Виолетта Векша
Страшная сказка
Глава 19
В тот день мы завтракали всей семьей: я, мать с отцом и Марк, к тому времени ставший полноправным членом нашей семейной ячейки. Мать приготовила к чаю заварное печенье – слишком роскошное и напрасное, как позже выяснилось, блюдо для утра субботы, потому что никто из нас в то утро так не отведал материнского шедевра.
День обещал быть погожим, солнце уже светило вовсю, а небо было очень чистым и светлым. Мы с Марком собирались пойти на рыбалку – мужчина хотел испытать удачу на лососе, уверяя, что для охоты на эту рыбешку настало идеальное время.
– Когда вы планируете вернуться? – спросила у нас мать, кладя перед Марком буханку свежего, только что испеченного хлеба.
– Думаем после обеда, – ответил ей Марк, пересекаясь со мной озорным, предвещающим еще один хороший день взглядом.
– Хорошо. Я приготовлю вам к этому времени что-нибудь вкусненькое.
Я благодарно, на автомате, ей улыбнулась, но улыбка быстро погасла – я не доверяла матери, всем нутром чувствуя, что за ее добродушием скрывается какая-то подлость.
Когда отец разливал по чашкам черный чай, Марк повернулся в мою сторону и спросил:
– Ты, наверное, ждешь не дождешься ее приезда?
Я уже открыла рот, чтобы спросить, о чем это он, но вовремя остановилась. Представляю лицо матери, задай я при всех этот очевидный вопрос.
Черт, даже Марк помнил об этом!
– Очень, – ответила я, на этот раз искренне улыбаясь.
Я так долго ждала этого дня, что мне не верилось, что всего сутки – и я увижу свою повзрослевшую сестру.
Мать все же уловила на моем лице тень удивления. Ее лицо смялось, точно губка, глаза, сощурившись, застыли. Ты что, серьезно? – так и спрашивали они.
А потом в дверь постучали. Я тогда нахмурилась: кого это к нам занесло ранним утром в выходной день?
Мигом поднявшись со стула, я встала и прошла в прихожую. Марк хотел пойти со мной, но я его остановила, словно интуитивно чувствовала опасность от непрошенных гостей. Как говорится, незваные гости гложут и кости.
Я заглянула в глазок и, сжав пульсирующие мелкой дрожью руки в карманах джинсов, открыла дверь. За порогом стоял шериф города с двумя полицейскими: пожилым сержантом и худым коротышкой, которому на вид было не больше двадцати пяти.
– Здравствуй, Софи, – сдержанно поздоровался со мной Джек Моррис.
– Доброе утро, – я оглядела незваных гостей. – Чем я могу помочь?
– Софи, скажи, а родители дома?
– Да.
– Хорошо, очень хорошо… А Марк Аттье, я так полагаю, тоже у вас?
Вопрос был задан как бы между прочем, как будто шериф пришел сам и притащил с собой двух своих помощников случайно – будто они все проходили мимо и вдруг решили поболтать с Марком за чашечкой чая.
– Да, он у нас, – честно ответила я, пытаясь скрыть охватившее меня волнение.
Мужчины переглянулись.
– Превосходно, – растянуто произнес Моррис, и мне на одно мгновение почудилось, что он еле сдерживает себя, чтобы не потереть друг о друга ладони. – Ты позволишь? – он кивнул на полураскрытую дверь.
– Что-то случилось, сэр? – спросила я не шелохнувшись.
– Нет-нет, – поспешно ответил шериф. – Нам просто нужно переговорить с мистером Аттье. Всего лишь формальность, пустячное дело.
– А-а…
Не нравилась мне эта ситуация, и чересчур елейный голос Морриса настораживал не хуже наведенного на затылок дула пистолета.
– Так ты позволишь нам пройти? А то у меня уже начинает складываться впечатление, что вы, юная мисс, прячете дома что-то незаконное, – с легкой улыбкой пожурил меня шериф, однако я смотрела на его глаза – от них тянуло ледяной прохладой.
Коротышка нашел слова шерифа смешными – он заржал своим гнусавым голосом, так быстро подрагивая плечами, словно у него вдруг развилась крайняя стадия какой-нибудь нейродегенеративной старческой болезни.
– Соф, кто там пришел? – крикнула с кухни мать, и я вздохнула.
Похоже, выбора не осталось.
Я сделала шаг назад, в темноту прихожей, пропуская мужчин в дом. С каким-то отчаянием я наблюдала, как они оглядываются в поисках доносившихся голосов. Чувствуя себя почему-то предательницей, я указала в сторону кухни, и шериф, довольно кивнув, исчез за поворотом. Я пошла следом, замечая, как начали трястись коленки.
Успокойся, Соф. Они просто переговорят с ним и всё. Нет никаких поводов для беспокойства.
Я зашла на кухню и сразу же нашла глазами Марка. Мое сердце забилось быстро-быстро, а ладони неприятно вспотели: он был так же бледен, как после допроса у следователя.
Моррис чересчур сильно выпрямил спину, так что его живот, обтянутый формой, выпятился вперед, точно гигантское яйцо. Он поздоровался с моими родителями, откашлялся и без всяких церемоний обратился к Марку:
– Марк Аттье, вы подозреваетесь в совершении тяжкого преступления, которое в нашей стране карается смертной казнью. В связи с этим мы сейчас доставим вас в отдел для допроса. Прошу вас.
В комнате повисла глухая тишина. Такая бывает, когда происходит что-то, что выбивается из привычного сценария. Мы все замерли, ожидая, быть может, что шериф сейчас скажет, что пошутил, или что ошибся в имени и вообще ему нужен «Макс Аривье» вместо «Марка Аттье».
Один из атрибутов любой хорошей сказки для детей – это распутье дороги где-нибудь в глухом лесу и покрытый мхом и проклятьями заблудших душ указатель, дающий не так уж много вариантов для сбившегося путника. Помните, да?
Мы все, оглушенные, заколдованные словами Джека Морриса, понимали, что поневоле оказались в страшной сказке, в той, которую обычно называют одним словом – жизнь. Направо пойдешь, в избушку злой колдуньи попадешь, налево свернешь – в пасть к шерифу города попадешь.
Рука Морриса, вытянутая в сторону двери параллельно полу, предполагала только один выход.
– У вас есть основания для моего задержания? – спросил Марк, приподнимаясь.
Холодное, даже отчужденное спокойствие.
И если бы не ужасающая бледность, можно было с легкостью подумать, что полицейские и правда пришли поболтать о погоде, рыбалке и своих планах на выходные, случайно выбрав Марка своим собеседником.
– У нас предостаточно оснований, – заявил Моррис, отбросив весь свой радушный вид. – И я бы предпочел, чтобы мы обсудили это в отделении.
– Как вам угодно.
Марк вышел из-за стола, его ноги, в отличии от моих, не дрожали, но поступь была нетвердой.
– Могу я узнать, в каком преступлении меня подозревает полиция?
Марк задал вопрос в дверях кухни, а его взгляд не отрывался от Морриса, который почему-то весь покраснел.
– Вас обвиняют в… в убийстве уроженки Лаундервиля девятнадцатилетней Эллен Клайд.
Шериф обвел глазами наши онемевшие лица и, как бы извиняясь, дернул плечом, поджимая губы. Краем уха я слышала, как выдохнула мать и встал из-за стола отец. Кажется, я даже слышала имя Господа из уст Марка… Кажется, он действительно это сказал.
Моррис бросил взгляд на полный стол еды.
– Кхм… Что поделать? Долг службы. Приятного вам аппетита. Мистер Аттье…
После этого Моррис и двое его помощников, толпящихся в дверях, вышли из кухни. Марк не последовал за ними – он подошел ко мне, и я видела, как дернулась мать, видимо, порываясь вмешаться.
– Соф, что бы там ни было, – он говорил едва размыкая губ, так что мне пришлось напрягать слух, чтобы разобрать слова. – Ты должна знать…
– Мистер Аттье! – рявкнул из холла шериф, и Марк, скривившись, вышел из кухни, плотно закрыв за собой дверь.
Послышался звук открывающейся двери, щелчок замка – и голоса стихли. В комнате снова стало очень тихо. Мы втроем смотрели друг на друга – не отрываясь и не мигая, ожидая чего-то еще, сами не могли понять чего.
– Ну что, давайте пить чай?.. – первой нарушила тишину мать.
Мы с отцом, стоя во всех тех же застывших деревянных позах, молча посмотрели на нее. Она замолчала.
Вечером того же дня я лежала на кровати – ноги вытянуты, руки заложены за голову. За ужином мать предложила мне прогуляться, но я отказалась.
Интересно, где сейчас Марк? Сидит в душной, пропахшей табачными испарениями комнате и отвечает на вопросы шерифа или в одиночной камере ест слипшиеся макароны и ломает голову над тем, где он мог просчитаться и оставить следы?.. Он ведь подозревается в убийстве, в убийстве, черт побери. И если уж сам шериф его арестовал (предварительно разыскивая по всему городу, как я узнала потом от матери), то на то имелись чертовски веские причины.
Я тяжело вздохнула. Страх после смерти Эли, который начинал таять в моей груди с черепашьей скоростью, снова стал застывать тяжелой глыбой льда. Совесть, глумливо скалясь, рыдала от смеха навзрыд.
Я встречаюсь с убийцей. Теперь это почти наверняка. Я делю с ним постель, рассказываю ему такие вещи, которые не знает ни одна живая душа, он знаком с моими родителями, и мы все вместе едим с ним за одним столом. Он возбуждает меня, очаровывает и ослепляет. Девять из десяти, что он оказался бессердечным убийцей, маньяком, а кто же тогда я?
Я пустыми глазами посмотрела на пляшущие блики на потолке спальни.
А ты девушка убийцы. Даже больше – ты его союзник, соучастница преступления, ведь ты знаешь о многом, Соф. Знаешь даже больше матери и полиции. Знаешь и молчишь… Ты знаешь это и никому не говоришь. Ты не идешь к Моррису, не рассказываешь обо всем хотя бы родителям. Всё потому, что ты дико, безрассудно, глупо влюблена …
Я схватила подушку и со злостью швырнула ее о стену. Потом прижала руку ко лбу и почувствовала, как разрывается от надрывных вспышек голова. Будто тысячи острых кинжалов в одно мгновение впились в кору головного мозга.
– Черт!
Я в отчаянии спрыгнула с кровати и подошла к раскрытому окну. Небо было темным-темным, беззвездным, безлунным. От ночной тьмы веяло враждебным холодом, какой-то безнадегой, и я еле сдерживалась, чтобы не закричать.
Именно тогда, когда вся правда всплыла на поверхность, я так и не смогла поверить в его вину.
Проснувшись утром, я решила во что бы то ни стало поговорить с Марком. Наскоро позавтракав и не обращая внимания на весьма красноречивые взгляды матери, я вышла из дома и по памяти нашла дом молодого человека. Я поднялась на второй этаж и позвонила в звонок. Никого. Я посмотрела на часы – начало одиннадцатого. Может, он еще спит? Не церемонясь, я застучала в дверь еще сильнее.
– Твою мать! – я со всей силой ударила кулаком в дверь.
По руке стрельнула резкая боль, и я раздраженно застонала. Спускаясь на первый этаж, я увидела подымающегося по лестнице старичка.
– Извините, – подлетела я к нему, – вы случаем не знаете жильца седьмой квартиры?
Старик поправил свою старомодную шляпу, его глаза смотрели на меня как на вывеску непрезентабельного магазина или доску объявлений с назойливыми предложениями о продаже.
– Ну, может вы видели его сегодня или вчера вечером? Высокий, с темными волосами.
Старик всё также смотрел сквозь меня, и я с досадой процедила:
– Большое спасибо.
Ни с чем я вышла из дома Марка, тяжелая дверь со скрипом захлопнулась за моей спиной.
Раздраженно пнув разлегшуюся на дороге помятую банку, я побрела домой. Настроение было паршивое, но у меня еще теплилась надежда, что пока я высматривала Марка по всему городу, он преспокойно пил кофе у нас на кухне и рассказывал матери, как Джек Моррис умолял извинить его за то, что при более детальном выяснении подробностей оказалось, что его задержание было грубейшей ошибкой.
Дома Марка, конечно, не было – только мать, готовящая грибную лазанью. Она спросила у меня, освободила ли я кровать в спальне, и мне потребовалась ни одна минута, чтобы вспомнить, о чем она. Я никогда не считала себя идеальной сестрой, но блин! Если я снова забыла о приезде Мии, с которой я не виделась два года, то я даже хуже, чем просто «плохая сестра».
Весь оставшийся день я готовилась к ее приезду. Руки автоматически заправляли чистые простыни, помогали матери с ужином и чистили столовое серебро, а мысли все равно крутились вокруг мужчины, от одной улыбки которого у меня так часто теплело на сердце и который в глубине души мог оказаться бессердечным подонком.
Глава 20
Следующий день я чувствовала себя до крайности безучастной. Когда в полвосьмого вечера в дверь позвонили, мы с матерью чистили фрукты к столу. Мать, заслышав звонок, тут же с сияющей улыбкой на лице выбежала в прихожую, я же осталась сидеть, вполуха слушая радиопередачу о разведении домашних животных.
Интересно, а что Марк хотел мне сказать? До того, как шериф позвал его? Хотел заверить меня, что все это ложь, что он невиновен, что это просто ошибка, глупая, непростительная ошибка системы, которая волей случая окрестила его убийцей?
И тут я услышала их – радостные вопли, доносящиеся из прихожей. Услышала и продолжила всё также оцепененно счищать подгнившую кожуру яблока. На меня накатила внезапная грусть – я так долго ждала приезда сестры, что сейчас, когда она вошла в отчий дом, мне вдруг захотелось, чтобы она осталась у себя в Крослине. Покачав головой, я оторвала взгляд от яблока (отчего-то ставшего совсем крохотным) и приподнялась. И вовремя – в дверях кухни показалась пушистая копна волос.
– Соф!
Я улыбнулась и раскрыла объятия. Сестренка, размахивая своими каштановыми кудрями, подлетела ко мне и крепко обняла. Когда через пару минут приветственного возбуждения Миа отстранилась и снова подбежала к толпящемуся у двери отцу, я наконец смогла ее хорошенько разглядеть. Веснушки стали еще ярче, волосы отросли и стали меньше кучерявиться, в небесных глазах сестры появились серые вкрапления, придавая ей какой-то новый, почти что взрослый вид.
«Эта разница, – думала я, не сводя глаз с сестры, – тонкая, неуловимая разница между ребенком и подростком всегда вгоняет в легкий ступор. Вот было еще дитя, малютка, а теперь уже юная девушка или молодой юноша, почти что взрослый человек, которому теперь не скажешь: «Это не твоих ушей дело, ты еще маленький. Сиди и помалкивай в тряпочку».
После счастливых минут долгожданной встречи мы вчетвером сели ужинать. Миа рассказывала о новой школе, о Крослине и о ее замечательной подруге Амелии.
– Ой, мамочка, у нас с Мели такая потрясающая комната! Полный отпад! – щебетала девочка с блаженной улыбкой. – Мы всё так миленько обустроили, на стенах мы развесили плакаты Боба Дилана, Мели считает его потрясным. Потрясающе, Соф, правда?
Я согласно кивнула, про себя отмечая, что у меня только что появилось новое нелюбимое слово.
– Милая, а как там учеба? Программа такая же сложная, как и в том году, когда ты… – она осеклась и быстро посмотрела на мужа. Отец покачал головой. В том году Миа завалила важный экзамен, из-за которого не смогла приехать к нам летом. – Ну, уже не так тяжело было, да?
– Ой, совсем легко, – девочка отмахнулась, перевела дух и как ни в чем не бывало продолжила болтать о своей новой жизни.
– Мальчики на время дали нам магнитофон, и мы с Мели можем ставить любую музыку, какую только захотим, представляете? Хотя Эрик Китч, противный мальчишка с соседнего класса, сказал нам…
Она замолчала. В дверь кто-то звонил, и, видимо, уже давно. Мать бросила на меня быстрый взгляд, и я почувствовала, как участился пульс.
– Мы кого-то ждем? – спросила Миа, оглядывая нас по очереди.
Ее удивление было легко понять – к нам редко кто заходил, особенно по вечерам понедельника. Я машинально, пока не успела встать мать, отодвинула стул.
– Пойду посмотрю, – бросила я и чуть ли не бегом вылетела из кухни.
Я подошла к двери и не раздумывая распахнула ее. За порогом стоял промокший до последней нитки Марк.
– Привет, – произнес он сиплым голосом.
Его всего трясло – не знаю, от холода или чего-то другого. Ни слова не говоря, я стала медленно закрывать дверь.
– Соф, пожалуйста, – Марк крепко схватился за ручку двери. – Умоляю тебя, нам нужно поговорить.
Я еле слышно выдохнула.
Закусила губу.
– Сейчас не самое лучше время для разговоров. Приехала моя сестра Миа, и мы все вместе ужинаем. Завтра…
– Завтра будет поздно, – перебил меня мужчина и натянул капюшон куртки почти до самых бровей.
– Пожалуйста, Соф, всего один разговор. Один, а потом… потом можешь поступать, как знаешь.
Я не смотрела ему в глаза: слишком много боли и отчаяния было в них.
Один-единственный шанс. Дай ему только один шанс, Соф.
Со стороны кухни послышались какие-то копошения, и я, по-прежнему не глядя в лицо мужчины, быстро прошептала:
– У тебя будет ровно десять минут. И ни секундой больше.
Марк удивленно поднял глаза, словно и не мечтал получить от меня такой подарок, потом торопливо кивнул.
– И в дом я тебя не пущу, – я покосилась за дверь.
– Конечно, я подожду тебя здесь.
– И я не согласна говорить под проливным дождем.
Слабая улыбка коснулась губ мужчины.
– Не в моих интересах, чтобы ты заболела.
Я хмыкнула и плотно закрыла дверь, оставляя Марка стоять в густой тьме. В коридоре меня уже ждала Миа, ее глаза горели жгучим любопытством.
– С кем ты разговаривала? – спросила она.
Я ей не ответила. Прошла на кухню и сказала, что отойду минут на десять.
– Это был он? – спросила мать, многозначительно глядя на меня.
На кухне повисла тишина. Миа, по пятам семенившая за мной, переводила взгляд с меня и обратно на мать в надежде понять хоть что-нибудь.
– А даже если и так? – я повернулась в ее сторону.
Мать раздраженно, с глухим стоном, вздохнула, а потом так долго пронизывала меня взглядом, заставляя меня чувствовать школьницей, не выучившей урок, что я не выдержала давления и созналась:
– Да, он.
– Я бы на твоем месте… – начала мать, но я ее остановила.
– Я знаю, что делаю, мам. Скоро буду.
Я выбежала с кухни и, накинув ветровку, вышла к молодому человеку.
Потом, всё потом.
Марка я нашла у калитки. Он стоял в тени, позволяя ливневым потокам нещадно заливать его и так мокрую одежду.
– Может, найдем место посуше? – спросила я, поеживаясь.
– Непременно.
Мужчина открыл дверь калитки и вышел на улицу. Я думала, что он приехал на машине, но черного BMW нигде не было видно.
– Куда мы идем? – спросила я, догоняя молодого человека.
– Тсс, – шепнул он мне и ускорил шаг.
Мы зашли за угол, и там, под покровом плакучей ивы, я разглядела темные очертания автомобиля. Марк осмотрелся, обвел глазами размытый горизонт и только после этого открыл машину, пропуская меня в теплый салон.
– К чему такие фокусы? – спросила я, как только он сел на водительское место.
– Необходимые меры предосторожности, – ответил Марк, доставая с заднего сидения полотенце и протягивая его мне.
– Нет, спасибо, – я молча наблюдала за тем, как молодой человек насухо вытирает себе лицо и волосы. – У тебя, между прочем, осталось девять минут.
Я говорила совершенно серьезно, однако Марк, видимо, этого не понимал. Он достал из бардачка серебристую флягу и сделал пару глотков.
– Виски, – ответил он на мой взгляд. – Сто лет его не пил.
Мужчина прикрыл глаза. Можно было подумать, будто алкоголь (наверняка из дедушкиной коллекции) возвращает его к жизни, отогревая не только его тело, но и разум, и душу. Мужчина пил виски, а я с ослиным упрямством не сводила глаз с циферблата своих маленьких черных часов.
Когда из отведенных мною десяти минут осталось всего две, он заговорил.
– Соф, я влип. До сих пор не понимаю, как так вышло. Ну, ты слышала… – он быстро взглянул на меня. – Меня подозревают в убийстве твоей школьной подруги.
Капли дождя, стекающие по запотевшему стеклу, в испуге задрожали. Я почувствовала, как волна жара ударила меня в лицо. Сейчас я услышу что-то, что может в корне поменять всё.
– У них нет доказательств, но у них есть свидетель, мужчина, который видел меня той ночью на улицах города. Так они говорят.
Глухая стена за стеклом казалась холодной, недружелюбной. Дождь усилился, и до меня донеслись завывания глумливого ветра.
Я скосила глаза на затихшего Марка, зацепившись взглядом за серебристый блеск цепочки, свисающий с его куртки. «Говори, продолжай!» – кричал желающий добраться до правды разум, «молчи!» – в ужасе дрожало сердце.
– Соф, – Марк осторожно, словно боясь меня спугнуть, придвинулся ко мне. – Они придут к тебе. И будут спрашивать тебя обо мне. От того, что ты им скажешь, зависит моя судьба.
Я не сдержалась – впервые за вечер я посмотрела Марку прямо в глаза. Внутренности будто зажали тугим жгутом, мне стало страшно.
Черт, все намного серьезней.
– Соф…
– Где ты был вчера утром? – спросила я, жадно всматриваясь в его растерянное умоляющее лицо.
– Что?
– Ты слышал. Я приходила к тебе домой, мне никто не ответил.
Марк вздохнул так, будто я затронула что-то, о чем ему было мучительно тяжело говорить.
– Они держали меня в отделе. Допрашивали всем составом.
– Допрашивали в воскресенье? Очень смешно.
– Может. Только мне там было не до смеха.
Я хмыкнула.
– Не говори ерунды, Моррис не стал бы…
– Они в отчаянии, Соф, а я единственный, кого они смогли хоть как-то связать с убитой девушкой.
– И ты хочешь сказать, что, имея в рукаве только… Аха-ха-ха, – я нервно засмеялась. – Нет, не стали бы они этого делать, будь у них лишь показания какого-то случайного свидетеля. Я… все это какой-то бред, я ухожу.
Я взялась за ручку двери, но не удержалась и посмотрела на Марка. Он закрыл лицо руками – было похоже, что у него случился нервный срыв. Я застыла, чувствуя себя как под гипнозом. Его прямые волосы, ставшие курчавыми от влаги, сильный подбородок, капли дождя на отвороте куртки, его запах, вперемежку со слабым запахом виски, такой родной, такой знакомый… Я сжала губы и задержала дыхание.
Ты можешь уйти отсюда, Соф, и все. С этим со всем будет покончено. Ты никогда ничего не узнаешь. Уходи, пока он еще не решился говорить. Иди домой, к семье, к твоей настоящей семье, которая всегда тебя защитит, которая не обманет. Приди к своему спокойному умному отцу и скажи, что ты образумилась, ему больше не придется в тебе разочаровываться. Возьми мать за руку и умоляй ее о прощении за все те слезы, которые она пролила из-за тебя. Покайся перед ними. Извинись перед Мией, что ты напрочь забыла о ее приезде, из-за того, что в твою голову влез сам дьявол. Самый красивый и обаятельный из всех знакомых тебе мужчин…
Когда Марк наконец посмотрел на меня, разжав ладони, я поняла, что он на что-то решился и сейчас будет говорить. Я упустила случай остаться в неведении. Я сделала выбор.
– Ты заслуживаешь знать правду, – сказал Марк глухим голосом. – Наверняка ты заметила, что всякий раз при упоминании Крослина я реагирую не совсем нормально. Всё дело в том, что этот город связан для меня с событиями… ужасными событиями, которые я, наивный дурак, надеялся больше никогда не вспоминать.
– Я думала, ты всё мне рассказал тогда… – я слегка покраснела. – Утром, в твоей квартире.
– Есть еще кое-что, что ты должна знать.
Я видела, как Марк с силой сжал переносицу. Он заговорил, и его мужественные черты лица исказились, впервые с нашего знакомства я заметила у него в глазах страх.
– В Крослине меня уже обвиняли в убийстве, которое я не совершал. Всё точно так же, как здесь… Только в отличии от твоей подруги, ту девушку я знал. Мы встречались пару месяцев до ее смерти.
Словно попав в смертельный капкан, сердце, как ошпаренное, бешено подпрыгнуло в грудной клетке. Прилипнув позвоночником к сидению, я застыла на месте. По спине пробежал холодок.
– Лиза была стервой… Черт, – он выругнулся. – Я не хотел тебе о ней рассказывать, но теперь у меня просто не остается другого выхода.
В начале знакомства я не переставал хвастаться ею перед друзьями и не мог поверить, что мне так крупно повезло. Лиза отменно готовила, любила секс по утрам и не любила шоппинг. Вероятно, я даже любил ее. А потом мы с ней съехались, и потихоньку, с каждым недовольным взглядом, когда я позволял себе задержаться с работы на пять минут, с каждым ее резким словом, бьющим наотмашь, я начинал понимать, что я крупно влип. Лиза была маньячкой – она трахала мой мозг с семи часов вечера до восьми часов утра в будние дни и с утра и до самого вечера в выходные.
Марк горько усмехнулся, его лицо перекосила досадливая улыбка.
– Однажды меня раньше отпустили – у нас в офисе случилось короткое замыкание, техника вышла из строя, и делать мне там было нечего. Я зашел в квартиру, за которую я исправно платил каждый месяц, и увидел, как моя Лиза стоит на коленях перед рослым черным парнем. Его ноги, обутые в грязные ботинки, мяли белый ковер, который я накануне так усердно чистил порошком, и да… – Марк брезгливо поморщился, – он стонал, запрокинув голову и закатив свои белесые глаза, пока моя любимая старалась изо всех сил, работая ртом и помогая себе руками.
Марк замолчал. Вздохнул, устремляя взгляд в темное месиво за окном.
– Я выгнал ее из дома тем же вечером. Напоследок мы всерьез поругались – впервые за время наших отношений. Она стояла на лестничной площадке, взмахивала своими длинными волосами и говорила, какой я ничтожный, жалкий и нерешительный… Знаешь, Соф, я так до сих пор и не понял, чего ей не хватало. Я делал для нее всё, но ей этого было мало.
Он быстро заморгал и запустил руку в волосы, стискивая их у лба. Пара капель, выстрелив фейерверком, упали мне на колени.
– Это до меня только сейчас дошло, что есть сорт таких людей, и с этим уж ничего не поделаешь. А тогда я, хотя и не показывал этого, но страшно переживал и не находил себе места. Я винил себя и искал ей оправдания. Проклинал работу, на которой я постоянно пропадал, и говорил всем знакомым, что мы решили остаться с Лизой хорошими друзьями. Через неделю-другую, когда я стал потихоньку забывать ее, мне позвонили из полиции и сказали, что меня обвиняют в убийстве двадцатиоднолетней Лизаветы Стоун.
Я заметила, как слегка порозовевшие щеки мужчины вновь побледнели. Несмотря на все свои заверения в том, что я больше не позволю ему дотронуться до себя, мне до ужаса захотелось его обнять.
– Я приехал к ним, будучи абсолютно уверенным, что это ошибка. «Ошибка» затянулась на полтора месяца. Я узнал, что соседи слышали нашу ссору, а один прохожий видел на месте преступления мужчину, очень похожего на меня, и доложил об этом. В полиции посчитали меня виновным.
Марк нахмурился, покрутил фляжку в руке, поднес ее ко рту, а потом, передумав, бросил в бардачок. Сжимая кожу на висках, он продолжил.
– Меня спас адвокат. Не знаю, зачем он рвал свою шкуру, вот только он в пух и прах разнес обвинение прокурора, и меня, за неимением прямых улик, отпустили на свободу. Я уехал тем же вечером, и, по правде говоря, мне было наплевать куда ехать – лишь бы подальше от этого чертового города.
Марк посмотрел на меня долгим пронзительным взглядом.
– Вот и всё. Теперь ты всё знаешь. Меня отпустили, дело о ее убийстве так и не раскрыли, но я все еще значусь в документах как лицо, которое обвиняли в убийстве, понимаешь? И еще в местных газетах остались заметки, журналисты тогда так раздули это дело. Я… – он запнулся. – Я ведь выбрал Лаундервиль как раз потому, что здесь так спокойно, так тихо, так… Соф, я постоянно живу в страхе. Я выписываю крослинские газеты в таком количестве, что на меня уже начинают косо смотреть. Я ищу свое имя и имя Лизы во всех выпусках всех разделов.
Ага, значит, газеты и правда крослинские. И конечно же, он видел ту заметку об Эли, не мог не увидеть…
– За эти дни, что я пробыл в участке, я узнал, что две недели назад, когда еще никто в страхе не шарахался по улицам, полицейские Лаундервиля сделали на меня запрос по месту моего последнего пребывания. Ума не приложу, зачем им это понадобилось, но факт в том, что им стало всё известно, Соф. Про Лизу, про ход расследования, про мой арест три месяца назад, про всё. Уведя меня из твоего дома, они допрашивали меня всеми законными и незаконными методами и отпустили час назад, когда стало ясно, что у них нет оснований держать меня дальше.
Мы помолчали. Если верить Марку, получается, что полицейские, основываясь на весьма сомнительной логике, заключили, что раз его обвинили в Крослине по делу убийства, то он может быть замешен и в случае с убийством в Лаундервиле.
Они в отчаянии, Соф, прозвучали у меня в голове сказанные Марком слова.
– Я… – он замялся и немного покраснел. – Я поэтому и не спешил. Ну, – быстрый взгляд мне в глаза, – в наших с тобой отношениях. Глупо, конечно, но после Лизы, после того, что она сделала…
Он вздохнул и зарылся руками в волосы.
– А потом, когда я узнал тебя поближе, – внезапно потеплевшим голосом заговорил мужчина, – я понял, понял, что ты совсем другая! Что ты добрая, умная, замечательная, Соф!
Он с надеждой улыбнулся мне, но, не увидя на моем лице ответной улыбки, посерьезнел.
– У них сейчас нет доказательств, кроме слов того мужчины, но это пока. Если ты просто скажешь им всё, как есть, они оставят меня в покое, и у нас с тобой будет всё, как прежде.
Я закрыла глаза, чувствуя клейкую тошноту, подбирающуюся к горлу.
Нет, милый, если я расскажу им всё как есть, ты на ближайшие двадцать лет угодишь за решетку.
– Ты мне веришь? – спросил Марк, и я почувствовала, как перехватило дыхание.
Я ему верю?
– Десять минут давно прошли, – хрипло ответила я, не смотря Марку в глаза. – Мне пора.
– Пожалуйста. Соф… – произнес мужчина таким голосом, что во мне что-то переломилось.
Я всхлипнула и прижалась к его лицу, наконец-то полной грудью вдыхая его запах, чувствуя, как что-то ломается во мне, как вера и страх, подхваченные дьявольским смерчем, меряются силами в рукопашном бою. Мы целовались горячо, бездумно, я ощущала солоноватый вкус на его губах. В поцелуй я вложила все свои чувства, все слова, что не могла ему сказать. Когда мне стало не хватать воздуха, я отстранилась. Марк взял дрожащими руками мои запястья:
– Соф, я…
Я мотнула головой и, резко отпрянув, выскочила из машины. Ветер, дождь и сухие листья хлестали меня по пяткам, подгоняя, а я только боялась, что у меня от боли разорвется сердце.
Поздно вечером я лежала без сна в своей кровати. Меня не было около получаса, и когда я вернулась домой, я была уверена, что мать пристанет с расспросами, но этого почему-то не произошло. Только зайдя в спальню и посмотрев в зеркало, я увидела, какой у меня жалкий вид. Завалившись на кровать, я уткнулась в подушку и разревелась.
Через некоторое время успокоившись, я уныло обвела взглядом комнату и заметила на столе яркое фиолетовое пятно. Подойдя ближе, я узнала подарок Марка – ту самую коробку, которую он дал мне еще до ареста и строго-настрого запретил открывать. «Откроешь ее только тогда, когда придет время», – сказал он мне тогда. Любопытство, приправленное хорошей порцией злости, поднялось во мне бушующим ураганом. Руки потянулись к коробке, я уже готова была разорвать эти чертовы желтые ленты, как с лестницы послышались шаги, дверь открылась и вошла Миа. Проигнорировав сочувственный взгляд сестры, я быстро положила коробку на место и улеглась на кровать, отвернувшись лицом к стене.
