Стефани Марсо
Единственная
– Ты сказала, что чувствуешь воду внутри меня и можешь её оттуда… достать, – вдруг над самым ухом услышала девушка голос Сэмуэля.
– Мне так только кажется.
– Попробуй.
– С ума сошёл? Собираешься сделать из меня убийцу? – возмущённо воскликнула ведьма, переведя взгляд на светлое лицо Локучева. – Нет.
– Это несложно. Помнишь, что случилось с Реей у тебя дома?
– Ты чуть не убил её, – жёстко отрубила Аделаида, покачав головой.
– Я контролировал её дыхание.
– Ты мог убить её!
– Что с того? Просто попробуй, кто ещё разрешит тебе такое провернуть? – смеялся Сэм, не обращая на злость Ады внимания. – В конце концов, ну вернёшь в меня воду, если что. Или ты испугалась? – колдун замер. – Послушай, Петрова, я ведь почувствовал, какая мощь таится внутри тебя, обязательно нужно ею пользоваться, иначе тебя разорвёт, как воздушный шарик, переполненный гелием. Редко кому удаётся научиться тому, что ты просто «чувствуешь». Единственная преграда, отделяющая тебя от этой власти – страх!
– Власть, – усмехнулась девушка. – Думаешь, она мне так нужна? Какой прок от власти, если с её помощью нельзя вернуть мёртвых? Какой прок от власти, если она застилает глаза настолько, что ты прекращаешь видеть кошмары, сотворённые твоими же руками? Если я получу власть, то она может разрушить во мне то настоящее и искреннее, что воспитывалось годами.
– Ты не похожа на ту, кто прогнётся под собственной силой. Да, конечно, есть масса примеров в виде тех, кто не смог справиться с давлением магии, но ты – не они, ясно? Корвус, мой отец, даже сам я! Те, кто с самого детства играли со стихиями, напитываясь властью и чувствуя своё преимущество перед другими. Те, кто с самого детства презирали этих других, тех, кому эта власть просто не дана! – Сэмуэль отвернулся. – Ты – что-то неизведанное и необыкновенное. И магия, живущая в тебе, такая же. Ты не похожа на других колдунов и людей, и не только потому, что в тебе течёт смешанная кровь. Ты чистая. Почти светящаяся. Рядом с тобой людям тоже хочется сбить себя обилие пыли. Это не искоренить: ни магия, ни власть не сможет убить в тебе это. А, возвращаясь к возможности иссушить меня? Считай, мне просто интересно стать подопытным кроликом, потому что обычно я не бываю на этом месте.
Аделаида отвернулась. Ей вдруг вспомнились слова Ростислава о той же силе над внутренностями человеческого тела. Что, если она, будучи ребёнком, и впрямь совершила нечто… столь же ужасающее?
Требовательный взгляд Локучева, устремлённый в лопатки, начинал раздражать ведьму. На выдохе она вытянула левую руку вниз, ощущая, впитывая, вслушиваясь. Вода болталась в каждой клетке, ровное количество, правильное, одинаковое. Если вслушаться чуть лучше, казалось, можно было почувствовать, как она плавала там, смешанная с межклеточным веществом, соединяя собою плотные ряды ткани. Что, если она не рассчитает силу и Сэмуэль умрёт? Свалится разом на песок, напоминая собой скелет, на который натянули брезент, покрашенный в цвет кожи? Как тогда на неё будут смотреть эти ведьмы? Кого увидит Аделаида в зеркале?
Медленно сжимая пальцы в кулак, Ада, не поворачиваясь, выбирала место. Рука. Правая. Верхние слои кожи, под эпидермисом, сухим и старым, обваливающемся при каждом движении. Аделаиде вдруг стало интересно, чувствует ли сам Сэмуэль, как из его тела медленно вытягивают, по капле, жидкость, не дающую его кисти обвиснуть, превратившись в вялый кусок мяса. Ведьма могла не смотреть, но она чувствовала, как капли, грязные, мутные, не те, что она поднимала из моря, оказываются над светлой кожей, задевая тонкие волоски и останавливаясь в своём полёте в паре сантиметров от локтя. Сэм шумно выдохнул, дёргая рукой. Чувствует. А Аделаида продолжила сжимать пальцы, желая мозгом не наслаждаться тем, что ей дозволено. Желая суметь остановиться прежде, чем после руки она начнёт вытягивать влагу из остальных клеток. Власть. В который раз за последнее время она вспоминала это слово? Всего шесть букв, но в них было столько силы! И жестокости. Жестокость пугала Аду. Девушка её ненавидела.
Резко разжав ладонь и чувствуя, как мутные капли жидкости втягиваются обратно, Петрова молча двинулась вперёд, огибая песчаный берег и заворачивая за обваливающуюся гору. Здесь бушевали волны, разбиваясь о скалы с характерным звуком, а вдалеке летали чайки, время от времени останавливающиеся на небольших каменных выступах. Перелезая через твёрдые породы, ведьма, наконец, выбралась на плато. Она поднялась выше берега, двигаясь по тонким тропинкам, и теперь стояла над морем, вдыхая солёный воздух. Сзади был лес, тёмные стволы которого то и дело ловили солнечные блики, а впереди заманчиво билось море, свободное, не скованное. Сэмуэль не пошёл за ней, видимо, приняв то, что девушке нужно побыть одной. Одиночество действует на каждого по-разному, но Аделаида находила в нём успокоение, которого не видела ни в чём ином. Одиночество наполнено тишиной, которой не встретишь с кем-то ещё.
Петрова закрыла глаза, садясь на влажную траву и землю. Размеренно стрекотали цикады, эти странные большие мухи с твёрдыми, жёсткими крыльями. Для другого человека их крик мог показаться раздражающим, но уже спустя несколько секунд девушка почувствовала, как её окутывает расслабляющая дрёма. Возможно, все эти ведьмы и колдуны оказались правыми, говоря о том, что использование двух магических источников – действие сложное. Возможно. Но каким удивительным оно казалось! Сила напитывала её, проникала со всех сторон, она заставляло тело Ады сливаться воедино с окружающей энергией. Пальцы нервно трепетали, «слушая» шум ветра и волн. Силе внутрь вновь хотелось ощутить ту незабываемую эмоцию. Магия, словно проникший в организм наркотик, расцвела где-то рядом с лёгкими, не позволяя более дышать чем-то другим.
– Аделаида? – тихий голос раздался, словно во сне, из ниоткуда, и ведьме пришлось открыть глаза, чтобы удостовериться, что он ей не причудился. Рядом с ней стояла Друэлла, уже знакомая Аде девушка, чьё осунувшееся лицо казалось Петровой замученным и измождённым. – Старейшины хотят видеть Вас. Я покажу дорогу, потому что иначе Вы заблудитесь прежде, чем доберётесь.
– Благодарю, – сухо ответила Петрова, теперь уже не уверенная в том, что ей хочется встречаться с старыми ведьмами. Что они смогут ей сказать? При мысли о том, что придётся вновь бороться с кем-то, всё внутри обращалось в страх. Девушка просто хотела чувствовать в себе магию, продолжать учиться, но точно не пытаться противостоять кому-либо.
Друэлла молчала, ведя Аду через высокую траву. Сухие колоски находились на уровне пояса и едва царапали оголённую кожу. Спина ведьмы, идущей впереди, была согнута, словно на плечах лежал тяжелый груз. Побелевшее лицо с расширенным зрачками будто превратилось в маску.
– Мне стоит чего-то бояться? – нарушая тишину, спросила Аделаида, замечая дерганые движения ведьмы.
– Бояться? – испуганно воскликнула Друэлла, не оборачиваясь. Тонкие пальцы обеих рук девушка сложила в замок. – Бояться нечего, просто! О, милая, Вы ведь так юны! – протяжно выкрикнула она, вдыхая воздух через нос. – Нашим Старейшинам уже давно открылось знание о ребёнке, в ком будет течь кровь ведьмы и человека, но мы не думали, что оно будет столь молодо. Как же Вы сможете бороться, не понимая, за что положите собственную душу?!
– Я умру? – безжизненно поинтересовалась Ада, продолжая раздвигать руками колоски. Она пыталась проглотить возникший в горле ком, но тот, как нарочно, становился с каждой секундой всё суше.
– Вы задаёте правильные вопросы, но не мне давать на них ответы. Вы пришли в правильное место, но я не уверена, что выбрали время, для этого подходящее. Впрочем, у Вас не было выбора. Жизнь течёт слишком быстро, а магия ускользает. Никто не может дать нам ответа на вопрос «почему». Вы спрашиваете, умрёте ли? Никто не скажет Вам, как избежать смерти, но многие считают, что она настигнет Вас, – Друэлла испуганно закрыла рот рукой, резко оборачиваясь к Аделаиде и глядя в её внешне спокойное лицо. – Простите меня, мисс! Я…
– Все мы однажды умрём, – пробормотала ведьма, замечая, что вдали начинает белеть небольшой домик, из кирпичной трубы которого в воздух вырываются серые клубы дыма. – Рано или поздно.
Обойдя женщину с левой стороны, Петрова двинулась к нему, больше не оглядываясь. Слова Друэллы ударили Аду обухом по голове, но девушка не видела смысла в том, чтобы это показывать.
***
Ему было двадцать семь, когда он умер. В тот день не светило яркое солнце, хотя в последние пару недель оно буквально не сходило с небосклона, озаряя своими лучами всё вокруг. В тот день всё обстояло иначе, казалось, весь мир сожалеет о том, что он умер. Впрочем, он всегда был слишком высокого о себе мнения. Небо было затянуто серыми тучами, через которые не смог бы пробиться ни один луч света. В трубах завывал ветер, он проникал в самые тонкие, незаметные щели домов, которые местные жители не успели закрыть, залатать перед длительными осенними дождями. Да и кто мог ожидать приход осени в начале августа? Ни один лист ещё не пожелтел, птицы ещё не начали своих сборов в полёт, а дети резвились на озёрах, счастливо поедая горячую кукурузу, купленную в киоске, расположившимся неподалеку.
Никто не знал о том, что он умер. Никто не мог знать. Его замок стоял на отшибе, скрытый магическим барьером, который защищал его от чужих, злых глаз и их пальцев, указывающих прямо в лицо. Они не знали, кто он. Но стоило детям увидеть его бледное лицо, как они начинали показывать на него пальцем.
Но Он был красив. Широкие плечи, на которые накинута, по обыкновению, белоснежная, накрахмаленная рубашка, неизменно появляющаяся в шкафу каждое утро. Серая, почти безжизненная радужка глаза, кажущаяся мёртвой даже при жизни. Глаза серые, кварцевые. Серые, как крыло мухи, пролетающей над чьим-то завтраком. Сам зрачок был узким и маленьким и, если не присматриваться тщательно, могло показаться, что он вытянут по вертикали, как у кошки. Ровные зубы, тонкие губы, сложенные в сухую нитку. Он не улыбался. Это претило Ему и портило Его имидж. Впрочем, это не мешало ему оставаться красивым. Но кто об этом мог знать?
Он был высок, прямая спина, в которую словно воткнули палку, не сгибалась даже за обедом. Его холодная, бледная кожа с самого детства была такой от недостатка солнца. Окна замка всегда были затянуты плотными бордовыми или чёрными шторами. Он любил эти цвета. Чёрный цвет означал смерть, он был строг и никогда не приходил заранее. Бордовый, кроваво-красный, он сопровождал своего тёмного брата. Смерть и кровь неразлучны, они всегда идут под руку друг с другом, именно поэтому чёрный и бордовый встречались на протяжении всех длинных коридоров. Время от времени, цвета, конечно, сменялись и другими: к примеру, в парадной мелькали тона бежевые, в гостиной встречался лазурно-синий, а вся спальня Женщины была сделана в пыльно-розовом цвете. Но Он туда не заходил. Единственный, яркий акцент его образа – неброская светлая рубашка белого цвета, словно светившаяся изнутри, когда на неё попадали трясущиеся лучи огонька лампы.
Каждый день Его был расписан по минутам, но, несмотря на это, Он никогда не выполнял все дела, которые планировал. Он любил отрываться на чтение, привитое Ему ещё в детстве Женщиной, любил подолгу засиживаться над шахматной доской со своим невидимым соперником, любил выходить в тёмные леса и стрелять из лука. Он любил жить. Иногда, впрочем, жизнь Его была омрачена не самыми приятными подробностями, но Он предпочитал не вспоминать об этом. Впрочем, ещё раз, он лелеял все свои шрамы, полученные от Мужчины. Именно они сделали из его мягкой, вялой тушки то, кем Он является сейчас.
Он вспоминал, как провёл целый год в окружении тех, кто бил его ногами, заталкивая головой в унитаз. За что? Он был семилетним ребёнком, ребёнком, который не ожидает от окружающего мира зла. А зло было повсюду, лишь замок мог спасти от этой злобы, заполнившей всё вокруг. Тот год был просто ужасен, но и его Он не мог не вспоминать без лёгкой толики благодарности. Те отвратительные дети тоже мяли его тело, они так же, как Мужчина, лепили Его по своему образу и подобию. Делали таким же.
Получилось ли у них?
Он не мог дать точного ответа, никто не мог. Женщина умерла через год, заперев свою комнату на ключ, который унесла с собой в могилу. Её пыльно-розовая комната покрылась, наверняка, толстым слоем пыли, став серой, ведь её не открывали очень, очень долгое время. Он представлял, как опадает тело Женщины, оставляя в гробу лишь белоснежные, ровные кости. Скелет. Черепная коробка, возможно, ещё и зубы. Эта мысль, почему-то, заставляла Его улыбаться.
Он никого не любил. Он не любил и не был любимым, не зная, что это возможно. Чувства вообще обходили его стороной, видимо, сторонясь того холода, который Он распространял вокруг себя. Он знал о том, что чувства существуют, лишь потому, что читал, но Ему казалось, что любовь очень сильно преувеличена. Писатели превозносили её, делая чуть ли не центром всего мира, но Он считал, что злость, пренебрежение и отчаяние куда сильнее. Родственные связи также не были тем, что заставляло Его сердце трепетать. В принципе, у некоторых всегда возникали опасения и мысли, заключающиеся в том, что сердца у него нет.
Так и жил Холодный Принц в своём замке двадцать семь лет.
Ему было двадцать семь, когда он умер. Умер, держа в руках окровавленную стрелу. С её чёрного наконечника стекала тёмная, почти чёрная кровь. Он помнил, как смотрел на неё, удивляясь решительности, с которой стрела вонзилась в сердце.
Он умер. Но жизнь позволила ему воскреснуть.
***
– Она подходит, она уже рядом.
– Да-да, Шэра, я тоже слышу, – пробормотал другой голос, больше походивший на мужской.
– Молодая, даже слишком.
– Слишком, – вторили голоса, доносившиеся из открытых окон.
– Тихо! Она подходит!
– Подходит…
Аделаида взяла рукой кольцо, висящее вместо ручки, и пару раз ударила им по крепкой двери, вслушиваясь в чужие, словно не от мира сего, голоса. Кто-то встал, зашаталось кресло, ударяясь о какую-то металлическую деталь, послышались шаркающие шаги. Кем бы ни были эти люди, передвигались они явно хуже, чем та же Вивьен. В крепком засове легко провернулся ключ, и, затем, дверь начала раскрываться, показывая человека, за ней стоящего. Это был мужчина, больше похожий на старика. Долговязый, высокий, с жидкими чёрными прядями, облепившими голову, впалыми, бесцветными глазами и тонкими, иссохшими руками. У него была смуглая кожа, но ладони остались светлыми. Он смотрел на Петрову с внимательной ожесточённостью, словно изучая каждый её сантиметр.
– Как она выглядит, Хосе? – спросил женский голос из глубин комнаты, скрытой за фигурой старика. Хосе пожевал собственные губы и, затем, откашлявшись, обернулся.
– Высокая, – сказал мужчина, поджимая губы. – Совсем непохожа на Серафиму.
– Пускай войдёт.
Хосе молча повернул остальную часть туловища и, на не сгибающихся ногах, словно прикрученных к тазовым костям на шарнирах, прошёл в комнату, не отрывая стоп от пола. Аделаида не помнила, как представляла себе Старейшин, но эти люди выглядели… не так. Их небольшое собрание больше напоминало завтрак в доме престарелых. На столике посередине стояли четыре чашки кофе. Рядом, на круглой, прозрачной тарелке, лежали булочки с корицей и маком, а вокруг этого «фуршета» уютно расположились четыре кресла-качалки. В трёх из них сидели женщины, четвёртое занял Хосе, тут же укрывая туловище плотным, вязаным пледом. Одна из женщин-старушек выглядела как-то особенно старо. На носу у неё лежали очки с толстыми, выгнутыми стёклами, выцветшие седые брови переплелись с упавшими на лоб волосами. Сколько ей могло быть лет? Судя по тому, что в свои триста лет Эрик Локучев выглядел не больше, чем на сорок, этой старушке должно быть больше тысячи.
– Аделаида, – зашуршал мягкий голос, и заговорившая женщина подкинула в пламя камина дрова. – Аделаида… – словно пробуя имя на вкус, повторила она. – Хосе прав, ты – полная противоположность матери. Садись на стул, вон тот, у окна. Там как раз закрыты шторы для того, чтобы Шэра могла тебя рассмотреть получше.
– Она уже тут, – вдруг приподняв голову, процедила старушка в очках.
– Да, Шэра, вот она, сидит напротив, – ответил Хосе.
– Сидит…
– Хосе, представь нас девушке, а то она, мне кажется, совсем уже, бедняжка, запуталась, – вновь сказала первая женщина, укутываясь в свой плед получше. Мужчина прокашлялся, закатывая глаза. Его, видимо, не устраивало то, каким тоном к нему обращались остальные ведьмы. – Не нужно делать мне одолжения, я всё поняла! Аделаида, моё имя – Леона, по правую руку от меня – Нонна, а рядом с ней сидит Шэра, имя которой тебе уже знакомо. Хосе – тот, кто тебя встретил, также один из членов Старейшин.
– Она всё ещё тут? – спросила старушка, сливаясь с обивкой кресла цвета слоновой кости.
– Да, Шэра, она тут.
– Она должна меня выслушать! Скажите ей, пусть она послушает меня! Вы ещё совсем юнцы по сравнению со мной, так что ваши слова – ничто, по сравнению с моими.
– Аделаида слушает тебя, Шэра, – ответила Леона, раскачиваясь в кресле.
– Хорошо, – удовлетворённо кивнула старушка, складывая руки, затянутые синими венами, в замок. – Аделаида… Что с тебя взять? Имя твоё и твоей матери уже говорит о том, из какого ты вышла рода. Благородные. Царственные. Ты далеко пойдешь с тем именем, которым тебя наделила мать! – старушка закашлялась, поправляя спавшие на фиолетовые губы очки и возвращая их обратно на нос. – Я знаю, зачем ты пришла сюда, о да! Знаю! Твой главный вопрос о том, кто ты такая, вертится у тебя на языке, как уж, попавший на сковородку. Боишься. Страх – это хорошо, потому что люди бесстрашные – главное зло, с которыми ты можешь столкнуться. Но себя тебе бояться не стоит. Я расскажу тебе о том, кто ты такая, да, расскажу. Старейшина не должна была бы поощрять жизнь дитя ведьмы и человека, ибо это противоречит Природе, а Старейшина – её прямой последователь, но ТВОЮ жизнь я поощряю! Почему ты осталась жить, хотя другие дети умирали? Главный, замечательный вопрос. Мы можем долго гадать на этот счёт, выдвигать гипотезы, строить уравнения, писать расчёты лунных фаз. Я же думаю, что всё много раз проще. Ты контролируешь уже две стихии, но сможешь взять в свои ладони все четыре! Но почему ты жива? Почему именно ты? Десятки детей из этих ужасных союзов рождается каждый день, десяток тех, что родился – погибает. Природа запрещает кровосмешение, оно противоестественно. На твоём месте могла быть любая ведьма, любой колдун. Ты родилась в тот день, когда мёртвые, наконец, нашли способ забрать себе принадлежащую им магию. И Природа просто указала на тебя, как на спасительный факел. Это не повод для гордости, но ты должна отплатить ей за позволение остаться в нашем мире.
Шэра вдруг умолкла, а изо рта у неё потекла струйка слюны, которую тут же убрала Нонна, держащая наготове платочек. Аделаида молчала. Её трясло, несмотря на то, что в комнате было жарче, чем в самой Коспе.
– Я расскажу тебе, да, расскажу, – повторяла старушка. – В древних записях было сказано, что ребёнок, в чьих жилах течёт кровь ведьмы и человека, родится и станет началом правосудия. Магия стала исчезать ещё шестнадцать лет назад, в день твоего рождения. С тех пор, по капле, она утекала из каждого из нас. Всё хуже мы могли использовать Силы, всё тяжелее было воззвать к ним, – Шэра потянулась к Нонне, трясущейся рукой забирая из её ладоней сложенные вчетверо листы. – Это то, что ты чуть не потеряла в пути. То, что ты должна провести.
– Листы из Гримуара, – пробормотала Петрова, вздрагивая. Медленно Шэра развернула страницы, на которых теперь красовались слова, выписанные твёрдым почерком. – Вы их нашли.
– Ритуал позволяет остановить исчезновение магии, и только ты можешь провести его. Только твоя кровь может связаться с мёртвыми, которых чёрные колдуны тревожат уже столько лет, – прикрыв глаза, Шэра задумчиво начала перебирать в пальцах лежащий на коленях плед. – Да, Ритуал поможет. Поможет! Природа дарует магам Силу, каждому разное количество. Но если бы Магия не проявлялась в нас, то ни один из этих колдунов не смог бы пользоваться дарами природы. Сейчас это происходит с каждым из нас, и магия не прекратит своё исчезновение, пока ты не остановишь процесс.
– Признаюсь, я мало что понимаю.
– Ритуал, описанный на этих страницах, был создан задолго до твоего и, наверное, даже нашего рождения, но те, кто его создал, знали о том, что однажды магия начнёт иссякать.
– Вы говорите о том, что магия находится внутри каждого из нас, так почему же она исчезает? – спросила Ада, нервно ёрзая на твёрдом стуле.
– Мы не знаем, почему это происходит, милая, – честно призналась Леона, качая головой. – Но если она закончится? Для многих это хуже, чем смерть. Внутри магов останется Сила, но они больше никогда не смогут ею воспользоваться. Они будут жить, чувствовать стихии, как и прежде, но больше никогда не почувствуют, как магия наполняет их кровь.
– Но как Ритуал поможет предотвратить это?
Хосе, как и остальные, посмотрел на Шэру, будто бы ожидая от старушки ответа. Лишь пожав плечами, ведьма выдохнула, не поднимая глаз.
– Создатели Ритуала не написали, как именно он поможет ведьмам и колдунам. Они лишь дали нам способ, – прошептала она. – И предсказали твоё появление.
– То есть, Вы хотите сказать, что об этом Ритуале практически ничего неизвестно?
– Он напрямую связан с тобой, девочка. А твоя жизнь для нас – неизвестность. Мы можем лишь догадываться о том, что произойдёт после Ритуала. Его текст написан на старом, слишком старом языке. – Леона покачала головой. – Одной лишь Шэре подвластно прочесть эти строки.
– Но мы можем видеть, – оборвала женщину Нонна. – И мы видим, что Ритуал – необходимость. И знаем это. Это написали не мы, и предсказано это было тоже не нами.
Ада смотрела на них с испугом и недоверием. Что знали Старейшины? Они говорили с придыханием, говорили высокие, пафосные фразы, но ни одна из них не открывала Петровой тайн. Не одна из них не давала ей объяснений.
Девушка молчала, глядя на то, как Нонна сдувает с своей чашки дым, клубящийся тонкой струйкой. На миг отвлеклась, когда Леона вновь потянулась к дровам и подкинула парочку в горящее кострище, полыхающее оранжевым, красным и ярко-жёлтым пламенем. Услышала, как мирно засопела Шэра, на губы которой вновь скатились очки и заметила, что Хосе не сводит пристального взгляда с женщины посередине. Нонна же не отвечала ему взаимностью.
Аделаида согласилась бы сейчас думать о чём угодно, только не о том, что она только что услышала. Магия, Природа! Возможность управлять всеми четырьмя стихиями одновременно… Медленно отступал страх, несмотря на то, что ещё пару секунд назад Петрова переставляла ноги, чтобы скрыть трясущиеся коленки. Его место постепенно занимало осознание и принятие, ибо ведьма вдруг поняла: то, о чём говорят Старейшины – неизменно. Это чувство родилось в ней также резко, как раздаётся пушечный выстрел. Ада сглотнула. Что-то в ней сломалось, и это что-то больше не подлежит починке. Когда она вновь подняла карие глаза на Нонну, та, словно испугавшись, крепко сжала рукой ручку своей чашки.
– Расскажите мне о Ритуале.
***
– Дымом тянет, – пробормотала сквозь сон Шэра, качая головой. В комнате было тихо последние пятнадцать минут. Леона и Нонна попытались, как могли, объяснить, в чём же заключается смысл Ритуала, а Аделаида молча их выслушала. Уходить не хотелось. Петрова не знала, останется ли с ней та смелость, что появилась здесь, на этом твёрдом стуле.
Втянув воздух через нос, Ада прислушалась. Пахло еловым костром, шишками, время от времени в него попадавшими, смолой, но дым, от них появлявшийся, уносил ветер, разбушевавшийся за окном. Шэра раскрыла глаза, поправляя очки и возвращая их в ложбинку носа.
– Дымом… – повторила она задумчиво, оглядывая собравшихся. – О! Ты всё ещё здесь? Да, здесь…
– Что ты видела, Шэра? – наконец спросила Леона, раскачиваясь на стуле. – Огонь?
– Смерть, – со скучающим видом ответила ведьма, словно это слово не должно было нести за собой того ужасающего смысла. – Смерть…
– Чью смерть ты видела, Шэра?
– Чью смерть? Чью смерть… – она, казалось, совсем перестала слушать окружающих, погрязнув в собственных мыслях. – Дымом тянет.
Было видно, что остальная троица Старейшин ожидает от Шэры продолжения, но та больше на них не смотрела. Она повторяла что-то о смерти, называла поочередно чьи-то имена, звучные, протяжные, время от времени звала Нонну, которая тут же заботливо вытирала платком её губы. Аделаида вышла тихо, не тревожа остальных. Девушка видела, что Старейшинам больше нет до неё дела и, наверное, такое положение дел ведьму более чем устраивало. Она открыла дверь, переступила порог, поднимая глаза и оглядывая остров, и замерла, чувствуя, как от лица её отливает кровь, делая его мёртвенно-белым. Соломенные крыши маленьких домиков полыхали огнём, а серый дым стеной поднимался в небо. Были слышны крики, звон оружия, то и дело взмывали вверх потоки ветра, воды и огня, летали комья земли.
«Мне сильно надоел Ковен Мёртвого моря, с которым вы боролись ещё при моём отце». Корвус. Пришёл он за ней или же пришёл он для того, чтобы уничтожить здесь каждого – уже не так и важно.
Не оглядываясь, Петрова захлопнула дверь, сломя голову побежав вперёд. Ада видела людей в чёрных плащах, и сердце её пропускало один удар за другим. Слышались крики: детские, испуганные. Слышалось, как падали на землю мягкие тела, одно за другим. Взмахнув рукой, ведьма поймала в ладонь поток ветра, размахивая пальцами, как мечом. Магия её сверкала золотом, вылетающим искрами из подушечек пальцев, вен, самой кожи. За несколько секунд, казалось, Аделаида добралась до первых домиков, откидывая рукой от женщины, прижимающей к сердцу младенца, наступающего на неё колдуна. Тот отлетел к стене, ударившись головой о кирпичное строение. Шея его неестественно согнулась, а Ада подавила в себе рвотный позыв. То, что раньше удерживалось скелетом, превратилось в верёвку с болтающейся на конце головой. Петрова почувствовала, что этот мужчина умер, но она больше не смотрела на него. Вдали шла резня: маг наступал на мага, а магия и силы сливались, бились, словно не понимая, почему им нужно причинять вред существу, обладающему силой не меньшей.
Ещё один взмах рукой, и ветер, золотясь в солнечных лучах, ударился о тело колдуна, повалив того с ног. Мужчина вскочил почти сразу, поворачиваясь к Аделаиде и на секунду замирая, опешив. Чёрные пальцы, словно опущенные в густую смолу, зашевелились, и он поднял их над головой, совершая круговые движения. Вверх начали подниматься комья земли, вырываясь вместе с засохшими корнями, каменными плитами и кусками зеленеющейся травы. Они будто окружали двоих магов со всех сторон, как стена: вырастая, с каждым мигом, всё выше. Ада пыталась сбить колдуна с ног, ловко удерживая в ладонях бьющийся воздух, но мужчина был изворотлив. Любая попытка ведьмы напасть пресекалась почти на корню, а когда стена, собранная из сухой земли, полностью скрыла их обоих от чужих глаз и звуков бойни, и сам колдун опустил руки вниз, прекращая использование магии.
– Анастасия Панина, оказавшаяся девушкой совершенно другого склада, – усмехнулся мужчина, одним движением снимая с головы капюшон, скрывавший осунувшееся лицо. – А я всё не мог понять, почему вы с той ведьмочкой кажетесь мне столь похожими. Аделаида Петрова… – Соколов будто находил упоение в своей власти, потому что понимал – девчонка не сможет выбраться из созданного им плена.
– Убирайтесь отсюда!
– О, не так быстро, – рассмеялся Ростислав, в руке которого материализовался посох со сверкающим камнем. – Прежде мы уничтожим всё, что здесь существует, моя дорогая. А ты? В конце этого дня ты пойдёшь с нами, по своей воле или же по воле Корвуса.
– Вы глупы, если смеете надеяться на то, что я присягну ему на верность! Я лучше умру, чем сделаю то, что он захочет!
– Теперь тебе вряд ли позволят умереть, моя дорогая. А насчёт «присяги на верность»! Разве ты не помнишь о нашем уговоре? Мне ведь достаточно лишь сказать слово и останутся часы до того, как на твоём замечательном теле появится пятно, указывающее на принадлежность к Ковену.
– И я умру, не пройдя Посвящение, – гулко рассмеялась ведьма, закатывая глаза. – Мы с Вами, Ростислав, оказались в очень интересном положении. Вы не сможете заставить меня стать членом Ковена даже с помощью нашего уговора, потому что никогда не будете уверены в том, что я не умру прежде, чем всё свершится. А я? Я могу просто отказаться. И да, поверьте, Ростислав, смерть мне приятнее, чем Чёрный Ковен.
Было видно, даже в той полутьме, что образовалась от стен, как крепко сжал Соколов челюсть. Ладонь его обвилась вокруг посоха, подобно змее, а глаза потемнели, словно в них попала капля беспросветной ночи.
– Думаешь, у одной тебя есть козыри, Аделаида? Только представь, как ты разочаруешься, узнав, что это не так! – смех Ростислава, подобно раскатам грома, пронёсся по «темнице», рикошетя от землистых стен. – Что есть в нашем мире правда и стоит ли бороться за то, чтобы узнать её? Десять долгих лет я стремился к правде, искал её в каждом отражении, цеплялся за нитки, ведущие в пустоту, а истина оказалась… до ужаса скучной. Хочешь знать, кто убил твою мать? Ведь никто не может поверить в то, что её смерть была глупой случайностью, она же ведьма! И кто смог так хорошо замести следы, что до сих пор ни один маг не догадался самостоятельно? Хочешь знать ответ?
– Не хочу, если это будет стоить мне жизни, – смело выкрикнула девушка, скрывая за фальшивой, разрывающейся по швам маской, свою боль. – Мама бы не хотела этого.
– «Мама бы не хотела», – передразнивая Аду, рассмеялся Соколов. В этот миг он казался сумасшедшим, а находиться рядом с ним в одном помещении было равносильно самоубийству. – Чего вообще хотела твоя мать, а, Аделаида? Готов поставить своё состояние на то, что Серафима была уверена в твоей смерти! Или ты думаешь, что такая ведьма, как она, была рада тому, что положила всю свою жизнь на подгузники и семью со смертным? Сколько еще мог прожить твой отец? Лет шестьдесят? А что потом? Думаешь, Серафима бы осталась в Авуар де Луе, ходя на его могилку дважды в неделю и орошая горькими слезами синие ирисы, выросшие около надгробного камня? Как бы не так, моя дорогая! Эта ведьма бы вернулась в Ковен Северного Моря, поплакалась Старейшинам, для которых прошедшие годы пролетели совершенно незаметно, а потом принялась трудиться на благо своей «семьи». Она заигралась, родив тебя, но, уверен, она понимала, что ты долго не протянешь. Это понимали все.