Николай Петрович Сироткин
Изумруды Урала
– Оплата?
– Пятьсот рублей плюс полное содержание.
– Согласен, когда выезжать?
– Завтра с вещами к семи утра придешь в трактир Зайцева, это на первом этаже. Там тебя познакомят с напарником, получите инструкции, деньги и отбудете на Урал.
– Все понял, буду завтра к семи утра.
Малахов откланялся и вышел.
– Зачем ты его нанял, брат, да еще за такие деньги? – Возмутился Алексей.
– А кто будет заниматься сбором информации? Мне что, самому по горам мотаться? Твои ослы могут только водку жрать, да морды бить. К умственной работе эти дебилы не способны.
– Ладно, не заводись, я все понял.
Глава 14. Екатеринбург – Билимбай, 11 мая 1798 года (пятница).
Весна не самое лучшее время для путешествия по российским дорогам и ювелир Штейберг в полной мере почувствовал это за те пятнадцать дней, что провел в пути, добираясь из Москвы до Екатеринбурга. Столица промышленного Урала встретила его пронизывающим ветром и нудным моросящим дождем. Писарь гарнизонной канцелярии заявил, что никакого ссыльного Соколова у него в списках нет и он понятия не имеет, где того искать. Проблему удалось разрешить только с помощью серебряного рубля, правда, это не сильно приблизило встречу Штейнберга со своим адресатом. Оказалось, что ссыльный Соколов Алексей Викторович проживает в Билимбае, который ювелир покинул только сегодня утром. Проклиная российскую безалаберность, промозглую погоду и безобразные дороги, по которым придется тащиться назад еще пятьдесят верст, Штейнберг вернулся на почтовую станцию. Узнав о том, что ему нужно срочно попасть в Билимбай, смотритель, точно также как недавно писарь, сообщил, что ничем помочь не может, лошадей сейчас нет. Штейнберг, уже наученный горьким опытом, не стал препираться и размахивать своей бумагой, а достав из кармана серебряный рубль, протянул его смотрителю. Взяв рубль, и немного помявшись, смотритель наклонился к ювелиру и почти шепотом сказал:
– Ваше благородие, лошадей действительно нет, но во дворе стоит двухместная коляска – управляющий из Билимбая приехал. Он сейчас в горное правление пошел, скоро должен вернуться. Попробуйте договориться, может быть, он вас возьмет, тем более что Вы один и место свободное есть. Все веселее будет.
– Как зовут управляющего?
– Ремизов Семен Ильич.
– Хорошо, я запомню.
Штейнберг вышел на задний двор и действительно увидел под навесом коляску, запряженную парой сытых, ухоженных лошадок, на козлах которой восседал здоровенный бородатый детина неопределенного возраста в длиннополом армяке. Пока он стоял на крыльце и решал что лучше: подойти и поговорить с кучером, или ждать прихода управляющего, в воротах появился крупный мужик в утепленном сюртуке синего цвета, в просторечии называемом «сибиркой», хромовых сапогах и черном картузе. Он направился к коляске широким размашистым шагом, как ходят обычно сильно занятые люди, привыкшие ценить свое время. Штейнберг замешкался и подошел к коляске в тот момент, когда она уже трогалась.
– Извините, пожалуйста, мне нужен Ремизов Семен Ильич.
Коляска остановилась, и сидевший мужчина повернулся к ювелиру.
– Я, Ремизов. Чем могу служить?
– Штейнберг Генрих Карлович, послан из Москвы по срочному делу к ссыльному капитану Соколову в Екатеринбург, но оказалось, что его здесь нет.
– Правильно, Виктор Алексеевич у меня помощником на Билимбаевском заводе. Какое у Вас к нему дело?
– Я должен передать ему письмо.
– Никаких проблем. Давайте Ваше письмо, я сегодня же его передам, а Вы можете спокойно отправляться по своим делам.
– Семен Ильич, никаких других дел у меня нет. Я должен доставить письмо капитану Соколову лично и ответ, тоже лично, доставить в Москву. Это очень важно, и в первую очередь для него.
– Хорошо, тогда садитесь. Мне нужно по делам в ювелирную школу, это займет с полчаса, и потом сразу отправимся в Билимбай.
Штейнберг разместился рядом с Ремизовым и коляска тронулась.
– Извините, Семен Ильич, а что это за школа такая?
– Недавно открылась. Собирают со всей округи талантливых детишек и обучают их обрабатывать камни.
– Насколько мне известно, этим занимаются на гранильной фабрике.
– На гранильной фабрике обрабатывают в основном поделочные камни, такие как малахит, родонит, яшма. Там делают вазы, табакерки, статуэтки, а эта школа готовит огранщиков драгоценных камней.
– Вы хотите сказать, что дети здесь получают профессию огранщика?
– Сам я в школе ни разу не был, но слышал, что дело обстоит именно так.
– И кто все это придумал? Кто владелец этой школы?
– Этого я не знаю. Слышал, что школа находится под патронажем императрицы Марии Федоровны. Что-то типа пансиона.
– На полном государственном обеспечении?
– Этого не скажу, на государственном, или на частном – не знаю. Вот мы и приехали. Вы тут посидите, я ненадолго.
Коляска остановилась возле нового двухэтажного каменного здания серого цвета, выстроенного в виде квадрата со стороной примерно 25 саженей. Кованые решетки на окнах и огромные двухстворчатые дубовые двери, напоминающие скорее ворота, делали здание школы больше похожим на средневековый монастырь или даже на тюрьму. Вначале Штейнбергу показалось странным такое архитектурное решение, но вспомнив, чем здесь занимаются, он решил, что подобные меры безопасности не лишены смысла. Вернулся Ремизов действительно быстро, правда, в довольно мрачном настроении. Забравшись в коляску, он некоторое время сидел в раздумье, как человек, не знающий на что решиться.
– Какие-то проблемы, Семен Ильич? – Решился задать вопрос Штейнберг.
– Да, вот, заехал к старому знакомому, хотел проконсультироваться, а он как назло заболел.
– Ваш знакомый здесь работает?
– Да, он ювелир, директор школы Густав Файн..
– Может быть, я смогу вам помочь?
– Да, нет Генрих Карлович, мне нужен ювелир.
– Так я и есть ювелир.
– Как ювелир? Вы же сказали, что вы государственный служащий.
– Я этого не говорил.
– Но у вас дело к капитану Соколову, я подумал, что вы служащий какого-либо ведомства.
– Я действительно прибыл к капитану по государственному делу, у меня есть официальная бумага, подписанная самим императором. Хотите взглянуть на мои документы?
– Да бог с ними с бумагами! Вы меня не разыгрываете, Генрих Карлович, вы действительно ювелир?
– Моя юность прошла в мастерской среди блеска золота и драгоценных камней.
– Прекрасно! Степан трогай, назад в Билимбай.
Коляска развернулась и под нудным моросящим дождем, поскрипывая рессорами, направилась в сторону почтового тракта.
– Неделю назад – начал свой рассказ Ремизов – один охотник манси Иван Елгозин предложил мне купить небольшой мешочек с камнями. По его словам, прошлой осенью, верстах в двадцати от Екатеринбурга он обнаружил труп мужчины. Труп охотник закопал, а лежавшую рядом котомку забрал себе, где и обнаружил эти камни. Не зная, что с ними делать он принес их мне и обменял на старое ружье. Консультацию по поводу этих камней я и хотел получить у Густава. Вот они.
Ремизов достал из кармана потертый замшевый мешочек темно-вишневого цвета и протянул его Штейнбергу. Ювелир взял белый носовой платок расстелил его на коленях и, развязав поданный Ремизовым мешочек, высыпал на него камни. Быстро рассортировав камни по цветам на четыре неравные кучки: бесцветные, желто-оранжевые, бледно-зеленые и фиолетовые он начал внимательно рассматривать их, явно получая огромное удовольствие от работы. Минут через двадцать, закончив осмотр, он отложил в сторону два камня: один лимонно-желтого, а второй сочного фиолетового цветов.
– В походных условиях, при отсутствии необходимых инструментов и хорошего освещения трудно что-либо утверждать, но вот эти два камня: цитрин и аметист довольно высокого качества и даже после огранки их вес будет не менее двадцати карат, так, что ружье вы отдали не зря. Что касается остальных камней, то ответ смогу дать только после тщательного осмотра при более благоприятных условиях.
– Оставьте их себе, будет возможность, займетесь.
– Хорошо, Семен Ильич, я тогда передам камни капитану Соколову.
Всю оставшуюся часть пути они мирно дремали под монотонный шелест дождя и ритмичное поскрипывание рессор. Возница ехал медленно, оберегая покой седоков, стараясь объезжать колдобины и ямы, да и раскисшая от дождя дорога не располагала к быстрой езде, так, что в Билимбай прибыли уже затемно. Коляска остановилась напротив трактира Сомова.
– Вот, Генрих Карлович, в этом уютном трактире, на втором этаже, в комнате номер четыре и проживает ваш адресат. Обычно к восьми часам вечера он спускается ужинать, и торчит там до десяти, после чего идет спать.
– Спасибо, Семен Ильич, вы меня здорово выручили – сказал Штейнберг, вылезая из коляски – я здесь задержусь на некоторое время, так что думаю, еще увидимся.
– Непременно, Генрих Карлович. Всего хорошего.
Коляска развернулась и поехала обратно, а Штейнберг вошел в трактир. Слева вдоль всей стены, которую украшали висевшие рядами колечки домашней колбасы, распространяя в зале приятный аромат, протянулась стойка, на которой стоял большой медный самовар, а рядом на подносах были разложены: бублики, сухари, печенье и несколько видов пирогов. Стоявший за стойкой высокий молодой малый с добродушной улыбкой на лице, увидев вошедшего Штейнберга, сразу обратился к нему:
– Что господину угодно?
– Мне нужна комната, и еще у меня дело к капитану Соколову.
– Вот ключ, ваша комната номер шесть. – Работник снял с гвоздика ключ и протянул его новому постояльцу. – Что до господина офицера, то они сейчас изволят ужинать. Столик в дальнем конце под лестницей. Кушать будете?
– Да, только переговорю с капитаном.
– Ваш багаж?
– У меня один саквояж я сам его отнесу в номер, пусть приготовят постель.
– Все уже готово. Баньку с дороги не желаете?
– Что, можно прямо сейчас?
– Минут пятнадцать подождать придется, пока подтопят.
– Прекрасно, пусть начинают топить. Я скоро.
– Не извольте беспокоиться. Все будет в лучшем виде.
Обрадовавшись, что скоро смоет с себя дорожную грязь, Штейнберг, в приподнятом настроении отправился в дальний конец зала, где за четырехместным столиком в старом потертом мундире без погон сидел красивый молодой мужчина, лет тридцати с шикарными гусарскими усами. Перед ним на столе стояли несколько бутылок пива и медная кружка.
– Штейнберг Генрих Карлович – представился ювелир – имею дело до капитана Соколова Виктора Алексеевича.
– Я, бывший капитан Соколов, можете изложить ваша дело.
– Письмо.
– Хорошо, давайте.
Штейнберг поставил на стул саквояж, извлек с самого дна письмо и протянул его Соколову.
– У вас все?
– Нет, вы должны прочесть письмо в моем присутствии и дать ответ.
– Хорошо, тогда садитесь за стол. Ужинать будете?
– Буду, но позже. Через пятнадцать минут мне обещали баню.
– Баня это хорошо, тогда может пива?
– Это с удовольствием.
– Иван – крикнул командирским голосом Соколов – где там застрял мой пирог?
– Уже несу Ваше Благородие.
– Захвати еще пива и чистую кружку.
– Сейчас все будет.
Через минуту на столе появилось еще четыре бутылки пива, чистая кружка и дымящийся мясной пирог, аромат которого напомнил Штейнбергу, что он с утра ничего не ел. Пока Соколов читал письмо, ювелир успел выпить две бутылки пива и аппетит его разыгрался не на шутку.
– Я полагаю, Генрих Карлович, нам нужно поговорить, но только не здесь.
– Согласен с вами, Виктор Алексеевич, через час я в вашем распоряжении.
– Нет, нет, не будем спешить. После длительной дороги и хорошей бани вам будет не до разговоров. Так, что мойтесь, кушайте, пейте пиво и отдыхайте. Поговорим завтра.
Следующие два часа Штейберг провел в бане, смыл дорожную грязь, съел два больших куска мясного пирога, выпил полдюжины бутылок пива и где-то около полуночи с помощью трактирного слуги добрался, наконец, до своей комнаты. Спал он хорошо и проснулся поздно. Солнце стояло высоко, и даже не глядя на часы, можно было утверждать, что за окном уже наступил полдень. Провалявшись еще минут пятнадцать, он встал, накинул халат, и подошел к висевшему на противоположной стене зеркалу. Растрепанные волосы и трехдневная щетина делали его похожим на бродягу, а потому обед откладывался по объективным причинам, до приведения личности ювелира в надлежащее состояние. Отловив в соседнем номере молодую симпатичную горничную, где та занималась уборкой, Штейнберг объяснил, что ему срочно нужна горячая вода, мыло и полотенце. К немалому удивлению, буквально через минуту в его номере появился цирюльник со всеми необходимыми принадлежностями и за полчаса привел Штейнберга в божеский вид. Отблагодарив цирюльника серебряным рублем, ювелир подошел к зеркалу. На сей раз отражение его удовлетворило и, переодевшись, он отправился на обед. Спускаясь по лестнице, Штейнберг столкнулся с той самой горничной, что прислала к нему цирюльника. Он жестом остановил ее, объяснил, где лежит одежда, которую нужно отправить в стирку, а затем, достав из кармана серебряный полтинник, показал его девушке, сказал спасибо и опустил монету в карман ее передника. Улыбнувшись, девушка сделала книксен по всем правилам этикета и, проскочив мимо ювелира, застучала каблучками по ступеням лестницы. Отобедав и выяснив у трактирщика, что капитана Соколова не будет до вечера, Штейнберг решил заняться камнями.
Глава 15. Невьянская дача – Екатеринбург, март 1784 года. (Предыстория)
Сквозь сон Лачину послышался лай собак. Он открыл глаза. Лай не прекратился и звучал уже непрерывно, переходя в злобное рычание. «Зверь или человек» – подумал Лачин, и быстро соскочив с теплой печки, подошел к единственному окну. Избушка, была маленькой и хорошо протапливалась, поэтому окно за ночь не замерзло, но сквозь грязное стекло можно было различить лишь мелькание неясных теней на снегу. Раздались выстрелы, и округа огласилась предсмертным визгом собак. Теперь у Лачина не осталось никаких сомнений – это нападение на рудник. Быстро одевшись, он открыл люк, ведущий в заброшенную шахту, затем взяв в каждую руку по пистолету, встал сбоку возле окна, прислонившись правым плечом к стене. Избушка, в которой ночевал Лачин, была поставлена над старым шурфом, и стояла в стороне от жилых домов, чуть выше по слону. Дома для семей староверов, работавших на прииске, были выстроены с учетом возможного нападения, и взять их не так-то просто, тем более что ночью они всегда запирались. Мужиков в семьях не так много, всего семь человек, но даже бабы и девки могут обращаться с оружием, так что с этой стороны Лачин был спокоен. Взять штурмом эти два дома никакая банда не сможет. Вдруг ночную темноту осветило яркое пламя. Лачин невольно зажмурился и когда открыл глаза, то на месте стоявших внизу жилых домов увидел два огромных костра. «Вот почему напали ночью, они не собирались рисковать своими жизнями, штурмуя никому не нужные дома», – мелькнула запоздалая мысль. Внезапно перед окном мелькнула тень, и кто-то прильнул к окну. Не раздумывая, Лачин выстрелил. Раздался звон разбившегося стекла, предсмертный хрип, крики и кто-то стал настойчиво ломиться в дверь. Лачин быстро закрыл ставни, которые специально были приспособлены внутри, достал из-под скамьи маленький бочонок с порохом и поставил около двери. Приладив к бочонку обрывок фитиля, он пожег его и кинулся к люку. Юркнув вниз, он закрыл крышку люка, спустился по вбитым в стену скобам на две сажени и, нырнув в левую штольню, быстро пошел вперед. Он успел пройти не более десяти саженей, когда раздался взрыв, и сверху посыпались камни. Лачин невольно присел, но старая крепь выдержала. «Фитиль штука непредсказуемая» – подумал он на ходу. Штольня выходила на поверхность в глухом овраге, саженях в тридцати от скита. Рядом с выходом была оборудована небольшая ниша, где хранили добытое золото. Здесь же имелось оружие, порох и небольшой запас продовольствия. Лачин заткнул за пояс два пистолета, взял в каждую руку по ружью и вышел наружу. Спустившись ниже по оврагу, он поднялся по пологому склону и вышел к скиту. Дома уже разгорелись, освещая окрестности, и Лачин хорошо видел одиночные фигуры людей, расставленных по периметру этих жутких костров. С его стороны стояли двое на расстоянии восьми саженей друг от друга, еще по одному он видел справа и слева. «Все оцепили», – подумал Лачин, – «но, похоже, что людей у них мало». Он взял в руки ружье, прицелился в ближайшего к нему бандита и выстрелил. Увидев, как тот дернулся, Лачин понял, что попал и тут же схватил второе ружье. Стоявший чуть дальше, едва успел повернуться в сторону оседавшего на снег напарника, когда раздался второй выстрел. «Минус три» – успел подумать Лачин, когда услышал крики и увидел бегущих в его направлении людей. Укрывшись за сосной, он достал пистолеты и стал ждать. К лежащим на снегу трупам подбежали четыре человека. Бурно жестикулируя и громко споря, они начали озираться по сторонам. В это время со стороны горящего дома прозвучали два выстрела. Двое бандитов упали, а двое оставшихся залегли, повернувшись лицом в сторону дома. Теперь они лежали к нему спиной, и их внимание было сосредоточено на горящем доме. Лучшего нельзя было и желать. Лачин вышел из своего укрытия и, подойдя почти вплотную, выстрелил им в спину. «Минус семь», – мозг автоматически продолжал пополнять траурную ведомость. Лачин взял ружье убитого бандита, убедился, что оно заряжено и уже собрался идти, когда увидел бегущего в его сторону человека. Тот махал руками и что-то кричал. Слов было не разобрать, но по голосу Лачин узнал одного из работников – Потапа Маврина.
– Это я Тимофей Иванович, – сказал Потап, подбегая к Лачину, – сын пошел в обход с другой стороны. Сейчас должен подойти.
Буквально тут же появился Семен Маврин в компании с Иваном Дроздовым.
– Все, Тимофей Иванович, похоже, что больше никого нет.
– Что с нашими людьми, – задал волнующий его вопрос Лачин, – есть погибшие?
– Павла Колесова убили, – ответил Потап, – он вышел на крыльцо, когда собаки залаяли. Это мне Марфа сказала, а про остальных не знаю. Сейчас трудно сказать, Тимофей Иванович, еще не всех из погребов вытащили. Многие дымом надышались, особенно детишки, неизвестно как оно обернется.
– Тогда за дело. Здесь шесть трупов и один возле моей избушки.
– И у нас трое, – подхватил Семен Малахов, – один мертвый, а двое ранены. Мы их связали для надежности.
– Странно, что вы их не добили, – удивился Лачин.
– Я подумал, что может вы, захотите допросить злодеев, – степенно сказал Потап Малахов, – а смерть от них не уйдет.
– Хорошо, в первую очередь займитесь нашими людьми, все остальное потом. Потап, узнай у раненых: сколько человек принимало участие в нападении?
Серый мартовский рассвет медленно рассеивал ночную тьму. Свежий лесной воздух был пропитан дымом и гарью. Дома давно догорели, но развалины еще продолжали дымиться. В живых осталось только трое бандитов один из которых еле дышал. Они лежали на снегу возле амбара, куда их бросили, не оказав никакой медицинской помощи. Лачин подошел к ним, когда уже достаточно рассвело и внимательно осмотрев, остановился напротив лежащего в середине бородача. Снег под его левой ногой был густо пропитан кровью, которая продолжала медленно сочиться из раны.
– Не зря говорят Никита, что горбатого только могила исправит, – устало произнес Лачин, – как был ты подлецом, так подлецом и подохнешь.
– Откуда ты меня знаешь? – Прохрипел раненый.
– Теперь уже не важно. Вот пришел, думал дать вам шанс спасти свои шкуры, а увидел тебя и понял, что попусту трачу время.
– Подожди, может, договоримся, ты ведь не знаешь, кто нас послал. Я все расскажу, только помоги.
– Не смеши Шерстов. О том, что ты работаешь на Севрюгиных, знает каждая собака в Невьянске.
– Есть кое-что, чего ты не знаешь, – раненый с трудом поднял голову, – им известно, где ты хранишь добытое золото.
– Не забивай себе голову пустыми надеждами, лучше помолись. Если Севрюгины сунулись в Екатеринбург, считай что они уже на том свете и с нетерпением ждут, когда ты к ним присоединишься. Если еще не совались, то завтра их труппы будут болтаться на центральной площади Невьянска, возле демидовской башни, так что скучать в аду в одиночестве тебе не придется. Лачин развернулся и медленно пошел вниз по склону. Сзади раздались три выстрела.
Взяв с собой двух крепких молодых мужиков, Лачин поспешил в Екатеринбург. Шерстов подтвердил его опасения – Севрюгины знали о доме на Луговой улице, поэтому Кирпичниковым грозила реальная опасность. Золото они не найдут никогда, за это Лачин не волновался, а вот выместить злобу на стариках могут. Если Севрюгины никого больше не привлекли и поехали втроем, то Файн с ними разберется, в противном случае он вмешиваться не будет. Думать о плохом не хотелось, поэтому Тимофей сосредоточился на дороге. Не доезжая саженей за двадцать до дома Файна, Лачин остановился и повернулся к своим спутникам.
– Я подъеду к дому и войду внутрь, а вы дождетесь, пока меня пустят внутрь, перемахнете через забор и подстрахуете меня.
– Все ясно, Тимофей Иванович. – Ответил Степан.
Лачин поехал вперед, остановился перед воротами, спешился и постучал. Через минуту калитка открылась, и в образовавшуюся щель выглянул старший сын Файна Томас. Увидев Лачина, он кивнул, отвечая на приветствие, открыл ворота и впустил гостя. Войдя в комнату Лачин увидел сидящего в кресле Файна. Его серое, осунувшееся лицо и усталый вид свидетельствовали о сильном переутомлении и бессонной ночи. Лачин хотел подойти и поприветствовать старого друга, когда в спину ему уперлось дуло пистолета.
– Стойте спокойно, Тимофей Иванович. – Тихо произнес стоявший у него за спиной Томас.
В это время из соседней комнаты вышел младший сын Вернер и вопросительно посмотрел на отца.
– Проверь. – Файн кивнул в сторону Лачина.
Вернер подошел к Лачину и быстро ощупал его сверху донизу.
– Ничего нет, отец. – Доложил он, повернувшись к отцу.
– Ты что задумал, Густав? – Лачин, наконец, стал догадываться о причине подобной встречи. – Думаешь, я пришел за золотом?
– Опусти пистолет, Томас. – Приказал Файн. – Извини, Тимофей, но золото часто превращает друзей во врагов.
В это время в комнату ворвались помощники Лачина. Степан выбил у Томаса пистолет и, схватив его за ворот рубахи, поставил лицом к стене. Семен продела тоже самое, с Густавом, и для пущей надежности еще приставил к спине пистолет.
– Вот, видишь, Тимофей, я оказался прав. – Файн горько усмехнулся. – Ты тоже мне не доверяешь.
– Ты ошибаешься, Густав, я приехал, чтобы спасти тебя, а не убивать. – Лачин прошел в комнату, и устало опустился в кресло, рядом с Файном. – Уберите пистолеты и заведите лошадей во двор.
– Вернер, помоги ребятам. – Приказал Файн. – Томас, подай нам коньяк и два бокала.
– Извини, Тимофей! – Файн протянул руку Лачину. – Ночь выдалась слишком тяжелой, нервы у всех на пределе. Что там на руднике?
– Ночное нападение. Подручный Севрюгиных Шерстов и с ним еще десять человек. К утру положили всех и я тут же поспешил к тебе на помощь. Шерстов перед смертью сказал, что Севрюгины отправились в Екатеринбург.
Неслышно вошел Вернер, поставил на стол бутылку коньяка, два бокала и удалился.
– Были они здесь, вломились ночью в твой дом, Павел Афанасьевич успел дать сигнал, мы прибыли вовремя, но Анну Ивановну спасти не смогли.
– Севрюгины были втроем? – Лачин плеснул в каждый бокал немного коньяка.
– Да, все трое тут и нашли свой конец. Труппы мы вывезли и выбросили версты за две от города по дороге на Невьянск. Ночью шел снег, их немного запорошило, так что сразу не найдут. На руднике есть потери?
– Дома сожжены, двое убито и трое ранено, много людей отравилось дымом, в основном старики и дети. Я приказал похоронить всех убитых и уходить в зимовье, пока не решим, что делать дальше.
– Ты правильно поступил, Тимофей. – Файн повернулся, и его лицо исказила гримаса боли. – Пуля старшего Севрюгина слегка задела левое плечо. – Пояснил он, беря здоровой рукой свой бокал. – Давай выпьем за нашу дружбу!
Друзья выпили до дна и одновременно поставили бокалы.
– Вернер. – Позвал Файн младшего сына и когда тот вошел в комнату продолжил. – Как только ребята закончат, отведи их на кухню и накорми, да и нам подай что-нибудь.
– У нас есть только пирог с мясом и котлеты, но все холодное. Может сбегать в трактир?
Файн вопросительно посмотрел на сидевшего рядом Лачина.
– Неси пирог с мясом, а котлеты оставь ребятам.
Наскоро перекусив, Лачин наполнил бокалы, но тост предлагать не стал.
– Давай решать, Густав, сам понимаешь, от этого разговора нам с тобой не уйти.
– Ты про золото, Тимофей, так оно лежит в мастерской, все сорок пудов. Наша доля двадцать процентов, или восемь пудов, остальное принадлежит Хозяину.
– Но Саввы Яковлевича нет.
– Это ничего не меняет, есть духовное завещание – его доля должна пойти на устройство школы для бедных детей.
– Это я прекрасно помню. Хозяин сразу сказал мне, что не возьмет из добытого золота ни грамма для себя и все пустит на благотворительность.
– И он сдержал свое слово! Теперь наша очередь.
– Я тоже сдержу свое слово, Густав, и не буду претендовать на его долю, пусть все пойдет на школу. Вопрос, как ты это собираешься сделать? Раздел наследства займет несколько лет, вся его «империя» будет поделена на семь или восемь частей, кому из наследников ты собираешься передать золото и духовное завещание Саввы Яковлевича?
– Над этим вопросом я думал последние два года, с тех самых пор, как Хозяина постиг первый удар. Насчет наследников ты прав, если он сам не смог выбрать душеприказчика среди своих детей, то мы и подавно не сможем этого сделать. Остается одно – самим выполнить последнюю волю великого русского промышленника Саввы Яковлевича Яковлева. Во всяком случае, для себя я это твердо решил, теперь дело за тобой. Если откажешься, никто тебя не осудит, просто заберешь свою долю и пойдешь своей дорогой.
– Пятнадцать лет назад я был нищим горным служащим, который едва сводил концы с концами, а сегодня я богат, моя семья ни в чем не нуждается и все это благодаря Хозяину. Сейчас он смотрит на нас с небес, ждет и надеется, что мы исполним его мечту и создадим школу для крестьянских детей. Я буду последней свиньей, если откажусь в этом участвовать. За добро принято платить добром! Я с тобой, друг Густав, вот моя рука!
Файн крепко пожал протянутую Лачиным руку.
– Я рад, Тимофей, что мы поняли друг друга. Теперь перейдем к обсуждению плана нашей будущей работы, который я набросал за эти два года. Золотые рудники практически иссякли, но у тебя есть полтора десятка разведанных месторождений ювелирных камней, поэтому предлагаю создать ювелирную школу.
– По типу гранильной фабрики?
– Только там обучают художников-резчиков, а мы будем выпускать ювелиров-огранщиков. Дети получат не только общее образование, но еще и специальность.
– Но ведь далеко не каждый способен стать органщиком?
– А этого и не требуется. В процессе обучения произойдет естественный отбор, те, у кого обнаружится талант и способности, станут художниками, скульпторами, ювелирами, а те, кого эта стезя не прельщает, тоже смогут хорошо устроиться в жизни. Дети получат образование на уровне гимназии, а это дает право на получение классного чина при поступлении на государственную службу, право занять должность управляющего, приказчика или бухгалтера.
– Та картина, что ты нарисовал, мне нравится, но сразу возникает вопрос: на какие средства будет существовать наша школа, ведь золота хватит максимум на строительство здания и закупку оборудования.
– Мы будем разрабатывать разведанные тобой месторождения, и продавать ограненные уральские самоцветы в Европе.
– Не слишком ли буйно разыгралось твое воображение? Кому в Европе нужны наши стекляшки?
– Здесь все зависит от того, как поставить дело. Попробую объяснить. Представь себе, что ты ювелир и создал изумительное по красоте колье, осталось только подобрать и закрепить камни. Как думаешь, сколько времени у тебя уйдет на поиск и подбор этих камней?
– Я не знаю, может месяц или два.
– Годы, мой друг, годы! Мне известны случаи, когда изделия десятилетиями не могли закончить, только потому, что не было подходящих камней.
– Я и не знал, что существует такая проблема.
– Это не проблема, Тимофей, это трагедия, которая сдерживает и ограничивает полет фантазии художника. Ювелирное изделие без блеска и сверкания камней – просто кусок металла.
– И что ты предлагаешь?
– Мы завалим Европу ограненными уральскими камнями, всех цветов и оттенков, включая , естественно, и изумруды. Все будет рассортировано по цветам, оттенкам, размерам и видам огранки. Ювелирам не нужно будет годами подбирать камни к своим изделиям, не нужно заниматься огранкой, достаточно приехать в магазин и купить. Если чего-то нет в наличии, можно сделать заказ, который будет выполнении в течение месяца. Уверяю тебя, это произведет настоящую революцию среди ювелиров Европы. Именно эти деньги позволят нам не только содержать школу, но еще и поддерживать талантливых детей, оплачивая их дальнейшую учебу в университетах и академиях.
– Ты что-то сильно размахнулся, Густав. – Недоверчиво покачал головой Лачин. – Давай лучше от фантазий к реальности.
– Хорошо. Первое, что нужно сделать, это продать золото и получить наличные деньги. Продавать в России рискованно, да и цену нормальную здесь не дадут, поэтому воспользуемся моими европейскими связями. Золото переправим в Европу с торговым обозом, в этом нам поможет твой шурин, а там я быстро его пристрою. На все вырученные деньги закупим товар и морем отправим в Петербург, а здесь распродадим по оптовым ценам и получим наличный капитал.
– С капиталом могут возникнуть проблемы. Нас с тобой в Екатеринбурге хорошо знают, как знают и то, что таких денег у нас с тобой никогда не было. Это породит нездоровое любопытство и желание выяснить происхождение этого капитала.
– Я все учел. Мы оформим школу на имя сибирского промышленника Струмилина Сергея Александровича.
– Это тот, которого ограбили на Сибирском тракте три года назад?
– Да, он две недели проболел и помер у меня в доме. Его тихо похоронили на деревенском кладбище, в десяти верстах от города, а документы остались у меня. Родни у него нет, поэтому в духовной наследниками школы будем числиться мы с тобой. На тот случай, если им кто-то заинтересуется, мы отправим его на длительное лечение в Европу.
Глава 16. Билимбай, 12 мая 1798 года (суббота).
Соколов появился в четыре часа пополудни. Перекусив на скорую руку, он поднялся на второй этаж в номер к Штейнбергу.
– Итак, Генрих Карлович, я вас слушаю.
– Собственно говоря, Виктор Алексеевич, я не знаю с чего начать. Вы ведь читали письмо?