Булка Сахарная
Вином или кровью?
ЧАСТЬ 4. Глава 12
Гликерия уложила Скарлетт на койку в лазарете, и взяв с сиделки обещание поставить раненую на ноги, скрылась восвояси.
Ночью того же дня намечалось празднование выпуска из училища. Они с Августом ждали этого момента больше ста лет. Ждали со страхом и с лихорадочным трепетом; мечтая, чтобы он никогда не наступил, и предвкушая как самое радостное событие.
Празднование выпуска было единственной возможностью рыцарей побывать на настоящем балу. Не в качестве телохранителей вельмож, а в качестве самих гостей – пляшущих и распивающих свои любимые напитки.
Побывать на балу – ещё с детства самая заветная мечта Гликерии. Однако сейчас, за несколько часов до празднества, она предпочла бы оказаться где угодно, только не в наполненном музыкой зале.
– Ах Август! Он ведь обязательно будет там!
Со своим братом Гликерия не разговаривала уже больше недели. Напрасные попытки получить от него хоть малейшую поддержку привели к скандалу. Август ни в какую не одобрял сестринскую идею пожалеть своего соперника на финальном сражении. На самом деле он не возражал, решив просто не высказываться по этому поводу. Ему совсем не нравились споры, совсем не нравилось переубеждать и что-то доказывать. Однако Гликерия настоятельно просила его разделить с ней эту идею и самому поступить точно также. Несмотря на снисходительное спокойствие, Август был крайне твёрд в своих убеждениях. Любая попытка заставить рыцаря пойти против себя терпела абсолютный крах.
Однажды Гликерия в сердцах назвала брата жестоким трусом. С того момента они и словом не обмолвились; а на тренировках и случайно пересекаясь в коридорах, делали вид, что совершенно друг друга не знают. Гликерия искренне не понимала упёртости Августа – ну неужели ему так нравится убивать? Она ведь помнила, как ребенком он с безумным взглядом приходил к ней после каждой победы, как трясся, уткнувшись ей в колени, как не мог заснуть, преследуемый кошмарами.
Так в чем дело? Вместе они бы положили конец всем ужасам, через которые проходят рыцари. Может, не всем, но большей части уж точно!
Она верила, что своим нарочитым молчанием откроет ему глаза. Она ждала, когда он подойдёт и чистосердечно признает бездушность своих убеждений.
Но Август не пришёл на ее сражение. Более того, он уже заканчивал своё. И что-то подсказывало Гликерие, что его противник не вышел оттуда живым.
Подсказка подтвердилась, когда мимо лазарета прошли слуги с носилками, сплошь укрытые белой простыней.
В тот момент ей захотелось навсегда забыть своего брата.
**************************
Наступил вечер. Все дуэли проведены, и был оглашён список выпускников. Туда вошли всего десять рыцарей, хотя в начале, когда юным воинам стукнуло семьдесят, их было больше ста.
С часу на час должно состояться празднование выпуска. Иначе – прекрасный бал, на который приглашены рыцари-выпускники, их учителя и родители. Ещё недавно Гликерия ждала его с нетерпением, но теперь она не понимала, как можно веселиться с ещё свежей кровью на руках?!
– Ладно… Все равно пойду.
Она просто не имеет права сначала шокировать всех своей выходкой, а потом трусливо не появляться на важнейшем мероприятии перед лицом всего рыцарства. Она должна гордо заявить, что не собирается убивать тех, кто смерти не заслужил. Должна сделать так, чтобы ее услышал каждый рыцарь, каждый учитель каждый аристократ!
В ее мыслях больше не гулял страх – лишь удушающее отвращение к этому месту. Здесь она выросла, здесь провела все своё детство и юность, здесь впервые влюбилась, впервые ощутила отчаяние и животный страх за свою жизнь. Рыцарское училище стало чем-то большим, чем домом. Чем-то вроде собственной кожи, из которой, при всем желании, было невозможно выбраться.
Когда-то
Сейчас же это место нужно покинуть навсегда.
От того, как она это сделает, зависит не только ее дальнейшая жизнь, но и вся история Сангии. С этой мыслью она решила надеть своё лучшее платье – бордовое и отделанное парчой. Белые перчатки до локтя скрыли полосы шрамов, а массивный каблук возвысил ее на пару дюймов.
Уже дотрагиваясь до дверной ручки, Гликерия зацепилась взглядом за зеркало, а вернее, за отражение в нем.
Бледное лицо было бы таким хорошеньким, не испещряй его глубокие шрамы. Вот один тянулся через переносицу – почти как у Августа, только не такой глубокий. Другой алым рубцом засел на правой щеке. И наконец, тот, который нравился Гликерие меньше всех, длинной нитью рассекал подбородок, едва не доходя до губы.
Из памяти, правда, стёрлись дни приобретения этих шрамов. Как и лица тех, кто эти шрамы ей подарил.
Гликерия провела рукой по щеке. Холодной и липкой рукой она удостоверилась, что это уродливое лицо в самом деле принадлежало ей.
К горлу подступила тошнота и неистовое желание лишиться собственного лица.
«Шрамы украшают рыцаря!»
Она ринулась к прикроватной тумбе, схватила оттуда белила и пудру и стала лихорадочно перекрашивать своё лицо. Сгустки белил шлепались о шрамы, пудра безостановочно сыпалась на пол.
Стереть, стереть, стереть это уродство.
Она снова подняла глаза на зеркало, но теперь уже увидела белоснежную неживую плоскость. О том, что это лицо напоминали лишь ярко-зелёные глаза.
Комната сотряслась от звонкого смеха.
– Хороша! До чего же хороша! Только чуть-чуть бы поправить.
Она соскребла лишние белила и вытряхнула пудру с глаз и губ. Затем похлопала себя по щекам и широко улыбнулась. Теперь ее совсем не отличишь от прекрасной графини: вновь заострились скулы и вздёрнулся миленький носик. А главное – кожа чиста, как свежевыпавший снег!
Осталось лишь причесать каштановые волосы, и Гликерия ди Лирель будет сиять на балу как самая яркая звёздочка.
Август примеру сестры не последовал и наряжаться на бал не стал. Новоиспеченный рыцарь облачился в потрёпанный джеркин, да в старые кюлоты. Ещё кровоточащие руки были сплошь обмотаны повязками – его последний противник отчаянно цеплялся за жизнь. Август никак не отреагировал, увидя Гликерию на балу. Зато все остальные встретили ее громким шушуканьем и осуждающими взглядами.
– Дорогая, – подошёл к ней учитель, вырастивший в ней умение держать меч. – Зачем ты это сделала? Тебя лишили золотой меча!
– Ах, да мне плевать! – она небрежно отмахнула руку учителя, заботливо взявшую ее за плечо.
«Золотой меч» – почетная награда, выдаваемая наиболее отличившимся выпускникам рыцарского училища. В этом десятилетии обладателями «Золотого меча» должны были стать Август, Гликерия и Рейфорд Эл. Но, по всей видимости, теперь счастливчиков всего двое, и Гликерия не сильно сокрушалась по этому поводу.
– Как же?!.. Гликерочка, ну что с тобой такое?!
– Извините, сэр, но я не хочу сейчас с Вами разговаривать.
Она развернулась и уже собиралась уйти прочь.
– Ее все равно убили!
– Ее это…
– Да, Скарлетт. Ее казнили прямо в лазарете.
Развернулась Гликерия резко, а ее глаза вперились в старика так, словно это он – лично, собственными руками – убил несчастную.
– Чтоб сгнил каждый из вас.
Гневно застучав каблуками, она рванула в другой конец зала – куда подальше от бездушного старика. Куда подальше от каждого, кто выжил и пришёл на этот бал. И плевать, если среди них были ее друзья, товарищи или строгие, но заботливые учителя. Все они – убийцы, которым нет оправдания.
– Добрый вечер, уважаемые!
По залу прогремел звонкий голос графа, знаменитого для всех рыцарей. Именно на его средства содержалось училище. Благодаря нему рыцарство в Сангии развивалось с небывалой быстротой, а сами рыцари могли получать должное поощрение своим подвигам.
Все обернулись к сцене и затаив дыхание, смолкли.
– Я рад видеть вас всех на столь торжественном мероприятии! Мы ждали десять лет и вот – наконец-то Сангия может положиться на новых славных воинов! Вы все прошли великий путь. Отнюдь не лёгкий, но безгранично великий! Теперь вы – рыцари с большой буквы, и должны этим гордиться!
«То же мне гордость» – Гликерия не собиралась слушать эту ересь.
Она окинула взглядом толпу. Почти все – высокие и стройные юноши, которые, однако, с ног до головы были покрыты шрамами. Казалось, они родились разобранными, и мастерам пришлось сшивать их по кусочкам.
Присутствующих девушек можно было пересчитать по пальцам одной руки: Гликерия и две незнакомые девицы в другом конце зала.
Все разодетые, но волочащие за собой тяжёлый меч. Улыбающиеся и болтливые, но с бесконечной пустотой во взгляде. Каждый второй был обмотан кровавой повязкой. И ради чего? Ради речей какого-то богатого графа?
У неё не было причин здесь оставаться: на сцену ее не пригласят, слушать никто не станет, а самый близкий вампир даже на неё не смотрел. Она развернулась к выходу.
Уже на ступеньках винтовой лестницы ее встретила знакомая широкоплечая фигура. Она спускалась ей навстречу, будто ждав этой встречи с момента зарождения мира.
– Отец? – Гликерия же, стоило признаться, этой встречи никак не ждала.
– С сегодняшнего дня я тебе не отец.
Возможно, они не всегда ладили. Забывали поздравить друг друга с Рождеством, редко обменивались письмами и ещё реже – встречались, чтобы провести время как отец с дочкой. До поступления в училище Гликерия не вылезала из синяков и вздрагивала от каждого отцовского шага. Но после… После того, как меч стал продолжением ее руки, он стал называть Гликерию «своей гордостью»!
– Что Вы имеете ввиду?
Никакого «поздравляю с выпуском» или «горжусь тобой». А ведь эти слова она была бы не прочь услышать именно сейчас.
– Не задавай глупых вопросов. Ты прекрасно знаешь, что я имею ввиду!
Кажется, ее осенило.
– Я не хотела…
Ни перед кем не дрожал ее голос, ни у кого не получалось спугнуть ее решительный взгляд. Иной раз Гликерие казалось, что она способна бросить вызов самому королю.
И лишь один вампир во всей Сангии мог заставить ее говорить что угодно.
– НЕ ХОТЕЛА?! ТЫ ОПОЗОРИЛА МЕНЯ ПЕРЕД ВСЕМИ!
– Извините, извините меня пожалуйста!
– ТЫ НЕ ЗАСЛУЖИВАЕШЬ ПРОЩЕНИЯ, НЕ ЗАСЛУЖИВАЕШЬ НИЧЕГО!
Ей снова пятьдесят лет. Маленькая и худощавая девочка сжимается в углу, надеясь раствориться, не оставляя никаких следов. Внезапно воздух стал тяжелым, а отец – вырос в несколько раз. Она будто никогда и не была рыцарем: никогда не держала в руках меч и никогда не изнуряла себя тренировками. Она так и осталась маленькой беззащитной девочкой.
Комок сжал ее горло, а ступни приклеились к полу. Ричард ди Лирель загнал ее в угол, совсем как в детстве, когда она делала что-то не так.
Неужели ей – одному из сильнейших рыцарей современности – было страшно?
– Не заслуживаю, ничего не заслуживаю!
Гликерия упала, почувствовав удар тупой стороной меча. Отец схватил ее за волосы, которые она зачем-то решила распустить.
– Никто не должен видеть тебя – позорище великого рода ди Лирелей!
Он оттащил ее в кладовую под лестницей, пока остальные гости громко поздравляли лучших рыцарей с их первой в жизни наградой.
Через секунду для Гликерии смолкли и хлопки, и торжественный голос ведущего. Теперь ей был слышен лишь гнев отца.
Но в следующую секунду она услышала хруст своей кости.
– Захотела поиграться?! Привлечь к себе внимание?!
От резкого удара головой о стену у нее почернело в глазах. Нутро ее взболталось и смялось – с такой силой отец вонзил в нее свой кулак.
– О, внимание ты привлекла к себе ещё как! Каждая блохастая собака уже высказалась мне! И что ты ожидала? Что я похлопаю тебя по головке?
Из разбитой груди Гликерии вырвался истошный вопль.
– Ты получила по заслугам и не смей мне тут ныть! Как жаль, что за нарушение Священного рыцарского кодекса не предусматривается серьёзных наказаний! А знаешь почему?! Потому что до сего момента никому и в голову бы не пришло, что хоть один уважающий себя рыцарь способен на такое!!!
Вновь удар о глухую стену. Густая кровь, сплюнутая на пол, смешалась со слюной и выбитыми зубами. Привыкшая к боли мечтала, чтобы сейчас боль прекратилась. Даже смерть начала казаться ей милостью.
– Ну что, наигралась в бунтовщиков? Показала всем, что ты не такая, как все? Молодец! Только больше не смей называть себя рыцарем, а меня – своим отцом!!
Раскатистый бас Ричарда ди Лиреля прожигал ее тело вдвойне. Гликерия ещё несколько раз с грохотом ударялась о каменные стены, лишаясь еще нескольких здоровых костей. Наконец из ножен показалось лезвие легендарного меча – того самого меча, которым Великий Ричард ди Лирель положил более чем тысячу вражеских воинов.
И сейчас этот меч рассек левую часть лица его собственной дочери.
Кровь полностью застелила ей взор. Левая половина лица начала пылать свирепым огнём, не давая сделать ей ни единого вдоха. Более не думая ни об отце, ни о ком-либо вообще, Гликерия заметалась в агонии, вопя и крича, как будто ее сжигали заживо. Левый глаз потонул в крови и бесконечной пучине боли. Больше всего на свете ей захотелось отделиться от своего тела. Это тело пережёвывало несколько сотен острейших зубов, и Гликерию больше не волновал вопрос «почему?».
Просто остановите это, пожалуйста.
Она лежала в луже крови, в каше из синяков и собственных криков. По ее ощущениям, прошло несколько столетий, но на самом деле – всего час. Ричард ли Лирель ушёл и с того дня больше не возвращался в рыцарское училище. А веселье на празднике только начиналось, и до пыльной кладовки никому не было дела.
Никому, кроме одного рыцаря, внезапно захотевшего тишины.
Дверь отворилась с тихим скрипом, и в кладовую зашёл Август ли Лирель. Однако по выражению его лица стало ясно, что он никак не ожидал увидеть представшее перед ним зрелище.
– Гликерия?
Начисто забыв про боль, она подняла голову. Уцелевший глаз засверкал надеждой.
– А-август!.. Это п-правда т-ты!
Их ссора и напускное молчание больше не имели решительно никакого значения. Это ведь ее брат – ее кровинушка, ее самый верный друг. Август помогал ей вставать на тренировках, сбегал с ней на королевские балы, поддерживаю абсолютно все ее безумные идеи, и никогда, решительно никогда не оставлял ее одну. Подумаешь, повздорили из-за какой-то мелочи! Сейчас он отнесёт ее в лазарет, сиделка и лекарь излечат эти раны, а потом они снова всю ночь будут гулять вдоль их любимой речки и обсуждать все на свете!
Август опустился колено и окинул сестру оценивающим взглядом.
– Что произошло?
– Р-ричард ди Л-лирель узнал о т-том…
– Ясно, – не дал ей закончить тот.
Он встал, отойдя от Гликерии на полшага.
– Сама ведь виновата.
– Ч-что?!
– Дура, я ведь говорил о том, что это ужасная затея. Что тебе стоило просто убить ее?
– Август!..
Но Август ушёл, плотно затворив за собой дверь.
ЧАСТЬ 4. Глава 13
Избитую и израненную Гликерию без сознания нашли под конец бала совершенно случайно. Уставшая фрейлина не стала кричать или беспокоить кого-то из господ. К виду распластанных по полу тел она давно привыкла, и сначала без лишней драмы собиралась накрыть Гликерию саванной. Однако уловив ее слабое дыхание, фрейлина выругалась и доставила рыцаря в лазарет.
Ей оказали должное лечение, но лишили всякой надежды на светлое будущее.
Причиной тому стала пометка в ее выпускном аттестате. Красным цветом она гласила «непригодна».
Что это значило? Невзирая на своё высочайшее мастерство, Гликерия никогда не сможет быть рыцарем даже графа мелкого поместья, что уж говорить о дворовых господ, и тем более, о членах королевской семьи…
Винсент…
О, ей ровным счётом было безразлично абсолютно на все: на подорванную репутацию, на свою «непригодность», на отказавшегося от неё отца и даже в какой-то степени на Августа. На все, кроме того, что у неё отобрали единственную уцелевшую цель и мечту – верно служить кронпринцу Сангии. Сократить между ними расстояние в несколько сотен раз, иметь право заговаривать с ним почти по любому поводу, разделить с ним все его дни и ночи, ведь рыцарям запрещалось отходить от своих господ без веской на то причины…
Эта мечта была похоронена, и Гликерия была не прочь потесниться в гробе вместе с ней.
Право служить Винсенту досталось Августу ди Лирель. Так решило само Его Величество на торжественной церемонии.
С того момента Август потерял всякое право зваться братом. Гликерия не могла назвать его даже предателем. Это слово слишком ласковое для такого, как он.
Пока эта мерзкая скотина жила в отдельных дворцовых хоромах, Гликерия заново высекала своё имя на холодных камнях.
И кроме холодных камней у неё не осталось ни-че-го.
Она думала, что была одинока, когда отец оставлял ее запертой в тесной кладовой за непослушание. Когда лечилась после тяжёлого поединка в одиночной палате лазарета. Когда ждала Августа, пока тот вылечится от кори.
Но в те моменты она даже понятия не имела, что такое одиночество.
И вот наконец-то Август получил по заслугам. Конечно, ни смятые органы, ни сломанные кости не могли сравниться с тем, что чувствовала Гликерия на протяжении последних восьмидесяти лет. И тем не менее, когда из брата вырвался болезненный хрип, ей действительно стало гораздо легче.
Она даже словила себя на мысли о том, что была бы не прочь напиться его кровью, струящейся из разодранной груди.
– Да, стало. А тебе хорошо, братец?
Гликерия опустилась на колено.
Август смотрел на неё заплывшими глазами.
Вальтер, чертыхаясь, подбежал и тут же упал перед распластанным рыцарем.
– АВГУСТ! АВГУСТ! НЕ УМИРАЙ!
Он взял Августа за окровавленный корпус и с ужасом увидел, как из него вываливаются органы. Вальтер отпрянул, взмолившись, чтобы Август собрал себя сам. Но рыцарь лишь глухо застонал. Сознание его отдалялось все сильнее и сильнее.
– Все кончено. И по-другому быть не могло. Вальтер, я прошу тебя, останься рядом с Винсом. Не уходи от него. Не упрекай его ни в чем.
Вальтер хотел и возмутиться неуважительным обращением, и ударить его за такие слова, и взвыть от отчаяния, и высказать все, что он на самом деле думал о Винсенте… Все возможные слова смешались в липкую кучу, которая застряла на стенках горла. Вальтер застыл в громком молчании, надеясь, что невидимый кто-то скажет все за него.
– ТЫ ЕЩЁ СМЕЕШЬ РАСПОРЯЖАТЬСЯ ВИНСЕНТОМ, КАК СОБСТВЕННОЙ ИГРУШКОЙ?!
Гликерия оттолкнула Вальтера каблуком длинных сапог так, будто он был не вампиром, а грудой мусора – одной из многих, что покоились в этом подземелье. Ее меч снова воспылал и угрожающе повис над Августом. Вот только поверженного рыцаря больше ничего не страшило.
Он посмотрел на неё. Брат посмотрел на свою сестру. Чёрные глаза встретились с зелёным. Угольки встретились с травинкой. По неизвестным законам природы, травинка воспламенила угольки.
– Прости меня.
Пламени угольков хватило бы на несколько вампирских жизней, и травинка могла бы навсегда забыть о холоде. Но пламя погасло. Опять-таки, по неизвестным законам природы.
– НИКОГДА НЕ ПРОЩУ!
Августа такой ответ вполне удовлетворил.
Внезапно заскрипела лестница, по которой совсем недавно спускались Вальтер с Августом. Стремительный топот, и через секунду перед ними предстал обезумевший кронпринц Сангии.
– АВГУСТ!
Гликерия ахнула, но Винсент как будто не заметил ее вовсе. Все, что его интересовало – окровавленные остатки его любимого рыцаря.
– Август, как это произошло?! Нет, ничего не говори, не трать сейчас силы! Вальтер, быстро найди любого лекаря и приведи его сюда! Немедленно! Август, держись, пожалуйста держись. Молю, потерпи совсем немного. Людская цивилизация ведь такая развитая, наверняка у них есть лекарство, которое мигом тебе поможет! Вальтер, почему ты все ещё здесь?! Найди хоть кого-нибудь!
Винсент сел на колени и крепко сжал холодную ладонь Августа.
– Я не хотел, чтобы ты видел это. – лишь прохрипел рыцарь в ответ.
– Винсент, я!.. – только и решилась вымолвить Гликерия. Не дождавшись других слов, Винсент оттолкнул ее так, что она с силой врезалась в ближайшую стену.
– ПОМОЛЧИ!
Август скривился. Лучший друг с ненавистью кричит на любимую сестру – вот и все, что ему было суждено увидеть перед смертью.
– ВАЛЬТЕР, БЕГИ СКОРЕЙ!
– Он уже мёртв, – сказал Вальтер не своим голосом.
Что было дальше, Вальтер помнил плохо. Он запомнил лишь шаткую походку Гликерии и ее взгляд, наполненной мольбой. Затем ослепительная красная вспышка, сопровождаемая криком «ИСЧЕЗНИ!». Самое странное – этот крик принадлежал Винсенту. Робкому Винсенту, который извинялся за пустяки, переживал абсолютно по любому поводу, и никогда, даже на полтона , не повышал своего голоса. Но тот Винсент был кем-то иным. Кем-то, кого не знал даже его родной брат.
Остолбеневшая Гликерия рухнула прямо перед Вальтером. Вальтер упал без сознания вслед за ней.