Алена Юрашина
Кит в моей голове
Глава 33
Ноги гудели, в голове было пусто, звонко и слегка ошалело: сказывалась еще одна бессонная ночь. Прощальную вечеринку у бассейна в загородном доме Никитина этот город запомнит надолго. Как и все наши однокурсники, что были рядом, пришли его поддержать. Она много значила для нас, эта поддержка.
День, что пришел следом, ничем не отличался от прочих. Погожий весенний денек, как клон, похожий на другие… Позже, год за годом, я много раз воспроизводила его в памяти, тот день, поминутно, а потом и посекундно… но так и не смогла обнаружить в нем ничего особенного. Ни одной мелочи, изъяна, незаметного знака, который был способен подсказать, что именно этот день навсегда разделит мою жизнь на до и после. Нет, это был самый обычный среднестатистический день, прожитый мною в том маленьком городке.
К началу первой пары глаз я разлепить так и не смогла. Помаявшись немного, то и дело проваливаясь в сон, пошла на сделку с совестью, решив и вовсе пропустить занятия.
Отмокать в ванной, а потом и блаженно нежиться в постели довелось недолго: воспользовавшись тем, что после двух дней… и двух ночей в обществе Кита я слегка приободрилась, сразу после обеда мама отправила меня за покупками. Список, что мне вручили, был длинным, и только в аптеке, терпеливо отстояв в очереди с полными продуктов пакетами в руках, пошарив по карманам, спохватилась, что оставила телефон дома. Не беда, с делами уже почти покончено…
Мама не вышла из зала, чтобы меня встретить, и пакеты так и остались стоять на кухне не разобранными, пока я свежим ветром ворвалась в комнату бабушки, щебеча, поставила окно на проветривание, наклонилась, чтобы удобнее поправить ей подушки, подоткнула заботливо одеяло, улыбнулась.
– Время принимать твое лекарство, ты не забыла?
Выдавив из блистера таблетку, положила на блюдце, вернулась со стаканом воды. Она следила за моими действиями внимательно, неотрывно, и только потом, когда, приступая к влажной уборке, смахивая пыль с серванта, я начала негромко напевать себе что-то под нос, не выдержала, отвела взгляд:
– Ксюша, оставь это, положи тряпку… Иди к нему.
Я повернулась к ней, на губах все еще играла легкая полуулыбка.
– Что?
– Поезжай к нему… прямо сейчас поезжай. Этот мальчик… он ведь сегодня улетает.
Я поверила ей не сразу, еще какое-то время пытала недоверчивым взглядом, не готовая принять такую правду.
– Что? Что ты говоришь, бабушка? Ты не волнуйся, – а когда поняла, по телу разлился мучительный холод, а мышцы словно судорогой сковало. На лбу, напротив, немедленно выступила испарина. – Сегодня? – подскочила, едва не расплескав таз с водой, – откуда ты знаешь?
– Знаю. Мы все это знаем. Просто поверь мне.
– Нет. Нет… нет-нет, ты, должно быть, ошибаешься, – я отшатнулась от нее, делая шаг к двери, остановилась, еще не до конца понимая, куда мне бежать, что именно делать, – он позвонит мне, когда будет уезжать. Конечно, позвонит. Кит обещал!
– Он звонил… звонил тебе, чтобы попрощаться…
– Звонил??
Я помертвела. Бросаясь в комнату за телефоном, бессмысленно повторяла одно и то же:
– Как же так? Почему я не знала? Почему мне никто не сказал? Как же так, – судорожно набирала его номер, снова и снова… абонент неизменно был недоступен. – Нет. Нет, не может быть… Нет! Он же дал слово, что предупредит… он дал мне слово!
Я бросилась обратно и резко остановилась: в дверях стояла мама, сочувственно глядя на меня, скрестив руки на груди.
– Не вини его за то, что не попрощался. Это я. Я попросила его этого не делать… и Артем понял меня правильно.
Я сжала телефон в руке, подступая к ней.
– Довольна?? Теперь ты, наконец, довольна?
Я не жалею, что прошла мимо нее, так и не выговорив безрассудных слов, уже готовых сорваться с языка, потому что услышала слабый бабушкин голос, она снова звала меня.
– Который час, Ксюша?
Я едва смогла сфокусировать взгляд на наручных часах, била крупная дрожь.
– Начало шестого… уже начало шестого…
– У него вылет в семь. Не бойся, ты еще успеешь. Ну, же, беги к нему.
В спешке покидая квартиру, еще успела услышать, как бабушка говорит маме:
– Как ты не понимаешь, Катя, они должны попрощаться. Должны. Иначе в душе она никогда его не отпустит…
Я пропустила съезд к его дому, на мокрой дороге машину занесло, и все же в последний момент успела уложиться в поворот, а повернув, так резко ударила по тормозам, что шины отчаянно завизжали, отказываясь мгновенно сцепляться с дорогой. Я вторила им, закричав от неожиданности.
Лоб в лоб, на полной скорости прямо на меня тараном шел темно-серый БМВ. Мы разошлись буквально в миллиметре друг от друга только благодаря отменной реакции Кита. Все остальное отложилось в памяти, как дурной сон.
Краем глаза успела заметить: он тормозит в пол, машина замирает неподвижно на другой стороне дороге, дверь распахивается…
Я с управлением не справилась: руль перестал повиноваться, автомобиль понесло юзом, крутя, разворачивая поперек дороги, а потом… Рено съехал в кювет, глубоко зарывшись капотом в кусты, под днищем неприятно заскребло, когда машина села на брюхо. Грязь, в которой утонула обочина, каскадом забрызгала стекла, она же смягчила удар, хотя в моей голове на мгновение все перемешалось. А потом ручку водительской двери изо всех сил рванули, я успела увидеть безмолвного свидетеля аварии – серое нахмурившееся небо. Щелкнул, отстегиваясь, ремень безопасности, отлетел в сторону, но я так и не поняла, почему так быстро оказалась снаружи.
– Цела?? Ты цела?? Ксения?! – Кит осторожно ощупывал меня, – черт возьми, как же ты меня напугала! Как же ты… – осторожно развернул лицом к себе, внимательно разглядывая ссадину поперек лба, потом с облегчением выдохнул, – ничего, кажется, жить будешь, это просто царапина. Но машина… – быстро глянул поверх моего плеча, – дай телефон, надо вызвать эвакуатор, иначе ты не выберешься… трос здесь не поможет. Всего полчаса… они будут здесь. Ксения?
– А где твой телефон? – спросила, напряженно вглядываясь в его лицо. Он молча отвел взгляд, – я спрашиваю, где телефон, Кит?? Значит, вот так… ты уезжаешь сегодня… Уезжаешь из города… из страны… и если бы я не узнала…
– Ксения… не надо… пожалуйста, не надо, – с болью взглянул на меня, потом, по-свойски ощупав мои карманы, все же выудил телефон. – Сначала я свяжусь с техслужбой, хорошо? Как бы то ни было… я не могу оставить тебя здесь… одну… совсем без помощи.
Там, в густых кустах за вздернутым багажником остывающей машины пели вечерние птицы. Почти кричали, с восторгом провожая уходящий день, но мне была по душе их громкая пронзительная песня, потому что в это время я следила за его движениями, потому что в этот момент он еще был рядом…
Кит недолго общался с оператором, вернувшись, протянул телефон, избегая смотреть мне в глаза.
– Полчаса, как я и сказал. Ты лучше сядь в машину, подожди внутри, на улице холодает. Скоро все закончится. А мне… мне надо торопиться, Ксения. Рейс частный… но лучше не опаздывать…
Я внимательно на него смотрела.
– Значит, наше время истекло сегодня? Именно сегодня… и знал об этом только ты один…
Он глубоко вздохнул, прежде чем ответить. Наверное, ждал этого вопроса.
– Нет… не сегодня… это случилось давно, Ксения. Стоит вспомнить, с чего все начиналось… ну же, вспомни… Все, что бы я ни решил… было очередной ошибкой. Как только видел тебя – ты отдалялась… подходил – бежала, как от огня, а стоило мне прикоснуться – ты вяла от моего прикосновения – от любого моего прикосновения, как комнатный цветок от зимней стужи. Вот так все было… Что случилось потом?.. А потом я тебя отравил. Так, может, это и вправду было невозможно?
– Нет. Нет! – замотала я головой, – все было не так. Все не так!
– Плачешь… Ты снова плачешь из-за меня. Не могу больше видеть, как ты плачешь. Знаешь, будь я нормальным… наверное, предложил бы тебе руку и сердце, ждал дня нашей свадьбы и переживал, что ты передумаешь. Но я – тот, кто портит тебе жизнь. Я тот, кто… – стиснул зубы, но нашел в себе силы продолжить. – А самое страшное, я ведь знал, что так будет… Знал! Я должен был держаться от тебя подальше… Какое-то время мне это даже удавалось, а потом… я не смог… и все, что случилось дальше, – виновато опустил глаза. – Ксения, если я могу сделать так, чтобы дерьма в твоей жизни стало хоть чуточку меньше, я это сделаю. Я обещал твоей матери, и тебе обещаю: я не буду тебя искать. Ты сможешь жить нормальной жизнью… среди нормальных людей… и тебе больше не придется таскаться ни по судам… ни по лечебницам… ни по моргам…
– Не говори так! Не решай за меня! Это просто новая черта, Кит. Это просто черта, которую можно перейти… вдвоем… вместе… но ты больше не пускаешь меня ближе. Ты не пускаешь меня… а значит между нами снова пропасть…
– Она всегда была между нами. Всегда! Ты и сама это знаешь. Просто рядом с тобой я не боялся оступиться, поэтому ты ее и не замечала. Посмотри на меня, Ксения, ну, посмотри, – он взял меня за плечи, – внутри я пуст, я совершенно пуст, а может, даже по-настоящему мертв… Да, я выстоял тогда, выстою и сейчас… но ведь однажды я упаду, я это знаю… Упаду так глубоко, что уже не смогу выбраться невредимым… а я не хочу, чтобы ты была рядом, когда это случится… Все эти годы… я ведь давно не живу… только умираю… Что тебя ждет со мной? Если это и есть жизнь, тогда моя бессмысленна… Я просто сломанная игрушка, которую уже не починить. А ты беги, хорошая девочка, спасайся отсюда, пока не поздно. Беги от меня… и постарайся не оглядываться… Ничем помочь мне ты не сможешь. Просто отпусти меня. Отпусти…
– Но я не могу! – я снова заплакала, затрясла головой, я не могла от него оторваться, физически не могла этого сделать в тот момент, – я не могу тебя отпустить, никогда не смогу… Кит…
– Не можешь? – и он тоже заплакал. Конечно, сразу стиснул зубы, закусил щеку изнутри, но слезы так и продолжали струиться даже сквозь сомкнутые веки, – но я ведь тоже не могу без тебя… я ведь тоже… и как нам быть… Как теперь быть? Думаешь, мне это легко… отпустить тебя сейчас? Думаешь, легко??
– Так не отпускай! Давай уйдем, взявшись за руки! Давай мы просто уйдем, как бывало… Давай уедем, куда угодно… или останемся… мне все равно… только вместе… Кит…
Я снова попыталась взять его за руку, но он уклонился.
– Нельзя. Не получится. Уже не получится, Ксения, ну, пожалуйста… не плачь…
– Почему? Ну, почему??
Кит грустно мне улыбнулся, но это была ускользающая улыбка, которую нельзя удержать. Нельзя удержать никакими уговорами, я это сразу поняла. Вот, он уходил от меня здесь, сейчас, но где-то глубоко внутри, сердцем, он давно это сделал. Он ушел, и успел уже уйти очень далеко, уйти не на время – навсегда.
– Ты все еще не понимаешь? Не понимаешь… Ведь это и есть тот самый день. Смотри! – он развел руки, словно предлагая взглянуть на этот день по-новому, – мы с тобой в нем! Тот самый день, Ксения… он, наконец, наступил… Но я больше не боюсь его… Я больше ничего не боюсь. И ты тоже ничего не бойся.
Кит безжалостно стер слезы, утерся рукавом и решительно посмотрел на меня. Зеленые глаза постепенно стягивало крепким полярным льдом, как края полыньи в сильный трескучий мороз.
– Ладно… Ладно. Вот тебе новая игра, Ксения… теперь мы будем играть в нее. Я тебя никогда не любил. Никогда не любил, понятно? Не сходил по тебе с ума… Не сгорал от желания прикоснуться, быть с тобой… Я не хочу просыпаться рядом с тобой каждое утро… Не хочу ночами тебя обнимать… Не хочу целовать, пока твои губы не откроются навстречу моим… Не хочу! Понятно? – я смотрела в любимое лицо, искаженное мукой, и через меня проходила вся его боль, вся до последней капли, как могучая полноводная река, – нам больше не ходить одними и теми же дорогами… Не нам давать друг другу клятвы у алтаря… Не нам спорить, в университет какой страны отправится наш ребенок… Не нам! Наши жизни будут прожиты не рядом. Тебе ясно? Потому что ничего этого я никогда не хотел… все это была только игра.
Меня толкнуло к нему, и на этот раз он не отстранился. Мы оба тяжело дышали, качались на ветру, искали поддержки друг у друга.
– Ты же совсем не умеешь врать, Никитин… Ты не умеешь врать… никогда не умел… теперь я вижу тебя насквозь… Не было никаких игр… между нами не было никогда и никаких игр, ведь так?
Он закусил губу, зажмурился, пока я терзала его плечи. Глаза открылись, нашли меня, впились.
– Да. Все, что было – все настоящее, Ксения. Только ты. Только я. Каждое слово. Каждый жест. Каждое действие… никогда не сомневайся в этом. Какой из меня нахрен шулер?
Мы, наконец, обнялись по-настоящему, и я почувствовала, что он весь дрожит. Все его тело колотило, как в припадке, и даже зубы непроизвольно стучали, словно он медленно, неотвратимо погружался в ледяную воду. А может, это была только моя дрожь… Может, одна я дрожала на той дороге, как в лихорадке. Я не знаю.
– Все это не может так закончится… только не так… пожалуйста…
– Ксения, – он с силой сжал мое лицо в ладонях, заставив замолчать, провел большими пальцами по губам. И я замолчала.
– Хорошая моя девочка… – и голос, и руки стали очень нежными, последний раз очертили ладони круг, теплые пальцы огладили скулы, а губы и дыхание – коснулись моих губ, стали моим дыханием, – все, чего я хочу, чего всегда буду хотеть – чтобы ты была счастлива. Но все, что могу тебе сейчас дать, только свои крылья. Так улетай отсюда… улетай поскорее из этого проклятого города и живи счастливо… Ты счастливо живи, потому что в моих краях счастье долго не живет… замерзает насмерть…
– Нет, пожалуйста!
– Послушай меня! Послушай… потом, когда ты устанешь меня ненавидеть, ты поймешь, что сегодня я поступил правильно… что я, наконец, впервые в жизни что-то сделал правильно…
Там, в его живых переменчивых глазах была боль, много боли и мука, я это ясно видела, а еще, в ту самую минуту, когда я на него смотрела, там умирала надежда.
Он тяжело сглотнул, со вздохом перевел дыхание, и я поняла, что мы больше не вместе.
– Ксения, – резко отпустил меня, обрывая последние нити, все еще сетью опутывающие нас, сделал шаг назад и выдохнул, – ты смирись… и послушай…
Кит сел в машину. Завел двигатель, и мягкий свет фар разорвал темноту. Он поднял руку, чтобы поправить сдвинувшееся зеркало заднего вида, грустно и обреченно улыбнулся мне на прощание, а я вдруг с абсолютной ясностью осознала: мы больше никогда, никогда с ним не увидимся.
«БМВ» резко тронулся с места. Глядя ему вслед, я почувствовала, что меня разрывает на части. Свет фар исчез за поворотом, гул мощного мотора стих… и только тогда, в оглушительной тишине, посреди которой он меня оставил, я смогла прошептать:
– Кит…
Но мне никто не отозвался.
Мне кажется, я до сих пор так и стою там, за поворотом у съезда к его дому, в окружении суровых вековых деревьев. Сердце горело и корчилось в этом огне, но никто не видел моего бушующего пламени. Это потом, когда пройдут годы, оно подернется пеплом, пожар свернется внутри клубком, затихнет, но тлеть, я знала точно, не перестанет никогда. До самой моей смерти…
Птица в клетке. В голове билась только одна мысль, точно запертая в тесной клетке птица. Через месяц. Я улечу отсюда через месяц. Улечу… чтобы никогда не возвращаться. Но пока… у меня нет крыльев. Я – это обессилевшая птица в клетке.
Глава 34
Минула почти неделя. Погруженная в себя, я прошла насквозь арку, вынырнула по другую сторону двора и только здесь, запнувшись, замерла посреди дороги, чувствуя, как сердце начинает захлебывается в крике.
Возле бабушкиного подъезда, приветливо поблескивая на солнце темно-серым боком, неподвижно стоял «БМВ». Ноги стали мягкими, но меня уже заметили: от капота отделилась фигура, в которой я узнала Хомяка. Подошла ближе.
Степан поздоровался первым.
– Привет.
– Привет. Что ты здесь делаешь? Что… все это значит?
Вместо ответа он протянул мне открытку.
Следующие несколько секунд я изумленно рассматривала то, что умелой рукой было на ней изображено. В правом нижнем углу озябшая птица, что сидит на изогнутой ветке в заснеженном лесу. Хрупкое трепетное создание. Виден только яркий хвост и расправленные – прорисованные перышко к перышку – крылья. Птица застыла в движении, мнилось – еще секунда, она вспорхнет и улетит. И я знала куда.
Прямо перед ней была приоткрыта дверь в невозможное, солнечное лето. Оттуда сочным заревом запретно струился теплый оранжевый рассвет, а белый песок побережья слепил глаза, и синее море в кудряшках пены манило. Кажется, мне даже удалось расслышать тревожный набат его зовущего прибоя.
Но птица все еще сидела на ветке, и ей здесь было очень холодно и неуютно, а с нахмуренного северного неба по-королевски, величественно опускался снег.
Пальцами, что вмиг стали непослушными, мне не сразу удалось раскрыть открытку. Всего несколько слов сухим типографским почерком, но все же я поверила: открытка сделана на заказ, в единственном экземпляре, потому что внутри было написано то, что способны были понять лишь двое на всем белом свете:
«Я отдаю тебе свои крылья. Это все, что у меня есть. Улетай»
Должно быть, не в силах оторваться, я всматривалась в эти строчки слишком долго, слишком напряженно, потому что Хомяк негромко откашлялся, напоминая о своем присутствии.
– Ксения, там, внутри, ключи, документы на машину, страховка. Автомобиль переоформлен на твое имя…
Эти слова прошли стороной. Прижав открытку к груди, я с надеждой подалась вперед.
– Ты разговаривал с ним? Видел его? Когда? Скажи мне, Степа!
Хомяк покачал головой.
– Нет… и нет. Со мной связались их юристы… они и передали документы. Да, еще кое-что… Кит просил передать… машина – это его подарок. Подарок на забытый день рождения. Сказал, ты поймешь.
Моих губ коснулась горькая улыбка. Значит, Кит и на этот раз сдержал свое слово. О таком подарке я и в самом деле даже помыслить не могла. Однако и радости не испытывала, покачала головой, не соглашаясь.
– Я не могу принять такой подарок. Ну, сам подумай… Ты представляешь, сколько стоит такая машина?
Хомяк усмехнулся.
– Я наверняка это знаю. Мы вместе забирали ее из автосалона прошлым летом… Но дело твое. Машина останется здесь… свою часть договора я выполнил, а ты… ты можешь делать с ней, что хочешь…
Он развернулся и пошел прочь, ссутулившись, сунув руки в карманы, оставив меня стоять в растерянности возле БМВ. Но скоро остановился, обернулся, и я поняла, что это наша прощальная сцена.
– Лучше бы ты никогда не приезжала сюда, Ксения… Все было бы по-прежнему… тогда все было бы по-прежнему.
– Ты этого не знаешь.
– Знаю. Я – знаю. Кит до сих пор был бы здесь. Он не хотел уезжать. Он никогда бы не уехал… он… таких, как он… я никогда не встречал. Кит – настоящий, а такие люди редко встречаются в наше время… ты и сама, наверное, это уже поняла. Ну, а теперь… теперь тебе действительно лучше тоже поскорее отсюда уехать, Ксения. Ты здесь чужая… ты навсегда останешься для нас чужой.
С этими словами Хомяк исчез из моей жизни… навсегда.
На лавочке по соседству старушки кормили голубей. Шуршали газеты, крошились черствые краюшки, и так же часто сыпались неосторожные слова.
– Совсем детей распустили! Сами не ведают, что творят! Я тебе так скажу, ребенка надо держать в черном теле, в ежовых рукавицах, и силу иногда прикладывать, если нужно, а как без этого… только тогда из него вырастет что-нибудь путное… Только тогда! А этим, нынешним – им же все на подносе приносят, вот на голову и сели. А что им остается? Что бы ни вычудили – а все как с гуся вода. Вот и этот мальчишка… Конечно, сейчас как на курорте за границей отдохнет и пойдет дальше куролесить… А что ему? С серебряной ложкой во рту родился… живи да радуйся… не жизнь – одно удовольствие… никаких тебе забот…
Я сгребла в сумку документы, заперла машину и вошла в полутемный подъезд. Какое мне дело до их разговоров, до чужого мнения, до всего этого несправедливого мира? Просто они тоже не могут остановиться. Но разве только в этом их вина? Как часто люди ошибаются в жизни, как часто выносят другим ошибочные приговоры… Даже если никогда не узнают, насколько и когда они ошиблись… но это ведь не может их оправдать, правда?..
***
Я не смирилась и не забыла. Я не смирилась до сих пор, но в те дни я хотя бы знала: Кит где-то есть на этой земле… пусть очень далеко от меня, но Кит дышит… Кит чувствует… Кит живет… Пусть он живет, улыбаясь. Пусть улыбается он не мне, но ведь у этого мальчишки такая чудесная улыбка. И я тоже жила, я жила благодаря этим теплым мыслям, жила в фотографиях, на которых он смеялся, в воспоминаниях… жила со всем тем грузом, что он мне оставил. Я поселила его в своем сердце – надежно, прописала – бессрочно. Но и этих хлебных крошек мне было достаточно, чтобы жить дальше, идти своим путем.
Год за годом, не зная, где он, я упрямо жила рядом с ним, словно кроме него у меня больше никого не было на всем белом свете. Никогда не было. Никогда и не будет. Все эти годы, на самом деле, я жила только ради него… постепенно теряя надежду… в ожидании встречи, которая никогда не произойдет.
***
Прошло около пяти лет…
А потом кто-то пустил этот слух: ушедшей зимой Кит разбился насмерть на одном из обледеневших склонов кантона Вале, что в Швейцарских Альпах, не вписавшись в поворот, когда мчал на спортивной машине в сторону Сьона.
Говорили, он значительно превысил скорость…
Говорили, тела так и не нашли….
Говорили, когда раритетный экземпляр все же удалось поднять со дна ущелья, это была всего лишь бесформенная груда искореженного металла…
Сколько во всем том правды, мне до сих пор доподлинно неизвестно, но я гоню от себя мысли о том, что это могла быть не просто случайность.