальтер, с беспокойством ждали Артёма.
И Артём, слава Господу, пришёл.
Только узнать его было почти невозможно.
– Б’атан, ты как?
– Чето случилось?
– Вы в порядке?
– Полагаю, Тен, у тебя была уважительная причина ливать прямо посреди рабочего дня?
– Все нормально. – ответил он совершенно бесцветным голосом.
Это был не Артём. Может, его жуткая тень. Или принявший его облик Дьявол. Но никак не он сам.
Передние пряди чёрных волос больше не заплетены в косички. Теперь они спутаны. Часть просто изорвана. В серых глазах не метались искры. Сейчас они пусты. Нет, выжжены, словно он едва пережил страшнейшие пытки. Лицо его было испещрено красными следами и царапинами. Губы и вовсе расплюснуты в кровавую лепешку. Чтобы не отпугивать посетителей, Артем посильнее натянул на себя медицинскую маску.
Вальтер с ужасом вспомнил свой кошмар, которому минуло уже несколько дней. Артём выглядел точно так же, как тогда, в том сне.
Получается, Вальтер знал, о том что произойдёт, но ничего не сделал. Даже не попытался что-либо сделать.
– Артем… – вампир попытался с ним заговорить, когда тот надевал белую жилетку.
Вместо того, чтобы ответить, Артём в судорогах согнулся пополам и упал. Вальтер попытался помочь ему подняться, но тот оттолкнул его.
– Со мной. Все. В порядке!
Но его руки были холодны как лёд, а дыхание – неровно и сбито. Вальтеру хотелось что-нибудь сделать: обнять, поговорить, утешить. Но вид Артема моментально сковывал все движения.
– Может, Вы сегодня отдохнёте? Шеф разрешает взять Вам отгул, – осторожно коснулась его плеча Элла.
– Отстаньте. Мне больше некуда возвращаться.
Смена началась в тяжёлом молчании.
Все пристально следили за Артёмом.
Он, как обычно, принимал и разносил заказы. Только постоянно падая и морщась от боли. Несколько раз он запирался в уборной. А выходил оттуда вялым, шатаясь из стороны в сторону.
От помощи Артём отказывался наотрез. Когда Линка с Эллой вызвали скорую, он сильно разозлился. До сего момента никто не мог представить его злящимся; да даже подумать о том, что у Артема может быть плохое настроение – было просто немыслимо.
Больше к нему никто не подходил.
В связи с комендантским часом, смена закончилась на два часа раньше обычного.
Все стали расходиться по домам. Артём вышел самым первым. И Вальтер не мог не последовать за ним.
Тот сон… У него было ужасное предчувствие.
– Зачем ты идёшь за мной? – спросил Артём, не оглядываясь на коллегу.
Они шли по практически пустым улицам. Лишь самые смелые прохожие, да патрулирующие полицейские поддерживали в городе жизнь.
Фонарей стало больше. Их свет усилился в несколько крат. Мэр города делал все, чтобы процент выживаемости стал хотя бы на сотую долю больше нуля.
– Я… тебя ведь могут убить.
Артём хмыкнул.
Но от Гликерии не спасут ни яркий свет, ни полицейские. Она проворнее кошки и быстрее гепарда.
– Артём, я знаю про Женю. Мне очень, очень жаль.
Он остановился. Сжал кулаки.
– Мне тоже.
А затем снова зашагал вперёд.
Вскоре они добрели до станции. Обычно в вечернее время здесь теснились толпы: уставшие после работы, закатившие ночную вечеринку, или просто те, кому не сидится после захода солнца. Вместе с ними также собирались попрошайки, торговцы самсой, отчаявшиеся музыканты… Шум стоял такой, что сразу начинала болеть голова.
Однако сейчас станция пустовала в тиши: ни одного поезда, ни одного пассажира. Никого. Только сломленный мальчик, да уцепившийся за ним вампир.
– Ты же добираешься до дома пешком.
– У меня больше нет дома.
– А куда ты собрался ехать сейчас?..
– Не знаю. Куда направит Бог.
Артём сел на край станции; от рельс его отделяло меньше метра. Будь тут смотритель, ему бы сразу выписали штраф за неосторожное поведение.
Над головами мигали цветные лампочки. Часы под крышей показывали 19:12. Могильную тишину прерывало лишь карканье вороны.
– Какой поезд ждёшь?.. – Вальтер осторожно присел рядом.
– Девяносто второй.
Мёртвый тон его голоса убивал Вальтера.
– Зачем, зачем ты здесь? Хочешь посмотреть, как я страдаю?
– Так значит с тобой не все в порядке.
– Да. Вчера я потерял самого близкого мне человека. Очевидно что со мной не все в порядке.
Вальтеру было трудно понять его чувств. Он ведь не знал какого это – терять того, кто тебя любил. Не знал какого быть любимым вообще.
«Что надо говорить людям в таких случаях? «Мне жаль» не помогло. «Соболезную»? «Прости за то, что так вышло»? Что я должен сказать?!» – было невыносимо смотреть на разбитого Артема молча. И ещё невыносимей – понимать, что с этим ничего нельзя сделать.
Артём привстал. Достал из кармана пачку обезболивающих. Ничем не запивая, закинул в рот сразу три таблетки.
– У тебя ведь сегодня что-то болело… – начал вампир. – Сейчас как?
– Оно болит постоянно. Я держусь только благодаря таблеткам. И Жене. Держался.
– Что с тобой?!
– Пх. Ты думаешь, я могу запомнить огромный список длинных и сложных слов? Что-то там с сердцем, что-то там с почками, что-то про ослабленный иммунитет… Женя зачитала бы тебе целый рэп.
С другой стороны платформы с грохотом пронёсся поезд. Но оттуда никто не вышел.
– Ты когда-нибудь понимал, что все кончено?
Вальтер дрогнул.
– Выход есть всегда.
Артём покачал головой.
– Чтобы жить нужна причина. Все, у кого я спрашивал об этом, говорили, что они живут ради себя. Ради своей мечты или цели. Вот ты, Федя. Почему ты живешь?
Ему никогда не задавили подобных вопросов.
– Сам не знаю. Разве это важно? Я просто живу, потому что больше нечего делать. А ты? У тебя тоже есть какая-то цель или мечта?
– Не-а. А если и была, то… всплыла. Сначала я жил ради мамы. Но это всегда приносило ей проблемы. Поэтому я нашёл другую причину жить – Женю. Но кажется, ей тоже это досаждало. Раз она позволила себе умереть. Кого бы я ни любил, я всегда приношу им одни проблемы. Поэтому я больше не полюблю никого.
– Что?! Нет! Женю убили не по ее воле! Она тоже очень тебя любила! И я уверен, в свои последние секунды она думала о тебе.
Если бы убивали его, он бы тоже думал о Гликерии. О счастливых днях, проведённых с ней. А если бы убийца медлил, и у него оставалось время, он бы вспомнил своих коллег.
Наверное, у Жени вообще не было этого времени. Рыцари Сангии далеко не из тех убийц, что медлят со своим делом. Может, из гуманности, а может, из практичности.
Она, хотя бы, не мучилась.
– Попробуй хоть недельку пожить с нестабильным и больным девятнадцатилетним мальчиком. – плиты под Артёмом содрогнулись от удара его кулака. – Тогда посмотрим, о ком ты захочешь думать в свой последний момент. Она обещала не оставлять меня несмотря ни на что. Мы хотели поехать на море, когда она возьмёт отпуск и закончит ВУЗ. Она бы стала психологом, понимаешь? Я мог бы так ею гордиться. Хотя что за чушь, я всегда горжусь ею.
Его пустые глаза вдруг начали блестеть.
– Мы даже котёнка завели недавно. Знаешь, какого она выбрала? Чёрненького. Потому что на меня похож.
Капли слез разбивались о плиты.
– Все – абсолютно все я делал только ради неё. Ходил на работу, пил горсти таблеток, не пропускал приемы врача… Я не бросил рисовать, только потому что ей нравились мои рисунки. Я заставил Лёню научить меня готовить, чтобы оставлять ей завтраки и ужины. Я только и делал, что ждал ее с работы или учёбы.
В тот момент Вальтер возненавидел Гликерию.
Страшнейшее зрелище – это плач того, кому совершенно не идут слезы.
Артём должен улыбаться. Должен как обычно говорить глупости и анекдоты. Должен предлагать всякие детские затеи. Хвастаться своей дурацкой футболкой.
Но никак не страдать. Он просто не имеет права страдать!
Гликерия поплатится за это.
– Я отомщу этой убийце за тебя, – дрожащим, но яростным голосом сказал Вальтер.
– Зачем? Мстить так тупо. Уходит столько времени и сил, а в итоге становится лишь больнее. Тем более за меня? Пострадала то Женя.
– Этого не должно было произойти…
– Не знаю. Почему нет? Может мир хочет поскорее избавиться от меня. От полнейшего слабака и неудачника. Я должен был сделать это прежде, чем пришлось бы жертвовать Женей.
Свет луны отскакивал от железных рельс. Рокот машинных моторов позади затих.
В Вальтера впились мурашки. Холодок пробежался по его спине. Перед глазами вновь расцвёл тот кошмар – это точно не сулило ничего доброго.
– Сделать что?
Артём вытер глаза рукавом.
– Федя, можно попросить кое о чем напоследок? Раз уж ты увязался за мной.
– Конечно, все что угодно!
Артём встал. Зачем-то кинул взгляд на часы. 19:25. На его лице показалось облегчение.
– Наш с Женей котик. Булка. Однажды я дал Лене свой адрес. Пожалуйста, возьми его и забери оттуда Булку. Если у тебя нет времени следить за ней, то отдай в чьи-нибудь хорошие руки.
Порывшись в карманах, Артем кинул коллеге звякнувшую связку ключей от их с Женей квартиры. Вальтер ее поймал, но сердце вампира отчего-то бешено заколотилось.
– Хорошо, но почему ты не будешь следить за ним сам? Это же память о Жене…
Артём ничего ему не ответил. Лишь развёл руки в стороны, с улыбкой вдыхая морозный ветер. Чёрные волосы заколыхались в разные стороны.
– Мам, прости меня. Жень, я тебя люблю.
Гудок поезда. Колёса несутся на бешеной скорости. Свет от приближающихся фар ослепляет глаза. Красный номер «92» над лобовым стеклом становится все чётче.
– АРТЕМ!
Едва Вальтер протянул руку, чтобы схватить Артема, как тот падает на рельсы.
И поезд давит все его кости.
ЧАСТЬ 3. Глава 6
Темнота отступала медленно и нехотя. Каким-то невероятным чудом ему удалось открыть глаза.
Хорошо знакомое ощущение – жжение в груди, словно сердце качало не кровь, а раскаленную лаву. Только сейчас оно отошло на второй план и уже не вызывало острого желания вырвать сердце из груди вместе со всеми его артериями. Наверное, за столько лет он смог привыкнуть к боли.
Темные точки перед глазами продолжали над ним издеваться. Куда ни направь взгляд. Какой толк от того, что он открыл глаза? Все равно ничего не видит.
– Как Вы себя чувствуете?
Разрезанный голос донесся непонятно откуда – может быть, вообще с небес. Он ничего не ответил. Во-первых, потому что все равно не сможет пошевелить иссохшими губами, а во-вторых, попросту не знал, что ответить. Как он себя чувствовал? Очевидно, плохо, но такое простое слово из двух слогов совершенно не способно описать его чувства. Если они остались.
Казалось, обида должна разрывать его на мелкие кусочки, а слезы – разъедать глаза. На носу был зачет, к которому он готовился как к торжеству: усердно рисовал фигуры, людей и вазы, придумывал такие сюжеты и сочетания цветов, какие редко придумывал кто-то еще. Бумага требовалась как кислород, а кисти и карандаши в его руках точно плавились. Он практически не спал ради этого (два часа где-то посреди ночи были единственной позволенной слабостью). Одно лишь напоминание о том, что он учится на первом курсе художественного ВУЗа тут же вышибало всякое желание отдохнуть. Мечта. Цель. Оправдать свое существование. Оправдать свою бесполезность. И плевать на голод, тяжелые веки и туман в глазах. Усталость можно запить энергетиком, и неважно что в медицинской карте с раннего детства занесена «тяжелая сердечная недостаточность». Стоит сказать, что в его медицинской карте всегда было очень много текста, хоть студентов по ней учи. Наверное, стоило хоть иногда вдумываться во все эти диагнозы. И тогда бы этого не произошло.
А что произошло? Он помнил только как решил разогнуться и выйти в магазин за кончившейся гуашью. Едва оказавшись у порога магазина, схватился за грудь. Боль сцепила его мгновенно, не пощадив ни одну клеточку тела. Боль была готова разодрать его как падаль. А затем, то ли не хватило дыхания, то ли сердце перестало находить место в груди, но так или иначе он упал и больше ничего не помнил.
И теперь очутился здесь.
Почему его назвали Артемом? Ведь с греческого это имя переводится как «здоровый, невредимый». За что такое издевательство?
– Состояние по-прежнему нестабильное. – послышался еще один голос из тьмы.
Конечно же, он снова в больнице. Чтобы понять это не требовалось ни зрение, ни четкий слух. Он слишком хорошо знал интонацию, с которой говорили врачи, слишком хорошо помнил головокружение и пелену в глазах после наркоза. Да он хоть сейчас может в точности представить палату реанимационного отделения, в которой лежит. Вот кровать, а слева от нее монитор, показывающий отвратительную кардиограмму. Дальше теснится аппарат для ИВЛ вместе с кислородным оборудованием. Справа – стол с выдвижными ящиками, в котором можно найти шприц любого размера. Под кроватью наверняка дымятся спутанные провода. А кардиостимулятор под его кожей точно работает во всю.
Странное это место – больница. Привычное и родное, но в то же время угнетающее и тоскливое. Дом, который всегда мог его принять, но принять с шумным вздохом и закатыванием глаз.
Внезапно его снова заштормило в груди.
– Дефибриллятор, быстро.
***
– Как чувствуете себя сейчас?
На этот раз ему удалось открыть глаза и даже приподнять голову.
– Нормально, – прохрипел он заученное слово.
Та же палата реанимационного отделения. Первое, что увидел Артем – иглу под своей кожей и тянущуюся за ней трубку капельницы.
Склонившаяся над ним медсестра что-то бегло записывала в блокнот. Закончив, она устремила на него взгляд карих глаз. Такой строгий, что будь у Артема силы, он бы вжался в кровать.
– Прекрасно, если это правда так. Пить сможете через два часа, хорошо?
Тот кивнул.
– Какие-то вопросы?
– Где мой телефон? Можно кое-кому позвонить?
Обычно после подобных просьб медсестры вздыхали и невнятно бурчали какую-нибудь отговорку.
– Да, конечно.
Но она спокойно протянула ему телефон.
Подняться оказалось нелегко. Но мысль о ней, о ее голосе, о том что возможно именно благодаря ней он не умер и оказался в больнице сверкнула теплым и ярким лучом. Холодные пальцы набрали контакт «Мама», неизменно закрепленный в «важных».
Никаких гудков. Лишь равнодушный голос автоответчика «Вы не можете позвонить данному абоненту».
Он выронил смартфон из рук.
– Не работает? – поинтересовалась не ушедшая медсестра. – Может, возьмете мой?
– Нет, спасибо. Это все равно бесполезно.
И откуда у него появились силы на слезы?
– Тогда… поправляйтесь скорее.
– Стойте! Кто привез меня сюда?
– Кажется, у Вас случился приступ прямо на улице, и прохожая женщина вызвала скорую.
– Лучше бы она этого не делала.
– Не говорите так. Вы и глазом моргнуть не успеете, как снова будете стоять на ногах.
Хоть и лицо медсестры было спрятано за маской, Артем ощутил на себе ее улыбку. Перед тем как она ушла, он успел прочитать «Евгения Трубецкая» на бейдже, приколотом к ее белому халату.
***
В тот же день, добившись стабильного состояния, врачи перевели его в стационар. В последний раз он лежал здесь два года назад в шестнадцать лет, и с тех пор планировал больше никогда сюда не возвращаться.
Палату с ним делили еще два человека: мужчина и седовласый старик – в кардиологическом отделении редко встречались его ровесники.
Он словно был у себя дома: наизусть знал распорядок дня, во сколько проходит обход, чем кормят и какие нужно будет сдать анализы. Светлые стены больницы знакомы ему с самого детства – медсестры и врачи растили его наравне с матерью. Шприцы давно не пугали, а запах лекарств и спирта смешался с его кровью.
Вот только, будь его воля – он бы обходил больницы за десяток километров.
«Здравствуйте, Артем. Ранее мы предупреждали о возможности вашего исключения из университета по причинам академической неуспеваемости. К сожалению, вы не предоставили объяснительных документов. Поэтому приказ о вашем отчислении уже опубликован. Просим как можно скорее забрать свои документы и сдать в деканат студенческий билет, зачетку и обходной лист. Сожалеем, что так вышло. Всего доброго.» – такое сообщение получил Артем на следующее утро.
Что-то тонкое оборвалось в его груди, оборвалось без возврата. Еще одна причина жить больше не имеет смысла. Ничего больше не имеет смысла.
Артем ничего не ответил, убрал смартфон подальше от глаз.
– Тен Артем, верно? – совсем некстати к его койке со шприцом подошла медсестра Евгения (Артема включили под ее ответственность). – Давайте руку.
– Это что-то, что поможет мне выжить?
– Вроде того, – невозмутимо ответила она, набирая в шприц лекарство.
– Тогда уберите это от меня.
Но после таких слов медсестра не на шутку нахмурилась.
– Тьфу-тьфу-тьфу. Что Вы такое говорите!
– У нас же разрешена эвтаназия! – с жаром в голосе воскликнул Артем. – Пожалуйста, скажите врачам, что я хочу ее сделать! Если надо, я заплачу!
Медсестра получше натянула на лицо маску и приняла такой серьезный и строгий вид, в каком Артем никогда не видел даже свою маму.
– Разрешена, но лишь при тяжелейшем состоянии, когда шансов на выздоровление практически нет. С Вами же все хорошо. Вернее будет, в скором времени. Но подобные мысли точно не ускорят этот процесс. – она почти насильно ввела шприц в его вену.
– Не хорошо. Ничего не хорошо! – Артем же грубо отдернул руку, отчего густая капля крови стекла до самого локтя. – С самого детства у меня не получается жить нормально! Встану – закружится голова, пройду пару метров – упаду в обморок! Зависим от врачей, зависим от лекарств! Представляете сколько на меня надо тратиться, сколько со мной возни? Ведь сам я ничего сделать не могу. Вот, пожалуйста – попытался пару дней назад, и к чему это привело? Я бесполезен, я только тяжелю этот мир. Только зря трачу кислород.
Снова сдавило грудь и дыхание. В глазах встала мокрая пелена. Лицо медсестры размылось, и слава Богу. В тот момент он бы не выдержал осуждающего взгляда.
Но медсестра не осуждала – она разволновалась. Принялась бегло вытирать кровь и обрабатывать место неудачного укола. Осторожно положила руки ему на грудь.
– Пожалуйста, успокойтесь. Дышите. Даже небольшое волнение может снова положить Вас в реанимацию.
– Легко сказать! Просто убейте меня кто-нибудь!
В отчаянии Артем сомкнул руки на своей шее. Ослабленные, дрожащие руки, которые иной раз не могли даже удержать стакан с водой. Больше всего на свете он хотел избавиться от них.
А как иначе? Он видел, как ужасно уставала мама, везя его посреди ночи в больницу. Как мама разорялась на таблетках и очередных операциях, как ей приходилось жертвовать всем ради него. И что в итоге? Он не смог даже года прожить самостоятельно. Мама была права. Ему не следовало рождаться.
– Послушайте меня! Я знаю о Ваших хронических болячках, знаю как Вам тяжело. Может я в медицине всего три года, но уже навидалась всякого. И уж точно понимаю ценность каждой жизни. Ваша жизнь ценна. Для мира, для нашей страны, для меня. Послушайте, Вы должны продолжать бороться!
Ее последние слова размазались в неясном шуме. Последнее, что он увидел перед тем как снова отключиться – то, как обеспокоенно она засуетилась и выскочила в коридор.
***
– Проснулись? Вы в порядке?
Над его койкой вновь склонилась медсестра Евгения. Наверное, именно взгляд ее карих глаз помог Артему очнуться.
– Да.
На удивление, ни тяжелых век, ни головной боли. Он с легкостью поднялся с постели, даже не заметив капельницы. Смотреть на медсестру отчего-то было стыдно, поэтому он вбил свой взгляд в пол.
– Прекрасно. Отдыхайте, если что зовите. Еще раз услышу от Вас всякие нехорошие слова, лично распоряжусь чтобы на завтрак Вы остались без печенья!
– Угу. Ладно, – буркнул Артем, словно ребенок, пристыженный за глупую выходку.
Она ушла. Внезапно Артем обнаружил, как тепло стало в палате. Странно, ведь отопление обещали дать только через неделю…
– Малец! – его окликнул лежащий справа сосед – пожилой мужчина. – Сколько лет?
– В-восемнадцать, – растерянно ответил Артем.
– Восемнадцать! Да у тебя еще молоко на губах не обсохло! А уже о таких страшных вещах думаешь! Ты хоть семью завел? Дети появились? – Артем покачал головой. – Вот и делай выводы!
– Да… я понял. – теперь он чувствовал липкий стыд. Не желая выслушивать нравоучения, Артем демонстративно уткнулся в телефон. Мужчина отвернулся, и кажется, собирался уснуть.
«Держи себя в руках» – корил он себя, с силой закусив губу. – «Сначала выпишись. А потом уже делай что хочешь. Прогуляешься по станции ночью, и тогда это все закончится. Только не позорься на людях»
А пока надо было отвлечь себя другими мыслями. Вот только какими? Все, что приходило на ум – его неудачи и провалы. Раньше он тешил себя рисованием и искусством. Но теперь рисование вечно будет напоминать ему об отчислении из университета.
Артем посмотрел на свою руку. Растекающееся по венам лекарство вызывало неприятную пульсацию. Может позвать медсестру?.. Хотя, в этом не было никакой необходимости. Он чувствовал себя намного лучше, чем мог бы. Ему просто хотелось чтобы она еще раз сюда зашла. Осмотрела его, чем-нибудь поинтересовалась. Она была совсем не такой, как остальные медсестры: обычно они не отвечали на не связанные с лечением вопросы, не церемонились с буйными пациентами, и уж тем более, не волновались за их душевное состояние.
«Ваша жизнь ценна» – такая мысль никогда не укладывалась у Артема в голове. «Жизнь» и «ценна» – можно ли придумать более неподходящие друг другу антонимы? Ладно, может и да, но дополнение «Ваша» – черт возьми его! – уж точно делало это предложение немыслимым и абсурдным.
«Она действительно так думает? Или это просто чтобы я не ныл?»
Возможно, Артем фантазирует, но он запомнил, каким искренним был ее взгляд и ее волнение. Как она перепугалась.
Артем размазался в улыбке. Щеки свело судорогой – так давно он не улыбался.
***
– Доброе утро! Подъем! – громко ворвалась в палату Евгения, включая свет. Артем, вместе со своими сопалатниками застонали, ибо подъем в больнице приходился на шесть утра.
– Сегодня делаем УЗИ. Есть пока нельзя, пить тоже.
Артем нехотя встал с койки, потянулся заправлять постель.
– Как Ваши дела?
Он подскочил вместе со своим сердцем. Подкравшаяся сзади медсестра улыбалась. А он сгорал от жара на щеках.
– Н-нормально. А у Вас?
Она рассмеялась.
– У меня-то все отлично.
И ушла проведывать остальных. Услышав, что точно такой же вопрос с точно такой же улыбкой она задала и его сопалатникам, Артем помрачнел. Он не особенный. И никогда им не будет.
На УЗИ они ушли в девять часов. Артему повезло оказаться вторым в очереди, поэтому освободился он быстро. По возвращении в палату ему принесли завтрак. К тому времени вернулись и его соседи, а вместе с ними и Евгения. Хмурясь, она что-то записывала в блокноте. Затем положила записи на прикроватную тумбу Артема и устало потерла переносицу.
– Отдыхайте. Попрошу не выходить из палаты. Коридор сейчас будут кварцевать.
Артем заметил забытые медсестрой записи лишь после того, как она ушла. Что ж, работая в стационаре по несколько смен подряд легко забыть не только ручку с блокнотом. Артем не смог не заметить, с каким трудом она держала раскрасневшиеся глаза открытыми.
Ему всегда было жаль медсестер. Они тратили свое здоровье чтобы восполнить здоровье других, и порой страдали куда больше пациентов. Артем был уверен – он не имеет права злиться на медсестер. Даже когда они грубят или нарочно игнорируют. Им и без того тяжело.
Но таких медсестер как Евгения Артем еще не встречал. Ее голос звучал одновременно строго и невероятно ласково; ее взгляд упрекал, но в то же время выражал искреннее беспокойство.
Таких людей надо запечатлять.
Он взял блокнот с синей ручкой, пролистал до пустой страницы. Вспоминать ее лицо не пришлось – оно не отпускало Артема еще со вчерашнего дня. Плавные линии начали выводиться сами по себе: всего пара движений ручкой и вот уже очерчен ее мягкий овал с острым подбородком. Дальше длинный и слегка волнистый нос, светлый взгляд, приподнятые в улыбке щеки. Он представил, как она выглядит без медицинской маски, и нарисовал тонкие, изогнутые в улыбке губы. Изогнутые в такой улыбке, какую всегда мечтал увидеть сам.
Внезапно распахнулась дверь.
– Пребольшое извините, я случайно не оставляла здесь блокнот?
Заливаясь краской, Артем в спешке вырвал изрисованную страницу. Смял ее в ком и сгорая от стыда, протянул блокнот медсестре.
– О, спасибо… – растерянно сказала та. – А можно узнать, что Вы вырвали?
Он хотел что-то ответить, как-то оправдаться или извиниться, но слова застряли в пересохшем горле. Не придумав ничего лучше, он отдал ей скомканный лист.
Поморщив нос, медсестра развернула злосчастный рисунок, взглянула на него и ахнула.
– Это я? – спросила она, не отрывая глаз от портрета.
– Что, нет! Вернее… Ну, может совсем чуточку… Я сейчас же это выкину, простите.
– Что? Да я бессовестно заберу это себе! И буду смотреться вместо зеркала.
Она аккуратно разгладила помятый рисунок. Нутро Артема сделало кульбит. То ли от страха, то ли от трепета. Ребра затрещали от бешеных ударов сердца. Будет забавно, если его придется реанимировать из-за девушки-медсестры.
– Вам н-нравится?
– Не то слово. Я тут даже слишком симпатичная!
– Вы очень красивая. Красивее, чем я нарисовал.
Слова вырвались сами по себе. Воздух вокруг его губ стал невероятно горячим. А мысли о смерти вернулись, прожигая каждый орган, от пят до головы. Только на сей раз их вызвало не отчаяние, а невыносимый стыд. Артем вцепился в одеяло, борясь с желанием накрыться им с головой. Зря, ведь Евгения всего лишь смущенно хохотнула.
– Спасибо. Не часто это слышу.
Молчание. У Артема сводило руки. Они просились обнять девушку.
– А Вы, Артем, очень красиво рисуете. Наверное, занимаетесь этим профессионально?
– Меня буквально вчера выпнули из художественного универа.
– За что?!
– Прогуливал часто.
– «Из-за того что мне часто становилось плохо, приходилось пропускать занятия и экзамены» – Вы это хотели сказать?
Он зажал лицо ладонью. Нельзя плакать перед другими людьми.
Легкое касание пальцев медсестры, пусть и в перчатках, каким-то чудом заставило Артема разжать ладонь и открыть мокрые глаза.
– У меня сейчас длинный перерыв. Не хотите поболтать за чаем?