Виолетта Векша
Страшная сказка
Глава 18
Моя история нестерпимо приближается к развязке. Многое бы я отдала, чтобы та июньская ночь продолжалась снова и снова! И чтобы мы с Марком беспечно гуляли по лаундервильскому полю, по горячо любимым мною утесам, и пролескам, и по берегу всегда куда-то торопящегося моря… Но нет, теперь этому не бывать никогда.
Утром следующего дня Джек Моррис начал расследование. Дело получило широкую огласку, и весь состав полиции Лаундервиля ломал голову над одной-единственной задачей: как найти человека, убившего Эллен Клайд и ее еще неродившегося ребенка. В утреннем выпуске новостей шериф города еще некоторое время болтал о безоговорочной уверенности полиции в том, что через пару дней (максимум через неделю) преступник будет пойман, а потом неожиданно призвал всех, кто имел хоть какое-то отношение к убитой, явиться до конца месяца в отделение полиции.
Мы с Марком решили пойти в полицейский участок 30 июня, на следующий день после похорон. Быстрее справимся – быстрее забудем, думали мы тогда.
Когда Марк выразил желание идти вместе со мной, я страшно удивилась. Выходит, он все же был знаком с ней?
– Это Моррис, – пояснил мне мужчина с некоторой озабоченностью в голосе. – Он распорядился, чтобы все, кто недавно приехал в город, также пришли на допрос.
– О… – ответила я, и, немного подумав, пришла к выводу, что это было не лишенное смысла решение.
На месте шерифа я бы сделала то же самое. Правда, приезжих в тот год в Лаундервиль было раз-два и обчелся – всего только пожилая пара из Баллимони да семья Арансон, в которой недавно умерла бедняжка Мэри. Тряхнув головой, я решила об этом, как и о многих других вещах, произошедших за последнее время, подумать позже.
В 12 часов дня мы заняли место в длиннющей очереди у двери следователя. Марк держался спокойно, хотя я и видела, что он нервничает: он то и дело похрустывал костяшками пальцев, а когда смотрел на висевшую на двери кабинета табличку «Злырь Афанасий Эгримович», нервно сглатывал, будто пытался проглотить что-то неприятное.
У меня тоже внутри всё заходилось ходуном: я не знала, о чем стоит говорить следователю, а о чем стоит промолчать. Понятно, что я отвечу на вопрос «Где вы были в ночь с двадцать шестое по двадцать седьмое июня?» максимально честно – «Была с Марком А., в его квартире, дом такой-то, квартира такая-то». Но стоит ли говорить о том, что ближе к утру Марка в квартире не было? Я понимала, что если скажу правду, то наведу на Марка кое-какие подозрения. Полиции будет очень удобно всё спихнуть на приезжего парня, у которого почти нет знакомых в городе и за которого, в случае чего, никто не станет заступаться. Я закусила губу и нахмурилась.
Очередь словно и не двигалась совсем, перед нами по-прежнему стояло человек пятнадцать.
Давай же, Соф. Спроси у него, где он был той ночью. Тогда у тебя будет на один повод меньше для подозрений. Или больше… Не важно. Просто наберись, черт побери, смелости и покончи с этим!
– Марк, – позвала я его, кое-что вспомнив. – А когда ты говорил мне, что увлекаешься охотой?
Мужчина заморгал, возвращаясь из своих дум в приемную следователя, и попросил, чтобы я повторила вопрос. Я спросила еще раз, отчего-то краснея.
– Когда мы ездили на пикник, – не задумываясь ответил он. – Тебе тогда еще не понравилось, что ты почти ничего обо мне не знаешь.
– Угу, – ответила я, действительно что-то такое вспоминая.
Марк с минуту молчал, потом слегка надтреснутым голосом спросил:
– А почему ты об этом спрашиваешь?
Я зарделась еще сильнее.
– Да так, пришло в голову что-то.
Пауза.
– Соф.
– Да?
– Если тебе есть что сказать, лучше сделай это сейчас. Во избежание… недоразумений.
– Да что ты, – я нервно рассмеялась. – Мне нечего тебе рассказывать.
Марк в упор посмотрел на меня. Я не выдержала и отвела взгляд.
– Ладно, – спустя какое-то время медленно произнес он.
А потом вдруг в один шаг сократил между нами расстояние, дотронулся до моей щеки и погладил ее. Я, смутившись, оглянулась на стоящих рядом людей. Некоторые из них тут же перевели свое внимание от городских пересуд на нас с Марком и теперь с любопытством поглядывали в нашу сторону.
– Не сейчас, – шепнула я Марку, когда между нашими лицами осталось пару дюймов.
– Вечером? – спросил он, проводя ладонью по моей нижней губе.
– М-м-м…
Марк одернул мою губу вниз, наклонился еще ближе, и у меня сбилось дыхание.
– Можно я у тебя останусь на ночь? – спросил мужчина, отворачивая меня от глазеющих людей и легонько, едва касаясь, притрагиваясь к коже на шее.
– Марк… – я сглотнула и огляделась по сторонам.
Всем нутром я ощущала, что уже не только кучка старых сплетниц, а все, кто собрался в душном коридоре для встречи со следователем, пялятся на нас во все глаза.
– Пожалуйста, Соф, – не уступал он, ведя рукой вниз по грудной клетке. – Тебе же нужно это так же, как и мне.
Нужно? Так ли уж сильно нужно, что я готова закрыть глаза на красноречивые – как расползающееся по груди красное пятно и застывший, уже подернутый холодом вечности взгляд, – совпадения, шлейфом тянувшиеся за молодым человеком?
Я судорожно выдохнула. Пожалуй, любая девушка согласилась бы на всё, лишь бы он и дальше продолжал смотреть таким взглядом, лишь бы его рука…
Снова светло-красные волосы Эли, точно на одну секунду мелькнувший кадр киноленты. И снова я задалась вопросом – а так ли уж это и важно?
– Не могу… ничего обещать.
По лицу Марка расплылась знакомая усмешка.
– У меня есть еще целый день, чтобы тебя уговорить.
Я улыбнулась и пожала плечами. Одной рукой Марк обнял меня за талию, и мы шагнули немного вперед, сдвигаясь с места.
Когда я, оставив Марка стоять возле двери следователя, переступила порог кабинета, я твердо решила опустить ненужные подробности той ночи. Это ведь не будет считаться ложью, правда? Мало ли куда он мог уходить…
Афанасий Эгримович, мужчина 50-55 лет, с хитрыми глазами, любящий через слово повторять «так-так», провел стандартный для такого случая допрос. «Да, миссис Клайд я знала; нет, после школы мы не общались; ночью двадцать седьмого июня спала как сурок; да, была с Марком Аттье; нет, не знаком».
Когда я вышла из кабинета, то показала Марку большой палец и, чмокнув его в щеку, отошла к окну. Прохладный воздух прочищал ненужные мысли из головы, и я, радуясь солнечным бликам на запыленном окне, принялась терпеливо ждать молодого человека.
Марка следователь допрашивал дольше, чем меня или кого бы то ни было еще – целых сорок минут. Когда я уже хотела зайти в кабинет и узнать в чем дело, дверь отворилась и я увидела побледневшего мужчину. Его лоб блестел, а сам он выглядел так, будто прошел все виды инквизиторских пыток – до того у него был измученный, изможденный вид.
– Что с тобой? – тут же спросила я, подходя. – Тебе нехорошо?
– Всё в норме, – ответил он и, пытаясь меня успокоить, наигранно улыбнулся. – Давай уйдем отсюда, просто выйдем на свежий воздух.
Я кивнула, и мы наконец покинули здание полиции.
Только когда мы присели на одну из скамеек в тени лип (рядом с отделением распушил свои корни восхитительный сквер), я спросила, почему его так долго не было.
Марк сжал виски.
– По настоянию шерифа я подробно рассказывал следователю всю свою биографию, начиная от младенчества и кончая сегодняшним днем.
– Но Марк… – я пораженно уставилась на него, – ты не обязан был. Ты должен был говорить только то, что относится к делу.
– Знаю, Соф, знаю, – он вздохнул. – Вот только я здесь человек новый, понимаешь? Я подумал, что лучше расскажу им всё, что они хотят знать, пусть видят, что мне скрывать нечего.
Марк откинулся на спинку скамьи, его лицо постепенно приобретало естественный оттенок кожи, свойственный человеку, а не поднявшемуся из могилы мертвецу. Не обращая внимания на резко подскочивший пульс, я не удержалась и спросила:
– А разнервничался ты так потому, что тебе пришлось заново переживать не самые лучшие моменты своей жизни?
Мужчина поморщился, будто его ущипнул надоедливый комар, и, помолчав, ответил:
– В общем, да. Там есть то, отчего у меня до сих пор стынет кровь в жилах.
– Ты расскажешь мне об этом? – едва слышно спросила я.
– Как-нибудь расскажу, – пообещал мужчина, отводя глаза. – Идем, я провожу тебя до дома.
Мы одновременно поднялись со скамьи, Марк положил мне руку за голову, и мы, выйдя из сквера, пошли по главной улице города. Я предложила мужчине с нами пообедать, но он отказался, сославшись на срочно возникшие дела.
Перед калиткой моего дома мы распрощались. Марк пообещал вечером заехать за мной, и я, как обычно на прощание поцеловав молодого человека, снова почувствовала укол совести, который я не раздумывая послала куда подальше.
А кто говорил, что сделка с собственной совестью – это легкое дело?
В семь часов вечера я сидела на крыльце дома и ждала Марка. Солнце уже зашло за горизонт; наступали сумерки, и всё покрылось мягкой розоватой дымкой – именно в такое время хочется верить в волшебство.
Я посмотрела на часы: десять минут восьмого. Ему придется привести чертовски веское оправдание. Как только я об этом подумала, со стороны дороги послышался звук подъезжающего автомобиля. Я вскочила и, встав на носочки, вытянула шею. Черный BMW, по которому я уже успела соскучиться, нетерпеливо просигналил. Улыбаясь, я подбежала к калитке. За ней стоял Марк, прислонившись к двери – отдохнувший, с блеском в глазах и небольшой лиловой коробочкой с желтым бантом посередине.
– Привет, – сказал Марк, обнимая меня и протягивая мне подарок. – Это тебе.
На вес вещица была очень легкая, хоть и намертво запечатанная.
– На ней не хватает надписи: «Совершенно секретно, вскрывать при ядерном взрыве», – заметила я, ногтем пытаясь подковырять желтые перекрученные ленты.
– Извини, забыл написать, – засмеялся Марк и вдруг посерьезнел. – Соф, я отдаю ее тебе сейчас, но ты должна пообещать, что не откроешь ее.
– Ничего себе подарочек… – я сделала обиженное лицо. – Почему мне нельзя открыть ее сейчас?
– Потому что еще не пришло время, милая. Откроешь ее чуть позже.
Я недоуменно нахмурилась. Это что еще за игры?
– Ну и когда это будет, позже?
Ответив незатейливое: «Ты поймешь», Марк взял с меня слово, что я до поры до времени буду держать свое любопытство в узде.
– Может, хоть намекнешь, что там? – взмолилась я, когда мы сели в машину.
– Нет, Соф. И не ломай над этим голову, все равно не отгадаешь.
Хмыкнув, я отвернулась к окну, и больше мы об этом не заговаривали.
Вырулив на Кейридж стрит, мы понеслись вглубь разветвленных сетей города. Изредка нам попадались другие машины, спешащие по своим делам. Мне было грустно смотреть на полупустые улицы когда-то оживленного города. Когда мы оставили позади центральную площадь и шуршащий пахучими липами сквер, я услышала отголоски музыки и смеха, эхом отдающиеся в сумеречном воздухе.
– Куда мы едем? – поинтересовалась я у мужчины.
– Скоро узнаешь, – ответил Марк, поворачивая в сторону всё усиливавшихся радостных вскриков.
Крутя головой в разные стороны, я пыталась определить, где мы. А я еще считала, что знаю Лау наизусть, подумала я, всматриваясь в остроугольные фасады незнакомых домов. Когда Марк остановил машину перед большими воротами, сияющими вспышками красного, желтого и синего, и я отчетливо услышала (наконец-то!) детский смех и счастливые крики, я всё поняла.
– Как насчет того, чтобы немного пощекотать нервишки? – спросил у меня Марк, глуша мотор.
– Ух, я здесь сто лет не была!.. – ответила я, выходя из машины.
Перед моими глазами во всей красе блестел парк развлечений – тот самый, которым Лаундервиль мог заслуженно гордиться: ежегодно со всех уголков страны туда приезжали полюбоваться на ростовых кукол-великанш, взбудоражить кровь на «Летающих креслах» и почувствовать, как от обилия сладкой ваты раздувается живот. Вход в парк был построен в виде мигающей арки, по краям которой на 5-6 ярдов вниз свисали острые зубы хищного зверя; около кассы плясал заводной лепрекон, собирая золотые монеты в пузатый горшочек.
Мы подошли за билетами к маленькой полной кассирше, а сзади, обгоняя нас, неслась резвая свора ребятни. Через пару минут мы вошли на территорию парка. Здесь петляли проворной змейкой американские горки, раскачивались батуты под тяжестью детских стоп, летали пули, лопая шары с сюрпризами, играла музыка (в основном был слышен завораживающий баритон Фрэнка Синатры), продавалась беспроигрышная лотерея и сладкая, в розовых пупырышках вата. Повсюду что-то мельтешило перед глазами: дети и взрослые, нахлобучив на головы пестрые остроконечные шляпы, проносились мимо, родители догоняли своих непослушных малышей, чтобы пожурить их – хотя я и видела, как через несколько минут улыбающиеся взрослые, возведя глаза к небу, покупали своим отпрыскам по рожку сливочного мороженого.
– Смотри-ка, а здесь всё так и пышет энергией, – сказала я, взглядом провожая щебечущих школьниц в ярко-малиновых платьях.
– И это не может не радовать, правда? – спросил Марк, тоже оглядывая царивший вокруг хаос.
Довольно улыбаясь, он повел меня к прилавку, в котором продавались всевозможные сладости. Держась за руки, мы с Марком гуляли среди горок и каруселей, жевали соленый попкорн, и я чувствовала себя так, словно очутилась в лучшей фантазии Братьев Гримм или Шарля Перро – всё вокруг казалось чересчур сказочным, вымышленным, даже дети, снующие туда-сюда перед глазами, и те напоминали мне маленьких героев детских сказок.
– Прокатимся? – спросил у меня Марк и указал на чертово колесо, которое, не сбавляя скорости, крутилось словно заводной волчок.
– Я даже не знаю… Выглядит оно устрашающе.
– Не дрейфь, – крикнул он и буквально потащил меня к переливающемуся перламутровыми огнями кольцу.
Я заметила, с каким азартом Марк смотрел на эту махину и вспомнила, что мать когда-то сказала мне: «Все мужчины, Соф, просто большие дети. Вырастая, им нужны настоящие машины, а не игрушечные, и нужны женщины, хоть сколько-нибудь похожие на их матерей». Похоже, в тот раз она оказалась права.
Мы подошли ко входу в аттракцион как раз в то время, когда любители острых ощущений сходили на землю. На всех их лицах читался испуг вперемешку с восторгом.
– Может, в другой раз? – спросила я, не сводя глаз с насмерть перепуганных девочек-подростков. Все-таки испуга в их лицах было больше.
– В другой раз? – переспросил Марк не веря. – Ну уж нет, дорогуша. Что это за жизнь такая, если ее все время откладывать на потом?
Я не ответила, задирая голову так, что мне стала видна верхушка колеса. Там, взгромоздившись на ее остроконечные пики, весело мигали в сумраке вечера золотые петли звезд.
«Ненормальный, решил во что бы то ни стало сорваться с тридцати ярдов», – подумала я, смотря как мужчина становится в скудную очередь желающих получить порцию адреналина. Подойдя к нему, я узнала, что Марк успел переговорить с оператором и узнал, что в основном все посетители остаются довольными, а последний несчастный случай произошел аж в 1907 году, на второй месяц после открытия парка.
– Спасибо, успокоил, – пробормотала я, не сумев сдержать дрожь в голосе.
Через пару минут, когда паренек проверил исправность конструкции, взрослые и дети, возбужденно переговариваясь, стали по двое усаживаться в кресла. Марк с готовностью запрыгнул в кабину и пальцем поманил меня.
– Может, я тебя здесь подожду? – с надеждой спросила я.
– Не выдумывай.
Он подал мне руку, и я нехотя пролезла в кабину. С чувством, будто я сама себя обрекаю на добровольную казнь, я задвинула фиксирующий поручень.
– Ты мне потом спасибо скажешь, – улыбнулся молодой человек, пристегивая меня ремнем безопасности.
– Так когда, ты говоришь, здесь был последний несчастный случай? – спросила я, наблюдая за тем, как парень внизу ловко нажимает какие-то кнопки на пульте управления.
Оживление инквизитора. Заключительная часть. До казни осталось…
– Да не думай ты об этом. Сейчас твоя главная и единственная задача – получать удовольствие.
– Удовольствие? – поперхнувшись, переспросила я, однако Марк меня уже не слышал.
Он сосредоточил всё свое внимание на колесе, которое со скрипом (я в этом звуке услышала издевку) начало медленно вращаться.
– Мамочки, оно тронулось!..
Я зажмурилась и инстинктивно задержала дыхание.
– Держись крепче, веснушка, – крикнул Марк, и я, хоть уже и не чувствовала пальцев рук, еще сильнее вцепилась в железные подлокотники.
Колесо стало набирать скорость, я слышала крики из соседней кабины – вроде бы, это была молодая пара. «И чего они визжат? Совсем и не страшно», – успела подумать я, прежде чем меня резко наклонило вперед. Тогда я решилась приоткрыть глаза. Лучше бы я этого не делала! Мы висели вниз головой – под прямым углом к размеренно покачивающейся земле. Я что было духу завизжала и тут же зажмурилась. Рядом послышался приглушенный смех.
– Если мы выживем, я убью тебя! – крикнула я Марку, с силой вжимаясь в кресло.
Нас крутило еще минут десять, и наконец орудие пыток, это гигантская скрипучая махина, очень медленно, скрежеща и кряхтя, остановилась. Я сидела, прилипнув позвоночником к креслу, и боялась даже приоткрыть глаза: вдруг мне только показалось и мы все еще висим над землей вверх тормашками?
– Соф, – позвал меня мужчина. – Всё закончилось, можешь открыть глаза.
Я упрямо мотнула головой. Нет, ни за что.
– Соф… – я услышала веселые нотки в его голосе. – Если сейчас же не откроешь, я расстегну твой ремень.
Я ахнула и прижала руки к сидению.
– Ты не посмеешь.
– Еще как посмею. Так, где тут у нас?.. – он вцепился в рукав моей толстовки.
Я распахнула глаза. Слава богу, Марк не обманул меня – всё и правда закончилось.
– Черт, – я облегченно выдохнула.
Марк засмеялся, потешаясь моей реакцией, мы вышли из кабины. Я на трясущихся ногах дошла до ограды. Паренек в красной жилетке, стоящий за пультом управления, подмигнул мне.
– Вижу по вашему лицу, что вам у нас понравилось!
– О, я испытала неописуемый восторг, – ответила я и подумала: «Интересно, а как выглядят те, кому не понравилось?»
Подросток моего сарказма не заметил, он расплылся в умасливающей улыбке, его бугристые щеки растянулись, делая его похожим на упитанного хомяка.
– Приходите еще, постоянным клиентам мы делаем пятипроцентную скидку.
– Всенепременно.
Не слушая дальнейшую болтовню парня, я поискала глазами Марка. Пробежавшись глазами по снующим туда-сюда посетителям, я заметила молодого человека около стойки со сладкой ватой. Когда я подошла, он уже расплатился и протягивал мне пышное облако карамели.
– Спасибо, – поблагодарила я. Сжав поплотнее липкую палочку от ваты, я пошла за Марком. Когда мы сели на неподалеку стоящую скамейку, я заметила, что сердце перестало ошалевши выпрыгивать из груди, но ноги еще подрагивают.
– А ты держалась молодцом, – сказал мужчина, зубами отрывая сахарную нить.
– Правда?
– Ага. Твои крики только глухие не услышали бы.
Я засмеялась.
– Иди ты.
Я легонько шлепнула его по колену, и Марк, тоже засмеявшись, наклонился ко мне и заговорщицки прошептал:
– Хочешь сходить еще куда-нибудь? Как насчет комнаты страха или подводного туннеля с акулами?
Я дернулась – так, что кончик сладкой пирамидки, оторвавшись, отлетел в сторону, потянув за собой блестящие нити карамели.
– Туннель с акулами?!
– Ха-ха, я пошутил, веснушка.
– Ух! Слава богу. Вообще, знаешь, хватит с меня «веселья» на сегодня.
– Хорошо, тогда мы… – он замолчал, не закончив.
Я опустила глаза. Срывала золотистую вату и снова обкручивала ее вокруг соломинки.
«Пожалуйста, Соф, тебе нужно это так же, как и мне…» И всё остальное становится уже не важным, да?
– Мы едем ко мне, – закончила я за него и не раздумывая поднялась со скамьи.
Марк не шелохнулся.
– Уверена? – произнес он вдруг осипшим голосом.
– Ты слышал, – мои губы заиграли улыбкой. – Идем.
Он неуверенно застыл на скамье, моргнул, а после того, как я демонстративно закатила глаза, поднялся вслед за мной, и мы быстрым, нетерпеливым шагом направились к выходу. Рука мужчины крепко держала меня за запястье, и я кожей чувствовала охватившее его возбуждение. По правде сказать, я и сама ощущала нечто похожее.
Мы сели в машину, и только там я осознала, что меня все еще трясет.
– Замерзла?
– Нет… нет, – я попыталась успокоить колотящееся о ребра сердце.
Да что же это со мной?
– Просто поехали, – сказала я мужчине, не смотря в его сторону.
Марк завел мотор, и мы за рекордные десять минут домчались до моего дома. К этому времени меня вовсю колотило и я уже не могла себя сдерживать.
– Марк… – выдохнула я, как только машина остановилась.
– Да?
Я решилась посмотреть на молодого человека. Полуповернувшись в мою сторону, сжав руль немного сильнее, чем того требовал стоящий на месте автомобиль, он ждал моего ответа.
– Сегодня мы ничего не будем откладывать, – сказала я, окончательно вбивая гвоздь в лоб надоедливой совести. Притянув мужчину к себе, я запустила руку ему в волосы и с жаром приникла к его ошалевшим губам.
Мы целовались неистово, с каждым нажимом губ выворачивая себя наизнанку, нами овладела дикая, животная страсть, и ничто в мире не имело значения – остались только его губы, терзающие мой рот, и мой язык, встречающий поцелуи мужчины с пугающей решимостью.
Я потянулась ближе, мне захотелось ощутить его горячую кожу под своими губами. Я с силой дернулась ему навстречу. Не вышло – что-то удерживало меня на месте.
– Соф… подожди, – Марк придвинулся и не сразу, только со второй попытки расстегнул ремень безопасности. Почувствовав себя вольной птицей, я закинула на него одну ногу, сев сверху и прижавшись к коленям молодого человека. Марк обхватил рукой мою талию и нетерпеливо отдернул толстовку, оголяя скрытую за черным лифчиком грудь.
Я застонала, извиваясь у него на коленях и теряясь в будоражащих кровь ощущениях.
– М-м… – зарычал Марк, когда я, управляемая инстинктами, потянулась к его ремню.
– Пожалуйста, Соф.
Боже, неужели Марк умоляет меня или мне это послышалось среди стонов и вздохов, рвавшихся из наших надрывающихся легких?
– Не здесь, – смог выдавить из себя мужчина, когда я ухватилась за холодный язычок молнии.
– Но я хочу… – я упрямо возилась с его кожаным ремнем.
– Не здесь. Соф, нет.
Он с видимым усилием отстранился. Взял мое пылающее лицо в свои руки и покачал головой.
Тяжело выдохнув, я до боли закусила губу.
– Выходи, – сказал Марк, и я, раздосадованная, с тянущим разочарованием слезла с его колен.
Открыв дверь, я вышла из машины и вдохнула прохладный воздух. В голове немного прояснилось.
– Ты забыла, – Марк захлопнул дверцу машину и взмахнул передо мной подарком.
– Угу.
Я забрала коробку и посмотрела на мужчину. Он стоял возле BMW с видом человека, который понятия не имел, что ему делать дальше.
– Идем, – шепнула я, молча взяла его руку в свою, и мы вместе зашли в дом.
В прихожей чернела кромешная тьма. Мы на цыпочках прошли на кухню. Включив свет, я увидела на столе исписанный тонким почерком белый лист бумаги. Я быстро прочла его.
– От кого это? – спросил Марк, заглядывая из-за плеча.
– От матери, – ответила я звенящим голосом. – Пишет, что ушла к соседке.
Я посмотрела на мужчину, и улыбка медленно расползлась по моему лицу.
– Ее не будет всю ночь. Отец сегодня в ночную смену, так что в доме остались только ты… и я. И больше никого.
Я видела, что он тоже улыбается – его улыбка стала для меня брошенным белым флагом, последней сдерживающей преградой, за которой остается лишь…
Я сделала шаг вперед, клочок бумаги выпал из моих дрожащих пальцев.
Подошла к нему вплотную. Вдохнула его запах и почувствовала, как по телу прошла дрожь наслаждения.
– Марк?
Он поднял брови – чуть улыбаясь, предвкушая или, быть может, боясь моего решения. Я подошла так близко, что могла рассмотреть каждую ресницу на его карих глазах.
– Я хочу, чтобы ты любил меня всю ночь, – прошептала я, бесстыже подымая глаза.
Прошла всего секунда – секунда, а потом Марк без лишних слов поднял меня на руки и отнес в спальню. Там он, что-то шепча, снял с меня одежду и, целуя с головы до пят, прижал к кровати.
Мы заснули тогда, когда рассвет забрезжил в окно и бледный луч солнца осветил наши уставшие, счастливые лица.
* * *
Утром мы долго нежились в постели, не желая размыкать объятий: руки Марка крепко обхватили меня за талию, наши лодыжки запрыгнули друг на друга, дыхание переплелось.
Наконец, когда солнце поднялось достаточно высоко даже для наших расхристанных тел, я села в кровати, массируя виски в надежде прогнать утреннюю дрему. Посмотрела на Марка долгим взглядом.
– Нам нужно спускаться, – сказала я ему, бросая взгляд на окно. – Не хочу, чтобы мать переволновалась и поднялась проверить, всё ли в порядке.
– Мне тоже этого не хочется, – сказал мужчина, посмеиваясь и одним рывком подымаясь с кровати.
Я невольно залюбовалась его телом, смотря, как вздымаются рельефные мышцы груди, напрягая кожу и приподнимая две симметричные родинки над выпирающей ключицей. Марк заметил это и пригрозил мне пальцем.
– Советую тебе, Соф, срочно убрать этот взгляд. Если ты не хочешь задержаться в спальне на неопределенное время, конечно.
Я покраснела и, отвернувшись, накинула на плечи висевший на спинке стула халат. Подойдя к зеркалу, я расчесала спутавшиеся колтуны.
– Я готова, – сказала я Марку, поворачиваясь к нему.
– Ты пойдешь в этом? – спросил он, оглядывая меня до того неприличным взглядом, что я отвела взгляд. – Смело, смело.
Он в одно мгновение оказался рядом со мной. Запрокинул мне голову и накрыл губы глубоким поцелуем. Я хотела было вырваться, но Марк не дал мне этого сделать. Рука мужчины, цепляясь за махровые ворсинки халата, прошлась по обнаженным участкам кожи, дотронулась, минуя грудь, до зашедшегося дрожью живота.
– М-м? – я отстранилась и вопросительно посмотрела на него. – Кажется, мы хотели повременить.
– Хотели, – подтвердил Марк и, обхватив меня за талию, вдруг повалил на мятую постель.
– Но я передумал… – он развязал пояс халата и оголил мне плечи. – Подумал, ты будешь не сильно возражать.
Я засмеялась, когда мужчина защекотал мне ребра, проводя по распахнутым крыльям подушечками пальцем и ведя руку ниже, к углублению в низу живота. По векам разлилось приятное знакомое тепло, и мне уже стало безразлично, думает ли мать идти в комнату, чтобы устроить допрос с пристрастием, или же, попивая кофе, слушает утренний выпуск новостей.
Через час мы спустились на кухню – растрепанные, разгоряченные и окрашенные тем самым румянцем, взглянув на который становится почему-то неловко. Мать пожелала нам доброго утра (на часах было почти двенадцать дня), накрыла нам на стол и, не задав не единого вопроса, принялась обсуждать предстоящие выборы, в которых она ничегошеньки не смыслила.
Во время завтрака Марк вел себя очень скромно, почтенно, точно святой пастырь, зашедший выпить чашечку чая… правда, до этого умело соблазнивший дочь своего прихожана. Я старалась не замечать взглядов матери, которыми она регулярно одаривала меня и молодого человека.
Эти взгляды, они ведь ничего не смогут сделать, правда? Просто ее потаенная злость, которую она из-за моей угрозы уехать из города прячет глубоко внутри себя.
За день мы с Марком много гуляли: обошли всё западное побережье – от нашего дома до горы Сокол, находящейся за десять миль от Лаундервиля. Взобравшись на горбатую лысую макушку, мы долго стояли на обдуваемом южным ветром валуне. Ветер трепал мне волосы, отчего рыжие пряди без устали мелькали перед глазами, заслоняя сизые краски моря, руки Марка обнимали за талию, защищая от ударов ветра; я чувствовала себя такой счастливой, что распирало грудь.
Слушая далекие крики чаек, видя молочно-белые волны, я понимала, что, в сущности, для человека может иметь ценность только одно – его свобода. Свобода вот так вот стоять, вглядываясь в хмурый горизонт, пока не заледенеют ладони, свобода выбирать куда идти в следующую минуту и с кем встречать рассветы, нежась в белизне прохладных простынь.
Так я тогда думала, стоя на краю высоченной горы и смотря на пенистое, словно кипящий в чане темный эль, море. И если бы я тогда знала, что произойдет с нами в скором времени, то, пожалуй, ни за что бы не спустилась к подножию горы и не пошла бы обратно в город, держа Марка за руку и смеясь над его решительной боязнью заходить в местные пабы из-за настойчивых завсегдатаев, которые то и дело пытались вусмерть напоить его ирландским пивом.
