Виолетта Векша
Страшная сказка
Глава 10
Сперва я долго простояла под горячим душем. Только хорошенько размокнув и почувствовав расслабление в каждом нерве, я вытерлась полотенцем и вышла из ванной. Полы халата должны были скрывать синяки на ногах, а распущенные волосы утаивать засосы на шее. Моя шаткая маскировка вызывала смех даже у меня самой.
Выпрямив спину, я набрала в грудь побольше воздуха и открыла ведущую на кухню дверь. Мать с отцом, не дожидаясь меня, завтракали и о чем-то весело переговаривались. Когда я вошла, они мельком посмотрели на меня, отец поздоровался, и они снова как ни в чем не бывало продолжили свой разговор. Накладывая яичницу с салатом, я обратила внимание, что настроение у матери сегодня – одно из лучших начиная с 8 марта, когда отец подарил ей огромный букет пионов и золотое колье, удачно гармонирующее с ее серьгами, а мать, в благодарность за подарки, наградила отца бессонной ночью.
Я с удивлением смотрела на счастливые лица родителей. Мать не отрывала затуманенных глаз от отца, что-то ей шептавшего, и я подумала: «Неужели у меня ночью был такой же сияющий медным тазом взгляд?»
Присоединившись к ним за стол, я лениво ковыряла в тарелке. Невольно вспомнились слова матери об изнасиловании, в душе что-то тягостно заскреблось. Мне так не хотелось портить им это прекрасное утро! Знаете, бывают такие минуты, когда ты откладываешь неприятные дела все дальше и дальше, и надеешься, и ждешь, что кто-то другой разрулит комок нерешенных задач, и всё ждешь этой невидимой поддержки, пока…
– Софи, ты почему это не торопишься? – спросила у меня мать, и я вздрогнула. – У тебя смена начинается через полчаса, поторапливайся.
Я отложила вилку. Вот он, нужный момент.
Давай, Соф. Скажи ей, что с этого дня ты больше не работаешь в этом чертовом магазине.
Смотря, как женщина заливисто хохочет над шуткой отца, я надкусила верхнюю губу и машинально, не думая, стала обгрызать тонкие пласты кожи, кусая только что зажившие черточки с усердным старанием. От напряжения у меня задергалось левое веко.
Время шло, я пила горячий чай и смотрела на смеющихся мать с отцом. Наверное, в молодости она часто улыбалась, не то что сейчас, подумала я, не сводя взгляда с ее лучистых морщинок вокруг глаз.
– Поела? – обратилась она ко мне через десять минут.
Я посмотрела на почти полную тарелку еды и согласно кивнула.
– Тогда иди одевайся. Сможешь отвезти ее?
– Конечно, что за вопрос, – ответил отец, оборачиваясь в мою сторону.
Я при всем желании не смогла бы не ответить на его ободряющую, по-отечески заботливую улыбку. Выходя из кухни, я корила себя за трусость и едва не плакала от злости.
Ты такая жалкая, и как тебе самой не противно?
Через десять минут я сидела в отцовской хонде, автомобиль мчал меня в магазин, в котором я, по данному Марку обещанию, уже не работала.
Ты пообещала, дала слово, Соф. Он никогда не нарушает своего, никогда, несмотря ни на что…
Отец притормозил около главного входа. Я отстегнула ремень и подняла с затоптанного сотнями ног коврика серый рюкзак.
– Удачного дня, дочка, – подбодрил меня отец, заметив мой хмурый вид.
Я кивнула и почувствовала, как к горлу подкатывает липкая тошнота.
– До вечера, – попрощался он, улыбаясь.
– Ага, – я открыла дверь и вышла на объятую солнечным светом улицу, – до вечера.
Прошел ровно час, и я уже выходила со служебного входа – с того самого, с которого 2 года назад началась моя скромная карьера в магазине «Счастье рядом». В руке у меня была зажата характеристика с места работы, расчетный счет, обналичить который я могла в любом банке страны, и новенький, впервые увиденный мной в день увольнения трудовой контракт.
Я шла по улице и дарила улыбку каждому прохожему, каждой проезжающей машине и каждому кривому деревцу, встречающемуся мне на пути домой. А вспоминая растерянность и огорчение своего бывшего начальника, я улыбалась еще шире.
«Соф, вы такая славная девушка. За два года работы вы проявили себя ответственным и исполнительным работником… Точно решили уходить? Я могу поговорить с Ниной, она подымет вам оклад (боже, такое ощущение, что для того чтобы мне подняли зарплату, нужно было не пахать сверхурочно, а всего лишь положить начальнику на стол заявление об увольнении). Все равно уходите? Ну жаль, очень жаль… И вы ведь понимаете, завтра у нас плановая инвентаризация, ваш уход для нас все равно что удар под дых?»
До самого дома я шла вприпрыжку.
Перед крыльцом я остановилась. Мне предстоял долгий разговор с родителями. А как не хотелось им ничего сейчас объяснять! Как хотелось просто прийти, снять обувь и без малейших объяснений уйти в свою комнату.
Выдохнув, я вспомнила слова Марка. Ничего не бойся… Ничего не бойся и стой на своем обеими ногами. Если нужно, то и руками тоже.
Я открыла дверь и вошла в прихожую. С кухни доносились голоса, и я направилась прямиком туда. Когда я вошла, мать с отцом замолкли на полуслове.
–
Софи?..
Она сделала такое лицо, будто съела что-то на редкость гадостное и только сейчас поняла это. Ее лицевые мышцы затвердели, глаза расширились. Если бы не обстоятельства, я бы, быть может, сочла это смешным.
– Что случилось? Почему ты не на работе? – спросила мать, отставляя недопитую чашку в сторону и вскакивая с места.
За все эти два года я ни разу не возвращалась домой раньше шести часов вечера. Мать сразу же почувствовала неладное – у нее была прекрасная интуиция.
Я решила не растягивать удовольствие (каюсь, далось мне это с большим трудом).
Выложить все карты сразу. Вот так, одним махом.
Открыв рюкзак, я вытащила на свет свою первую характеристику с места работы и наспех нацарапанный мистером Корком расторгнутый контракт – казалось, на нем еще не высохли синие подрагивания чернил. Бросила все это добро на кухонный стол и стала ждать.
Ждать, наблюдая, как меняется выражение ее лица, как сначала она бледнеет, а потом покрывается уродливыми пурпурными пятнами.
– Тебя уволили! Да как они… Черт, да они там что, с ума все посходили?!
Я молча смотрела на родителей. Мать трясущимися руками держала два дрожащих, точно заячьи уши, в страхе мелькающие среди грядок с капустой, сероватых листа бумаги, отец хмурился и не сводил с меня глаз. От его взгляда мне стало не по себе.
– Как они могли? Ты – мечта любого работодателя! – мать всю колотило. – Я сейчас же еду в магазин. Они не имели никакого права…
– Мама, постой, – остановила ее я.
Мечась по кухне, словно загнанный в клетку зверь, и явно не понимая, за какую вещь ухватиться в следующий момент, она подняла на меня глаза.
– Сядь и выслушай меня.
– Мне некогда слушать твой лепет. Ты молода и еще многого не понимаешь, – сказала она, роясь по карманам. Найдя ключи от машины, она двинулась к двери. – Все надо делать вовремя, Соф, по горячим следам…
– Мама!
Она замерла, стоя уже на пороге кухни.
– Сядь и выслушай меня. Всего пять минут.
Женщина вздохнула и с негодованием всплеснула руками. Потом, видя, что я все еще не отрываю от нее глаз, с большой неохотой подошла к столу и присела рядом с отцом.
Чувствуя неприятную тяжесть в животе, я подошла к родителям. Вот они сидят вдвоем и ждут от меня головокружительной карьеры, великих открытий и еще бог знает чего. Может, многие дети, вырастая, становятся неудачниками не потому, что жизнь к ним так жестока и несправедлива, а потому, что родители когда-то в детстве возлагали на них неподъемные ожидания? Ожидания тех действий и поступков, которые, должны, по мнению родителей, привести юное дитя к счастью и благополучию.
– Гм, – я прокашлялась. – Ты правильно сказала, мам, всё нужно делать вовремя… – мать хотела что-то вставить, но я не дала ей этого сделать.
Одним махом, да, Марк?
– Знаешь, – я глубоко выдохнула, – характеристику с места работы отдают на руки не только тогда, когда увольняют.
Мать смотрела на меня озадаченно, а вот отец, кажется, всё понял. Он прикрыл веки, а когда открыл их, я прочитала в его изумрудных глазах что-то вроде неизбежности. «Я знал, что это рано или поздно случится», – будто говорили они.
– Что ты хочешь этим сказать? – неестественно высоким голосом спросила мать.
– Ее, мам, отдают и тогда, когда работник увольняется сам… по собственному желанию.
Я видела, как мои слова медленно проникают в ее сознание, как она обдумывает их, ощупывает со всех сторон, ища скрытый смысл там, где его и не должно быть, пока наконец – вуаля! – понимание не затапливает ее.
Быстрый взгляд на стол, на то место, где лежат несчастные документы, потом:
– Нет, Соф. Умоляю, скажи, что ты не сделала этого.
Я улыбнулась.
– Доказательства этому лежат перед тобой на столе.
Она, нахмурив тонкие брови, снова посмотрела на вполне-таки реальные, задокументированные синей печатью листы, будто надеялась найти там что угодно, но только не злосчастные документы. Потом ее лицо побагровело.
– Да как ты посмела?! Как ты посмела, дрянная девчонка? Пусти меня, – закричала она отцу, который, моментально среагировав, ухватил ее за рукав блузки.
– Ты хоть понимаешь, что натворила? Понимаешь, каких трудов мне стоило, чтобы тебя взяли на работу?!
Это чистая правда. В Лаундервиле была беда с работой, и даже чтобы устроиться подметать двор, нужен был недюжий блат. Два года назад мать переговорила с одной своей состоятельной клиенткой, а уже на следующий день мне позвонили из магазина «Счастье рядом» и сказали, чтобы я приходила к девяти часам по такому-то адресу. Ни собеседования, ни резюме, ни положительных отзывов – оказывается, когда у тебя есть влиятельные знакомые, такие мелочи становятся никому ненужной шумихой.
– Зачем я, по-твоему, битый час уговаривала миссис Парсон взять тебя на работу? Затем, чтобы через два года сказать ей: «Ой, извините, я вам очень благодарна, но вам придется подыскивать себе нового сотрудника. Моя Софи больше не хочет у вас работать!»
– Я не просила тебя этого делать, мам.
Она дернула головой, словно мои слова ничего не значили.
– Ты сейчас же пойдешь в магазин, – сказала мать, тяжело дыша. Ее грудь вздымалась и опускалась, словно два надувных шарика. – Скажешь, что сошла с ума, что передумала и хочешь вернуться…
– Нет, – твердо ответила я. – Я была сумасшедшей тогда, когда ходила туда каждое утро.
– Что ты сказала? – взвизгнула мать, с беспомощным видом поворачиваясь к отцу.
– Я уволилась, мам. Окончательно. Прими это и… – я не закончила.
Отец склонился над ней и что-то зашептал на ухо.
– И что?.. Ты теперь осталась без работы? – прошептала мать, растерянно моргая. Ее вид даже мог вызвать некоторую жалость – плечи поникли, взгляд потух, словно из нее разом выкачали все жизненные соки.
– Пока да, – сказала я и почувствовала, как что-то, что я скрывала за годы работы в магазине – какое-то маленькое загнанное существо – с бравурной решимостью заявляет о своем существовании.
Во мне заговорила обида.
– Знаешь, а я ведь ненавидела эту работу. С самого первого дня. Она убивала меня. Каждый день, по чуть-чуть.
Родители, притихнув, смотрели на меня во все глаза.
– Я не хочу потратить свою жизнь на всё это, – я неопределенно махнула рукой. – Я просто… хочу жить, понимаете? Хочу встречать рассветы, бегать за чайками по берегу моря, любить, танцевать, ловить каждое мгновение… просто жить. И я не хочу, чтобы моя жизнь была похожа на вашу!
Я выпалила эти слова с горячностью, которой сама от себя не ожидала. Щеки мои пылали, и я старалась не смотреть в лица родителей.
– Я хочу сказать вам еще кое-что, – я скосила глаза влево. Меня вдруг жутко заинтересовал орнамент нашей скатерти.
Черта с два. Как говорят, заварил кашу – не жалей масла.
– У меня теперь есть парень. Его зовут Марк, и мы с ним встречаемся. Я… эм-м… я подумала, вам бы хотелось об этом знать.
Даже отец, с его-то проницательностью, изумленно уставился на меня. Мать открыла рот, собираясь что-то сказать, но, видимо, не нашла подходящих слов.
– Ладно, раз мы всё обсудили, я пойду к себе.
Мне совсем не хотелось оставаться в их обществе. Я повернулась к двери, дошла до порога, и тут голос матери разрезал напряженную тишину.
– Стоять!
Скрепя сердце, я остановилась.
– А теперь давай-ка объяснись, – сказала она, так сильно расширяя ноздри, что стала походить на разъяренного быка, готовящегося к корриде. – Значит, у тебя появился парень. Кто он? Откуда?
Злясь на себя за появление румянца на щеках, я рассказала родителям все, что сама знала о Марке и его жизни до переезда в Лаундервиль.
– Сколько ему лет?
– Двадцать семь.
– Двадцать семь! Он же старше тебя на восемь лет!
– Я умею считать, мам.
Я устало вздохнула. Я чувствовала себя как на подсудимой скамье. Мать – прокурор, я – обвиняемая, ну а отец – отец в роли присяжных.
– Он тебе нравится? – неожиданно спросил отец.
Всего один вопрос, пап… Но зато какой.
– Да, – ответила я с легкой улыбкой, – думаю, да. Иначе бы я с ним не встречалась, так?
Он усмехнулся и незаметно от матери кивнул мне. С ним мы всегда понимали друг друга без слов.
– Я ухожу, – сказала я, разворачиваясь.
Глаза слипались, и я чувствовала себя уставшей – словно пришла домой после очередной смены в магазине.
– Подожди, – я услышала голос матери у самой двери. – Марк, Марк… Такое знакомое имя…
Щелчок.
Я почувствовала, как по телу пробежал холодный ручеек. Боже, не дай ей вспомнить.
– Марк Аттье, – вдруг сказала она, напрягая лоб. – Но это же… Ты… – она с ужасом вытаращила глаза. – Это с ним ты была, когда я вместе с шерифом искала тебя по всему городу?
Я закусила губу. Отрицать было бессмысленно: мать все равно при встрече узнает в нем «того самого подонка».
– Да, – ответила я, по-прежнему глядя в дубовую дверь кухни.
– Твой старый знакомый?
– Ага.
Мать помолчала, потом сказала:
– Ты не будешь с ним встречаться.
– Еще как буду, – ответила я, выпрямляясь.
Я повернулась лицом к матери. С девочкой, которая во всем слушалась своих родителей, было покончено.
– Нет, не будешь! Я не позволю тебе спутаться с этим проходимцем.
– Я буду встречаться с Марком, – сказала я дрожащим от сдерживаемого гнева голосом. – Завтра мы с ним пойдем на пляж, послезавтра в горы, а через неделю рванем в Мексику или на Гавайи, если захотим.
– Не говори ерунды. Какой-то взбалмошный бред. Это… ах, и это он подбил тебя уволиться с работы?
Молчание.
Я еле сдерживала улыбку.
Ну как сказать, подбил…
– Знай, что я этого не допущу, я…
– Снова закроешь меня на ночь в комнате?
– Если придется, то да, закрою!
Я заметила, как брови отца медленно поползли вверх. Видимо, она решила, как и в случае с пощечиной, скрыть от него некоторые тонкости наших взаимоотношений.
– Дорогая..?
Мать сделала вид, будто не услышала его. Она словно взбеленилась: исходившая от нее ярость заполнила каждый уголок кухни, казалось, сам воздух пропитался ядовитыми парами ее злобы.
– Послушайте меня, – я глубоко вдохнула. Сейчас или никогда. – У меня есть деньги, да и Марк не на мели. Будешь меня контролировать (эти слова я произнесла глядя только на мать) – я соберу вещи и уеду с ним так далеко, как смогу.
Хщщ… Мать втянула носом воздух, ее руки затряслись. Она поняла, что я не блефую.
– Будешь препятствовать нашим отношениям – я уеду. Посмеешь хоть раз закрыть меня в комнате – и утром ты найдешь две пустые кровати вместо одной.
Я говорила жесткие, может, не совсем заслуженные слова, но иного выхода у меня не было. Марк сказал мне, что мать не позволит ухать из дома и второй дочери – слишком сильна ее привязанность ко мне. Конечно, я не поверила ему тогда. Но после…
В то утро в ее затуманенных яростью глазах читалась не только злоба. Там было место и страху.
– В общем, если ты хоть как-то будешь мешать нам – больше ты меня не увидишь.
«Играй на ее материнских чувствах… Это даст тебе несравненное преимущество. Вот увидишь, она даже не сможет тебе возразить», – говорил мне Марк двумя часами ранее.
И что самое поразительное – он оказался прав. Мать только с безграничным ужасом взирала на меня, слова застревали в ее горле, несмотря на ее отчаянные попытки их выплюнуть.
– Вот и договорились, – я коротко улыбнулась.
Ни на кого не глядя, я прошла к графину с водой, налила себе стакан воды и залпом выпила. Внутри у меня все ликовало.
Вдруг мне на плечо легло что-то тяжелое. Я вздрогнула, но это был всего лишь отец, который многозначительно сжал мое плечо. Подняв на него глаза, я – слава богу! – не нашла на его лице следов осуждения или порицания. Он был на моей стороне. Также налив себе воды, он вышел из кухни, оставив нас с матерью наедине.
Я совершенно прямо, не боясь, посмотрела ей в лицо (Марк мог бы гордиться мной). Она растерянно таращилась на стол, на расторгнутый контракт с магазином «Счастье рядом», не замечая ни его, ни моей блестящей характеристики.
Теперь для тебя это уже не так важно, мам? Мой уход с работы ушел на второе место, да?
Я поставила стакан на стол и нарочито медленно пошла к выходу. О, только не говори мне, что это всё. Я знаю, что ты способна на большее, мамочка.
Уже у двери я услышала, как мать с грохотом откинула стул в сторону. Я с вежливым недоумением оглянулась.
– Он приходил к тебе этой ночью, да?
Я застыла.
Ну, конечно.
Я уже говорила вам, что моя мать могла быть злобной, импульсивной или до отвращения прилипчивой, но только не глупой.
Она спросила снова:
– Марк Аттье был этой ночью у тебя в спальне?
Я с удивлением заметила, что глаза у нее покраснели.
– А вот это уже не твое дело, – ответила я, делая шаг назад.
Губы матери растянулись в жалкое подобие улыбки.
– Спасибо за честность, Соф.
Я дернула плечами и вышла из кухни, оставляя ее одну. Плевать, на всё наплевать. Я смогла, я выиграла эту битву!
Остальное не важно.
Утром мы с Марком договорились погулять завтра в городе, так что остаток дня я по большей части провела, валяясь в саду на расстеленном покрывале и уносясь в облака девичьих грез.
Я впервые за много лет чувствовала себя свободной, и это чувство опьяняло меня, я только что не хохотала от радости – до того у меня было легко на душе.
Днем мы с матерью не разговаривали. Я старалась реже встречаться с ней на первом этаже, она, похоже, делала то же самое.
Глава 11
Следующие дни (когда еще в Лаундервиле у нас с ним были такие спокойно-безмятежные дни?) мы с Марком провели вместе. После того как Марк возвращался с работы, мы ходили в поле и в горы, а однажды, когда я поранила себе коленку, Марк нес меня на руках целые мили до дома. В один из своих выходных он научил меня рыбачить, и я даже поймала пятнистого ската. Мы брали теми летними деньками от этой жизни всё, ища тихие уединенные местечки подальше от людей и их назойливого, а порой и бесцеремонного внимания.
Сразу хотелось бы оговориться, что жители Лаундервиля были, в сущности, людьми порядочными, добродушными. Они сразу же по приезду очень хорошо отнеслись к нашей семье, проявили свойственное маленьким городкам радушие и всегда помогали нам – даже если моя мама просила их присмотреть за мной. И сам город был тихий, спокойный, здесь никогда ничего не происходило. В других городах вечно что-то взрывалось, люди погибали в автокатастрофах, теряли головы и прыгали с крыш небоскребов, везде жизнь кипела ключом, везде – но только не в Лаундервиле. Вы скажете, что там можно было помереть от скуки? Я так не считаю. И вы… вы скоро сами в этом убедитесь.
Однако как бы лаундервильцы не излучали доброту, которая нередко перерастала в назойливое любопытство, появление такого неординарного человека, как Марк, в нашем крохотном городишке населением в пятьдесят тысяч человек с его скудным разнообразием общества и более-менее вялой текучестью жизни могло означать только одно – сплетни. И так оно и было. Всем было интересно, кто он, откуда, чем зарабатывает на жизнь, кто его родители, и главное, есть ли у него подружка, а если нет (это, конечно, было бы просто чудесно), то какая из наших прекрасных жительниц может вскружить его черноволосую голову.
Уже и не помню, когда про него пошла дурная слава. Вроде кто-то как-то сказал, что он связан с игорным бизнесом и задолжал в своем родном городишке кучу денег главарю банды, кто-то при этом шепотом добавлял, что его мать при жизни была женщиной легкого поведения, а кому-то он и вовсе напоминал знаменитого в то время американского серийного убийцу (как по мне, ничего общего). Все эти тайны и пересуды, разумеется, только подогревали мой интерес к этому человеку, который из всего нашего окружения мне одной открыто оказывал знаки внимания. Мне было 19, я была юна и полна надежд на светлое будущее, и мне не могло это не льстить.
Как-то прогуливаясь по улице, я, к своему удовольствию, встретила Элю. Она снова куда-то торопилась (эта девушка вообще сидит на месте?), но была уже одна, без Сони.
Мы разговорились, и с помощью моих нехитрых уловок она сама начала ту животрепещущую тему, о которой мне в ту минуту только, собственно, и хотелось с ней говорить.
– Марк? Тот мрачный красавчик на BMW? О да… я его знаю. То есть, – быстро исправилась она, поймав мой удивленный взгляд, – знаю, что о нем говорят в городе. У него дурная слава… Не нужно тебе путаться с ним, Софи. Что говорят? Да разное, каждый по-своему. Я не очень-то верю во все это, ты меня знаешь, – я убедительно закивала, подумав про себя, что такую сплетницу, как Эля, нужно было еще поискать. – Но как говорится, нет дыма без огня. Он что-то скрывает, и я…
– Все мы что-то скрываем, – перебила ее я, пряча улыбку.
– Да, да, конечно, но он… неладно с ним что-то. Я это чувствую, все мы. Ты бы поаккуратней с ним.
– Угу, – на этот раз я закусила губу, чтобы не рассмеяться. Тот день, когда я буду спрашивать совета у Эли, наступит нескоро.
Эля внезапно остановилась, отчего какой-то гражданин в клетчатом пиджаке, шедший позади нас, споткнулся и недовольно что-то пробормотал в нашу сторону. Девушка не обратила не него никакого внимания.
– Ты хорошая девушка, Софи, – сказала она серьезно, – и я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
– И не случится. Я умею за себя постоять.
Эля еще некоторое время постояла, кусая губу, потом сама себе кивнула, словно решила для себя, что она сделала все посильное для сохранения моего доброго имени.
– Это я по-дружески, мой совет тебе от старой подруги. Ну, мне нужно идти, Сонечке еще нужно купить домашнего молока и… и еще кое-что, – она хихикнула. – Ну я пошла, пока, дорогая, береги себя!
– Да, да, – я улыбнулась, смотря вслед спешащей полной фигуре.
И я решила рискнуть. Наплевать на все, что о нем говорили в городе (жалкие сплетни от недостатка интересных событий в своей собственной жизни), на то, как обострились, точно стремительно растущая опухоль, наши отношения с матерью, закрыть глаза и на его некоторые странности, несущественные, практически не влияющие на наше общение, на слова и молчаливые просьбы знакомых как можно быстрее разорвать это «порочащее неуместное знакомство». В самом начале я даже пыталась выгораживать его перед всеми, но потом поняла, какое это пустое и глупое занятие. Осветлить репутацию Марка могло лишь время, доказав на деле его надежность и безопасность для окружающих.
Одним пятничным вечером я сидела у Марка в машине. Марк тогда устроил мне «небольшую прогулочку в гору», как он выразился, и хотя мои мышцы все еще не отошли от крутого подъема на измятую ветрами вершину, я была рада взбираться по каменистым склонам (с которых, к слову, в любой момент могли обвалиться сыпучие обломки камней) и останавливаться выпить горячего чая на открытом для ветров и дождей сыпучем уступе.
– Я хочу сегодня познакомиться с твоими родителями, – сказал Марк, бросив взгляд на желтые окна моего дома.
– Познакомиться с моими родителями? – переспросила я, откашлявшись. – Но еще рано…
– Рано? – переспросил Марк, высоко приподняв брови. – Соф, мы встречаемся почти месяц!
– Давай в следующий раз, – я попыталась отсрочить неизбежное.
Всякий раз, когда молодой человек заговаривал о знакомстве, я безоговорочно отвергала такую инициативу, хотя и понимала, что скоро мне придется уступить.
– Нет, – твердо сказал Марк, – мы сделаем это сегодня.
Я подавила вздох. В последние дни мы с матерью начали разговаривать – если приветствия «с добрым утром» и мелкие бытовые вопросы можно считать нормальным разговором. Мне не хотелось терять и это.
– Ну-ну, – улыбнулся мужчина, похлопывая меня по плечу. – Выше нос, детка. Покончим с этим и забудем.
Марк наклонился к моему уху и зловещим голосом прошептал:
– Как самый страшный, кошмарный сон.
Я вымученно улыбнулась. Какая ирония! Знакомство с моей матерью и правда обошлось ему в будущем самым страшным кошмаром.
Марк обошел машину и открыл дверь с моей стороны. Я с большой неохотой покинула теплый салон автомобиля.
Мы подошли к парадному входу, мужчина галантно отворил передо мной дверь. В прихожей пахло сладкой выпечкой, и от этого запаха мне сделалось дурно. Марк подтолкнул меня вперед, но в этом не было необходимости: дверь кухни распахнулась и до нас донесся громкий голос матери:
– Соф, это ты? – торопливо крикнула она. – Опять этот ублюдок задержал тебя до темноты! Он хоть до дома проводил тебя?
М-да. В выражениях моя мать никогда не стеснялась.
– Соф?..
Краснея за мать, я посмотрела на Марка. Может, еще не поздно уйти?
– Всё хорошо, идем, – слегка улыбнувшись, Марк чуть ли не силой потащил меня на кухню.
Мы зашли в светлую, пропахшую медовой ванилью комнату. Мать хлопотала у плиты, а отец (ну надо же, какая удача – все в сборе!) сидел за столом и читал газету.
– Привет, доч… – он осекся.
Мать, нахмурившись, повернулась в нашу сторону и уставилась на нас как на чужеземцев. Ее глаза не отрываясь смотрели на Марка.
Да, мам, мне всё это тоже нелегко.
– Эм-м… добрый вечер. Мам, пап, познакомьтесь, это Марк, мой молодой человек. Марк, это мои родители, – быстро сказала я, нарушая наступившую тишину.
– Миссис Майер… – Марк неторопливо, давая себя разглядеть, подошел к матери и коснулся губами ее слегка дрожащей руки. Он держался очень уверенно, хоть и был напряжен – я поняла это по его слишком прямой спине.
Мать, видимо, представляла Марка каким-то средневековым чудищем, питающимся кровью молодых девушек, а когда оказалось, что у него две руки, две ноги, да и в общем-то он ничем от нас не отличается, она прямо вся обомлела.
– Мистер Майер, – Марк протянул руку моему отцу.
Тот пожал ее, с интересом изучая стоящего перед ним мужчину. На Марке были надеты синие джинсы и зеленая футболка, которая ему очень шла. Никакой банданы или креста на шее на нем, слава богу, не было.
– Рад знакомству, – сказал Марк, подходя ко мне и беря за руку.
Взгляд матери тут же задержался на наших сцепленных пальцах.
– Взаимно, молодой человек, взаимно, – произнес отец, улыбаясь и всем видом выказывая радушие и гостеприимство. Я поставила в голове галочку обязательно поблагодарить его потом за это.
Отец отложил газету и встал из-за стола.
– Прошу вас, садитесь.
– Мам, – окликнула я женщину, семеня вслед за Марком, – ты не подаешь нам еще одну чашку?
Мать моргнула и, нервно поправив волосы, беспомощно потянулась к кухонному шкафу.
Правильно, мамочка, правильно. Ты же не прогонишь молодого человека своей дочери, едва с ним познакомившись?
Нет, конечно.
Ты вначале просканируешь ему весь мозг этим своим впивчивым взглядом, а потом уже во всей красе проявишь свой мерзостно-невыносимый, так далекий от добродушия ирландцев характер.
Мы сели за стол пить чай. Мать с отцом (в основном, конечно же, мать) задавали Марку стандартные в таком случае вопросы, и он отвечал на них так, как мог бы отвечать человек, говоривший правду. Место рождения, корни родителей, образование, вредные привычки, жизненная позиция – мать интересовало всё. Во время этого перекрестного допроса, проводимого моими родителями, я помалкивала, следя за часами и заговаривая большую стрелку идти быстрее.
Когда мать елейным голоском спросила: «А где вы работаете, молодой человек?», моим щекам стало жарко. Почему-то возникло такое ощущение, будто она пытается исподволь прощупать финансовое положение Марка, и одно только это вызывало во мне неконтролируемую злость.
Кошмар продолжался еще с получаса; только тогда, когда мать, казалось, выяснила всю подноготную Марка, она, хмуро сведя брови, откинулась на спинку стула.
– Всё прошло не так страшно, – сказал мне Марк, когда я, провожая его до двери, подала ему его куртку. – Я, по правде говоря, знатно перенервничал после того «ублюдка», но, надеюсь, это было незаметно.
– Ты держался молодцом, – я устало улыбнулась.
«Самое страшное позади», – подумала я тогда. На меня нахлынуло небывалое облегчение, тело размякло, а ноги стали ватными.
– Надеюсь, что так, – засмеялся Марк, надевая куртку. – Твой отец – мировой мужчина. Уверен, он на нашей стороне.
– Ага. Так и есть.
– Иди ко мне, – Марк притянул меня к себе и, обхватив мое лицо руками, с жаром поцеловал.
Я позволила ему творить с моими губами всё что угодно, лениво целуя в ответ. Когда Марк отстранился, он дотронулся рукой до моей щеки и прошептал:
– Ты такая красивая… Я от тебя весь вечер глаз не мог оторвать.
Я смутилась и почувствовала, как участилось дыхание.
– Я хотел сказать, я… – Марк замолчал, словно собирался с духом, потом открыл было рот, однако его взгляд ушел в сторону, за мое плечо, и он, смешавшись, наскоро закончил: – До завтра, Соф.
– Пока, – я тихо прикрыла за ним дверь.
Улыбаясь глупой улыбкой, я обернулась… и увидела стоящую на пороге кухни мать. Ее глаза, прищурившись, выражали сильнейшее презрение.
Я поднялась к себе в спальню и уже готовилась ко сну, как во мне решила взыграть паранойя: я не была уверена, что закрыла щеколду на входной двери. Недовольно ворча, я спустилась на первый этаж. Подымаясь по лестнице, до моего слуха донеслись голоса из родительской спальни. Я не сдержала любопытства и на цыпочках подошла к двери – в разговоре отчетливо прозвучали наши с Марком имена. Замерев, я прислушалась.
– Он, конечно, красивый, и обаятельный, и, вроде как, не бедствует, но за этой его любезностью скрывается сам дьявол, точно тебе говорю. И нашу девочку он прямо-таки пожирал глазами весь вечер… Так омерзительно.
– Угу, – сонно поддакнул ей отец.
– А их поцелуй! Он в нее, бедную, так вцепился…Ты меня слушаешь?
Отец не ответил, а через несколько секунд до меня донесся спокойный, ровный храп.
