SVO
Без чувств, без эмоций, выжить
Бык молча смотрел на неё и пыхтел.
– У нас после одной потери решили охрану нанять. Ценность понимаешь? Каждого! – Проговорила блондинка.
Этого хватило, чтобы отстранить их от нас и больше они особо не лезли, вот только тогда мы не знали, что они затаились, как змеи. Даже общительный Андрюха просил больше его не дёргать и никаких более покупок.
«Ещё один месяц»
День за днём мы проживали наше время. Со дня гибели Насти прошёл месяц, цветы в горшках на террасе пожелтели, а вечерами уже было холодно сидеть, на террасе не накрывшись пледом. Все уже знали, про нас с Машей и уступали свою очередь на крышу, оставляли нас наедине в холле или уходили раньше нас с перекуров. Курить мы с ней так и не бросили, находя всё время причины. Стало заметно, что наш Сергей, тот, что сало, явно испытывает чувства к рыжей сильнее, чем дружеские, а как-то мы застали их обнимающимися за углом, где мы курили. Разделяя с ними понимание того, почему они скрывают, мы оба готовы были промолчать, но оказалось, многие знали, и всем было абсолютно безразлично. Кто с кем, когда и где.
В пятницу мы забрались на крышу почти к закату, вообще сейчас было не наше время, но студент накануне очень сильно имел конфликт с одним из охранников. Тот, что Сергей, начал цепляться к нему, просто от скудности ума, отпускать сальные шутки. Если перефразировать его изречения, на более сносные, то это примерно:
– Читаешь книги? А интеллект мастурбировать помогает или ты, когда это делаешь, мозг тебе не нужен. Странные в люди, читать книги и публично мастурбировать за деньги, ты прямо современная интерпретация Шивы. – И вот в этом духе.
К тому же всё это было сдобрено множеством нецензурных и оскорбительных слов, наш студент всегда, спокойный, терпеливый, за всё это время он голос не повысил, он кулак ни разу не сжал. Да, и даже в этот момент, студент, демонстрируя грацию гепарда, безэмоционально, но молниеносно быстро метнулся к охраннику и припечатал корешком книги тому прямо в нос. Дальше были крики и месиво, возможно, студенту это грозило бы куда серьёзней, чем пара ударов от быка и его второго соглядатая Михаила, но наша крепкая братва в лице Егора с Пашкой прямо вырвали студента из их лап, а явившийся Стен, проорал на быка очень увесистую и очень бранную тираду о том, что если пострадает хоть один актёр, то деньги, которые недополучит студия, вычтут из его дохода. А потом наш хрупкого телосложения директор продемонстрировал и нам, и им очень уж грозное, отчего рейтинг уважения к нему стал и вовсе зашкаливать. Схватив того самого охранника Сергея за шею пальцами, да так ловко словно засунул пальцы ему в гланды, отчего и без того одутловатое лицо побагровело и начало постепенно хрипеть и синеть на глаза, а Стен смотрел в этот надувающийся пузырь с извивающимися конечностями, которые хватали его за руки и очень громко, но очень ровно, без эмоций и крика, проговорил:
– А ещё одно из подобных изречений, ты сам будешь одной рукой дрочить, а другой будешь листать книгу перед камерой. А снимать всё это будет твой же босс. Понял?
Оттолкнул охранника, тот хрипя и откашливаясь, извивался на полу, а Стен перешагнул через него, подойдя к быку, который разорено, взирал на него, и задрав голову, проговорил одну лишь фразу, но так, что бык сник, и даже мне показалось, попятился назад:
– Предупреждений не будет, весь твой квартет выйдет отсюда в одну секунду.
Это усмирили прытких секьюрити, а студент два дня держался, за ушибленные рёбра и не смог залезть на крышу.
Стычки между актёрами и охраной происходили почти с первых дней и постепенно нарастали как по частоте, так и по силе эмоций. Не потому, что они были инородными в этом уже сформированном мирке, а их отношение к присутствующим было даже более, чем скотское. Например, Наташка смачно влепила тому же Сергею – охраннику увесистую оплеуху, после того, когда он ущипнул её за грудь. Может, он что-то бы и ответил, но она тут же выпалила:
– Если у меня на груди, останется синяк, тебе слизняк будет очень хреново. Я не буду дня так три в эфире, а это штук пять евро. Платить за это будешь ты.
От фразы пять штук евро, лицо неумелого покорителя женских грудей, вытянулось, и он ретировался. Ещё был Михаил, изначально он казался нам вполне нормальным и комфортным парнем, адекватный, молчаливый, но со временем прямо опаскудил и мы записали его в отряд быдло-быков, вычеркнув из перечня «нормальный чувак». Собственно, оставался в списке «адекватных» лишь один трусоватый Андрей, которые хоть и никого не оскорбляя, он просто не видел то, чего не хотел видеть. В первые же выходные после их появления был прецедент с Мартином. Наши секьюрити, явно перебрали с алкоголем и начали в весьма грубой форме, выяснять его ориентацию. Мы-то давно привыкли к нему и даже забыли о его бывшем покровителе, как собственно, что несколько месяцев назад здесь был некий режиссёр – француз. Между собой перестали звать его мальчик-девочка, правда иногда звали «наш рождественский гусь», где ключевым было «наш» и он действительно стал уже наш.
Так вот, бык Василий, подстрекаемый своим коллегой, стал выяснять так ли это, как ему показалось. Ольга попыталась вступиться, попросив успокоиться, но это было как закинуть дров в полыхающий огонь. Они прямо завелись и втроём начали орать, что не намерены находиться в одном помещении с гомосексуалистами (и эту фразу я исправил, максимально убрав нецензурную формулировку).
– Тебя здесь кто-то держит? – Заорал появившийся словно из воздуха Стен. Охрана не имеет права пить алкоголь. – Цедил он сквозь зубы.
Затем он набрал продюсеру и весьма внушительно пересказал о произошедшем, завершив фразой:
– Успокаивай своих секьюрити.
Тут же запищал мобильный у быка и попыхтев, они удалились в свой бычий «хлев», так мы назвали холл, в котором они обосновались. Тот самый холл, то самое место, в котором каждый из нас некогда проходил кастинг. Мне кажется, хотя тогда они притихли, но их агрессия стала явно набирать обороты.
Наше положение за этот месяц превратилось в ужасающее. Мы были заложниками четырёх нахальных мужиков, и каждый день давался всё сложней. Мы, наверное, надумывали и накрутили себя, но, казалось, что их взгляды, ухмылки, фразы – это прямо оскорбление для нас.
Если два месяца назад, казалось, что никто уходить не планирует, найдя почти что золотоносную жилу мы бы ещё на полгода задержались, но теперь мы еда проживали день, досчитывая чуть ли не часы до завершения дня, затем недели. Выходов за пределы не было так, что и траты уменьшились значительно.
«Без чувств»
И вот суббота, завтра третье воскресенье заточения, мы сидим на крыше, подсчитываем, что у нас уже двести тридцать тысяч евро на двоих, этого едва хватает на квартиру и немного остаётся на жизнь. Но жить в здесь уже невыносимо, поэтому сомнений о том, чтобы уехать не осталось даже у меня, хотя хотелось ещё подзаработать. Маша очень скучает по сыну, мы оба по свободе. Виза ещё действует, хотя там какой-то нюанс с количеством дней пребывания. Но вроде не критично и мы обсудили, что, забрав паспорта, можно на пару дней просто остановится в недорогом отеле и передохну́ть. Мы любовались закатом и планами на завтрашнюю жизнь, небо тогда улыбалось жёлтыми переливами на бирюзовом фоне, а редкие звёзды уже чуть проступали в глубокой синеве, нависая поверх заката. Осенний вечер был очень капризным, утекая с каждой секундой, так что спустя каких-то минут сорок мы уже были в кромешной тьме, лишь внизу под нами загорелся свет уличной гирлянды, и мы понимали, что пора.
– Стоять. – Я прямо замер, обнимая трубу, меня что-то потянуло вниз. Цепкие руки быка тянули меня вниз, пальцы сорвались, и я лицом встретил бетонное основание. Шваркнувшись об землю и погрузившись в темноту на какие-то мгновения, ощущал удары в живот, по плечам. Взвизг и осознание, что это Машка, было волной, когда силы побрасывают меня вверх и я лицом к лицу с быком. Тут им словно развязали руки, один из его упырей, закручивает ей руки за спину, второй удерживает меня.
– Сбежать пытались? Теперь вам конец. – Рычит бык Василий.
А его шакал рвёт на ней майку, обнажив груди, живот, её крик. Что было сил бью быку Василию лбом в зубы и, пошатнувшись, он мычит, ещё удар ногой в живот, и я лежу на спине, но увернувшись швыряю в него тяжёлым цветочным горшком, попадая аккурат по ступне. Снова её крики и этот подонок, охранник пытается почти разодрать на ней одежду. Бью его пластмассовым стулом по спине, она вырывается, сиганув за угол, уже появляются парни. Удар в висок слева, ещё раз и всё темнее, меркнет вместе со звуками.
И вот я сижу связанный по рукам и ногам в подвале, где у нас был всё это время зал для тренировок, в лицо мне светит софит. Кровь на моём лице высохла в бурую сухую коросту, я-то проваливаюсь в забытье. То прихожу в себя. Я вспоминаю кастинг. Свой первый день в студии и бессонную ночь, наше первое свидание, наши мечты на крыше…
У меня нет сил даже шептать не то, что кричать. Что с ней? Пытаюсь звать её, но понимаю, что в мой рот запихнута какая-то тряпка.
Я снова отключаюсь. Возможно, это конец. Они сделают теперь со мной, что захотят. Нам всем конец. Прав был я тогда, когда пришёл. Я знал, чтобы выжить здесь, нужно жить без чувств.
«Без Эмоций»
«Без эмоций»
Можно долго и много рассуждать о миссии, о предназначении и судьбе, о превратностях, закономерностях и фатализме. Думать о том, что могла быть по-другому, и как могло бы быть. Но бывают моменты, когда ты как корабль, запертый между двумя шлюзами, терпеливо покачиваешься на волнах, закрывшись от ужасающих событий, что осталось позади, ещё немеешь сил пойти вперёд и копишь силы, для момента, когда шлюзы откроются и ты подхваченный волной понесёшься вперёд.
А сейчас, пока ты в этой своей гавани, словно на паузе, часто думаешь, что было так или иначе, почему и из-за чего. А как могло быть по-другому, думаешь, как у других, и что могло бы произойти, если бы ты, когда-то тогда выбрал чуть другое, сделал иной поступок, совершил рывок силы воли и преодолел то ли страх, то ли нерешительность, а может, просто вовремя посмотрел в сторону и пошёл иным путём. Чем бы ты занялся?
Вот, кто-то отлично играет на скрипке, кто-то снимает фильмы, а может, пишет рассказы или создаёт новые рестораны, а может, вообще управляет страной. Ну а кто-то подстраивается под действительность и делает то, что приносит ему финансовый доход, именно зато, за что общество готово платить в данный момент. Но, ведь большинство так и не нашло себя, блуждая в мечтах, утопая в грёзах, барахтаясь в чуждых амбициях, принимая их за своё сокровенное, а вот что делать, если мечты угасли?
Если мечты угасли, то на их пепелище остаётся человек, который смотрит в пустоту тусклым взглядом, обрамленным воспалёнными склерами от бессонных ночей и прижимая к губам пластик крышки одноразового стаканчика «coffee take away10». Вглядываясь в мерцание огней ночного города, жонглируя прожитыми событиями, выбирая то, какое бы из них исправил, что выбрал бы взамен и вот, перебирая приторно вкусные истории чужих успехов, всё также всматриваясь в мерцание ночной жизни мегаполиса, он думает о том, что:
Вот, кто-то играет сейчас на скрипке и его музыка, окатывая потоком ассоциаций, уводит в мир выдуманных эмоций, глубоко утрамбованных мечтаний и аллюзий или припомнит режиссёра, что потаенно шифрует кадр за кадром отдельные послания. И только ты, ты в сегодняшний момент своей жизни осознаёшь всю глубину и важность этого послания, шаг за шагом моргая уходишь от повседневности в ту иллюзорную действительность вооружённый той само́й разгадкой тончащей философии. Может, ещё писатель трудится над новейшим творением, чтобы сквозь контекст новеллы делиться своей мудростью, тонко играя восприятием давая новую отправную точку для размышлений и переоценку глубоких чувств. Ну, да, ещё управленец, ох да, плеяда менеджеров, маркетологов, директоров, что ежесекундно взвешивают каждое минимальное движение вплоть до каждого вздоха, держа наше хрупкое будущее в паутине чьих-то прихотей зарабатывая на этом вполне не эфемерные цифры, а вполне даже осязаемые. И урвав кусок добычи после трудовой недели просчётов, по созданию липкой паутины потребностей для рядового клиента, выдохнув, отправляются в клубы, которые созданы такими же топ-менеджерами, соткавшими такую же липкую паутину досуговых потребностей, где один паук попадает в паутину другого паука, высасывая друг из друга больше, чем жизнь, высасывая живительные финансовые блага…
А ты? Ты тот человек, что стоит на холмике пепелища своих мечт, делаешь глоток остывшего терпкого кофе из одноразового стакана, прильнув обветренными губами к пластиковой крышке. Выдохнув рефлексирующие размышления сродни едкой кислоте, освобождаешься от пут разочарований, идёшь, идёшь и идёшь по жизни, словно пожухлый лист, плывёшь куда-то по реке. Только эта река нечто иное, чем жизнь. И чем дальше и дольше этот заплыв, тем меньше эмоций. Они остались там, на пепелище мечт, грёз, амбиций.
Ты идёшь, идёшь, быстрее, бежишь, быстрее ещё быстрее, поворот, но ты бежишь, думая о том: «Почему? Так сложилась жизнь. Очень удобная позиция. Позиция, при которой ты можешь всё отдать на откуп кому-то иному, все принятые решения, все совершенные действия и их последствия, но только не оставлять себе вес неправильно принятого решения. Ведь это всё кто-то. Судьба, обстоятельства, случайные события и люди, чёрт их подери…»
«Дистанция восемь километром» проговорил женский голос программы для бега, развеяв ход философских измышлений, это ещё что, порой бывает и очень уж депрессивные. Сегодня просто философские, безобидные, не устрашающие безысходностью, не подталкивающие к пустоте.
Пробежав ещё метров триста, до нужного переулка, не сбавляя темпа, взбегаю на второй этаж, холодный и сырой воздух комнаты торопит в объятия горячего душа.
До чистой воды с приятным прозрачным паром канализация отхаркалась сгустками ржавчины и мутновато рыжей жидкостью, выплюнув на кафель.
Серо-зелёная плитка душевой постепенно прячется под слоем прозрачных капель пара, припудривая мнимым уютом с удушающим ароматом хронической сырости и застоявшейся воды. Чистил зубы одной рукой, другой намыливал волосы. Собственно, в таких условиях экономишь не столько время, сколько горячую воду. А как же мечты о приятной уютной ванной на львиных ножках во французском стиле, с приоткрытым окном под какофонию кафедрального собора? Ох, снова мечты. Протерев запотевшее зеркало шкафчика, высушив волосы дребезжащим феном, встречаешь начала дня.
Спортивный трикотажный костюм серого цвета, белые ASICS, кожаный рюкзак, спальный район Лондона. Кофе два фунта, индийская лепёшка, начиненная овощами с надоедливым привкусом кари, и примерно тысячу ярдов до метро, которое именно здесь называется андеграунд.
Третья неделя моего лондонского затишья. Я плюс плеер, свобода мыслей, апатия ко всему, что вне меня, моя комфортная жизнь в объятиях туманного Альбиона. Лишь непредвиденные вторжения прошлого могут разрушить столько гармоничное существование депрессивной жизни для человека в полной апатии.
Двадцать минут под землёй в ромбовидном вагоне по форме схожим с громадным саркофагом и вот Пикадилли, где никогда не бывает пусто. Прямо на площади подобие фонтана или это статуя? В общем, это что-то из крашеного метала, облепленного людьми, припорошённого остатками ночной жизни из окурков вперемешку с битым стеклом и мятыми жестяными банками, с устойчивым запахом сигаретного дыма и засохшего алкоголя. А чуть дальше, в торце, напротив, простенькое кафе с панорамными окнами. Сквозь пыльные стёкла которого помутневший от усталости взгляд провожает снующих людей утренним лондонским утром пятницы. И вот приметив нужный силуэт, человек цепляется взглядом, одним лишь взглядом без поворота, даже мимика на его лице застыла в молчаливом безразличии. Только взгляд, один лишь цепкий взгляд словно моряцкий багор, ухвативший добычу, уцепившись, тянется следом. Ощущения сродни тому, что тебя засекли датчиком движения и вот-вот вспухнут лучи красного лазера, а сирена взревёт оглушительным рёвом. Цепкий взгляд, подёрнутый выцветшими бровями на хмуром лице некогда холенной физиономии красивого молодого человека, жившего по принципу: «всё будет, как я хочу, жизнь мне должна» следят за мной.
И вот скрипучая дверь брякнула пресловутым звоном, пошарпанная стойка. Внутри кафе пахнет жареной колбасой, специями и кофе.
– Hello. – Обмениваемся улыбками с официанткой лет двадцати пяти, может, чуть старше, блондинка пшеничного оттенка, чуть розоватая кожа, голубые глаза. – Thanks, I am having a meeting here!
– How are you? – Почти шепчут серые губы.
– Fine, thanks. – Зарокотала артиллерия стандартных фраз, присаживаюсь и вот сразу, как поступают в кафе типажа «побыстрей бы ты поел и ушёл».
– Здравствуйте, меню. – Воркует над моей головой всё та же блондинка.
– Спасибо.
– Кофе? – Не унимается девушка.
– Нет, спасибо. – Но она с абсолютно обнулённым видом взирает на мои губы. – Thanks, but I want see.
– Oh, yes, I see.
– Полька. – Кивает он в сторону официантки, – Ни черта не понимающая, но зачем-то говорит по-русски.
– Здравствуйте, спасибо, вдруг принесут больше чаевых. – Иронизирую в сторону ничем не повинной девушки.
Собеседник ухмыляется.
Мы никогда с ним не здороваемся, не пожимаем друг другу руки, игнорируя все условности. Неважно, где и когда была последняя встреча. Могли пройти дни, недели, месяцы, но мы общаемся, словно расстались пять минут назад. Одно из правил тех людей, у которых есть собственные правила, соблюдать эти правила при любых обстоятельствах. Да, у нас масса общего: время, обстоятельства, события. Всего хватает, чтобы мы могли понимать друг друга интуитивно. Возможно, нам только так, кажется, но эту иллюзию мы поддерживаем друг для друга.
Этот человек с серыми губами и хмурым взглядом, хрупкий проводник, в туда, где осталась другая жизнь, такая обыденная, стандартная, что даже шаблонная, но такая тёплая и уютная.
Жизнь, в которой работаешь на не очень любимой работе, зарабатываешь меньше, чем тратишь, а тратишь на покупки не очень нужных и совсем ненужных вещей, но всё же тратишь, складируешь и хранишь, это как артефакты прожитых дней.
«А это я покупал там».
«А это покупал тогда».
«А это? А вот зачем я это купил?».
Подобное было и со мной, но настолько давно, что это кажется фрагментом жизни кого-то другого, но не меня.
С ним же мы знакомы столько времени и прошли через такое количество событий, что легко можем понимать, что произойдёт в следующую секунду по одной лишь мимике друг друга. Вот, он делает глоток, морщит нос, сдвигает брови, сейчас он скажет: «дрянной кофе», но, спросит, что-нибудь закажешь?
– Кофе дрянной. Что будешь? – Он будто прожёвывает напиток на вкус. – Здесь неплохой национальный завтрак хотя и для туристов.
Пожимаю плечами, и он заказывает два завтрака, два кофе с дополнительной порцией эспрессо каждому.
Мы в центре самого многонаселённого города Европы, сидим за оцинкованным столом и такие же стулья, обитые второсортным кожзаменителем, заказав завтрак за 7 фунтов.
Молча едим, неторопливо пережёвывая жареные помидоры и фасоль, терзая глазунью ножом, всматриваясь перспективу улицы, разглядывая пробку из красных двухэтажных автобусов и обступивших их чёрных кебов, словно муравьи напали на красных бегемотов.
– Я квартиру снял. – Мой собеседник взглядом обводит стёкла по контуру, затем и вовсе вглядывается в даль улицы. – Нужно чтобы ты подписал договор!
– На чей паспорт договор?
– На его! – Обрывает мою фразу хоть и приглушённым, но резким тоном.
– Считаешь, это не рискованно? – Прижимаю пузатую кружку к губам, сдерживая нарастающее раздражение.
– Нет, нормально. – Он аккуратно подбирает слова. – Никто проверять не будет же. Не думаю, что здесь кто-нибудь знает. – Отрывком фразы добавляет, – его.
Снова молчим, хмурое утро слегка рассеивается. Над крышами виднеется золотистая полоска тёплого весеннего дня.
– Где живёшь? – Спрашивает он, также монотонно.
– В Гринвич.
– Не знаю где это. – Равнодушно пожимает плечами.
– Неплохой район. – Не стал говорить о том, что сама квартира далеко не так хороша, как район. Про скрипучий пол, старый кафель и проблемы с водой, а ещё плохое отопление.
– Будет лучше, если ты переедешь на ту квартиру. – Бинго! Как будто я не понимал, к чему он подводит разговор.
– Для логичности? Или милосердие? Но меня устраивает…
– Так, ни у кого точно не будет вопросов.
– Себя ты, как объявил? Брат, друг, риелтор? – Он морщит нос, но этот вопрос его лицо становится ровным абсолютно, даже залёгшая морщина на лбу выправляется.
– Бойфренд. Мы в Лондоне, здесь к этому меньше вопросов, чем брат или друг. – Мы одновременно делаем глоток кофе.
Моя не лучшая черта: сарказм, а ещё ирония. Мало того что грань между ними весьма у меня размыта, так и выплёвываю эти фразочки спонтанно, к месту это или нет. Но в этот раз сдержался. А ведь уже была хорошая фраза на языке «перед хозяевами квартиры целоваться будем?». Сдержался. Промолчал.
– Хорошо, бойфренд, паспорт какой брать?
– Польский. – Он сделал ещё глоток снова поморщившись, пришлось отдать ему свою порцию эспрессо. – По белорусскому паспорту вопросов будет много. Нет, кофе здесь отвратительное.
Почему он соскальзывает с этой темы.
– Просто кофе машина плохая. Зато завтрак отличный. Колбасу будешь?
– Давай! Забыл, что ты перестал есть мясо.
– Только жаренное на масле и не кусковое. Остальное могу. – Выдавил улыбку, пока он перекладывал сосиски на свою тарелку. – Double expresso, pleas. – Кивнул блондинке у стойки.
–Договорился сегодня на встречу в три. Адрес на бирке. – Выкладывает добротный кожаный футляр с ключами на край стола ближе ко мне.
– Солидно. Нужно подготовиться? Или твой бойфренд простой работяга?
– Желательно. – Он был должен улыбнуться, но не стал, а полосонув взглядом официантку, подождав, когда она отойдёт, продолжил, откинувшись на спинку стула. – Ты студент приехал учить английский и поступать на факультет дизайна. Но сейчас готовишься к экзамену на знание языка.
– На польском не спросят что-нибудь?
– Нет. Не должны. Коренные англичане и снобы. Меня не спрашивали, а я тоже типа поляк. – Чаще этот человек улыбчив и ироничен, сегодня же груб и сух. – И переезжай, пожалуйста, сегодня.
– Сегодня? У меня неплохая квартира и она мне нравится. – Мне так нравится моё одиночество на протяжении этих нескольких месяцев, что любое соседство всё равно будет в тягость, каким бы хорошим оно ни было. Про саму квартиру, конечно, лукавлю, но вот комфорт меня очень даже устраивает.
Бойфренд (англ. Boyfriend) – аналогов в русском языке нет, заимствовано как определение: парень, с которым связывают любовные и сексуальные отношения.
Он помолчал, но выдохнул, едва шевеля губами:
– Пожалуйста, я прошу тебя. – Помедлив с паузой, перекинув взгляд на вид за окном, добавил. – Мне так будет спокойней. Ну, и удобней.
– Ты остаёшься в Лондоне? – Я выдавил слова, так как, обычно выжимают остатки пасты из застарелого тюбика.
– Вернусь через три дня. Нужно… – Подбирал слова, я знаю это выражение лица. – Нужно кое-что завершить.
– Хочу сходить в океанариум и Букингемский дворец. – Заказал нарочито небрежно, переходя на следующую строку разговора.
Расплывается в своей широкой улыбке с небольшими ямочками на щеках.
– А как же портретная галерея?
– Был два раза, а также в музее мадам Тюссо, в доме-музее Шерлока Холмса, в центральном британском музее…
– Ещё кофе? – Официантка словно материализовалась из воздуха, стоило ему отставить пустую чашку. Румянец, проступивший на бледной коже, выдавал её волнение и симпатию. Мне пришлось её звать, а к нему она прискакала как дрессированное пони. Макс всегда располагал к себе людей, особенно женскую аудиторию. Перед ним не устояла бы и убеждённая феминистка, а куда уж мечтательной молоденькой официантке. Сдерживаю ухмылку, покусывая губу: «девушка, если бы вы знали…»
– Не кусай губу, – ухмыляется он.
– Pleas, two expresso takes away.
Кофе появилось почти мгновенно, в самый пик перестрелки взглядов, но к тому моменту девушка помрачнела, скорее всегда сделала какие-то выводы. А может, увидела два фунта чаевых одной монетой на столе.
И вот смотрим друг другу в глаза, словно пришло время выяснять отношения.
Немного пройдясь по Пикадилли так и, перекидываемся обрывками фраз ни о чём, намёками, с плотной вуалью недосказанного. Просто так, без смысла, где каждый и не думал даже фиксировать внимание на том, что сказал собеседник.
Путь обратно кажется чуть длиннее, чем туда. Обрывки мыслей, куски размышлений склеивались одно с другим, подталкивая куда-то торопиться. Кажется, что поезд едет медленней, чем обычно, люди специально пересекают тебе путь, никуда не торопясь и даже растянувшая поводок собака, преградившая путь, делает это нарочно. Хотелось скорее приехать и запереться внутри. Моя текущая квартира была оплачена на три месяца, размышляя над его словами «переезжай сегодня», присел на очень жёсткую кровать, которую ненавидел бессонными ночами. Спать на ней сродни, что отдыхать на медицинской кушетке смотрового кабинета. Не так уж она и плоха, и даже клетчатый колючий плед поверх кровати, не такой уж колючий. Могу повременить с переездом. Под окном снова ругались темнокожие, они жили через три дома, но если ругались, то их слушал весь квартал. Большая собака, снова сбежавшая от своего пожилого хозяина, рылась в перевёрнутом баке, разрывая пакеты с остатками чей-то жизни, гремя лязгом металла.
Было зябко и хотелось в душ с паром, так чтобы обжигал тело и было трудно дышать, но горячая вода сочилась тонкой струйкой из напрочь отвинченного крана, а прибавив немного воды, поток стал вовсе холодным, но всё равно недостаточно сильным.
Немного поразмыслив, пометавшись по квартире, решил собрать вещи и поехать по указанному адресу, но оставить ключи, а с собой забрать лишь несколько вещей из одежды и ноутбук. Ну, ещё флакон любимого парфюма, именно за ним на прошлой неделе я ездил в аэропорт, чтобы купить в дьюти-фри. Вот что за парадокс, ездить за парфюмерией в дьюти-фри, но вот так приходится поступать, если на полках лишь трендовые ароматы и новинки. Пришлось даже купить для этого билет на внутренний рейс. Вот такие прихоти, если ты педант, который не менял парфюм уже лет девять. Аккуратно запихнул в рюкзак кроссовки и спортивный костюм. Бег стал единственной причиной, по которой я выходи́л из дома за последний месяц – два, иногда я выходи́л просто для того, чтобы прогуляться, заодно запасался низкокалорийными йогуртами, но это было в полночь. Так что утренняя пробежка была порой единственным поводом выйти на улицу, чтобы стены не сводили с ума. Начиналась пробежка, когда чуть забрезжит рассвет, а завершалась, когда солнце задиралось до небосвода, вытесняя тьму из всех даже самых потаённых уголков. Поднявшись по скрипучим ступеням, закрыв дверь, задвинув засов, повернув обе рукоятки замка, задёргивал бледно-бирюзовые портьеры, принимал холодный душ и ложился спать. От бирюзово-желтоватых стен этой комнаты веяло грустью, на этих стенах отпечаталось одиночество и прозябание не одного человека, теперь и моё. Ещё раз оглянувшись, решил: остаюсь. Я буду бегать по утрам, спать до четырёх, а потом читать до полуночи, гулять по району, немного писать и снова бегать. Присел на край расправив чуть смявшийся клетчатый колючий плед.
Но эта жёсткая кровать, эти глухие стены депрессивного цвета, ужасные портьеры и неуспевающая нагреться вода, потому что бойлер уже устал жить и давно должен был быть заменён. В просиженном кресле покоилась книга «Джейн Эйр – Шарлота Бронтте», никогда не хотел читать эту книгу, но здесь немного книг, которые можно купить на русском языке. Пришлось читать Бронте и накануне, прошлым вечером остановился на том, что Джейн идёт по тем местам, где ей всё так знакомо и чуждо, и вот должна узнать трагические события. Дочитаю? Маловероятно.
Весь нужный скраб уместился в сумку и небольшой рюкзак. Конечно, не будь у меня некоторой суммы лишних фунтов, полученной сегодня всё оттого же знакомого, я воспользовался бы метро, но мне пришло на ум сохранить интригу и, не смотрев в карте адрес, ввёл его в приложении такси, нажав вызвать, и не смотрел на маршрут. И это было не просто такси, а чёрный кеб. Обожаю эти машинки, в них какой-то своеобразный шик, именно лондонский шик. Это как гондола в Венеции или трамвай в Милане.
Мини-экскурсия по Лондону на чёрном кебе, это восхитительно. Ведь обычно я предпочитаю метро, где тебя не отследить и юркнув в один из вагонов ты погружается в массу, растворившись среди людей, можно почитать и лишние пятнадцать – тридцать минут, но и наземный транспорт манит видами из окна. В моей жизни было множество городов, в которых я был несколько раз. А запомнить мог только лишь после поездки на такси или автобусе.
Такси проехало через несколько странных и промышленных районов, немного вдоль набережной, мы потолкались в центре, утонули в потоке зажатые всё теми же двухэтажными автобусами, проехали по центральным улицам с двухэтажными таунхаусами, резиденции сильных мира сего ну и, конечно, именно в этом районе официальная резиденция премьер-министра Великобритании.
Чёрный кеб остановился, немного проехав парламент и аббатство, не доехав до следующей набережной, свернул вправо, так что мне было видно через реку то самое знаменитое колесо обозрения «Большой глаз». Водитель в свойственной ему манере буркнул.
– Finish?
– Yes, this are you location. – Пробурчал, едва раскрывая рот мужчина, нередко мне встречались в Лондоне люди, которые говорили, едва разжимая зубы.
Это же… Это же… Это прямо место из грёз. У каждого есть свои скрипты счастья. Я вот очень люблю центр, эпохальные районы, где пахнет историей, где просто можно облокотиться спиной на стену и представить, что лет двести назад здесь были те же самые дома и шуршали кринолины…
Это самый центр Лондона, пять минут пешком, и ты возле парламента, через мост «Большой глаз» через десять минут Чайна-Таун, не доходя которого можно свернуть к национальной галерее с фонтанами, которую мы только что проехали, значит, пешком минут десять. А рядом громадный парк, узкие улочки бар-стрит. Бег утром, днём маленький бар и книга, возможно, я даже чуть более счастлив здесь, чем, укрывшись маленькой затхлой квартирке ото всех.
Улыбчивая сухопарая старушка с уложенными в пучок седыми волосами, облачённая в твидовый клетчатый пиджак и серую юбку, коричневые туфли в тон сумке, изучила меня внимательностью эксперта по пластической хирургии, посмотрел в паспорт, ещё раз улыбнулась. Спросила, как долго я планирую жить.