Виолетта Векша
Страшная сказка
– Соф? – позвала Миа тоненьким голоском, когда мы уже подходили к договоренному месту.
– Да, милая?
– А я точно не буду при вас третьей лишней?
Я не сдержала улыбки. Вот, оказывается, из-за чего она переживала.
– Ну что ты. Конечно же, нет.
– Нет, правда. Давай я вернусь, – девочка остановилась посередине улицы.
– Миа, не выдумывай. Марк хороший человек и…
Я замолчала. Мое внимание привлекли дрожащие руки сестры. Нет, тут было дело явно не в ее стеснительности. Я присела рядом.
– Тебя что-то беспокоит?
Сестра нахмурилась, покачала головой (при этом ее пушистые ресницы задрожали еще сильней). А потом кивнула.
Я внутренне вздохнула. Смышленый ребенок в семье, это, конечно, хорошо, вот только из этого порой вытекают весьма неудобные разговоры.
– Слушай, если ты расстроилась из-за утреннего разговора… Я просто вспылила, понимаешь? У нас с мамой всегда были непростые отношения, – я ласково ей улыбнулась, – ну, ты же сама все знаешь.
Она подняла на меня глаза:
– А вдруг я тоже для тебя чужая?
Услышав ее слова, я не поверила своим ушам.
– Миа, солнышко, что ты такое говоришь?
Прикрыв веки, сестра слегка покраснела.
– Эй, – я взяла ее руки. – Ты никогда не станешь для мне чужой. Мы же одна семья. И всегда ею и останемся.
– Обещаешь? – девочка склонила голову вниз так, что ее длинная шея почти исчезла из виду.
– Честное слово, – уверила ее я, прикладывая руку к груди.
Я обняла сестру, чувствуя себя свиньей.
Ты – не она! – так и хотелось мне закричать ей. Я никогда, никогда не оставлю тебя и никогда боже упаси не предам тебя.
Но промолчала. Дала себе отсрочку. Решила, что обязательно поговорю с ней об этом вечером.
Отстранившись, мы улыбнулись друг дружке и пошли дальше по улице, весело болтая и разговаривая ни о чем.
Марк уже стоял на том месте, где мы договорились с ним о встрече. Одетый в потертые джинсы и темно-серую футболку, со спокойной улыбкой на лице – такой, словно бы его не обсуждала вся наша тихая обитель.
– Привет, – я чмокнула мужчину в щеку. – Это моя сестра Миа.
Я кивком головы указала ему на сестру.
– Привет, – тихо ответила та, в момент заливаясь краской.
– Рад наконец с тобой познакомиться, Миа.
Марк улыбнулся, и зрачки сестры расширились. Я усмехнулась. Да, знаю – он может быть чертовски обаятельным.
– У тебя красивые глаза, – вымолвил Марк, окончательно покорив ее.
Миа что-то пробормотала в ответ, явно не желая, чтобы мы с Марком это расслышали.
– Перестань, – шепнула я мужчине на ухо, – она и так стесняется.
Марк повернулся лицом ко мне, и, забыв о присутствии сестры, мягко дотронулся до моей щеки. Сердце тут же пустилось в пляс, в памяти всплыл вчерашний вечер, его бурное продолжение…
– Давайте пойдем уже, – сказала я, отодвигаясь от мужчины.
Сестра вложила свою ладонь мне в руку, Марк приобнял меня за талию, и так мы пошли вдоль цветистых клумб, пестрых магазинов и крошечных аллей, разветвленных по всему Лаундервилю.
Пока мы шли бок о бок, укрываясь от бьющего по спинам ветра, говорил в основном Марк. Он находил такие темы для разговора, которые могли поддержать мы обе, и рассказывал нам такие истории, от которых мы с Мией не могли сдержать смеха и, не в силах сдержаться, хватались за надрывающиеся животы. Именно благодаря чуткости и вниманию молодого человека нам всем в тот день было легко и комфортно друг с другом, а Миа могла идти с нами рядом, не боясь ощутить себя «третьей лишней».
Увидев разукрашенное в бело-фиолетовую радугу кафе-мороженое, Миа уговорила Марка заглянуть туда «одним глазком», клятвенно обещая, что он ничего там не будет покупать. Через пять минут они вышли из магазинчика с тремя рожками сливочного мороженого и мы, счастливые и довольные, зашагали в сторону городской аллеи, в центре которой совсем скоро должна была выступить малоизвестная молодежная группа (по которой лаундервильские подростки как один сходили с ума).
Когда мы поравнялись с молодыми женщинами, толпящимися около магазина «Низкие цены», я не смогла не заметить взглядов, брошенных на нашу скромную компанию. Некоторые женщины, едва завидев нас, презрительно фыркнули и отвернулись, другие же (в особенности разодетая в яркое платье дама, державшая за руку девочку лет одиннадцати) прожигали наши лица ядовитыми прищурами, явно воображая нас участниками средневековых жертвоприношений.
Я посмотрела на Марка – он потемнел лицом и поджал губы точь-в-точь как мать сегодня за завтраком.
Кажется, я только тогда нашла главный минус небольших городов. Вот что имела в виду мать, говоря, что, общаясь с Марком, я подвергаю позору всю нашу семью, думала я, с выпрямленной спиной проходя мимо шушукающихся женщин. На добрую, никому за свою жизнь не сказавшую дурного слова Мию смотрели так же враждебно, как на меня и Марка.
– Всё будет хорошо, – шепнула я мужчине, беря его под руку. – Когда-нибудь полиция найдет убийцу и нас с тобой оставят в покое.
Марк резко обернулся. Я кивнула и робко улыбнулась ему. Ну не была я готова сказать ему всё то, что бушевало у меня на душе! Он ничего у меня не спрашивал, пока мы шли к расчищенной для выступления площадке, и ни разу не заговаривал об этом потом. Хочется верить, что тогда он понял все правильно.
Мы подошли как раз к началу музыкальной программы. Два мальчика в зеленых штанишках и оранжевых в полоску жилетках вышли на сцену, через минуту к ним присоединились две маленькие девчушки – ярко-зеленые, они были похожи на бескрылых волшебных фей, пляшущих перед зрителями, словно мелькающий в пролеске трилистник; у всех музыкантов были длинные, ярко-рыжие волосы.
Выступающие на сцене ребята начали петь песню, популярную тогда среди молодежи, стоявшие рядом с нами подростки заулюлюкали и стали подпевать знакомым словам. Мии концерт, вроде, нравился: она не останавливаясь хлопала в ладоши и подпевала тогда, когда это делали другие. А я все не могла отделаться от ощущения, что какой-нибудь мужчина или какая-нибудь женщина посмотрят в нашу сторону, презирая нас и заранее ненавидя. Правда, поймав себя на мысли, что я веду себя как мать, помешанная на том, что о ней думают другие, меня сразу же перестало это волновать.
Переведя взгляд на Марка, я увидела, что он чуть нахмурил свои широкие брови, а взгляд его неподвижно застыл на сцене. Он захотел что-то сказать, но не успел: за задником с названием группы послышался такой звук, точно взорвалась небольшая бомба. Когтистый медиатор, которым виртуозно управляла девочка-музыкантша, кульбитом полетел вниз и грохнулся об паркет, эхом отдаваясь в наших ушах. Я вцепилась в руку Марка, точно хотела ее оторвать. Потом послышался еще один взрыв, громче прежнего, и еще один. На сцене возле проводов что-то громыхнуло, и почти в одну секунду красивые занавески изумрудного цвета зашлись огнем. Музыканты, отскочив, оторопело смотрели, как красные языки ловко, точно обезьяны, карабкаются вверх по трескающемуся полотну. Люди закричали, началась давка, подростки в панике толкали друг друга, порываясь оказаться как можно дальше от наполовину охваченной огнем сцены.
Я с секунду смотрела на эту разыгравшуюся вакханалию, потом резко обернулась к сестре: нам нужно срочно уходить отсюда!
– Миа! – крикнула я, растерявшаяся от мелькающих перед глазами десятков испуганных лиц. – Миа, ГДЕ ТЫ?
Мой голос нещадно тонул в какофонии криков и воплей. Я ничего не понимала, все мои чувства будто заморозились, оставив только один вопрос: «КУДА, ЧЕРТ ПОБЕРИ, ДЕЛАСЬ МИА?!» Какой-то подросток, пробегая мимо, зацепил меня рюкзаком. Металлический язычок полоснул меня по кисти руки, растормаживая оцепеневший организм.
– Где же она? – все твердила я, вертя головой во все стороны.
Мой взгляд застревал на обмазанных слезами щеках избалованных детей, подгоняемых их мамашами, на перекошенных лицах которых читался невыразимый ужас, и на растерянно топчущихся подростков, выкрикивающих имена своих друзей, но моей сестры среди них не было. Она будто растворилась в искусственном дыме, пропахшем сладким ароматизатором, исчезла, как исчезает у фокусника под бурные овации кролик в пустой, на первый взгляд, шляпе…
– Марк, я нигде ее не вижу, – произнесла я надтреснутым голосом.
Паника затуманила мне глаза, и я переводила взгляд с одного растерянного подростка на другого, словно штамповала бумаги, ставя печати на каждом испуганном лице и каждом полукрике, вырывающемся из детской груди.
Не она, не она, не она…
– Соф, не волнуйся. Сейчас мы ее найдем, – сказал Марк, вставая на носки и возвышаясь поверх детских голов, мельтешащихся в синхронном ритме, точно муравьи. – Она наверняка пошла купить себе газировки или еще какой-нибудь сладкой гадости и сейчас пытается пробраться к нам, – попытался успокоить меня мужчина, скашивая глаза на стойку с напитками.
Я покачала головой.
– Ее нигде не видно, – прошептала я, нервно кусая губу. – Черт, Марк, а вдруг это…
– Соф, выслушай меня, – Марк ухватил меня за плечи и развернул к себе. – С твоей сестрой все в порядке. Я сейчас обойду здесь всё и найду ее… Ты меня слышишь? Соф!
Мужчина с силой тряхнул меня, сгоняя подступающее оцепенение.
– Да, да… – я беспорядочно водила глазами за его спиной. – Конечно. Мы найдем ее.
Я снова перевела взгляд на сцену. Слава Богу, огонь почти удалось потушить. Какой-то оставленный всеми ребенок, еще совсем кроха, поднялся прямо на сцену и, радостно гогоча, выливал в шипящее пламя остатки своего сока из маленькой оранжевой коробочки, рослый мужчина сорвал заходившийся огнем занавес и что было духу топтал его своими тяжелыми ботинками, кто-то кричал: «Пожарная!», и я краем уха слышала приближающиеся звуки сирены.
Я сорвалась с места, увидев в толпе знакомую гриву волос, как Марк неожиданно остановил меня.
– Иду я один.
– Угу, – я, вырываясь, рвалась в самую гущу толпы.
– Соф, я иду один, а ты остаешься здесь ждать нас.
– Нет, я…
Марк покачал головой, загораживая мне путь. Ему потребовалась ни одна минута, чтобы уговорить меня остаться.
Наконец он, в бессилии проведя по волосам, сказал мне, что я сейчас не могу здраво рассуждать и что чем дольше мы тут стоим и спорим, тем хуже для нее.
Хуже для моей сестры.
Это меня немного отрезвило.
– Ладно, – сдалась я. – Я буду ждать тебя… вас, я буду ждать вас здесь.
Марк послал мне предостерегающий взгляд.
– Только никуда не уходи. Стой на месте, Соф, хорошо?
Я кивнула, сжимая руки в кулаки. Вроде глупо, ведь и правда, Миа могла встретить знакомых со школы ребят или пойти за попкорном и сейчас в такой толкучке просто была не в силах до нас добраться, да только мы все тогда были ужасно напуганы, нам всем чудились тени «воскресного палача», шкала эмоций была на пределе и реагировали мы тогда на любые неожиданности, пусть и довольно пустячные, весьма категорично.
– Хорошо, я… – Марк замолчал, видимо, гадая, как можно меня приободрить.
– Да иди ты уже! – не выдержала я, со злостью пихая его в грудь.
– Всё будет хорошо, – произнес он до отвращения банальную фразу и растворился в толпе орущих детей и подростков.
Никогда еще так ясно я не ощущала инертности времени. Секунды, минуты… словно утратили свою временную суть, слились в одну плотную, нескончаемую массу. У меня возникло чувство, будто я осталась в той самой минуте, когда темная тень молодого человека скрылась в толпе, будто мир пошел дальше по своим делам, а я застряла в одном десятисекундном кадре, который стал для меня личным Днем сурка. Мне даже показалось, что стоящая рядом девочка произносит одни и те же слова, а розоватый дым, клубящийся вокруг музыкантов вперемежку с дымом, расстилается по сцене снова и снова – в одном и том же направлении, в том же объеме и количестве.
А это ведь ты настояла на том, чтобы Миа пошла с вами. Если бы ты послушала мать, ничего этого не было бы.
Я быстро заморгала. Мне показалась вдалеке знакомая фигура. Я сощурилась, всматриваясь в колышущийся поток людей. Пожар уже ликвидировали, скрюченная почерневшая сцена своим видом напоминала обугленное стонущее чудовище, площадь возле сцены почти опустела, народ подуспокоился, но на их лицах я читала один и тот же вопрос: «Что сейчас, черт побери, было?» Мальчишка, что-то запальчиво шепчущий на ухо своей подруге, отошел в сторону, несколько подростков, активно жестикулируя, переместились на пару шагов вбок, освобождая пространство рядом с собой, и я, повернув голову вправо, с облегчением выдохнула.
Ко мне бодрым шагом направлялся Марк, крепко держа за руку мою сестру. Застыв на месте, я была не в силах пошевелиться.
– Соф, не хочешь ли ты обнять свою сестру-потеряшку? Ну… или отвесить ей хорошего подзатыльника?
– Где ты была? – спросила я слабым голосом, подлетая к сестре.
– Я… – она пристыженно замолчала.
– Ты хоть понимаешь, как я переживала?
Всхлипнув, я быстро прижала ее к груди.
– Спасибо, – поблагодарила я Марка, смотря на него из-за плеча сестры.
– Не за что.
Губы его изогнула улыбка, но глаза были непривычно холодными. Когда я удивленно приподняла брови, Марк помотал головой, указал на Мию и приложил палец к губам. Сбитая с толку, я отстранила от себя сестру и снова повторила свой вопрос.
– Я стояла недалеко от вас с Марком, – ответила девочка, слегка покраснев. – Мне захотелось посмотреть на музыкантов вблизи, и я подошла к самой сцене. А потом этот пожар, все случилось так неожиданно…
– Но почему ты нас не предупредила?
– Я… вы разговаривали, и я не хотела вас отвлекать, – прошептала она и покраснела еще сильнее.
Что-то было не так. В ее мимике и жестах стала проскальзывать несвойственная моей сестре уклончивость.
– Ты… – начала я и осеклась.
Марк резко качнул головой и посмотрел на меня таким взглядом, что я решила обождать.
– Ладно, все хорошо. Огонь потушили, все расходятся. Давайте и мы выдвигаться, – сказал Марк, и я увидела, как Миа странно дернулась от его слов, словно мужчина хлыстнул кнутом по ее розовеющей щеке.
Она развернулась и, сгорбив плечи, взяла свой рюкзачок у Марка. Недоумевая, я пошла вслед за сестрой.
Всю дорогу до дома Марк вел разговор практически сам с собой. Погруженная в свои мысли, гадая, что же произошло за сценой на самом деле, и сгорая от нетерпения узнать, что стало известно Марку, чего не знала я, я невпопад бросала какие-то односложные междометия, Миа же, выглядя отстраненной и до ужаса безжизненной, за весь обратный путь не промолвила ни словечка.
– Идем? – спросила она у двери дома, видя, что я не спешу заходить внутрь.
– Ты иди… А я хочу спросить Марка о его планах на завтра.
Девочка кивнула и, не попрощавшись, прошмыгнула за дверь.
– Говори, – сказала я, едва за сестрой захлопнулась дверь.
Марк посмотрел на меня долгим мрачным взглядом.
Через пять минут я влетела в нашу с Мией комнату. Сестры в комнате не оказалось, и я разочарованно застонала. Легла на кровать, хмуро уставившись в потолок. И почти сразу же услышала из кухни пронзительные крики.
Боже, ну что там опять стряслось?
Застыв на месте, я прокручивала в голове причины, которые могли бы побудить мою мать ТАК закричать.
Пожар? Полчища тараканов на идеально белой кухне? Нашествие пришельцев?
Наверное, Миа опять забыла выключить плиту или какой-то подросток, проезжая на тайком взятом из гаража своего отца мопеде, обрызгал грязью ее чистенькие горшки с цветами, подумала я, закатывая глаза.
Я заставила себя спуститься на первый этаж. В доме все было тихо. На кухне никого не было. Я открыла входную дверь, услышала слабые бормотания отца и, наспех надев старые поношенные ботинки, выскочила из дома.
То, что я увидела на лицевой стороне нашего дома, повергло меня в ужас. Мне очень нравился наш милый, чем-то напоминающий замок из сказок, дом. Бурый, видный даже с горы на утесе, кирпич, арочный козырек над входом, висячие фонарики художественной ковки, вьющийся плющ, придающий дому особое очарование… И появившаяся огромная, кричаще-красная надпись на фасаде дома.
– Мама… – сказала я запинаясь, подходя к ней. – Что, что…
Я умолкла. Снова перевела взгляд на кровавые, подтекающие снизу буквы. Сердце зашлось в бессильном гневе. Ублюдки, как они посмели…
Отец медленно подошел к стене и потрогал расползающиеся буквы. Я видела, как на подушечках его пальцев остались красные следы. Он осторожно понюхал их, потом повернулся в нашу сторону и облегченно выдохнул.
– Краска. Свежая еще.
Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Миа, так и не произнесшая ни слова, молча ушла в дом. Отец, чеша подбородок, отправился в сарай, бормоча что-то про наждачную бумагу и шпатель.
Мы с матерью остались стоять вдвоем. Подул сильный ветер, меня зазнобило. Тогда я впервые честно, искренне захотела извиниться. Момент был как нельзя подходящий. Мы стояли друг против друга, мать молчала, переводя взгляд с меня на огромные уродливые слова. Смаргивая, я открыла было рот, но мать не дала мне такой блажи. Она покачала головой.
– Это ничего не изменит, Соф. Ты сама видишь – уже слишком поздно для твоих розовых соплей.
Пронизывающий взгляд серо-синих глаз – буквально секунда блеска на темно-фиолетовой глади, лезвием ножа рассекшая мне грудь, – а потом она развернулась и быстрым шагом вошла в дом, оставляя меня одну дрожать на злом ветру.
Я снова перевела взгляд на дом. Живот скрутило льдом. Глаза жгло от обиды и бессилия. И впервые за все это время, смотря на обезображенный дом с так и кричащей о ненависти надписью: «СУКА! ГОРИ В АДУ, ДАВАЛКА УБИЙЦЫ!», я с отчетливой ясностью поняла, что уже ничего, никогда и ни за что не будет прежним.
Весь день я ходила как в бреду. Пыталась застать Мию одну, отчасти чтобы узнать, что произошло на концерте, но больше всего из-за ужасного одиночества и тоски, однако у меня ничего не выходило. В комнату она не заходила: то вместе с матерью готовила плов к ужину (родители, понятное дело, никуда не пошли), то помогала отцу с починкой хонды, которая внезапно решила выйти из строя (она, ненавидящая копаться в «консервных жестянках»). Никто не хотел со мной разговаривать. Я ходила по собственному дому как тень, прокаженная, опозорившая свою семью. Недостойная ничего хорошего и светлого. Недостойная их.
Где-то после обеда я предложила матери свою помощь. Я могу сходить на рынок за краской, ну, или попробовать отскрести эту, сказала я, но мать категорически отказалась. Она заявила, что не доставит удовольствия тем, кто это сделал. Что оставит все как есть, чтобы «эти вонючие подонки» видели, как гадко они поступили.
Странное решение.
Я все же склоняюсь к мысли, что она хотела, чтобы это мерзостное зверство ежедневно напоминало мне, кто я такая есть. ДАВАЛКА УБИЙЦЫ, вот кто я такая.
За ужином я практически ничего не ела: от нервов за весь этот день у меня напрочь пропал аппетит, вид еды вызывал отвращение. И хотя ни мать, ни сестра, ни отец ни слова не сказали в мой адрес, я весь день чувствовала себя виноватой. Ведь это все было из-за меня, вся эта отвратительная краска на некогда красивом буро-коричневом кирпиче и унизительная репутация нашей семьи, прицепившаяся к нам, как дурной запах. Если бы не мои отношения с Марком, боже, как по-другому бы прошел сегодняшний день! Первой встав из-за стола, я быстро вбежала наверх в комнату.
Заслышав вскоре шаги на лестнице, я приготовилась устроить Мии допрос. Бессилие, которое клешнями вцепилось в меня, к вечеру переросло в уютное раздражение. Миа, однако, была не настроена со мной разговаривать.
Господи, да что же это такое?
– Учти, я буду сидеть здесь до тех пор, пока ты мне всё не расскажешь, – предупредила я сестру, приподнимаясь.
Она застыла, в ее глазах мелькнуло страдальческое выражение, словно на долю секунды упала завеса, потом пару хлопков ресницами – и тщательно воздвигаемая ею на протяжении дня броня снова стала щитом между нами.
Я тяжело вздохнула. Марк рассказал мне, что и правда нашел ее возле сцены – ее, разговаривающую с каким-то парнем, лицо которого он не смог разглядеть из-за дыма, стелющегося над всей площадкой. И всё бы ничего, да вот только после разговора с тем загадочным типом сестру словно бы подменили.
Переодевшись в длинную ночнушку и приподняв край одеяла, Миа бессильно сказала:
– Соф, я устала и хочу спать.
– Ничего, – ответила я ей. – Быстрее начнешь говорить – быстрее сможешь уснуть.
– Мне нечего тебе сказать.
Сказала – и залилась краской. Свет от ночника смягчал черты ее лица, но я заметила, что кончик носа у сестры предательски покраснел.
– Миа… – я встала и умоляюще посмотрела на сестру. – Если ты поделишься со мной, я смогу тебе помочь.
– Мне не нужна твоя помощь, – внезапно со злостью сказала она.
– Значит, проблема все же есть, – медленно произнесла я, приподнимаясь. – Слушай, я помогу тебе, правда, ты только…
– Мне не нужна помощь от лицемерки.
Пара долгих, мучительно-долгих ударов сердца.
– Что?
– Я хочу спать, – повторила девочка, отворачиваясь.
– Миа…
На негнущихся ногах я послушно встала с ее кровати, давая сестре возможность расстелить постель. В пару движений она взбила подушки, запрыгнула в кровать и накрылась с головой одеялом.
– Спокойной ночи, – буркнула она, выключая ночник.
Я продолжала оцепененно стоять и вглядываться в очертания сестры, не веря тому, что только что произошло.
Позже я лежала в постели и думала о том, что лучше мне было сегодня не вставать с кровати. День казался мне одним из самых ужасных за последнее время: ссора с сестрой и матерью, происшествие на концерте, оскверненный фасад дома.
Дальше, что будет с нами дальше? Что там следующее? – все спрашивала я и, так и не дождавшись ответа, погрузилась в тревожный сон.
