Алена Юрашина
Кит в моей голове
– Но я не хочу уходить, Артем.
И на этот раз он не отодвинулся. И даже не пошевелился.
Какое-то время мы оба молчали. А потом, когда наши плечи согрелись, Кит поднял голову, повернулся и серьезно посмотрел на меня.
– До смерти хочется напиться. Ты поедешь со мной?
Глава 18
Чтобы избежать нежелательных встреч с журналистами, пришлось воспользоваться запасным выходом. Не знаю, откуда, но Киту была известна дорога, и мне оставалось просто следовать за ним.
Лестницей мы спустились в подвал, оттуда прошли темным душным коридором, кажется, миновали котельную, какие-то складские помещения. Никто из тех, кто повстречался на пути, не задавал вопросов. Последняя дверь, незаметный служебный выход с тыльной стороны здания. Перед тем, как шагнуть за порог, Кит набросил на голову капюшон.
Все было напрасно. На парковке возле запорошенного «БМВ», несмотря на поздний час, тоже дежурила пресса. Совсем рядом, почти загораживая машине выезд, стоял минивен с логотипом одной из местных компаний на борту. Дверь его была приоткрыта, оттуда клубами вырывался синеватый табачный дым. Еще несколько шагов, и до нашего слуха бы донесся тихий, льющийся лениво разговор. Кит со злостью обругал незнакомых нам людей, но я потянула его за рукав, останавливая, как только поняла, что он собирается сделать.
– Оставь… это ведь их работа. Это просто работа, оставь, – я взяла его за руку, вынудив посмотреть мне в глаза, – ну же, послушай меня. Не надо, не ходи к ним, моя машина здесь, неподалеку, припаркована сразу за воротами. Пойдем отсюда? Пожалуйста, давай просто уйдем.
И Кит пошел за мной.
Ключи он забрал сразу, как только я сняла машину с охраны, пропустив мои возражения мимо ушей. Оказавшись внутри, откинулся на сидении, расслабленно выдохнул. Я последовала его примеру.
С неба снова начал срываться легкий снежок, но вместе с ним в город с северо-запада ворвался резкий вольный ветер. Собирая полные ладошки сухих хлопьев, он разбрасывал их, налетая неожиданными порывами, скребся, царапая металлическую обшивку, вился вокруг машины, усердно просясь внутрь. Из-за его холодного дыхания салон старенького бабушкиного авто прогревался медленно, с натугой. Мы сидели в тишине, пока двигатель молотил вхолостую.
– Куда ты хочешь поехать?
Мой вопрос застал его врасплох, Кит озадаченно потер переносицу.
– Куда-нибудь подальше, как можно дальше отсюда. В клубах мне сейчас светиться не стоит… нет, в городе я точно не останусь. Не хочу никого видеть, никого, ни с кем не хочу разговаривать. Да и мой городской адрес репортерам хорошо известен. Квартира… она недалеко от больницы, с утра, скорее всего, они туда тоже наведаются. Сколько сейчас времени? Скоро полночь, – поймал мой взгляд, – а поехали в коттедж, за город?
Я просто пожала плечами. В глубине души я давно уже знала, что бы он ни решил, куда бы ни направился, сегодня я не оставлю его одного.
По дороге Кит остановил машину на какой-то случайной заправке, чтобы залить полный бак, хотя я его об этом не просила. Сквозь мутное стекло заправочной станции я видела, как улыбалась ему продавщица у кассы. Должно быть, расплачиваясь, Кит шутил с ней, а может, сделал комплимент: девушка залилась счастливым смехом, провожая его глазами до самого выхода.
Я отвернулась. Мне не понравилось то, о чем я раздраженно думала, наблюдая за ними. Никогда прежде не замечала за собой ничем не обоснованной неприязни.
Кит вернулся с двумя большими бумажными стаканами, один из которых (в нем был ароматный горячий чай) протянул мне, и я удивилась, как же он умудрился запомнить, что я не пью кофе, я ведь упоминала об этом давно, и всего лишь раз. В его стакане он и был – дымящийся, крепкий, черный кофе – и характерный горьковатый аромат разлился по салону. Обжигаясь, Кит сделал несколько глотков, однако напиток его не взбодрил, лишь добавил нездорового блеска глазам.
Ночная трасса в сочетании с обволакивающей темнотой медленно убаюкивали, магнитола молчала, и размеренный монотонный гул в салоне укачивал меня, как на мягких речных волнах, заставляя, вскидываясь, раз за разом с беспокойством поглядывать на Кита. В конце концов, ему это надоело.
– Приключений ждешь? Напрасно. Я в норме, Ксения, и в состоянии вести машину. Да я не сел бы за руль, если было иначе. Сегодня мы не разобьемся. Сегодня – нет.
И я просто вновь прикрыла глаза, уже знала: на него можно положиться. Действительно, в отличие от меня, всю дорогу Кит был максимально сосредоточен, собран до предела, под его направляющей рукой «Рено» вел себя смирно, и до предгорий мы добрались гораздо быстрее, чем если бы за рулем оказалась я.
Вот и знакомый съезд. Здесь Кит привычно погасил скорость, и в крутой поворот мы вошли плавно, без рывков. Свет фар лизнул забор из террасной доски, задержался на сугробах, сосульках, заставив их недолго переливаться. Ворота уже поднимались навстречу, открывая вид на дом, на подъездную дорожку.
Ожидая, Кит в нетерпении барабанил пальцами по рулю, потом убрал брелок в карман, а я крепко сцепила руки, припомнив те непростые обстоятельства, что заставили меня приехать сюда в прошлый раз: поздний звонок подруги, мое волнение, и… неприятный тет-а-тет с Ирой наверху.
Узнавая, я одновременно не узнавала это место, в тот вечер все вокруг выглядело совершенно по-иному. Громкая музыка вечеринки давила на уши, здесь было светло, как в погожий день, и так многолюдно, и весело, и шумно. Праздник, на котором одна лишь я чувствовала себя лишней.
Дом, что я видела сейчас, походил на одиноко живущего старичка, убеленного снегом, как сединами, укрытого теплым пледом – толстым снежным покровом. Надежно устроившись в ложбине, он медленно погружался в глубокий сон, и никому не под силу было его разбудить, даже хозяину. Впрочем, сегодня его хозяин шуметь не собирался.
Кит направил машину в гараж, когда загнал, заглушил двигатель. Утомленно потер лицо, давая глазам минутный отдых, растер докрасна виски – что бы он ни говорил, как бы уверенно со мной ни держался, поездка все же далась ему нелегко.
Справа, выше полок, заполненных стройными рядами инструментов, вспыхнули светодиодные ленты, рассеивая полутьму вокруг. За спиной скромным поскрипыванием напоминали о себе опускающиеся автоматические ворота. Вытащив ключи из замка зажигания, Кит повертел их в ладони, раздумывая над чем-то, потом решительно зажал в кулаке. Словно почувствовав мою скованность, потянулся ко мне, щелкнув замком ремня безопасности, и сдавливающая мою грудь теснота отступила.
– Ну, вот мы и дома.
В коттедж можно было попасть через гараж, так что я даже замерзнуть не успела, а мы уже прошли по нижнему уровню, поднялись на несколько ступеней вверх, оказавшись в гостиной. Общий рассеянный свет потолочных светильников Кит приглушил, походя коснувшись панели на стене. Внутри, как и в прошлый раз, царил образцовый порядок, было тепло и пусто.
Теперь я никуда не торопилась, рассматривала детали интерьера более внимательно, чем в ночь вечеринки. Высокие потолки с галогеновыми лампами, фактурные стеклянные перегородки для зонирования пространства, яркие плафоны тут и там, цветные подушки на диванах, прочие милые акценты. Все, чего касался мой взгляд, мне определенно нравилось. Этот дом подходил своему хозяину, выглядел, как его продолжение.
Облокотившись о притолоку, Кит наблюдал, как я медленно перемещаюсь по холлу.
– На ком держится весь этот дом? Он же просто огромный… но здесь даже пыли нет…
Знакомая лестница на второй этаж. Замявшись на мгновение, я миновала ее, так и не коснувшись пальцами гладких перил. Не самые приятные воспоминания. Ступила на ворсистый ковер.
Кит нехотя пошевелился.
– О, вообще-то здесь целый штат прислуги. Но я всех отпустил, когда… В общем, ни сегодня, ни завтра здесь никто не появится.
Вдруг показалось, что я услышала какой-то шум возле входных дверей. Кит тоже вскинул голову, в ответ на мой встревоженный взгляд пояснил:
– Сигнализация, ночной режим активировался… обычное дело. Ничего не бойся, Ксения, мы с тобой теперь под охраной, никаких посторонних глаз. Никто не попадет внутрь, но… такое чувство, что и нам уже не выбраться, да? Вот и у меня каждый раз та же фигня.
А ко мне вдруг пришло осознание: здесь, в этом доме, мы остались наедине друг с другом. За окнами горы и мрак, вот-вот разыграется зимняя метель, и ни одной живой души на километры вокруг. Беспокоиться, конечно, не о чем, и все же… Это ведь Кит, а всякий раз, когда я оказывалась рядом с ним, рано или поздно дело оборачивалось тем, что ситуация полностью выходила из-под моего контроля. Уверенности в том, что подобного не случится снова, стоявший напротив человек внушить мне не мог.
– Ты ведь была здесь… – он наморщил лоб, – один раз, верно?
– Да, – рассеянно подтвердила я, продолжая думать о своем, – в свой день рождения.
– В мой день рождения, – поправил Кит.
– Но и мой тоже.
– Вот как? – удивился он, освобождаясь от куртки. – А я не знал. Это… здорово, Ксения.
Стрелки на часах только что перевалили за полночь. День был очень долгим, ночь еще только начиналась. Кит прошел мимо, обогнул кресло, переступил через ступеньку, о существовании которой я не подозревала. Там, у дальней стены, ровно через два широких проема расположился большой камин. Декоративная облицовка натуральным камнем, гнутый экран из каленого стекла, в специальной нише аккуратно сложенные дрова, на крючке рядом – кочерга. Внутри уже были сложены дрова под растопку, оставалось только поднести спичку.
Кит опустился перед очагом на одно колено, как рыцарь. Сухие поленья его стараниями занялись довольно скоро. Перекидываясь от сучка к сучку, от щепки к щепке, огонь неутомимо пожирал дерево, и вот уже ненасытно трепещущее пламя потрескивало, разбавляя тишину ночи жарким бормотанием, а по дому распространился неповторимый аромат древесины.
Кит обернулся через плечо, жестом приглашая присоединиться, по щеке его скользнули рубиновые отблески пламени, на стыке света и тени огладили выступающую скулу, и это было очень красиво.
Ковер приглушил шаги, пока я шла мимо дивана, ведя кончиками пальцев по высокой мягкой спинке.
– Ты еще не украсил дом к новому году… Почему? Елка бы отлично сюда вписалась.
Его взгляд был нечитаемым, но когда я подошла, Кит повел бровью, кивнув в сторону высоких – в пол – окон.
– Посмотри наружу, там же целый лес. На кой черт мне еще одна елка в доме? Новый год, Ксения, просто глупая старая традиция. Еще одна семейная традиция, от которой я давно отвык. Да я никогда и не верил ни в Санта Клауса, ни в Деда Мороза… а сейчас уже поздно начинать.
– Это грустно, – я протянула руки к огню, разглядывая часы над узкой каминной полкой, – новый год – время чудес. Маленькие новогодние чудеса, если в них верить… они ведь и делают детство запоминающимся, а детей – счастливыми.
– Ну, это точно не мой случай, – вновь отворачиваясь к камину, чтобы установить экран, усмехнулся Кит, – так вышло, мне пришлось рано повзрослеть.
Под сердцем вдруг остро кольнуло, и я сразу прикусила язык, чувствуя, как начинают розоветь уши. Как могла я вовремя не вспомнить про аварию, и совершенно стушевалась.
– Твой отец… прости, я не хотела напоминать, но это ведь из-за… все это произошло под Новый год. Мне рассказывали… я… я кое-что слышала.
– Слышала? Ну, да, конечно, ты слышала. В здешней среде городские легенды живут долго. Они все еще живут, а я по-прежнему в них главный персонаж.
Легко поднявшись на ноги, Кит пробежался взглядом по выставленным в домашнем баре напиткам, занес руку, помедлил.
– Не знаю твоего вкуса. Что будешь пить?
– То же, что и ты.
Он выбрал виски, подцепил пальцами сразу два стакана. Потом, подумав, один оставил на месте, другой, наполовину заполнив темно-золотистой жидкостью, протянул мне. Принимая стакан, я сказала:
– Вряд ли ты меня сейчас послушаешь, но лучше тебе сегодня не пить, Артем, – он сухо улыбнулся, и тогда я тихо прибавила, – знаешь, когда ты мне сказал то же самое в прошлый раз, я пожалела, что тебя не послушала.
И снова он холодно улыбнулся мне одними губами.
– А может, сегодня настала моя очередь пожалеть?
С бутылкой в руках вернулся к огню, сел перед экраном прямо на ковер, скрестив ноги по-турецки. Наверное, ему так было удобно.
Я опустилась неподалеку, по другую сторону камина, щекой ощущая жар, исходящий от стены огня. Пить мне совершенно не хотелось, я развлекала себя тем, что медленно вертела в руке толстый стакан, наблюдая, как послушно вспыхивают грани, стоит их коснуться пламени.
А Кит пил. Похоже, он вовсе не шутил, когда сказал, что собирается напиться. В отличие от меня, то и дело прикладывался к бутылке, но видимого удовольствия это ему не приносило, скорее наоборот, он будто тяжелую трудовую повинность отбывал. Я чувствовала, мыслями он уже успел унестись далеко отсюда, погрузился глубже, чем ему хотелось, и пропасть между нами с каждым его глотком только больше росла. Мы сидели совсем рядом, будто в единой связке, но… порознь.
Пару раз я порывалась начать разговор, и всякий раз, уже открывая рот, останавливалась. Что-то не пускало меня к нему. Может быть, сосредоточенный хмурый взгляд прямо в пламя, может, независимая оборонительная поза. Даже его вызывающая неподвижность кричала о том, что он весь был сейчас шипами наружу, с какой стороны не подступись, крепко изранишься.
Я понимала, в душе у него, дожидаясь своего часа, бушует сильнейший шторм. Буря, что неистово рвется наружу, но раз за разом наталкивается на его бешеное сопротивление. Как будто он поставил себе задачу, с которой успешно справляется: не расплескать, не выпустить, иначе сметет разрушительной волной всех вокруг и его самого, разметает, утопит.
И я все больше беспокоилась, не умея ему помочь, как вдруг он сам со мной заговорил.
– Знаешь, это ведь сегодня случилось… такое себе совпадение…
Каким-то шестым чувством я догадалась, он говорит о своем отце, и задержала дыхание, чувствуя, стоит мне сейчас хоть в чем-нибудь ошибиться, он никогда больше не захочет мне довериться. Никогда.
– Сегодня, несколько лет назад… тот же день – они в чем-то схожи… и тогда, и сегодня полнейшая лажа… Незадолго до ужина, я это хорошо запомнил, потому что на стол так и не накрыли… просто раздался звонок в дверь. Это был самый обычный мой день, – не отрывая глаз от огня, он криво улыбнулся каким-то невеселым мыслям, сделал очередной глоток, трудно, через силу проглотил. – Жаль, мне не сразу сообщили, потому что все сразу забегали… ну, еще бы. А я был… в своей комнате. Не помню, что делал, но все эти звуки за стеной… еще не зная, я догадался, вдруг осознал: в доме все изменилось, потому что даже сам воздух, – прикрыв глаза, он потянул носом, будто заново хотел пережить те далекие ощущения, – даже воздух вокруг меня стал другим… А после, когда, наконец, пришли, когда рассказали мне о той аварии… Да я просто не поверил. И все переспрашивал… и переспрашивал, и переспрашивал… настойчиво и тупо, как попугай, так что мать даже прикрикнула, чтобы заткнулся… я и заткнулся. А когда, наконец, дошло… когда поверил…
Он ощупал меня осторожным взглядом: глаза горячо, возбужденно блестели – то ли от принятого алкоголя, то ли от нахлынувших эмоций – но смотрели как сквозь толщу воды, словно Кит и в самом деле был там, далеко, в прошлом, и в сочетании с отблесками пламени в зрачках все это выглядело немного… пугающе.
– Ты представить себе не можешь, что я почувствовал. Ты даже представить себе не можешь, что это известие для меня значило… что оно значило для меня. Знаешь, в тот день будто не он, а я сам умер… Умер, чтобы потом заново родиться. Клянусь, я родился заново в тот день, Ксения. В тот самый час, когда его не стало. Вот тогда я впервые и увидел свет.
Всколыхнулась против часовой стрелки жидкость, которую он взболтал, чтобы, запрокинув голову, сделать еще несколько глотков. Вдруг показалось: он праздновал что-то. Он словно праздновал день смерти собственного отца. Меня тряхнуло, память услужливо подсказала, как неоднозначно все было в том несчастном случае с машиной. А следом в голове слово за словом встал и весь разговор с бабушкой на кухне.
Как будто пропустив через себя мою неуверенность, испуг, Кит вдруг резко повернулся, успевая перехватить мой взгляд. Скорее всего, все эти эмоции были написаны у меня на лице, потому что он спросил с нажимом:
– Ты знаешь, как это произошло? Знаешь, как произошла та авария с моим отцом? Как она произошла… на самом деле?
Кажется, я побледнела.
– Ннет.
Какое-то время он еще продолжал изучать меня, впиваясь взглядом так настойчиво, будто пытался сложный компьютерный код взломать, наконец, устало отвел глаза.
– Но ведь и я тоже не знаю, Ксения. Я тоже не знаю, как это случилось. Кто бы и что тебе не сказал… я не знаю. Наверное, это было провидение.
Вновь обретя дыхание, вдруг ощутив потребность, я позволила себе изрядно отхлебнуть из стакана, почти не заметив, как обжигающе жидкость прокатилась вниз по пищеводу. Кит потянулся, чтобы плеснуть мне еще немного виски, но я его остановила.
– Мне достаточно… этого достаточно. А потом… что было дальше?
– Дальше?
Отставив бутылку, он вытянул ноги и откинулся назад, растянувшись прямо на ковре. Заложив руку за голову, прищурившись, глядел в потолок. Я видела, как прочно воспоминания опутали его, как глубоко уже успели в него проникнуть. Теперь он был не здесь, не рядом, не со мной.
– А дальше про меня забыли. Все эти приготовления, организация, суета… столько незнакомых лиц перебывало в доме. И это было так непривычно… мне было непривычно не чувствовать на себе внимания. Никакого внимания ко мне. Вообще никакого. Ноль… зеро, – он округлил пальцы, показал мне, – я был предоставлен сам себе. Давно я себя так не чувствовал. Давно. А может, никогда… Но я по-прежнему не верил. Не верил, что со мной могло такое произойти. Чем я это заслужил? Знаешь, в жизни мне никогда и ничего не доставалось даром… я имею в виду из того, что действительно было важно для меня, а тут… И я долго еще думал, я прикидывал в своем котелке: возможно, это шутка… просто чья-то злая бесчеловечная шутка, а завтра я проснусь, и он… жив, а все вокруг по-старому. Я так думал… если он жив, то ничего в моей жизни, в моей семье не изменилось… И я просыпался. Снова и снова просыпался в холодном поту… и думал… Примерно так я думал до самого дня похорон. А после, когда тот день прошел… эти сны перестали мне сниться. А потом мы уехали, и тут уж мне стало совсем не до снов. Не до снов. И с тех пор никогда… Наверное, после похорон мое детство и закончилось.
Теперь и я словно вживую видела церковь, свечи, людей. Открыла дверь и без спросу вошла в его воспоминания. Неслышно встала рядом.
– А в тот день… в день похорон… почему ты ушел тогда?
Наверное, я выбрала неудачный момент. Снова сжав пальцами горлышко, он привстал, опершись на руку, подтянув колено к подбородку, заглянул в бутылку и натянуто улыбнулся мне.
– Да просто не люблю толпу.
Мы оба знали намного больше, чем позволяли себе сказать, и мы оба это понимали. Кит взял кочергу, чтобы перемешать угли. Я молчала, понимая, как нелегко ему вспоминать о том, что пережил в тот день, давая время собраться с силами, вернуться к двери в прошлое, возобновить разговор.
Но и когда закончил, когда отложил кочергу в сторону, он больше не заговорил. Просто продолжал пить, теперь один на один со своими мрачными мыслями, позабыв о моем существовании. Наверное, если бы я сейчас встала и ушла, он бы не сразу заметил.
Когда бутылка подходила к концу, а произошло это довольно скоро, я не выдержала.
– Может, тебе пора остановиться? Потом ведь будет только хуже. Ты же сам это знаешь. Завтра…
– Завтра, – глухо повторил он, и уже с раздражением, – завтра! Неужели ты думаешь, все это из-за выпивки? Неужели ты до сих пор так думаешь? Думаешь, все это из-за того, что я сейчас пью? Думаешь, я такой, потому что надрался? Отставлю бутылку в сторону, и все… все пройдет? Ты ничего не знаешь. Ты не знаешь! Алкоголь, легкая дурь, тяжелые наркотики… под ними или без них, но я навсегда останусь со всем тем дерьмом, из которого вылез! И этого уже не изменить. Никогда не изменить. Никому. И вот это… бесит меня больше всего. Больше всего, ты понимаешь? Хоть ты… меня понимаешь?
Но я ничего не понимала. На кого он злился, на себя или на меня? Он мыслил пьяно, сумбурно, говорил так же, отыскивать подтекст в его словах становилось все сложнее.
– Это пройдет, Артем… у каждого в жизни бывают черные полосы. У каждого… Никому неизвестно, что принесет будущее, а неизвестность всегда пугает. Но ведь и время лечит, – сейчас мне действительно хотелось его в этом убедить, и я говорила настойчиво, – оно лечит, пусть не так быстро, как мы ожидаем. Может, тебе просто требуется чуть больше времени, чтобы жить, не оборачиваясь назад?
Я говорила, осторожно подбирая слова, но слушал ли он меня? Вряд ли. Глаза его были пустыми, далекими… безнадежными. Тогда, повинуясь какому-то внезапному порыву, я протянула руку, положила ему на грудь, чтобы соткать между нами хоть какую-то связь, пусть это было бессмысленно, успела услышать, как заходится в беге его сердце, глухим набатом вламываясь в грудную клетку, прежде чем он отстранился, чтобы, наконец, сосредоточить на мне свое сумрачное внимание. И мне сразу стало не по себе под тяжестью этого свинцового отравленного взгляда.
– И где ты вычитала эту чушь? Время мне не союзник. Может, кого-то оно и лечит, может быть, спорить не буду… но мои шрамы останутся при мне на всю жизнь. Мои – останутся. А жизнь… жизнь покажет, кто окажется и где… Будущего я не боюсь. Неизвестность меня тоже не пугает.
Я ведь была на его стороне, всегда буду. Откуда в его голосе такая холодная враждебность?
– Конечно, перед тобой все дороги открыты, и у тебя за спиной есть такие родители… Твоя мама… хорошо, что она у тебя есть, – в памяти вдруг всплыли лица моих собственных родителей, их улыбки, когда они обращаются ко мне, смотрят на меня, и на сердце всколыхнулась тихая тоска по ним, – с ней все будет хорошо, вот увидишь. Ведь это замечательно, когда за спиной есть родители, правда? Родители, с которыми легко идти по жизни… на которых мы можем опереться в любой момент…
Плечи его как-то сразу одеревенели. Полоснув по мне взглядом, полным каких-то невыразимых эмоций, он вдруг рассмеялся. Никогда бы не подумала, что от чьего-либо смеха у меня могут встать мурашки на коже, но это случилось.
– Если я сказала что-то смешное…
– За спиной, говоришь? Легко?? Это мне было легко? – сквозь злой смех нехотя цедил он слово за словом, но по тому, как перекатывались на скулах желваки, как побелели пальцы, сжимающие бутылку, я видела: он вот-вот потеряет над собой контроль. – Не говори о том, о чем ты понятия не имеешь, ясно? Не говори. Лучше не говори сейчас со мной… Пожалуйста, больше ничего не говори, иначе…
Заканчивал он уже шепотом. И я тоже на него перешла.
– Артем…
Он будто только этого и дожидался – повода, чтобы взорваться.
– Да не называй ты меня этим именем! Хватит, не хочу больше его слышать от тебя. Меня ничего с ним не связывает. Ничего. Хватит! – он вдруг стукнул дном бутылки по ковру, от неожиданности я испуганно отпрянула. – В нем меня нет. Нет ни капли меня! Когда ты уже это поймешь?! Кит! Вот мое имя. Я заслужил это новое имя! Кит… Запомни. Я сам его сделал. Сам! Меня… зовут… Кит.
Я не понимала, я по-прежнему не понимала, что происходит, теперь его поведение откровенно пугало. Я сделала новую попытку его успокоить, и снова полный провал. Кит, сидящий рядом со мной, был пьян. Кит, глядящий на меня, был в ярости. Значит, она никуда и не уходила, его неутоленная ярость.
– Хорошо. Хорошо, как скажешь, – нащупав рукой выступ на камине, осторожно поставила стакан, – но я не понимаю, что изменится, если ты возьмешь себе новое имя? Они ведь вырастили тебя, этого не вычеркнуть… а теперь, встав на ноги, почувствовав свободу…
– Замолчи… Замолчи! – теперь его голос звенел от гнева, и я поняла, что лучше было действительно промолчать, – свобода… Свободу мне дали не они. Нет, не они… и свобода эта оплачена. Она мною оплачена! Оплачена давно и с лихвой… Я заплатил за нее своей жизнью! И я выплатил свой долг перед ними до копейки, поняла? Больше я ничего ей не должен, ничего! Этой женщине… меня больше ничего с ней не связывает!
Несколько мгновений мои глаза растерянно метались по его лицу, пытаясь отыскать хоть какую-то причину для этих слов, хоть малейший посыл… бесполезно.
– Да о чем ты говоришь? Я… я не понимаю…
– Ты все еще не понимаешь. Ты все еще… Я не хотел. Я не хотел этого, но… как же я устал от разговоров, которые никуда не ведут, – вскочив на ноги, Кит вдруг принялся раздеваться. Поднимаясь следом, я уже с неподдельным страхом следила за его действиями, пытаясь сообразить, что мне делать дальше, если… А он уже успел освободиться от худи, и теперь яростно сдирал с себя майку, – хотела меня пожалеть? Хотела меня утешить? Хотела?? Ну, так смотри! И заговори со мной… заговори уже со мной на моем языке. Смотри! По-твоему, это то, чем я должен хвалиться? Нет, это то, что я вынужден прятать! То, что мне придется прятать всегда, потому что ни один пластический хирург… противопоказания… потому что…
Он задохнулся, стараясь восстановить дыхание, некоторое время глубоко, с судорожным свистом втягивал в себя воздух, отвернувшись к камину, плечи его ходили ходуном. Я в ужасе прижала ладони к щекам. То, что я увидела… Поясница, бока… всюду были глубокие отметины от ремня, старые, давно зажившие рубцы. Их было так много, что меня замутило. Кита когда-то разукрасили похлеще самого нерадивого раба с бразильской плантации. Но что это за пытка? Не знаю, как это можно было вытерпеть… и как все это возможно сотворить с собственным сыном?
Выплясывая на одной ноге, он уже вновь натягивал худи прямо на голое тело, чтобы поскорее скрыть шрамы, а совершив еще несколько акробатических этюдов, поднял с пола целой и свою бутылку.
– Тяжелая железная пряжка. Меня пороли… ясно? Меня с детства пороли… когда не били, – он так старательно отводил глаза, словно в этом была его вина, – отец избивал меня, как скотину, за любую мою провинность, да ты и сама уже поняла. Однажды не рассчитал силу и проломил череп. Знаешь, что такое отек головного мозга? Знаешь?? А я это пережил… правда, меня потом три года выламывало от адских головных болей… Но я и с этим справился. А теперь она откупается. Откупается от меня, потому что то, что он творил со мной… То, что он творил помимо… Ведь эта дрянь ни разу его не остановила, ни разу, даже не попыталась! Думаешь, я этого хотел? Ждал от нее помощи?? Ни черта я от нее не ждал! Я сам себя спас. Сам! О, она знает… знает, чего мне это стоило, потому и платит так исправно. И долго еще будет платить. Долго. Потому что мое молчание стоит не дешево… Это ведь моя жизнь! Моя!! Сука…
– Кит… – меня хватило только на то, чтобы выговорить его настоящее имя.
Все это время мы грелись, беспечно грелись в лучах его света, и ни одна живая душа никогда бы не догадалась, что сам он одной ногой давно стоит во тьме. Да и я сама. Скелет в шкафу… Все эти месяцы я его искала… но не знала, что Кит заперт в этом шкафу вместе с тем самым скелетом.
– А ты не смотри на меня так. Не надо. И твоя помощь мне тоже не нужна. Мне вообще ничья помощь не нужна! Не смей меня жалеть, слышишь? Не смотри так, ну?!.. Да не жалей ты меня! Как я устал от этой вашей чертовой жалости. Как же я устал… Да где вы были??.. Где были вы все, когда… когда…
Глухо стукнула бутылка, которую он, наконец, выпустил из рук. Расплескивая остатки содержимого, откатилась к дивану, но никто из нас даже не обратил на это внимания.
Кит присел, будто ноги его уже не держали, потом опустился на колени. Плечи его поникли, и он скорчился, сжавшись, завязавшись в узел. Стиснув голову руками, ерошил волосы, раскачиваясь взад-вперед, повторяя, как заведенный:
– Будь оно проклято… Да будь оно все проклято… а я ведь тогда погибал… я погибал…
Голова шла кругом, я не знала, что предпринять. Он сидел у моих ног, сотрясаясь от тщательно сдерживаемых рыданий, но они вновь и вновь прорывались, пробивая новые и новые бреши в его прочной и бессмысленной броне. Но он все равно мужественно сражался, этот мальчишка, он храбрился передо мной до последнего, даже когда я села рядом, даже когда осторожно обняла его, и он мне позволил, даже когда прижала к груди, ощущая, как его тело разрывают спазмы – даже тогда он все еще стоически держался… И поэтому меня прорвало первой.
Дело с аварии началось, сказала мне однажды бабушка. А выходит, все не так было: аварией дело закончилось…