Алена Юрашина
Кит в моей голове
Глава 31
А на следующий день состоялся наш с матерью разговор. Тяжелый, трудный разговор. Для нас обеих. Первый. Взрослый.
С утра они вдвоем отправились в больницу, чтобы поговорить о выписке. Мама вернулась после обеда, оставив отца с бабушкой. Она умела быть прямолинейной, моя мама, и в этот раз не стала ходить вокруг да около. Как только чайник нагрелся, разливая кипяток по чашкам, сказала:
– Ты видела, что он сделал с тем журналистом? Не видела… А вот мы с отцом сегодня заглянули к нему. Тот человек до сих пор без сознания… он в реанимации, на искусственной вентиляции легких, подключен к аппаратам жизнеобеспечения… врачи не дают положительных прогнозов. Они вообще никаких прогнозов не дают!
– Ты не слышала, что этот ублюдок сказал…
– Не смей так говорить! Разве я тебя этому учила? Да, я могу тебя понять, и твое отношение к Артему я тоже понимаю, но то, что он сделал… это ничем нельзя оправдать. А его диагноз, ты же сама видела… да вся его жизнь… и как только тебя угораздило с ним связаться, дочка? – вопрос остался без ответа, а мама, опускаясь на стул напротив, продолжала резать по живому. – Семья журналиста безутешна, а у него, между прочим, остались двое несовершеннолетних детей, да еще жена на раннем сроке беременности. Как подумаю об этом… отец семейства навсегда может остаться инвалидом! Ты понимаешь, что человеческая жизнь искалечена, пущена под откос? И это сделал твой Артем…
– Его зовут Кит, – поправила машинально.
– Неважно… это сделал человек, которого ты так защищаешь. А если завтра он разозлится на тебя? Да он же просто убьет тебя… мокрого места не оставит. Ты понимаешь, что он не в состоянии себя контролировать?.. А ты не сумеешь себя защитить …
– Кит никогда…
– Откуда ты знаешь, Ксюша? Ты так хорошо его знаешь? Не веришь медицинскому заключению? Не веришь? Но мы же своими глазами его видели… Да и ты сама… мало ты от него натерпелась? Мало?? А я сегодня была в деканате, говорила с твоими преподавателями. Да, я была в институте, и они рассказали, что из себя представляет Артем Никитин… Что это за история с телефоном… о которой ты совершенно случайно забыла упомянуть? Ты забыла, как он разбил твой телефон? Забыла?! Да и бабушка рассказала, ваши отношения еще совсем недавно были совсем другими… ведь так? Так все было? Расскажи-ка мне, что случилось на новогоднем корпоративе? В каком состоянии ты тогда вернулась домой? Из-за чего плакала всю ночь? Из-за него?? Ну же, давай, расскажи мне…
– Ничего там не случилось.
– Ах, значит, ты уже все забыла? Да что происходит? Я не понимаю… Чем он околдовал тебя, Ксюша? Чем держит возле себя? А может, он тебе угрожал?
– Мама, не говори ерунды! Кит никогда бы не стал мне угрожать, все совсем наоборот… Этот человек… он – моя опора. А я – его. Помнишь… ты говорила? Нам друг без друга не выстоять…
Но на этот раз мама лишь покачала головой.
– Ты слушаешь меня, но не слышишь. Вчера – телефон, сегодня репортер, а что будет завтра? Боюсь представить… Ну уж, нет, не могу я позволить человеку с такой неустойчивой психикой находиться рядом с моей дочерью. Прости, но я просто не могу. Я слишком люблю тебя, чтобы отдать в руки такому… чудовищу… Готовься… завтра мы забираем документы из института. Прямо с утра поедем и заберем…
Я свечкой взвилась со стула.
– Нет, вы этого не сделаете! Нет, мама! Я не хочу…
Она спокойно глядела на меня снизу вверх.
– Ты снова меня не слышишь. Дочка, мы возвращаемся домой. Мы немедленно возвращаемся. Отцу, конечно, придется вскоре уехать, чтобы закончить дела с работой, но я останусь с тобой… я останусь здесь… я уже все решила. А с институтом мы потом разберемся… надо будет, сделаем обратный перевод, захочешь – возьмем академический отпуск, чтобы ты отдохнула… Мы уже присмотрели пару домов на побережье. Выберем тот, который тебе больше понравится… Увидишь, дома чудесные… посадим виноград, сирень, гортензии… до моря рукой подать… предчистовая отделка, новый коттеджный поселок… сделаем ремонт в твоей комнате, комната будет такой, как ты всегда хотела… с видом на сад… или на море. И бабушку с собой заберем, за ней теперь нужен постоянный уход… Дома недалеко от района, где мы жили. Там тебя ждут все твои друзья, ты скоро с ними встретишься. Разве не этого ты хотела? Ну же, посмотри на меня. Посмотри на меня, Ксюша… разве не об этом ты плакала в августе, когда не хотела переезжать к бабушке? Почему теперь ты снова плачешь?
Они словно не дом покупали. Они словно покупали меня.
– Нет. Нет! Не надо, мама. Я не могу… Я не могу никуда отсюда уехать. Я не уеду из этого города. Это мой город! Это мой дом… Мой дом там, где Кит! Только там, где он… почему ты этого не понимаешь?
– Вот как ты заговорила? Ну, неужели до такой степени… поверить не могу. Нет, я все понимаю, Ксюша, у тебя первая любовь… ты влюблена в него. Я прогрессивная мать, ты знаешь… я даже могу принять, что вы с ним спите… Не спорь, я прекрасно понимаю, что к чему… нечего смущаться. Вы с ним спите! Я знаю, сейчас Артем кажется тебе идеальным, но я-то вижу, это не так. Тебя все это захватило… новые ощущения… он, конечно, красивый парень… даже очень красивый… но эта эйфория скоро закончится, а у тебя будет еще много мальчиков, и гораздо лучше, чем он, вот увидишь, – она, наконец, заметила, что я не слушаю, и повысила голос. – К тому же, он тоже уезжает. Слышишь меня? Он уедет отсюда. Зачем тебе оставаться здесь, в этом городе… без него? Артем скоро уедет в Европу. Его семья никогда уже сюда не вернется. Здесь у них нет будущего. И у тебя тоже его здесь нет. Твой отец не просто так сбежал отсюда еще в юности, и тебя ничего хорошего здесь не ждет… ни с ним, ни без него… Ксюша, я не шучу, Никитины уже выставили особняк на продажу. А квартиру собираются сдавать в долгосрочную аренду. Их юрист останется здесь, чтобы утрясти все вопросы…
– Не верю! Кит не может уехать… он не может со мной так поступить… найдется другое решение…
– Другого решения не будет! У него нет выбора, Ксюша, пойми. Даже если бы он хотел поступить иначе… уже не сможет. В этом вопросе от него уже ничего не зависит. И все… все это он сделал своими собственными руками! Ему не оставят другого выбора… только лечиться в частной клинике, чтобы избежать реального срока… лечиться… и день за днем продолжать надеяться, чтобы человек, которого он так зверски избил, смог встать на ноги. По решению суда…
– Но суда еще не было!
– Будет! Будет. У них лучшие адвокаты, поверь, так все и будет. Будет так, как сказала его мать… Знаешь, я ведь звонила ей, и мы поговорили. Ксюша, она – мать, и я ее прекрасно понимаю… она хочет спасти своего сына… любым способом… что поделать, если это его единственный шанс не угодить за решетку. Ну, сама подумай, какая жизнь его здесь ждет? Нанесение тяжких телесных повреждений… В лучшем случае признают, что он находился в состоянии аффекта… а значит, слегка скостят срок. Но ты знаешь, какое это клеймо?.. Это клеймо на всю жизнь! А ты, что же, останешься здесь… будешь ждать окончания срока, страдать? Вот так, да? На это потратишь свои лучшие годы… свою молодость? Сколько ты готова спустить? Два года? Пять лет?.. Больше?
– Столько, сколько потребуется…
– Приди в себя, дочка. Сядь обратно на стул и подумай головой. Артему повезло в жизни, он – золотой мальчик, его подушка безопасности сработает в любом случае, в любом… в тюрьму он не сядет, потому что его мать никогда не позволит этому случиться, подстелет, где надо соломку. У нее есть хорошие связи, есть нужные средства… Будь я на ее месте, поступила бы ради тебя точно так же. Но ты… у тебя вся жизнь впереди. Не калечь ее, не трать впустую на человека, который этого не заслуживает… И у него еще может быть нормальная жизнь. И это его шанс начать нормальную жизнь. Он подлечится, там ему помогут… наверное, помогут. Не отбирай у него этот шанс на жизнь. Не отбирай у него право быть нормальным, пусть вдалеке от тебя… Подумай над тем, что я сказала. Ты хорошо подумай. Все, детство закончилось… теперь для тебя начинается взрослая жизнь, и ты должна принять самостоятельное взвешенное решение. Ваши дороги здесь должны разойтись. Прими это. От этого зависит не только твоя судьба, но и его тоже, и чем раньше ты это поймешь…
Каждое ее слово резало меня, кромсало острым перочинным ножом.
– Мама… мама! Я же не смогу без него жить… Не смогу. Почему ты меня не понимаешь? – мои глаза в очередной раз наполнились слезами, – да я даже дышать без него не могу. Даже сейчас, когда мы в ссоре, когда он не рядом, я будто в аду… горю в аду. Мне все равно… все равно, сколько придется ждать. Я готова ждать его вечно…
– Родная, – она обогнула стол, чтобы обнять меня, прижала к груди и тоже заплакала, – милая моя доченька, это пройдет. Скоро это пройдет. Ты еще только начинаешь жить, Ксюша. Это яркие чувства, эмоции… но ты все переживешь, ты все это забудешь. Он, конечно, тоже переживет. Это еще не конец света. Вдалеке друг от друга… ваша влюбленность быстро пройдет, постепенно сойдет на нет, вот увидишь… Скоро лето, мы поедем в круиз, хочешь, по Волге? А хочешь, отправимся по Золотому кольцу… там такие красивые места, я тебе все покажу… давай сменим обстановку… ты познакомишься с новыми людьми…
Я терпеливо отстранилась, поднялась, решительно смахнув со щек слезы, хотя они по-прежнему просились из глаз.
– Это ты, мама… ты меня не слушаешь… Ты меня больше не слышишь. Не надо продолжать. Не продолжай, пожалуйста… не покупай меня… я не продаюсь.
***
Был суд. Заседание было закрытым, прессу на него, разумеется, не пустили, но я настояла на том, чтобы присутствовать, и госпожа Никитина позволила. Мама настояла на том, чтобы меня сопровождать. Наши семьи, никак не контактируя друг с другом, остались стоять в разных частях коридора, балансируя на чаше весов, по разные стороны одних и тех же дверей, зная: с минуты на минуту нас должны пригласить.
Кит появился на этаже за мгновение до начала процесса, вызвав к жизни кильватерную волну возмущенных перешептываний со стороны родственников истца…
Двери, наконец, дрогнув, распахнулись, фамилии объявили, и он оказался единственным, кто не колебался: первым широко шагнул в проем, с головой бросаясь в омут.
Заседание было долгим. Кит сидел расслабленно, но прямо, сидел вполоборота ко мне, но смотрел только перед собой, ни разу не пересекся со мной взглядом – ни со мной, ни с кем-либо другим, словно его не интересовало, что происходит вокруг. Вместо него говорили адвокаты.
Я слушала невнимательно, то и дело проваливаясь в свои мысли, но потому, как согласно время от времени кивала судья, понимала, дело будет решено в пользу Никитина. За все время процесса сам Кит произнес только несколько слов, и голос его был похож на безжизненный, лишенный эмоций автомат:
– Признаю… Сожалею… Раскаиваюсь… Приношу свои искренние извинения.
Когда заседание закончилось, несмотря на просьбы и окрики мамы, я сделала отчаянную попытку пробиться к нему. Не получилось. Желающих и без меня было хоть отбавляй.
У входных дверей к Никитиным со всех сторон шумным информационным потоком хлынули заждавшиеся журналисты, выбрасывая вперед микрофоны, толкая друг друга и операторов, поднимая над головой диктофоны, телефоны. Среди общей массы я с удивлением разглядела логотип одного из известных федеральных каналов, выходит, до конца замять этот скандал так и не удалось.
Кита разрывали на части, борясь за внимание, вопросы сыпались грубо, часто, как из рога изобилия, каждый шаг давался с трудом, охране то и дело приходилось расчищать перед ним дорогу, иначе он неминуемо погряз бы в репортерской маете.
Кит вел себя достойно: несмотря ни на что, остался совершенно невозмутим, ни один мускул не дрогнул на красивом холодном лице, пока он шел сквозь всю эту толпу, силившуюся задеть его, оскорбить, ранить… и ему удалось пройти не замаранным. Надеюсь, однажды он выйдет по другую сторону чистым…
– Артем! Артем, посмотрите в камеру! Посмотрите сюда! Вы удовлетворены результатом процесса? Ваши адвокаты будут обжаловать заявленный размер денежной компенсации? Не слишком ли завышены требования истца? Дорого же вам обошелся тот кулачный бой… А вы не хотите озвучить на камеру точную сумму?.. Артем, каковы ваши дальнейшие планы? В отношении вас судом применены принудительные меры медицинского характера, вы можете это каким-либо образом подтвердить или опровергнуть? Артем! Еще минуту! Правда ли, что вас признали недееспособным? Распространяются ли на вас ограничения на свободу передвижений? Прокомментируете это?.. Каким видите собственное будущее? Где вы намереваетесь проходить лечение? Снова уедете за границу? Когда? Вы собираетесь покинуть страну? Еще вернетесь сюда? Поделитесь со зрителями… Может быть, вы хотите прямо сейчас принести публичные извинения семье истца? Артем! Артем!!.. Госпожа Никитина, а вы готовы сделать заявление? Мы сегодня услышим от вас заявление? Скажите хотя бы несколько слов… Несколько слов для прессы! Госпожа Никитина! Госпожа…
В следующий момент я разглядела Кита только на площадке у здания суда, когда он садился в машину, на заднее сидение черного вольво, седана с темными непроницаемыми стеклами, следом за своей матерью. Машина сразу сорвалась с места, за ней, не мешкая, выдвинулись его отчим, потом – адвокаты семьи.
Я продолжала стоять на крыльце, бессильно опустив руки. Вот, наконец, все закончилось, и усталость обрушилась мощно и неожиданно, как цунами, лишая последних остатков воли. Из дверей позади меня показалась супруга журналиста, я узнала ее заплаканные глаза и покрасневший нос (все заседание она провела, терзая его платком), и не смогла остаться равнодушной: беременная женщина выглядела слишком измученной. Я направилась к ней, собираясь принести свои соболезнования, но та вдруг испуганно замахала на меня руками.
– Не подходите… Не подходите ко мне! Если бы мы знали, чем все это обернется… если бы мы только знали, мой муж никогда бы на это не пошел. Никогда! И зачем только он с вами связался…
Я резко остановилась.
– Что вы имеете в виду? Хотите сказать… его кто-то попросил… спровоцировать конфликт? Кто? Госпожа Никитина?
– Нет! Нет! О чем вы? Мы никогда с ней раньше не встречались!
Мой напор ее вспугнул, она попятилась, да и мама уже оказалась рядом, взяла меня под локоть, с недоумением прислушиваясь к отрывистым женским выкрикам.
– Нам не нужны ваши грязные деньги! Нам ничего от вас не нужно! Просто оставьте нас в покое… Оставьте нас!
За спиной рыдающей женщины появились остальные родственники, их осуждающие колючие взгляды ударили меня по лицу, зажигая щеки, а ведь я ничего им не сделала.
– Не разговаривай с ними! Ты же видишь, они все здесь заодно…
Отщелкав, наконец, фотоаппаратами вслед отъезжающему кортежу и оглядевшись, журналисты, не сговариваясь, бросились к нам, и моя мама точно так же поспешила меня увести.
В такси было душно, отвернувшись к окну, я безразлично наблюдала, как разбиваются, скатываясь по стеклу, капли вдруг участившегося дождя. Все случилось вовремя: стоило нам выехать с парковки, занавесом опустился ливень, и зазевавшиеся журналисты, как тараканы, бросились в рассыпную, спасая оборудование.
В моей груди пекло, точно в жерле вулкана, но слез не было, словно изнутри я была сожжена, а еще – крепко заперта. Теснина, в которую я упала, была слишком глубока: в какую бы сторону не повернулась, упиралась в глухую стену ее крутых, отвесных склонов. Сколько не всплескивай руками, пологого берега отсюда не увидать, сколько не кричи – никто так и не услышит. Кит скоро уедет… теперь это неизбежно. А значит, мы с ним снова поодиночке. Уже не играюче, как прежде, а всерьез… и может, навсегда…
Где же ты, Кит?
Глава 32
Он позвонил мне в тот же день, поздно вечером, когда я перестала ждать, и лишь тогда я поняла, что все это время еще продолжала на что-то отчаянно надеяться.
В ту же секунду какая-то сила сдернула меня с кровати, почти не потревожив одеяла. Я давно перевела телефон в режим вибро, потому звонка никто не услышал. Оглядев закрытые двери, сорвала со спинки стула вязаный мамин кардиган, с ним в руках и выскользнула на балкон, неслышно притворив за собой двери.
– Привет, – просто, как будто не было всех этих дней, наполненных тоской и одиночеством, сказал он мне, – еще помнишь меня?
– Какого черта… Какого черта ты делаешь? Ты сегодня прошел мимо меня, как кинозвезда, а я… И ты столько молчал… ты не звонил, и я подумала, ты… я думала, что ты… Кит… Я… я… подожди… кажется, я сейчас разревусь.
– Тсс… Ну, не надо. Не надо. Я знаю. Я все знаю. Но и там, в суде… мне нельзя было с тобой говорить. Это… одно из условий, понимаешь? Слушай, а ты не могла бы спуститься? Спуститься прямо сейчас, если… у тебя получится выйти. Я не Ромео… трудно просто смотреть на тебя, когда можно дотянуться. Я стою прямо под твоими окнами, и я безумно… я безумно по тебе соскучился, – я упала ребрами на перила, лихорадочно скользя взглядом по переулку, чтобы отыскать знакомые черты, нашла, и сердце сразу забилось быстро-быстро, высоко, с невероятным облегчением. Кит стоял совсем рядом, облитый светом фонаря, на самом краешке тени, и он беспечно улыбался мне, – ну, чего ты ждешь? Серенады сегодня не будет, уже слишком поздно… твои соседи давно спят. Прости, моя хорошая девочка, я только сейчас смог к тебе вырваться.
Я летела по лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки, на ходу застегивая кнопки на ветровке. В голове билась одна только мысль. Он приехал ко мне. Он – приехал, как и обещал.
– Ксения…
Он только позвал меня по имени, а сердце уже высоко подпрыгнуло, рванулось к нему напролом, разрывая грудную клетку.
А потом Кит резко сорвался с места, потому что сама я, оказывается, уже летела ему навстречу. Не помню, какой отрезок пути я преодолела собственными ногами, но когда мы, наконец, встретились, столкнулись с яростной силой, от удара меня отбросило назад, дыхание перехватило, но он уже поймал меня, и я тоже успела крепко-накрепко к нему прирасти. Воздух обжег легкие, меня закружило, как в сердце настоящей метели, и это было волшебно.
Кит первым пришел в себя, поставил меня на ноги, какое-то время с трогательной, почти болезненной заботой жадно вглядывался в лицо, в блестящие счастливые глаза, потом снова прижал к груди, где неровно и часто билось для меня его сердце:
– Ты очень похудела, Ксения. Черт, как же я тебя измотал.
Я пыталась что-то возразить, успокоить его, но он остановил меня, накрыв губы новым поцелуем. Не знаю, как долго нам не удавалось оторваться друг от друга, две наши тени соединились, уверенно сливаясь в одну, мы стояли прямо посреди двора, но это не могло длиться вечно: зловещие косматые тучи катили с запада, все убыстряя ход, совсем скоро с неба снова начал накрапывать холодный дождик, и пришлось укрыться от него в машине.
И здесь, в тесном салоне, когда за нами захлопнулись двери, без открытого простора улицы, сразу стало напряженно, и тревожно, и… страшно. Я с тревогой смотрела на него, подмечая новые важные детали: усталое осунувшееся лицо, сероватая кожа, беспокойные складки на лбу. Мы оба понимали: нам придется пройти через все это. Вдвоем или порознь. Он ждал моих вопросов так же сильно, как не хотел на них отвечать.
– Сколько продлится твое… лечение?
Кит дернул плечом, он не глядел на меня, только рука сильнее сжала руль, натянулась кожа на запястье, подчеркивая вены.
– В лучшем случае, полгода, но я бы не особо на это рассчитывал, – он помолчал, собираясь с силами, и я затаила дыхание, – скорее всего, через год… не раньше… адвокаты смогут обжаловать решение суда… а до тех пор… комиссии, экспертизы, заключения врачей…
– А я… я смогу тебе хотя бы иногда звонить?
– Нет. Точно нет, – сказал виновато, хрипло, и я задохнулась от этих слов, – внешние связи… исключены… влияет на ход лечения… персонал за этим строго следит… Может быть, за особые заслуги… но я никогда не отличался хорошим поведением… Так что вряд ли я смогу передать тебе привет с того света.
– Не говори так, Кит… пожалуйста… не говори…
Он повернулся, словно чувствовал мою внутреннюю дрожь, словно понимал, что я почти разрушена.
– Не думай сейчас об этом, хорошо? Не думай… Иди ко мне.
Прижал, поглаживая по спине, и мы снова застыли, цепляясь друг за друга, и мы ослепли, оглохли… не замечая, как снаружи внезапно и резко усилился ветер, как разыгралась непогода, прогоняя с улиц нежеланных прохожих, смывая потоки дневной грязи в канализационные стоки. Этот дождь милосердно отделил наш маленький мирок от того, внешнего, большого и жестокого, что всеми силами стремился нас разлучить.
– Значит, это все? – я перебирала пальцами его шелковистые волосы, чувствуя щекой тепло его щеки, – вот так мы закончимся?
Он освободился, смотрел удивленно, с ему одному понятной уверенностью, ободряюще потрепал по плечу.
– Эй… эй, взгляни на меня! Нет, Ксения… так легко ты от меня не избавишься. Я ничего не забуду. Никогда. И ты тоже не забудешь. Мы будем помнить прошлое… помнить в настоящем… и в будущем. А значит, ничего не закончится.
– Но что будет дальше, Кит? Что будет с нами дальше?
– Дальше? – он тяжело вздохнул и устало мне улыбнулся, – а дальше будет еще один день… будет новый день, Ксения… но я не знаю, что он принесет.
Ливень только набирал обороты, гнулись, склоняясь к самой машине, гибкие ветви деревьев.
– Сегодня… когда закончилось заседание, я говорила с женой того журналиста. Тебе не приходило в голову, что все было не случайно? И что журналисту могли… заплатить?
– Приходило. Скорее всего, так все и было. Но разве это теперь имеет значение? Это я попался в ловушку, значит, мне и разгребать дерьмо.
– Но ведь можно что-нибудь еще сделать? Надо снова с ней встретиться, поговорить… давай…
Он вздохнул, и я осознала: все это нам не поможет.
– Ты разве еще не поняла, с кем имеешь дело? Они сегодня уехали из города, Ксения… семья того журналиста уехала из города. А его перевели на лечение в дорогую частную клинику… внезапно освободилось место… и теперь у них есть квартира неподалеку… неплохая квартира, в двух уровнях… скоро ей на счет поступят деньги, компенсация, которую присудили. Поступит даже больше, и все останутся довольны. Не трать свое время зря… ты не найдешь концов… это тупик… Больше не думай об этом, ладно? Не думай ни о чем… Просто посиди рядом со мной. Хочу, чтобы ты побыла рядом… Еще пять минут, хорошо? Это ведь немного? Всего пять минут наедине… только для нас с тобой.
Не сговариваясь, мы опустили спинки сидений, а потом легли, повернувшись лицом к лицу, взялись за руки, ладонь к ладони. Из динамиков лилась тихая мелодия, в салоне было темно, потоки дождя, что теперь сплошной стеной заливали стекла, чертили странные узоры на лице Кита, причудливо сплетаясь в сложные фигуры, мрачными тенями выплясывали в его зрачках. Он мягко улыбался мне, и мы не отрывали глаз друг от друга. Были не способны оторвать. И разговаривали вполголоса… разговаривали обо всем и ни о чем, больше не вспоминая об отъезде, о скорой разлуке… и так… час за часом…
Когда на другом конце улицы меж деревьев внезапно забрезжили первые отблески рассвета, с удивлением осознали, что дождь, великаном перешагнув через горы, закончился… как и эта ночь.
– Хочу, чтобы так было всегда, – прошептала, касаясь его щеки, – чтобы ты всегда был рядом… только этого хочу… Почему это невозможно?
Он подумал, прежде чем ответить, но мне почему- то показалось, Кит знал ответ уже очень давно.
– Возможно все, что ты в состоянии себе представить, Ксения. Хочешь, чтобы я всегда был рядом? Значит, так и будет. Я буду рядом с тобой… даже когда ты сама поверишь, что это невозможно.
– Хочу… я хочу…
Его поцелуй на ступеньках подъезда был соленым от моих слез, а еще очень нежным, будто он спрашивал разрешения на то, на что давно, безоговорочно имел полное право. Рассветные лучи зажгли в глазах Кита багряные искорки, может быть, так и выглядят задушенные в сердце слезы…
– Эй, улыбнись мне… ну же… хочу увидеть твою улыбку. Я приду вечером, хорошо? И мы с тобой отправимся на вечеринку и будем веселиться всю ночь… так что предупреди свою маму. А теперь, давай… иди домой… выспись, как следует… Я приеду к шести.
Он сделал шаг к машине, но я снова его задержала.
– Кит… ты ведь так и не сказал мне… не сказал, когда ты уезжаешь?
Мои слова заставили его нахмуриться.
– Я не могу пока назвать точной даты…
– Но ведь тебе она известна… Известна, я же вижу. Скажи мне, Кит. Скажи!
Снова шагнув ко мне, обнял крепко-крепко, так, что у меня хрустнули косточки.
– Нет. Не хочу, чтобы все оставшееся время ты думала только об этом… об этом дне.
– Обещай, что заранее предупредишь меня. Можешь пообещать мне хотя бы это?
– Я обещаю, Ксения, – твердо сказал он, и только тогда тревога на сердце немного улеглась.
Я вернулась в квартиру, когда утро уверенно вступило в свои права. Мама ничего мне не сказала, сразу ушла в бабушкину комнату, но я знала: она так и не смогла заснуть, хотя бы потому, что на кухне всю ночь, словно маяк во тьме, горел для меня путеводный электрический свет.
День пролетел, как один миг, а когда раздался звонок, и я увидела его на пороге, вдруг разволновалась, как девчонка перед своим первым свиданием. Кит остался ждать на лестнице, а я бросилась в комнату за вещами, в спешке швыряя в сумку разные нужные мелочи. Я не приду сегодня ночевать. Я думала, это право мне придется отстаивать с боем, но мама снова промолчала.
Дверь была прикрыта неплотно, только поэтому, обуваясь в прихожей, я смогла расслышать ее торопливый шепот:
– Почему ты не можешь просто исчезнуть из ее жизни, Артем? Это лучшее, что ты можешь сделать для моей дочери. Просто исчезни! Исчезни навсегда. Ксения не заслужила того, что с ней сейчас происходит по твоей вине… неужели ты этого не понимаешь?
Я знала, мама беспокоилась обо мне… но так никогда и не смогла простить ей этих слов.
Она продолжала его обвинять, а Кит молчал. Ни разу не возразил ей, не перебил, не подал голоса, позволяя вылить на него весь негатив, что она накопила. Может быть, он развернулся и ушел, спустился, чтобы окончательно не разрушить и без того шаткое перемирие? Я уже взялась за ручку, собираясь это проверить, и вдруг услышала его голос, потому что мама, наконец, выдохлась и замолчала:
– Вижу, моя мать и вас очаровала… всего несколько минут разговора… но я совсем не удивлен: не вы первая, не вы последняя, ее появление всегда одинаково действует на людей. Я же на ее фоне всегда выгляжу бесчувственным чудовищем… иногда, как сейчас – форменным психом… Думаете, мне это в новинку? Нет, я к этому уже очень, очень давно привык. Вы сейчас жалеете ее, верно? А меня осуждаете… Конечно, ведь тот журналист… я виноват… но виноват только в том, что наказал его… и вы не знаете… – он вдруг запнулся, а я закусила до крови губу, потому что сердцем ощутила, что значила для него та небольшая заминка, – при всем уважении… вы ведь понятия не имеете, как все обстоит на самом деле…
Резко, до звенящей боли в локте, я рванула на себя ручку, прошила гневным взглядом обернувшуюся маму, встала рядом с Китом и взяла его за руку.
– Мы уходим!
Внизу, в подъезде он меня остановил, прижал к груди, заметив, что я плачу, принялся утешать.
– Лучше бы ты подождал в машине… ты же знаешь, это просто неподходящее время…
– Перестань… ну, перестань, для нас уже никогда не наступит подходящее время.
– Она не имела права так говорить с тобой, Кит! Она не имела… никакого права… Я все ей расскажу, вот увидишь, она извинится перед тобой… Они все должны перед тобой извиниться…
– Тише… тише, не плачь, моя хорошая. Ксения, она имела на это полное право. Она твоя мама, она очень любит тебя. Конечно, у нее есть полное право так говорить… Не надо ничего рассказывать, все это уже не имеет смысла. Спорим, она тебе даже не поверит… не поверит ни капли, потому что не верит мне. Ну, не плачь, Ксения… не ссорься с матерью, пожалуйста… и больше не плачь из-за меня… прошу тебя… больше никогда из-за меня не плачь… я этого не стою.