Виолетта Векша
Страшная сказка
Глава 14
Очнулась я уже лежа на мокрой траве – на коленях у Марка, часто моргая от резкого света, бившего по глазам. Прижав ладонь ко лбу, я приподняла голову и огляделась: мы находились на огороженной от машин и пешеходов зеленой лужайке – вдали от полицейских, машины скорой помощи и… Эли.
– Так-с, посмотрите на меня, – сказал наклонившийся ко мне мужчина в белой шапочке и квадратных очках. – Вот так, хорошо.
Он посветил мне фонариком в глаза, померил давление и, кажется, остался довольным.
– Ничего страшного, просто небольшой шок, – пробормотал доктор, застегивая до неправдоподобия длинный чемодан. – Ей нужен постельный режим и… – врач замялся и что-то быстро зашептал на ухо Марку.
– Я смогу, – неожиданно произнес шериф за моей спиной.
– Отлично, мистер Моррис, отлично, – доктор довольно кивнул и удалился.
Марк помог мне подняться, и мы вместе дошли до машины Джека Морриса. Я изо всех сил старалась не смотреть в сторону скорой.
– Я отвезу вас до твоего дома, Софи, – сказал начальник полиции, открывая мне дверцу машины.
Мы с Марком сели на заднее сидение внедорожника. Я не удержалась и посмотрела в окно: тело убрали с тротуара, до моего слуха донесся заведенный мотор.
Они уезжают… она уезжает.
Моррис разбудил машину, и мы поплелись по полупустой дороге. Я поняла, что меня колотит только тогда, когда услышала, как стучат зубы друг о дружку.
– Мистер Моррис! – позвал Марк шерифа, который медленно, словно погруженный в глубокий сон, вел машину на юг.
– Да?
– Можно взять у вас куртку? Соф очень замерзла.
Мужчина быстро глянул на меня в зеркало.
– Конечно, Марк, конечно.
Марк, покопошившись у меня за спиной, накинул на меня пахнущую табаком куртку, и я с благодарностью на него посмотрела. Он обнял меня за плечи и стал мерно поглаживать по волосам. Когда дрожь немного поутихла, я прошептала:
– Джек…
– Да, девочка? – мы стояли на светофоре, пропуская молодую женщину с младенцем на руках.
– Вы обещаете найти убийцу?
Мужчина тяжело вздохнул.
– Мы постараемся. В Лаундервиле последнее убийство было аж в 1911 году, и то по чистой случайности… Прости меня, Соф, но я должен у тебя кое-что спросить.
Моррис помолчал и после короткой паузы произнес:
– Тебе ведь знакома убитая девушка? Ты знаешь ее имя?
При этих словах я снова почувствовала накатывающую тошноту. Марк сильнее сжал мои плечи.
– Да, – ответила я, сглотнув. – Это Эля… Эллен Клайд.
– Эллен Клайд, Эллен Клайд… Это, случаем, не ее мать устраивает приемы каждые выходные?
Я промолчала.
– Кем она тебе приходилась? – спросил у меня мужчина таким голосом, словно речь шла о погоде, а не о человеке, который еще вчера жил со всеми нами, так же, как и мы, наслаждался теплым летом и прочими маленькими радостями жизни.
– Она моя школьная подруга… была ею, – ответила я, чувствуя, как перед глазами снова всё поплыло.
Марк посмотрел на меня и, повернувшись к Моррису, резко сказал:
– Я думаю, шериф, на сегодня вопросов достаточно.
Мужчина удивленно обернулся. Марк выдержал взгляд начальника полиции: Моррис дернул плечом.
– Да-да, конечно.
Сжав меня в объятиях, Марк что-то говорил мне на ухо, но я не слышала. Я изо всех сил старалась не закрывать слипающиеся глаза. Всякий раз, когда я это делала, мертвое лицо Эллен всплывало у меня перед глазами – светлые волосы с отросшими корнями на макушке, синюшная кожа стянута на окоченевшем лице, помутневшие роговицы глаз передают весь ужас насильственной смерти, а из ее открытого рта, казалось, еще вырывался предсмертный крик боли.
Через несколько минут Моррис остановил машину около моего дома.
– Так, молодые люди… – повернулся он к нам. – Чтобы никуда сегодня не ходили, ясно вам? Сидите дома до официального заявления.
Мы с Марком молча смотрели на него.
– Ясно вам? – рявкнул мужчина.
– Да, – с нажимом произнес Марк, открывая дверь.
– Боже… – пробормотал Джек Моррис, не глядя на нас.
Мы вышли из машины, шериф нажал на газ, и через секунду мы с Марком остались стоять в облаке тошнотворной желтой пыли. Ни слова не говоря друг другу, мы подошли к дверям моего дома и позвонили в дверь. Слыша торопливые шаги, я не прекращала думать о светловолосой девочке с пронзительными голубыми глазами, я думала о ней все время, думаю и сейчас, когда, бывает, выхожу ночью на балкон и смотрю на раскинувшие крылья созвездия далеких звезд.
Дверь открылась, и на пороге показался мой бледный отец.
– Софи!
Он подбежал ко мне и крепко обнял. Я, вырвавшись, быстро затараторила:
– Знаю, знаю, мне нужно было вас предупредить…
– Заходите в дом, быстро, – перебил меня отец, пропуская нас с Марком.
Мы зашли в прихожую, и не успела я расслабленно выдохнуть (я дома, я в безопасности), как ко мне подлетела мать с опухшими, покрасневшими глазами.
– Софи, доченька… – всхлипнула она и, как и отец, обняла меня.
Я растерянно заморгала.
Что происходит? Почему у них такие лица? Неужели…
– Мама, что произошло? – быстро спросила я.
– Мы все извелись, мы думали… – она шмыгнула носом, по ее щекам без остановки текли слезы. – По радио сказали, что убитой была молодая девушка, а тебя не было всю ночь, и мы… мы подумали… – тут она уткнулась в платок и заплакала.
Я оцепененно смотрела на них. Подошел отец и подал матери воды. Почти бездумно я забрала у него стакан и залпом опустошила его. Все посмотрели на меня, но никто ничего не сказал. Мы с Марком сняли обувь и прошли на кухню, где мерно отбивали свою мертвую дробь настенные часы.
– Мам, пап, – сразу сказала я, усевшись за стол. – Мне жаль, что так вышло, я должна была сказать вам, что приду утром, – я замолчала, встретила нахмурившийся взгляд Марка: «Давай, блин, извиняйся, они сегодня такое пережили».
Глядя в пол, я тихо добавила:
– Простите.
– Ох, Соф, – мать все еще плакала, ее распухший нос чем-то напомнил мне посиневшие пальцы моей бывшей школьной подруги (словно бы она собирала голыми руками чернику в лесу или пролила на себя бутылек с чернилами). Я живо отвела глаза.
– Солнышко, мы так разнервничались, особенно я… Ну, ты же меня знаешь.
Я отстраненно кивнула.
– Отец включил радио, всё надеялся поймать сигнал RTL, хотел послушать этот свой «Откровенный микрофон…» – отец, не сводя с меня взгляда, ее перебил, сказав, что его любимая передача идет по понедельникам, а не по воскресеньям, но мать только отмахнулась. – Да какая к черту разница? Соф, мы вышли на государственный канал… А там как раз шел экстренный выпуск новостей. Хоть и с большими помехами, но мы все же смогли услышать… Сказали, что убитой не больше двадцати пяти лет… Боже, убийство у нас, в Лаундервиле! – воскликнула она и подняла глаза в потолок, словно ожидая, что оттуда к ней спустится человек в длинном белом одеянии и объяснит ей, как так вышло, что в славном Лау вдруг произошло убийство молодой девушки.
Она помолчала, потом сказала:
– Бедная, бедная девочка! Как думаете, ее уже опознали?
В комнате повисла тишина. Марк неуверенно посмотрел на меня. Я едва заметно кивнула. Пока мужчина рассказывал подробности сегодняшнего утра моим родителям, я отрешенно следила за стрелками часов.
Когда через некоторое время я посмотрела на мать, мне снова показалось, что оттенок ее лица стал синим, почти таким же, как и у мертвой Эли. Меня зазнобило.
Марк назвал имя убитой, и мать пораженно охнула. Ее раздувающиеся ноздри хрипло вдыхали и выдыхали пропахший валерьяновой травой воздух. Отец немедля встал из-за стола, намочил кухонное полотенце водой, подбежал к матери и приложил ей на лоб холодный компресс. Когда мать немного успокоилась, я задала ей мучивший меня вопрос.
– Мам, скажи, а вчера вечером Эля была с вами? Ты видела ее?
– Соф, – встрял Марк, беря меня за руку, – тебе и твоей маме нужен отдых, это может и…
– Я хочу знать, – отрезала я. – Ну так что?
Мне ответил отец. Он сказал, что Эля весь вечер провела со своей маленькой дочкой и около девяти часов ушла к себе домой. Больше ее никто не видел.
Внезапно мой живот скрутило. Я почувствовала, как горькая волна, словно кислота, разъедает горло.
– Я ненадолго, – я встала и без оглядки помчалась в ванную.
Я успела добежать – когда я влетела в комнату, то позыв рвоты уже было невозможно сдерживать. Меня вырвало оладьями, и изюмом, и булочками с корицей – всем тем, что Марк успел наготовить, пока я спала у него дома. Склонившись над унитазом, я выпускала из себя рыхлые желтые струи, намертво вцепившись в седушку, тряся головой и сжимая веки так сильно, что перед глазами появились оранжевые пятна. И все равно это не помогло – ее лицо не исчезло, не растворилось, нет, оно даже как будто сделалось ярче, насыщенней, живее.
Сполоснув рот и все еще чувствуя головокружение, я через несколько минут осторожно вышла из ванной.
На лестнице, ведущей на второй этаж, сидел Марк. Завидев меня, он сразу же поднялся со ступенек.
– Тебе нехорошо? Ты очень бледная, – сказал он, подходя ближе.
– Это пройдет, – неуверенно ответила я, подходя к нему, прижимаясь к его груди и без сил закрывая глаза.
Может быть, открыв их, я хотела узнать, что все это было просто дурным сном.
* * *
Отдохнуть у меня не получилось – тяжело было не думать, не возвращаться снова и снова на ту улицу, к дверям того магазина. Спрятавшись в объятиях Марка и отвергнув все его старания отвлечь мои мысли, я пролежала в кровати не смыкая глаз долгие, страшные часы. Я снова вспоминала события сегодняшнего дня: вот Марк поцеловал мне руку и я почувствовала себя принцессой; Джек Моррис воскликнул: «Да не знаю я, черт вас побери! За годы моей службы такого ни разу не случалось»; доктор заглядывает мне в глаза: «Ничего страшного, просто небольшой шок»; слова матери – они с отцом подумали, будто убитая девушка – это я.
К вечеру я задремала, а когда открыла глаза, Марка со мной в постели не было. С тяжелой головой я спустилась на первый этаж. Около двери кухни я, однако, остановилась. Получше присмотрелась.
Да ну нет, наверное, мне это спросонья показалось…
Придвинув лицо к небольшой щели, я увидела Марка и мать… которая с самой доброжелательной из своего арсенала улыбкой подливала ему чай из своего любимого фарфорового сервиса. Не желая верить своим глазам, я распахнула дверь. Все верно – отец готовил ужин, а мать хлопотала над чашкой Марка.
– Смотрите, кто вернулся, – улыбнулся мне отец. – Садись за стол, Софи. Сейчас будем ужинать, ты, наверное, ужасно голодная.
Я подошла к столу и, пораженно моргая, села на свободный стул. Мать с непривычной для нее любезностью что-то говорила Марку, и тот внимательно слушал ее, иногда бросая на меня короткие, растерянные взгляды. Пока отец раскладывал жаркое по тарелкам, я гадала, не сошел ли мир с ума за один воскресный день.
Чтобы хоть чем-то себя занять, я подошла к радио и сделала звук погромче. Увы – ничего из того, что волновало в тот день всех лаундервильцев, там не было: сквозь помехи я расслышала лишь скрипучую трансляцию какой-то программы, в которой слово «Библия» произносилось заметно чаще других. Я вернулась за стол.
За ужином мать расспрашивала Марка о его дальнейших планах и о том, как ему тут, нравится ли у нас, в Лаундервиле. Марк отвечал, что да, конечно, очень нравится.
– Марк, а не хотите в июле поехать с нами в Крослин за Мией, моей второй дочкой? – неожиданно спросила мать, и тут уже и отец, и Марк с изумлением воззрились на нее.
– Мам, – проговорила я, опешив, – зачем ему…
– Ну, мало ли какие дела могут быть у молодого человека в большом городе? – женщина пожала плечом, как бы удивляясь моей глупости, и посмотрела на Марка. – Софи мне рассказывала, что вы жили в Крослине целых девять лет. Может, у вас там остались незаконченные дела? Мы с удовольствием подбросили бы вас, да, милый?
Отец медленно кивнул, хотя я заметила, что его брови слегка приподнялись.
– Спасибо за приглашение, – ответил Марк, натянуто улыбаясь, – но я вынужден отказаться. В Крослине… м-м… мне нечего там делать.
Я подняла глаза на мужчину: его щеки так ярко алели, словно у него в один миг поднялась температура.
– Что с вами? Вам не хорошо? – спросила мать, тоже замечая перемену в его лице.
– Что-то душно, – ответил Марк глухим голосом.
Его глаза стали чернее сажи.
– Извините, – сказал Марк и быстрым шагом вышел из кухни.
Я мельком увидела на лице матери странное выражение, очень похожее на торжество, но оно так быстро исчезло, что я не могу утверждать, что оно мне не привиделось.
– А сейчас – срочный выпуск новостей из Лаундервиля, северного городка, расположенного в самой далекой точке нашей страны, – услышали мы по радио на удивление чистый, без единой помехи голос. Я ощутила, как всё тело невольно напряглось.
– Мы пригласили нашего корреспондента с места происшествия Доминика Тейлора. Доминик, передаю тебе слово.
Отец и мать повернулись ко мне, но я дала понять, что все в порядке. Втроем мы замерли, словно звери перед прыжком, напрягая слух с жадным, тревожным ожиданием. В этом, однако, не было необходимости – звук лился так четко и ясно, словно бы мистер Т. стоял за нашими спинами.
– Добрый вечер, уважаемые слушатели нашего канала! Сегодня, в воскресный день, малонаселенный город Лаундервиль настигло событие, повергшее всех жителей в ужас. Сотрудница магазина, расположенного на пересечении Кэйридж стрит и Стэйт роуд, шла на работу к восьми часам утра. Подойдя ко входу, она увидела на земле тело молодой девушки. Девушка лежала мертвая.
Репортер выдержал паузу, затем продолжил:
– Убийство, как оценил судмедэксперт, произошло между тремя и четырьмя часами ночи. Девушка, молодая мать, была застрелена из пистолета. Убийца выстрелил в грудь три раза, прежде чем скрылся с места преступления. С помощью свидетеля, пожелавшего остаться неизвестным (при этих словах репортера мое лицо залило краска), полиции удалось опознать тело – оно принадлежало девятнадцатилетней Эллен Клайд, жене Дэвида Клайда и матери шестимесячной Сони Клайд. Через некоторое время выяснилось еще одно трагическое обстоятельство: миссис Клайд была беременна, на время убийства ребенку в ее утробе было два месяца.
Мать ахнула, зажав рот рукой. Я же впервые за этот день почувствовала не страх, не беспомощность, не смятение, а злость, пулей прострелившую мне грудную клетку.
– Для дополнительной экспертизы, в том числе и судебно-баллистической, начальник полиции Джек Моррис попросил помощи из Крослина, ближайшего крупного города от Лаундервиля.
Нам также хотелось бы сказать пару слов о потерявшей сознание женщине семидесяти двух лет. Элоиза Митчел была на месте преступления и не выдержала вида покойной миссис Клайд. Сейчас женщина находится в реанимации, состояние у нее тяжелое.
Мы все в данный момент задаемся вопросом: как мог допустить Бог, чтобы в такой солнечный, погожий воскресный день так жестоко убили любящую жену, мать, беременную девушку, чья короткая жизнь только начинала свой путь? И кто тот человек, который впервые за пятьдесят лет совершил чудовищное преступление, унесшее сразу две жизни?
Мужчина помолчал и закончил:
– О дальнейшем ходе событий мы будем вас своевременно информировать. А сейчас несколько слов о погоде на севере страны…
Отец выключил приемник. На кухне повисла гнетущая тишина; каждый сидел погрузившись в свои мысли.
Оказывается, ее чутье ее не обмануло – она все же носила в себе еще одну маленькую жизнь… И наша соседка, ее состояние «тяжелое». Должно быть, это означает, что она на полпути к могиле. Неужели убийца, сам того не подозревая, погубил жизни троих человек?
– Вот что мне непонятно, – сказала мать, нарушив состояние транса, в который мы все бессознательно впали, – как этот человек смог достать оружие? Его ведь не пойдешь и не купишь просто так в любом магазине.
– Вообще-то оружие можно купить в магазине, – сказал Марк, неожиданно появляясь в дверях. – Не в любом, конечно, но это возможно.
Мы разом обернулись.
– А вы откуда это знаете? – полюбопытствовала мать, поглядывая на мужчину.
– Я увлекаюсь охотой и часто хожу в лес на дичь. Я говорил тебе, Соф, помнишь?
Я заметила, что мать пристально за мной наблюдает.
– Да… Говорил когда-то, – медленно произнесла я, отчего-то краснея.
Насколько я помнила, ни о каком оружии он мне не рассказывал.
– И у вас оно тоже есть? Оружие? – невинным голосом спросила у Марка мать.
– Да, – медленно ответил мужчина. – Я стреляю из него по дичи и мелким птицам.
Последовала длинная пауза. Я видела, что мать еле сдерживает улыбку.
Какая-то мысль закрутилась у меня в мозгу, что-то настолько неуловимое, что я ощущала себя загнанной в лабиринт собственной памяти. Что-то ускользало от моего внимания, какая-то лазейка, подсказка, что-то, что объяснило бы многое, очень многое…
– Миссис Майер, мистер Майер, спасибо вам за гостеприимство, но мне пора. Надеюсь, вы не будете против, если мы во вторник встретимся с Софи?
Его слова долетали до меня словно бы издалека.
– Мы не против, – быстро ответила мать за себя и отца. – Только держитесь поближе к дому. За нами есть прекрасный утес, там дивно поют крапивники в июне, ты помнишь, дорогой?
Отец ей не ответил, он хмуро, не мигая, смотрел на Марка.
– Мы будем осторожны, – пообещал Марк и обратился ко мне: – Ты меня не проводишь?
В прихожей Марк подошел ко мне и тихо спросил:
– Ну, как ты? Держишься?
Я молча кивнула. Держусь…
– Слушай… Пообещай, что постараешься не слишком терзать себя мыслями перед сном, хорошо?
Я снова кивнула, борясь с внезапным желанием съязвить. Конечно же, я бы сразу заснула, если бы перед моими глазами всякий раз не появлялось бы лицо мертвой Эли.
– Ты поспишь, завтрашний день пролетит мгновенно – прости, я никак не смогу отпроситься с работы, – но зато вторник мы проведем весь день вместе. Только ты и я, – улыбнулся мужчина.
Я в третий раз кивнула, почему-то ощущая слабое беспокойство. Хотела было спросить, почему нельзя попробовать взять выходной из-за случившегося, но почему-то промолчала.
– Спокойной ночи, веснушка.
– Спокойной ночи.
Марк легко поцеловал меня в губы и, открыв дверь, вышел из дома. Я не отрываясь смотрела ему вслед.
Очнулась я только тогда, когда услышала ядовитый смешок позади себя. Я обернулась и увидела прислонившуюся к дверному косяку мать. И вот тогда это и случилось. Весь ужас этого кошмарного дня перелился в раздражение.
Такое знакомое, а потому почти желанное.
Отрезвляющее, как и боль, оно придало мне сил, заставило хоть на мгновение перестать думать об Эле и ее синюшно-багровом лице. Я подошла к матери и без обиняков спросила:
– Скажи мне, что за игру ты ведешь?
Она, словно девочка-подросток, невинно хлопнула ресницами и удивленно приподняла тонкие брови.
– Я знаю, что ты ненавидишь Марка, – сказала я, ощущая, как в груди всё заколотилось. Было в ее лебезятничестве что-то фальшивое, отчего я начинала закипать еще сильней.
– К чему, черт побери, эти ужимки?
Мать хмыкнула и скрестила руки на груди.
– Тебе всё не угодить, Соф. Я стараюсь быть доброжелательной к твоему молодому человеку. Кажется, именно этого ты и хотела?.. К тому же, – медленно проговорила женщина, – Марк сможет тебя защитить в случае чего. Он крепкий парень.
Я кивнула, мысленно соглашаясь с ее доводами. Конечно, мать права. Вот только червоточина в груди продолжала поскребывать где-то на задворках сознания.
Что-то было не так.
– Иди поспи, – сказала мать, недовольно смотря на меня. – Ты что-то очень бледная.
– Да, да, – я посеменила наверх – раздраженная, уставшая, со смутной тревогой на душе.
– Спокойной ночи, Соф, – мать подошла к двери и заперла ее на металлическую щеколду.
Подымаясь на второй этаж, я видела, как она, никогда не бывавшая в церкви, трижды перекрестила входную дверь.
Глава 15
Двенадцать часов сна не сделали меня бодрой и отдохнувшей – я проснулась такой же разбитой, как и засыпала. Вчерашний день казался чьим-то злобным розыгрышем, неудачной шуткой, после которой все должны были смеяться, но в итоге смешно было только одному человеку – тому, кто нажимал на спусковой крючок.
Хоть утром нам всё и кажется в другом, более сглаженном свете, пока я принимала ванну, чистила зубы и расчесывала волосы, я чувствовала, как то, что должно было произойти еще вчера, сейчас с опозданием напоминает о себе давящим чувством в груди. Вина впилась в мою душу железными клешнями: мне стало стыдно за свои недавние мысли. Дом, семья, дети – Эля сделала свой выбор, и, разумеется, я не имела ни малейшего права его осуждать.
Как-то случайно вспомнился один морозный декабрьский день, когда я познакомила Элю с матерью. Зная свою мать и ее неловкую для других, но только не для нее самой бестактность, я не была в восторге от этой идеи, но в конце концов голубоглазая бестия уломала меня.
Мы зашли в прихожую, скинули тяжеленные пуховики и потопали на кухню. Там я представила Элю матери, и мы вместе сели за обеденный стол.
– Так, девочки, осторожней… – пропела мать, подлетая к нам с подносом. – Приятного аппетита, – женщина поставила перед нами по большой миске супа.
– Спасибо, тетя Майер, – поблагодарила Эллен, берясь за ложку.
– Да, да, – поддакнула ей я. – Спасибо, мам, – сказала я и… замерла. Привычный мне луковый суп – практически единственный, который мать могла съестно приготовить – был насыщенного ярко-красного цвета.
Я неуверенно посмотрела на Элю. Та, подняв брови, пожала плечами.
– Мам?.. – позвала я мать, которая, что-то насвистывая, стояла за плитой.
– Что такое, Соф?
– Скажи, а почему суп э-э… красный?
– Ах, это, – она повернулась к нам и с улыбкой провозгласила:
– Не волнуйтесь. Когда я резала картофель, я случайно поранила палец, и оттуда, конечно же, полилась кровь. Скажу вам по секрету, – она заговорщицки нам подмигнула, – она текла так быстро, что я просто не успевала ее остановить. Крови было так много, что она окрасила воду в алый цвет, так что… Сами понимаете, я бы не стала прерывать процесс, когда половина была уже пройдена. Ну, кушайте, кушайте на здоровье.
Я посмотрела в тарелку – из-под красной жижи вынырнула порозовевшая полоска капусты. Сглотнув, я спросила:
– Ты ведь пошутила?
Мать пару секунд смотрела на нас с Элей, потом от души расхохоталась.
– Ну и лица же у вас были, девочки. Ну конечно же, я пошутила, – и она, не прекращая смеяться, вытерла кончиком передника уголок глаза.
– Я приготовила б-о-р-щ, – по буквам произнесла она. – Между прочем, любимое блюдо русских… Да вы кушайте, не стесняйтесь.
Мать отвернулась к кипящей сковородке, а я посмотрела на Элю. Девочка, слегка побледнев, попыталась улыбнуться, мол: «Всё в порядке, Соф. У твоей мамы превосходное чувство юмора». Но я знала, что это не так. Краска залила мне лицо, я не понимала, зачем моей матери нужно было так мерзко шутить.
Больше Эллен к нам домой я не приглашала.
Понедельник прошел скучно, томительно и лениво. Отец и мать весь день пробыли на работе, я пыталась читать (безуспешно), пару раз порывалась включить приемник, но что-то всякий раз останавливало меня. К девяти часам, после ужина, у меня разболелась голова и я в смятении чувств легла в постель.
Утром следующего дня я рано спустилась на кухню. На столе всё было готово к завтраку.
– Во сколько ты договорилась встретиться с Марком? – поздоровавшись, спросила меня мать, ставя себе и мне две тарелки с жареными сосисками.
Вот же черт. Мы же встречаемся с ним сегодня!
– Не знаю, он, вроде, хотел прийти к обеду, – ответила я, хмуро глядя на розоватые, блестящие жиром, поджаристые ломтики.
В ответ на мои слова мать лишь кивнула, размешивая сахар в чашке и чему-то улыбаясь.
Не успела я сделать последний глоток, как раздался звонок в дверь. Я подпрыгнула, выплеснув черные чаинки себе на колени.
– Я схожу, – пропела мать елейным голосом и выплыла из кухни.
Я осталась сидеть за столом. Перед моим взором мелькала фигура отца, вдруг вспомнившего, что он забыл взять на работу свое удостоверение, очертания какого-нибудь заблудшего бродяги, просящего милостыню, почтальона, молочника, но не…
– Доброе утро, веснушка! – весело сказал Марк, словно дьявол, внезапно появляясь в дверях кухни и подходя ко мне с большим букетом фиалок.
– Доброе, – ответила я, забирая цветы. – А мы, вроде, договаривались на обеденное время.
– Я помню, – засмеялся мужчина, – но я хотел тебя увидеть и никак не мог дождаться обеда.
Я сделала попытку улыбнуться и спрятала лицо в ароматный букет.
– Или ты мне не рада? – спросил Марк, садясь рядом со мной.
– Не говори глупостей, – я встала из-за стола в поисках вазы.
– Без завтрака, я вас, молодой человек, не отпущу, – сказала мать, ставя тарелку с кашей перед Марком. – Ты сильно голодный?
Когда мужчина несколько ошарашенно покачал головой, мать так и расплылась в дешевой, сладко-приторной улыбке.
Я, ломая голову, молча наблюдала за ними. Почему она себя так ведет? Что скрывается под ее наигранным дружелюбием? В какие игры она играет со мной и Марком? И этот ее вчерашний вопрос про Крослин, заданный как бы случайно, и то, как она с мерзкой улыбкой на губах смотрела на его побледневшее лицо и радость заполняла каждое ее движение. Что она знает? Что пытается узнать? Ответы на эти вопросы я в конце концов узнала, однако, боюсь, было уже слишком поздно.
В тот день мы гуляли по обрывистому утесу, Марк держал меня за руку и о чем-то весело болтал – понятное дело, он хотел увести мои мысли как можно дальше от произошедшего. Вот только я отвечала ему невпопад и смеялась там, где это было не нужно, вовсе не из-за Эллен – меня беспокоила одна вещь, вопрос, который я, как ни старалась, не могла озвучить вслух.
Мы дошли до густого пролеска, где изумрудная зелень утеса сменялась оливковой окраской ольхи, орешника и березы.
– Отдохнем? – предложил Марк, садясь на еще мокрую от росы траву.
Я безразлично пожала плечами. Марк потянул меня и усадил к себе на колени. По моему телу тут же пробежали снаряды холодных мурашек.
– Софи, солнышко, что с тобой? – Марк задал этот вопрос, гладя меня по руке и смотря на туман, который стелился над морем, уходя куда-то вдаль – туда, куда наш взор не мог дотянуться. – Ты такая отрешенная сегодня, я тебя не узнаю.
– Всё в порядке.
Ответила – и отвернулась.
– Я понимаю, – сказал Марк тихо, – близких людей всегда тяжело терять, но Соф… Ты уже ничем ей не поможешь, а жизнь, она продолжается.
Я посмотрела на Марка – он говорил очень осторожно, словно боялся мне причинить боль своими словами.
– Марк… – начала я и замолчала.
Или я спрошу у него сейчас, или унесу это с собой в могилу. Другого варианта нет. Сердце забилось быстрее, когда я представила, как после моего вопроса его зрачки застекленеют и чернота из самого Ада затемнит красоту его карих глаз.
А так ли я хочу знать правду?
– Да? – мужчина приобнял меня за талию и нежно поцеловал в шею.
– Я хотела спросить… м-м… – нужные слова застряли в горле, и я, не успев даже подумать, на одном дыхании выпалила: – Если я решу уехать в Крослин, ты правда поедешь вместе со мной?
Губы Марка застыли на моей шее. Я видела, как напряглись его мышцы под черной водолазкой, и мне стало страшно. Это было совсем не то, о чем я хотела его спросить.
Я вслушивалась в слабое пение альбатросов, слышала далекий шум моря, и боялась, страшно боялась его молчания.
– Да, – мужчина сжал мое запястье. – Я правда поеду с тобой, Соф.
Кивнув, я крепко зажмурилась. В груди бушевали самые разные эмоции: злость, разочарование, страх, обида, недоверие, вдруг проснувшееся влечение…
Быстро взглянув на мужчину, я почувствовала, как внезапно участилось мое дыхание, кожа – там, где касались его пальцы – покрылась жаркими мурашками, и я непроизвольно облизнула губы. Близость Марка заставила мое сердце бешено скакнуть, я поддалась вперед.
Не могу сказать, кто из нас сорвался первым. Да так ли это и важно? Мы яростно впились в губы друг друга, сталкиваясь лбами, врезаясь щеками, наши тела изнывали от желания – и нам было плевать на всё остальное. Мы целовались так, будто это был наш последний поцелуй, мы впитывали друг друга отчаянно, безо всякой жалости с остервенением кусали, терзали наши губы, языки и одежду. Дыхание сбилось, губы жгло огнем, и я умирала с каждым прикосновением его губ и возрождалась, словно феникс, от его блуждающих по телу рук. Наши языки сплелись в единое целое, и сквозь стоны и рваные вдохи я слышала хриплое дыхание Марка, и это, как и его пленительный запах, сводило меня с ума, заставляло рьяно прижиматься к нему, забыв обо всем на свете, с еще большей горячностью жалить его кожу, чувствуя солоноватую кислинку на его губах.
Мы на секунду отпрянули, чтобы отдышаться, и я, распаляясь, слизала капельки крови с его распухших губ. Ради взгляда, которым он на меня посмотрел, я готова была продать душу хоть дьяволу, хоть ангелу, сделать, что угодно, всё, что он захочет…
Не успела я набрать в грудь побольше воздуха, как Марк с еще большей страстностью приник ко мне, беспорядочно лаская мои оголенные руки. Пальцы умелыми движениями сжимали грудь, вызывая море мурашек, а губы, обжигая, терзали распаленную кожу, оставляя на ней алые отметины.
Я попыталась стянуть с Марка черный гольф, но вместо этого мужчина повалил меня на траву, прижал своим могучим телом к земле и развел мои напряженные до предела колени. Я ахнула – Марк задрал мне платье и, поддев тонкую ткань трусиков, дотронулся до влажной ложбинки.
Я громко застонала, когда пальцы мужчины с зудящей, такой чертовски желанной необходимостью начали двигаться во мне, вызывая залпы дрожащего наслаждения. Откинув голову назад, я глубоко закатила глаза, отчего перед моим взором заплясали светлые тени. Дикие огненные призраки, они извивались, жаля кожу под веками, распыляя вереницы крошечных нитей. Таких же светлых, как и…
Я резко распахнула глаза и посмотрела на Марка. Нервно сглотнула, облизнув губы.
Нет, я не могу.
В один миг я отпрянула от мужчины, поднимаясь на ноги и отдергивая подол платья.
– Что-то не так? – спросил Марк, вставая с земли.
– Нет, все в порядке, – произнесла я, пряча глаза. – Просто давай… давай немного подождем, я не могу сейчас.
Марк заморгал, потом быстро кивнул и, подойдя, обнял меня.
– Ну конечно. Я всё понимаю, – прошептал он, сжимая меня в объятиях. – Всё будет хорошо, слышишь?
Я слабо улыбнулась. Хорошо… Что-то в это слабо верилось.
Домой мы вернулись как раз к обеду. Мать на кухне разогревала суп – пока нас не было, она переоделась и сделала прическу.
– Ходила к Клайдам, – немного нервно ответила женщина на мой вопросительный взгляд.
– Как они? – почему-то шепотом спросила я.
– Держатся. Миссис Клайд выглядит жутко… Ну еще бы, потерять единственную дочь.
