Алена Юрашина
Кит в моей голове
– Тише… успокойся. Успокойся! Не надо… не плачь из-за меня. Пожалуйста… я не хочу, чтобы ты плакала… ну, перестань… все закончилось… все уже закончилось…
А я не могла собраться с мыслями, тонула в буйной бархатной зелени его глаз, хватала губами воздух, ощущая, еще немного – буду не в состоянии справиться с подступающей истерикой, и тогда он сказал, снова бережно стирая с моих щек слезы:
– Поднимемся наверх? Давай поднимемся?
Не дожидаясь ответа, взял меня за руку, потянул за собой.
Когда я перестала всхлипывать, Кит выпустил меня из объятий и повернулся, чтобы запереть двери: не хотел, чтобы нас беспокоили.
Пока в замочной скважине проворачивался ключ, я бегло огляделась: широкое, нарочито грубо сработанное ложе занимало едва ли не полкомнаты, поверх постельного белья было раскатано бурое меховое одеяло. Приподнятое изголовье упиралось в деревянную панель, по бокам придвинуты низкие тумбочки с тяжелыми подсвечниками, выше на полке – какие-то безделушки охотничьей тематики, оформленными единой композицией, в углу рядом с дверью – узкий непримечательный шкаф. Стена, возле которой я остановилась, была горячей оттого, что внизу топился камин, и все же воздух, которым мы дышали, отдавал сырой предрассветной прохладой.
Всего несколько шагов, и я достигла противоположной стены. Высокие окна, за ними – длинный балкон, что глядел на занесенный снегом овраг, склоны которого поросли толстыми кряжистыми деревьями и густо – тонкими веточками чахлых кустов. Несколько секунд я безотрывно, позабыв обо всем, смотрела на лес, горы, на пронзительную закатную полоску неба в вышине, потом присела на краешек кровати.
Кит тяжело опустился рядом прямо на дощатый пол, бросив руки на согнутые колени, уперся поясницей в жесткое ребро каркаса, и я догадалась: находиться здесь ему привычно.
– Выглядишь неважно. И у тебя севший голос… Ты заболел?
– Нет… уже нет. Так, сквозняком протянуло, пока был в изоляторе… но я уже здоров… ты не думай об этом.
Придвинувшись ближе, он внезапно опустил голову мне на колени, а потом мы замерли так, глядя вдаль, в одном направлении, только моя рука осторожно, боясь потревожить, гладила его колючую щеку.
– Ты был прав. Это место похоже на сказку… вот только… почему ты все еще здесь? Почему сразу не вернулся домой?
– Хотел убраться как можно дальше… подальше от всего этого. Мне нельзя сейчас… лучше мне не появляться в городе, понимаешь, не за чем провоцировать новые слухи.
– Я слышала, тот журналист до сих пор в больнице.
– Знаю, – равнодушно отозвался Кит, – мне все равно, пусть там и сдохнет.
Моя рука на мгновение замерла.
– Не говори так. Пожалуйста, не говори…
– Почему? Одной лживой продажной мразью на свете станет меньше… за это и отсидеть не жалко.
– Две недели… неужели тебе этого не хватило? Ты провел там две недели… Почему не внес залог? Ты же мог сразу выйти… Степа говорил, твоя мама хотела помочь… юристы…
– Моя мать… никогда и ничего не сделает просто так. Особенно для меня. Она попросит что-нибудь взамен… обязательно попросит… когда отыщет то, что я не захочу отдать.
– Что?.. Что она может попросить у тебя, Кит?
Он промолчал.
А дом вдруг вздрогнул под ногами, пробуждаясь. Снизу донеслись увесистые басы, но звук так же быстро убавили. Ребята собрались, чтобы расслабиться, но их присутствие… все это веселье сейчас казалось здесь абсолютно не к месту.
– Внизу твои друзья… зачем эта вечеринка?
Он безразлично повел плечом.
– Давно не виделись… наверное, поэтому…
– Но ведь прошла уже неделя с тех пор, как ты освободился, разве нет?
Он только вздохнул, и опять ничего не ответил. А потом негромко произнес:
– Ты встречалась с моей матерью… разговаривала с ней. А я ведь просил тебя этого не делать. Я ведь так просил тебя, Ксения… зачем ты к ней пошла?
– Я искала тебя. Если бы ты нашел время, чтобы ответить на мои звонки, этого бы не случилось, но ты меня избегал, и я…
– Все не так… не так, как ты думаешь, – он устало потер висок, а после его ладонь осталась лежать у меня на колене, – только вышел из изолятора, меня скосило… я валялся здесь, на этой кровати. Большую часть суток отсыпался да глотал таблетки… так для меня прошла эта неделя.
– А почему на звонки не отвечал? Почему? Я могла приехать… я ведь звонила тебе… писала…
– Мне так и не вернули телефон, – невесело усмехнулся, – всерьез настаивали, что я сам его потерял… я даже расписался в этом. Только сегодня смог подняться, чтобы съездить в город… купил телефон… восстановил симку.
– Но все же не позвонил.
– Нет, не позвонил. А я ведь действительно не хотел тебя видеть, Ксения, – и от этого тихого признания у меня на миг остановилось дыхание, – действительно не хотел… какое-то время… сначала…
– А потом? – кажется, мой голос дрогнул, и тогда Кит пошевелился, поднял голову, разворачиваясь, чтобы заглянуть мне в лицо.
– А потом… хотел… – положил руки на кровать по обе стороны от меня, – очень хотел…
– Почему тогда…
Он не дал мне продолжить.
– Было непросто… знаешь, все эти дни… без тебя… было совсем непросто. И дело не в лихорадке, не в температуре. Я думал, смогу… но я не смог. Не смог, – все ниже опускал голову. – Я не знал, что так будет… не знал, что будет именно так… Не могу. У меня не получается…
Последние слова он говорил, зажмурившись, почти уткнувшись носом мне в колени, крепко, так что не могла пошевелиться, стиснув мои ноги.
А потом у меня голова пошла кругом, потому что пальцы его скользнули вверх, к моим бедрам, поясом сцепились на талии, и он судорожно выдохнул в подол платья, уже стоя передо мной на коленях:
– Не получается… без тебя… не получается. Вижу тебя, и меня накрывает. Люблю…
Я ощутила, как разлился жар его дыхания внизу живота, и пульс сорвался в галоп, вскачь по пересеченной местности.
– Кит…
Моя голова за ним совсем не поспевала. Не было никакой последовательности, порядка, логических звеньев, и я не поняла, как все это случилось: быстро и правильно.
Только что он сидел у моих ног, а в следующее мгновение уже ловил мои губы, и щетина оставляла ожоги на щеках, подбородке, шее. Еще миг – я чувствовала обнаженной спиной густое тепло мехового одеяла, на которые была уложена, через себя, взведенной пружиной, насквозь пропуская сбивчивый ритм наших звучащих в унисон сердец.
Он был везде: рывками, изнутри и снаружи, склонился ко мне, я видела целый мир в его глазах. Его руки, играющие на мне, как на послушном инструменте, дрожали, как и мои собственные, губы повторяли мое имя, как заклинание, а доверчивое тело помнило каждое его прикосновение, и самозабвенно открывалось навстречу другим, новым, отбросив предрассудки и страх, сомнения… Не было в мансардной комнате ничего лишнего, ненужного, наносного, только он, Кит… и я, Ксения. Именно поэтому комната эта была полна до краев.
– Я чуть с ума не сошел… чуть-чуть… без тебя…
– И я… я тоже… Кит…
Глава 28
Сумерки призрачной мглой, как защитным куполом, постепенно, метр за метром, накрывали лощину, а может, именно из нее они каждый вечер и расползались по окрестностям. Мы стояли на балконе, тесно обнявшись, наблюдая за этим действом. Мыслей не было.
Спина согрелась о его грудь, а нос замерз, и Кит настоял, чтобы я закуталась в одеяло с головы до ног, теперь мне было уютно, особенно когда его руки снова нашли себе приют, надежно обернувшись вокруг моего тела.
Потом я услышала над ухом его голос:
– Видишь там, вдалеке… сероватая крыша?
– Где?
Он слегка повернулся вместе со мной, прижался щекой к моей щеке, указывая на крохотную точку на горизонте, почти отвесно, у подножия склона у нас под ногами.
– Там, за деревьями, на другой стороне реки, где излучина… Знаю, сейчас ее не просто отыскать глазами, но если напрячь зрение, отсюда можно разглядеть плоскую крышу. Там находится старый охотничий домик. Спорим, я еще не родился, он уже стоял там… такой вот старый… Однажды я провел в нем пару дней… и пару ночей… случайно на него наткнулся в кромешной темноте. За окном снегопад, а я неплохо устроился… нашел там консервы, макароны, печенье… ну, после того, как вскрыл кладовую… я даже печку как-то сумел разжечь. Он меня спас, Ксения, этот маленький ветхий домик спас меня в ту ночь… в ту самую ночь, – он вздохнул, пощекотав своим дыханием мне шею, – ну, а когда метель начала стихать, залил очаг водой да и пошел домой, я же знаю эти места, как свои пять пальцев… У водопада меня и заметили… вот и вся история.
Я смотрела вниз, думая над тем, что услышала. Потом откинулась назад, положив голову ему на плечо, закрыла глаза и сказала то, что давно хотела ему сказать:
– Как хорошо, что ты выбрался тогда из леса, Кит.
– Согласен, – он поцеловал меня в угол рта, сжал крепче, – ты только никому не рассказывай об этом, иначе с моим авторитетом в здешних местах будет навсегда покончено.
– Даю слово.
На душе было тепло и спокойно. Как и ему. Я давно научилась отзеркаливать его эмоции, чувствовала, самой кожей ощущала, что ему хорошо со мной, тепло в этих воспоминаниях.
– Летом я поменял в том домике крышу… она почти провалилась, вся ржавая была, в дырах… потом подлатал прорехи в стенах, перебрал провизию… обновил запасы. Знаешь, прошлым летом я частенько бывал там, внизу. Мы со Степкой даже несколько дней провели в том доме, представляешь? Захотелось узнать, что за жизнь у отшельников.
– Ну, и как, узнали?
– Узнали, – он негромко рассмеялся, вновь пощекотав меня за ухом, – вообще-то сначала все шло довольно неплохо, и мне даже казалось, я начал проникаться всей этой ерундой… ну, типа, постигать тайный смысл жизни, видеть суть вещей… наслаждаться единением с природой. А потом Хомяк меня достал, еще и пиво закончилось. А когда насмерть разругались… просто прыгнули в тачки да и разъехались по домам. Неделю потом еще не созванивались… пока учебный год не начался.
Я поняла, что тоже улыбаюсь.
– Вы с Хомяком давно знакомы? Наверное, с самого детства и дружите?
Он мягко развернул меня лицом к себе, разбирая руками кокон одеяла.
– Нет, мы всего пару лет дружим… сошлись на почве патологической ненависти к дисциплине… и систематических прогулов… а в детстве у меня не было друзей… Ты все еще мерзнешь, Ксения? Невероятно… но мне известен один способ… быстро согреться… идем со мной, я и тебе покажу.
И он подхватил меня на руки вместе с одеялом, плечом сдвигая в сторону балконные двери, чтобы вернуться в комнату…
***
Мы уже собирались спускаться, чтобы присоединиться к ребятам, а он все никак не мог отыскать свой телефон и ругался сквозь зубы. Недолгие совместные поиски не принесли результата, пришлось набрать его номер. Когда неожиданно выстрелила незнакомая композиция, обнаружили, что телефон просто-напросто завалился за тумбочку.
– Вырубай… бесит, – он наклонился, просовывая руку в щель между кроватью и тумбой, – я еще не успел сменить звонок.
– Подожди.
– Чего ждать? – он, наконец, достал телефон, дул на него, чтобы избавить от пыли, вертел, вытирая о свитер, – вот моя пропажа.
– Постой, не выключай. Ты же восстановил данные своей сим-карты? Дай мне телефон, Кит. Хочу взглянуть на него. Я только взгляну…
Он сразу напрягся, и, кажется, немного смутился, потому что увел глаза.
– Зачем? Ксения… не надо.
Но я подошла, упрямо развернула к себе светящийся в его ладони дисплей, убедилась, что вызов продолжается, и прочла на экране: «Ты».
***
– Я готова.
Подхватив свои вещи, уже развернулась к выходу, когда он сказал:
– Ксения, подожди… послушай… Послушай, – мне не понравился его голос, и то, что заколебался, прежде чем продолжить, насторожило меня еще больше, – я хотел тебе сказать… я должен… В общем, будет лучше, если… какое-то время мы с тобой не будем видеться. Не будем друг другу звонить… не будем встречаться… Больше не приезжай сюда.
Было ощущение, будто пропустила прямой удар в солнечное сплетение.
– Как это? Не понимаю, то есть… как… почему? Не хочешь меня больше видеть? Ты так решил мне об этом сказать? Так??
– Нет. Не в этом дело. Не в этом. Понимаешь, семья того журналиста… они написали на меня заявление, а значит разбирательства в любом случае не избежать. Я не хочу, чтобы эта история как-то затронула тебя. Это только моя проблема… и для нас обоих будет лучше, если мы сделаем вид, что к тебе это не имеет никакого отношения.
– Но ведь это не так! – я с изумлением смотрела на него. – Я же была там… рядом с тобой, когда все случилось! То, что сказал этот человек – он сказал обо мне… и камеры…
– Об этом скоро никто не вспомнит. Репортажей не будет. Фотографий не будет тоже… свидетели замолчат. Если как следует повозиться, все можно решить, подчистить… это уже происходит… – небольшая неприятная пауза. – Юристы позаботятся об остальном… знаешь, у матери отличные юристы.
– То есть… – я запнулась, – подожди, ты хочешь сказать… Значит, ты все-таки принял ее помощь? Принял помощь от своей матери, я правильно поняла? А почему говоришь мне об этом только сейчас? Почему не сказал сразу, как только за нами закрылась эта дверь??
– Пожалуйста, не кричи, – поморщился Кит. – Не кричи. Потому что тогда бы мы говорили только об этом.
Мне стало горячо от новой догадки. Горячо, а потом мерзко. Как будто меня использовали, а теперь за ненадобностью опускают в мусорный мешок, чтобы избавиться поскорее.
– Зачем ты позвал меня? Зачем сегодня позвал? За этим? Только для этого?? – резко выбросила руку, пальцем в разобранную постель. – Так спустился бы, выбрал одну из тех девчонок, что ждут внизу! Тебе надо было просто спуститься, Кит… но вместо этого ты напряг Зигу…
– Не говори ерунды… успокойся. При чем здесь это, – Кит облокотился спиной о стену, обхватывая себя руками за плечи. Он продолжал оставаться таким: спокойным, собранным, невозмутимым, и от этого было только больнее. Я хотела, чтобы он вышел из строя. Так же, как и я. – Ты должна меня услышать… должна понять, так будет лучше для тебя… для нас обоих. Просто делай, как говорю.Я не хочу, чтобы ты оказалась под прессом… не позволю. Почему ты не понимаешь?
– Я понимаю! Не переживай, я все понимаю… – в сердцах кинула свои вещи на кровать, как от балласта избавилась, – конечно, так сделать проще всего… отвернуться, снова закрыться от меня… Вот только… с чего ты взял, что будет лучше? Тебе станет легче? Потому что мне – нет! Люди не вещи, которые можно держать на расстоянии… на удобном, недоступном расстоянии, которое подходит только тебе… тебе одному! У меня есть свое мнение. Представь себе, есть! И если я захочу поступить по-своему… то поступлю! Если захочу быть рядом, то буду! А если захочу уйти, то…
И тогда он, наконец, тоже разозлился. Я это сразу почувствовала. Хорошо. Значит, теперь мы сможем поговорить на равных.
– То что? – взгляд на мгновение заострился, в зрачках что-то мелькнуло, и он резко оттолкнулся от стены. – Что тогда? Если ты собираешься поставить точку…
Пошел на меня, но я не отступила.
– Как я могу, Кит? Разве я могу это сделать? Только ты один ведь решаешь, когда все закончится… как все закончится… помнишь? Это ведь твои слова… Твои?!
– Мои! – он попытался взять меня за руку, но я гневно освободилась, попятилась.
Раздался осторожный стук в дверь. Видимо, услышав крики, кто-то из ребят поднялся узнать, в чем дело. Кит открывать не спешил, продолжая буравить меня мрачным взглядом.
Меня колотило, на ресницах уже блестели злые слезы, затравленно оглядевшись, я смахнула с полочки деревянную фигурку какого-то животного, размахнувшись, швырнула в него. Кит не ожидал этого, да и попала я не в него, в стену.
– Серьезно? Прекрати! Необязательно устраивать истерику…
В дверь снова постучали, уже чуть настойчивее, смелее.
В ответ схватила еще одну фигурку и бросила в него снова. Он с легкостью увернулся и во второй раз, а я ощутила, что моя злость достигла апогея.
Пошарив глазами, не придумала ничего лучше, чем поднять тяжелый подсвечник. Не знаю, как далеко смогла бы зайти, однако замахнуться он мне не дал, тут же очутился рядом. Я почувствовала легкий удар под коленку, и полетела на кровать.
Какое-то время мы молча, яростно боролись за обладание предметом, вцепившись в него, пытаясь вырвать друг у друга, и в ходе этой ожесточенной возни подсвечник предсказуемо оказался в его руках, а я, запыхавшись, откинулась на подушки.
– Весомый аргумент, – ровным голосом произнес Кит, выпрямляясь надо мной, – но ты не научилась им пользоваться.
Стиснув зубы, он вдруг с убойной силой запустил им в сторону балкона. Какая-то доля секунды, я даже взглядом не успела проследить…
От мощного удара по стеклянным дверцам, что ветерок по листве, мазнула зыбкая рябь, прокатилось трепетное волнение, и стекло, точно жидкость, покидающая переполненную чашу, вдруг всколыхнулось в раме, покрываясь узорчатыми трещинками, а потом прыснуло в разные стороны, с отчаянным звоном разлетаясь на мелкие кусочки.
Привстав на локтях, я оглушенно разглядывала усеянный грудой осколков пол.
В дверь теперь колотили без устали, громче остальных звучал высокий перепуганный голосок Лизы.
– Вот это… – Кит вскинул руку, указывая на результат своей работы, – это – моя жизнь, Ксения! Она стала такой уже очень давно. И все, что я делаю с тех пор – ползаю по полу и собираю осколки. Иногда режу ими вены. А если удастся не порезаться, считаю, что этот день прошел удачно. Тебе нужна такая жизнь? Такая?? Потому что другой у меня никогда не будет. В той комнате еще много стекла.
Дверь не поддавалась, только дрожала, выгибаясь под мощными ударами, а Кит навис надо мной.
– Так чего ты хочешь? Чего ждешь от меня?? Что я могу тебе дать? Я сам понятия не имею, что будет завтра. Но ты права… права, я такой же, как мой отец! Я урод. Я все разрушу… пройду по обломкам и даже не оглянусь, потому что никогда не пожалею о том, что сделал. Но я не хочу… не хочу оставить тебя там, под этими обломками… Ты снова будешь плакать, потому что крылья твои, оборвав, я заберу с собой! Ты уже плачешь, потому что я уже это сделал… Но я отдаю их тебе, отдаю их обратно, так какого черта ты не в состоянии этого понять??
Он недолго стоял надо мной, все крепче сжимая кулаки, потом присел рядом на кровать, пытаясь отдышаться, покорно принимая на свой счет мои тихие всхлипы. А когда вновь заговорил… Кит больше не кричал, но от этого слушать его голос было еще тяжелее.
– Я не знаю, что еще мне сказать. Не знаю, что будет дальше. Я не знаю, что делать. Скажи, что мне делать? – я почувствовала его взгляд, но так и не отозвалась, не повернулась, – я не понимаю, что делаю не так… потом оглядываюсь, и не понимаю, что я творю, – голос у него был смертельно уставшим, – я… я словно не выучил урок, стою у доски и не могу решить задачку. Учитель ругает меня, грозит двойкой в журнале, и совсем не въезжает, что урок я не выучил не потому, что забил на его предмет, а потому, что я просто не понял тему… и дальше будет только хуже, поверь, дальше будет хуже, потому что я не знаю… черт, не знаю той единственной… той волшебной формулы, с помощью которой все остальные щелкают эти новые… новые задачки. А я один стою у доски, как болван, – он взялся за голову, и пальцы соединились на затылке в крепкий замок, – я несу бред, конечно… но я не знаю, как еще объяснить то, что чувствую… Дело не в тебе. Не в тебе, Ксения. Просто я заперт. До сих пор заперт в одной маленькой тесной комнате, откуда нет выхода… я знаю… я долго искал…
Я, наконец, пришла в себя, коснулась его локтя, потянула, но теперь он не обратил на это внимания, и тогда я его затрясла, вцепившись обеими руками.
– Ты так и не вышел из той комнаты! В этом все дело! Так и не вышел, потому что не понял, что той комнаты давно нет… Ее больше нет! А все, что тебя мучает, просто плохой сон. Такой, как мне недавно приснился, помнишь? Так просыпайся, Кит. Просыпайся! Вернись к реальности, ко мне…
Он опустил, наконец, руки, посмотрел на меня, и я увидела, что в штормовом море его глаз единственной уцелевшей шлюпкой после кораблекрушения плавает беспредельное отчаяние.
– Ты снова ошибаешься. Почему ты все время ошибаешься? Сон – это ты. Ксения, ты же и есть мой сон. Ты очень славный, теплый сон, и ты – это лучшее, что произошло в моем мире… и может, именно поэтому я так боюсь проснуться. Знаешь, трусом я никогда не был, но вот сейчас просто до ужаса боюсь проснуться… ведь только пока я сплю, ты… моя.
Дверь, наконец, поддалась под напором, и ввалившийся внутрь Зиганов теперь стоял, тяжело дыша, растерянно переводя глаза с меня на Кита.
Кит поднялся ему навстречу, а позади Зиги уже появились, с тревогой заглядывая внутрь, все остальные ребята, Лиза… Она опрометью бросилась ко мне, восклицая:
– Что случилось? Ксюша! Ты плачешь?.. Кит, почему она плачет? Мне кто-нибудь ответит? Стекло… Да что здесь произошло?!
– Волк унес козлят, – грубо отпихнув Зигу плечом, Кит вышел из комнаты…
С помощью подруги мне быстро удалось привести себя в порядок, загнать в привычные рамки, внешне, но не внутренне, а как только это произошло, я спустилась. Они все уже снова собрались в большой зале, с появлением Кита и меня музыка и веселье исчезли, атмосфера была гнетущей, вокруг словно тучи сгустились, еще немного – раздастся гром, сверкнут молнии, и это неприятно резало по моим воспаленным нервам.
Кит стоял, отвернувшись, глядя в окно, нервно барабанил пальцами по подоконнику, и этот прерывистый дробный звук был единственным звуком, который нарушал неестественную тишину комнаты, что была полна людей.
– Кто-нибудь может отвезти меня домой или сюда можно вызвать такси?
Пока ребята переглядывались, Кит повернулся. На его лице снова была непроницаемо-замкнутая холодная маска, та, сквозь которую не способна проникнуть ни одна живая эмоция. Хотелось бы мне, чтобы такая же прикрывала и мое лицо тоже.
– Я сам тебя отвезу.
– Нет! – быстро сказала я, не давая ему сдвинуться с места, – не надо. Не хочу. Только не ты. Кто угодно… только не ты. Пусть меня отвезет кто-нибудь другой… – наугад повернулась, – Степан?
Хомяк тут же бросил вопросительный взгляд на Кита, словно разрешения спросил, на самом деле, мы оба на него смотрели, потому что оба понимали: последнее слово останется за ним.
Кит неторопливо заложил пальцы за ремень, дернул плечом, только этим скомканным жестом обозначив, что мои слова каким-то образом его задели.
– Все нормально, Степа. Отвези ее, куда скажет. Я никого не держу. Я никого насильно не держу ни в этом доме… ни в своей жизни…
Показывая, что говорить больше не о чем, снова отвернулся к окну. Не дожидаясь Хомяка, я развернулась тоже, вот только направилась в противоположную сторону, к дверям. Только что возобновившаяся связь между нами послушно, как нить в руках блестящего хирурга, оборвалась. Жаль, что сложные операции этот хирург всегда проводил с использованием местного наркоза, последствия которого всякий раз оказывались совершенно непредсказуемыми… для медицины.