Николай Петрович Сироткин
Изумруды Урала
В кабинет коллежского советника, по одной стороне которого располагались два окна, а три других были заняты шкафами с книгами и образцами всевозможных камней царил идеальный порядок. Рядом с массивным дубовым столом стоял мужчина лет сорока, в форме чиновника горного ведомства. Яркий красный мундир, сшитый из качественного английского сукна с зеленой отделкой, был идеально подогнан по его худощавой фигуре, а начищенные пуговицы блестели, словно драгоценные камни.
– Разрешите представиться, ваше высокоблагородие: Ричард Скотт, торговый агент английского ювелирного дома «Alice» и консультант ведомства ее величества императрицы Марии Федоровны.
– Рад познакомиться, мистер Скотт.– Леман пожал протянутую англичанином руку.– Только зачем так официально, для вас просто Иван Андреевич, вы ведь не мой подчиненный. Присаживайтесь.
Хозяин кабинета занял свое законное место, а Скотт удобно устроился в кресле для посетителей.
– Как мне доложили, вы собираетесь заключить договор с ювелирной школой.
– Это официальная версия моего пребывания в Екатеринбурге. Для начала я хотел бы представить вам мои, если так можно выразиться, верительные грамоты.
Скотт положил на идеально чистый стол свои бумаги, которые Леман с немецкой педантичностью изучил.
– Я слушаю вас, мистер Скотт. – Сказал он, возвращая бумаги собеседнику.
– Иван Андреевич, я прибыл на Урал с особыми полномочиями по делу государственной важности, поэтому наш разговор будет сугубо конфиденциальным.
– Даже для Главного горного начальника?
– Думаю, не стоит пока беспокоить Никиту Сергеевича.
– Я понял.
– Речь пойдет о ювелирной школе. Вам известен общий объем продаж этой школы?
– Я занял свою должность недавно, школа тогда уже перешла в ведение императрицы, поэтому мне практически ничего не известно. Знаю только, что продукция уходит в Европу.
– Если быть точным, то в Голландию. Заявленный объем продаж, который проходит через Петербургское отделение Сохранной казны сто пятьдесят тысяч рублей. Недавно, ведомство императрицы получило сигнал, что реально оборот фирмы Эдвина ванн Дейка, в десять раз больше.
– Серьезное заявление, мистер Скотт. У вас есть доказательства?
– Нет, Иван Андреевич, доказательств у меня нет. Как я уже сказал, получен сигнал из русского посольства в Голландии. Не имея опыта в этой области, ведомство императрицы обратилось за помощью к ювелирному дому «Alice». Наши сотрудники уже работают в Амстердаме, а мне достался Екатеринбург.
– Но ведь обвинения могут и не подтвердиться?
– Справедливое замечание, именно поэтому мы должны действовать инкогнито. Официально я прибыл, чтобы заключить договор со школой от имени ювелирного дома «Alice», а истинную цель моего появления здесь знаем только мы с вами.
– Я вас понял, мистер Скотт, но боюсь, что моего влияния не хватит. Вам нужно находиться внутри школы, работать с документами и людьми, а это частное заведение.
– Там официально уже работает комиссия.
– Комиссия тоже ваших рук дело?
– Это инициатива личного секретаря Марии Федоровны Григория Ивановича Вилламова. Комиссия изучает документы, но никто из ее членов не знает об истинной цели этой проверки.
– Чем я могу вам помочь?
– Мне нужно знать поименный состав отряда, который обслуживает рудники, желательно с адресами проживания. Дальше я сам как-нибудь разберусь. Вы же понимаете, я не могу обратиться с этой просьбой к руководству школы не вызвав подозрений.
– Думаю, с этим мы сможем вам помочь. Школа относится к департаменту, который заведует частными заводами, а там у меня есть надежный человек, к тому же он коренной житель Екатеринбурга и многих здесь знает.
– Буду вам очень благодарен.
В это время раздался осторожный стук в дверь.
– Войдите. – Громко и четко произнес Леман.
Дверь приоткрылась и в проем просунулась голова канцеляриста.
– Ваше высокоблагородие, прибыло руководство Нижнетагильского завода.
– Хорошо, проводите их в кабинет Никиты Сергеевича, я буду через минуту.
– Извините, мистер Скотт, вынужден вас покинуть. Зайдите в кабинет номер десять, там коллежский секретарь Олышев Егор Евлампиевич, он занимался этой школой с момента ее создания. Покажите ему вот это.
Леман быстро что-то написал на листочке бумаги и подал его Скотту.
Скотт поблагодарил Лемана, поднялся по лестнице на второй этаж и остановился перед дверью с номером десять. На его стук раздалось непонятное мычание, которое Скотт расценил как разрешение и, решительно открыв дверь, вошел в кабинет. В дальнем углу располагались два стола, за одним из которых спиной к двери стоял высокий худощавый мужчина лет сорока и жадно пил холодную воду.
– Извините, мне нужен коллежский секретарь Олышев Егор Евлампиевич.
Мужчина вытер рукавом губы и повернулся к Скотту.
– Я Олышев. Чем могу служить.
Опухшее лицо, мутный взгляд и слегка дрожащие руки свидетельствовали о плачевном состоянии коллежского секретаря. Видно было, что разговор дается ему с большим трудом.
– Меня направил к вам Иван Андреевич. – Скотт протянул Олышеву записку.
Олышев мельком взглянул на бумажку и отложил ее в сторону.
– Я вас слушаю.
– Ричард Скотт, представитель английского ювелирного дома «Alice». – Без запинки повторил англичанин. – Прибыл в Екатеринбург для заключения договора с ювелирной школой, вот мои рекомендации из канцелярии императрицы.
В очередной раз на обшарпанный стол легли гербовые бумаги с орлиной печатью.
Опустив невидящий взгляд на бумаги, коллежский секретарь поднял взгляд на Скотта и молча, кивнул головой.
– Я понимаю, что мой визит в вашу контору носит частный характер, а поэтому готов заплатить.
Достав из бокового кармана, заранее приготовленную ассигнацию в десять рублей, Скотт положил ее перед собеседником, мутные глаза которого вдруг начали светлеть. Ассигнация исчезла со стола с такой быстротой, что взгляд Скотта не смог уловить этого момента. Несмотря на появившиеся проблески сознания, речь чиновнику давалась еще с трудом.
– Я к вашим услугам.
– Вы не против, если мы поговорим в трактире? Обед естественно за мой счет.
– Хорошо – с трудом смог вымолвит чиновник – когда?
– Да, хоть сейчас, выбор трактира за вами.
– Хорошо. Пошли.
Скотт сомневался, что коллежский секретарь вообще сможет встать из-за стола, но тот не только поднялся, но смог самостоятельно спуститься по лестнице на первый этаж.
– Я на обед. – Пробурчал он, проходя мимо канцеляриста.
– Так, куда пойдем, Егор Евлампиевич? – Спросил Скотт своего спутника, когда они оказались на улице.
– Туда. – Указательный палец правой руки коллежского секретаря вытянулся в направлении трактира, расположенного на другой стороне Главного проспекта.
Скотт выбрал столик в самом дальнем углу, подальше от окна.
– Выбирайте, Егор Евлампиевич. – Он протянул Олышеву меню. – Мне только кофе. – Сказал Скотт, обращаясь к официанту.
Чиновник быстро, не глядя в меню, сделал заказ.
– Что будете пить? – Спросил половой. – Водка, коньяк?
Коллежский секретарь вопросительно посмотрел на Скотта.
– Выбираете вы, Егор Евлампиевич, я только плачу.
– Тогда коньяк.
Когда принесли заказ, Олышев первым делом налил себе стопку коньяка, залпом выпил и принялся за еду. Минут через пятнадцать, когда чиновник пропустил еще одну стопку, его глаза заблестели, а худых впалых щеках заиграл слабый румянец.
– Так, что вы хотели узнать насчет этой школы? – Задал вопрос Олышев, вытирая о полотенце руки и внимательно глядя на Скотта. Голос коллежского секретаря окреп, его речь изменилась, было видно, что он вернулся в свое рабочее состояние и полностью контролировал ситуацию. Скотт уже пять лет жил в России и имел большой опыт общения с пьющими людьми. Он знал, что на этом его собеседник не остановится. Сейчас Олышев избавился от последствий тяжкого похмелья, но еще две-три стоки и наступит новое опьянение, когда он опять потеряет контроль и тогда может рассказать много интересного, если только знает. Скотт решил не форсировать ситуацию и начал разговор издалека.
– Как я уже говорил, я представляю интересы английского ювелирного дома «Alice». Мы хотим заключить долгосрочный договор с ювелирной школой на поставку уральских самоцветов.
– Это ясно. – Олышев налил себе очередную стопку и залпом выпил. – Что конкретно нужно от меня?
– За школой числятся девять рудников, из которых в настоящее время используется только шесть.
– И что?
– Нас интересует, насколько богаты эти рудники?
– Этого не знает никто.
– Но ведь ваше ведомство оформляло документы, выезжали на место, брали пробы.
– Зачем?
– Как зачем? Например, школа заявила, аметист, а на самом деле там добывают цитрин.
– Ну и что? Какая мне на хрен разница, что там добывают? На налогах это никак не сказывается. – Олышев налил еще стопку и тут же ее оприходовал.
– Получается, что эти рудники никто не проверял?
– Точно. Принесли заявку, зарегистрировали, нанесли на карту и все дела.
– И что, никогда не проверяли, что там добывают?
– Почему не проверяли? Очень даже проверяли.
– Каким образом?
– Проверяем поступающую в школу продукцию. Например, сегодня по графику должны привезти камни с рудников №3 и № 4. Например, цитрин и горный хрусталь. Контролер приезжает утром в школу, вскрывает ящики и проверяет все по списку.
– Проверки проводятся выборочно?
– Да. При этом никто не знает, когда это будет.
По внешнему виду коллежского секретаря было заметно, что алкоголь уже начал оказывать свое действие и Скотт решил, что настала пора приступать к тому, ради чего и был затеян весь этот спектакль.
– Все это хорошо, Егор Евлампиевич, но никак не дает ответа на поставленный мною вопрос. Напомню, что наша фирма хочет заключить с этой школой долгосрочный контракт. Вот сейчас у них работают шесть рудников, а вдруг завтра они истощатся?
Олышев, которого уже прилично развезло, пьяно уставился на Скотта, пытаясь сообразить, что от него хочет это настырный англичанин. Так и не придя ни к какому заключению, он вылил остатки коньяка в пустой стакан из-под чая и одним махом опрокинул себе в глотку.
– Не шесть, а семь. – Олышев перегнулся через стол и помахал указательным пальцем правой руки перед носом у Скотта. – Только это тайна.
– Вот, видите, они уже начали использовать резервный рудник, значит, дела идут неважно.
– Ты не понял, мистер. – Запьяневший чиновник оперся двумя руками на стол и уставился на Скотта. – Это не резервный рудник. Все резервные у них в районе первого маршрута, там, где рудники № 1 и № 2, а этот на третьем, верст десять на восток от рудника № 6. Если знаешь, что искать, найти не так сложно.
– Сведения точные?
– Точнее не бывает. Мне дружок сказывал, Сенька Павлов, он у них в отряде, что обслуживает рудники.
– И как давно стали использовать этот рудник?
– С прошлой осени. – Олышев сыто икнул и откинулся на спинку стула.
– Принеси еще бутылку коньяка. – Обратился Скотт к половому. – Спасибо за обстоятельную беседу, Егор Евлампиевич, не смею вас больше задерживать.
Англичанин расплатился, оставив щедрые чаевые, и вышел из трактира.
Вернувшись в номер, Скотт разложил на столе карту и нашел рудник № 6. Бассейн реки Большой Рефт, которая течет сначала на юго-восток, а затем резко поворачивает на север, образуя немного наклоненную влево латинскую букву «V» и в середине этой галочки, недалеко от озера Черное и расположен рудник № 6. Если оттуда следовать строго на восток, то опять упрешься в реку большой Рефт, в тот ее рукав, что течет почти строго на север. По карте сложно судить, сколько тут верст, но вряд ли они переплавлялись через реку. Пожалуй, этот пьянчуга прав, если знаешь, что искать, найти несложно. Район поиска не так велик, а искать надо жилище староверов – скит. С другой стороны, почему именно осенью 1797 года? Изумрудный рудник, судя по данным из Амстердама, работает минимум четыре года. Вполне возможно, что раньше был отдельный канал сообщения, но тогда что произошло осенью прошлого года?
Глава 31. Екатеринбург 24 мая 1798 года (четверг). Окончание
С утра, как и собирался, Штейнберг навестил адвоката Гринберга.
– Что привело вас ко мне на этот раз, Генрих Карлович? – Сидевший перед Штейнбергом адвокат внимательно разглядывал своего визави.
– Мне нужна консультация, Исаак Соломонович.
– Что конкретно вас интересует?
– Одно судебное разбирательство, которое должно состояться завтра. Хозяйка трактира, где я остановился, оказалась в довольно сложном положении, о чем мне в приватной беседе поведал вчера ее управляющий. Сама Серафима Дмитриевна об этом не знает, как и о моем визите к вам, поэтому прошу сохранить все, сказанное здесь в тайне.
– Об этом можно было не напоминать. Госпожа Казанцева очень сильная женщина, которая никогда не будет жаловаться на свою судьбу, и я нисколько не сомневаюсь, что вы пришли по собственной инициативе. Чем продиктовано ваше желание помочь Серафиме Дмитриевне?
– Только желанием помочь одинокой женщине, попавшей в трудное положение. А вы что подумали?
– Не обижайтесь, Генрих Карлович, но если вы рассчитываете на мою помощь, то должны быть откровенны, только в этом случае мы сможем добиться успеха. Господин Соколов знает о вашем визите к адвокату?
– А причем здесь Виктор?
– Судя по всему, вам неизвестно, что год назад Соколов делал предложение госпоже Казанцевой?
– Я этого не знал, Исаак Соломонович! – Удивленно произнес Штейнберг.
– Получить отказ всегда неприятно, а уж рассказывать об этом, даже лучшему другу, далеко не каждый решиться.
– То, что вы мне сказали, Исаак Соломонович, безусловно, важно, однако не имеет принципиального значения, поскольку никаких видов на Серафиму Дмитриевну у меня и в мыслях не было.
– Охотно верю. Последний вопрос: кто вы, господин Штейнберг?
– Не верите, что я ювелир?
– В том, что вы квалифицированный ювелир у меня нет сомнений, меня смущает ваша излишняя осведомленность в некоторых сугубо местных давно забытых делах.
– Вам нужны гарантии, что моя деятельность не носит криминальный характер?
– Поймите меня правильно, у каждого человека есть свои моральные нормы и принципы.
– Справедливое замечание. – Штейнберг выложил пред адвокатом жетон и удостоверение.
– Это личная подпись императора? – Удивился Гринберг. – Первый раз вижу своими глазами. Господин надворный советник, вы могли не только избежать унизительного допроса в полиции, но и поставить их там всех раком, а пьяных купчиков, напавших на вас загнать в Сибирь.
– Сомнительное удовольствие для личного представителя императора наводить порядок в уездном городе. Моя деятельность требует всегда оставаться в тени.
– Простите, ваше высокоблагородие, а господин Соколов тоже из вашей конторы?
– Да, только он военный в чине подполковника. Вы все посмотрели, Исаак Соломонович? Ваша совесть успокоилась?
– Все в порядке, ваше высокоблагородие.
– Прекрасно, тогда тут же забудьте, про то, что видели и про «благородие» тоже.
– Я все понял, Генрих Карлович, спасибо за понимание и честный ответ, теперь мы можем приступить к обсуждению самого дела. Что касается заводов, то здесь я бессилен вам помочь, поскольку действия Воронина нарушают только морально-этические нормы. Мы можем осуждать его, но юридически никаких законов он не нарушал.
– Как раз с заводами мне разобраться легче всего, поэтому оставим их в покое. Меня беспокоит этот вексель на десять тысяч рублей, ведь суд должен состояться завтра. Такую сумму можно было оформить только через нотариуса, либо через канцелярию магистрата.
– Насколько мне известно, вексель был завизирован нотариусом Лопухиным.
– А что говорит Лопухин?
– Лопухин ничего не говорит, он уже больше года покоится на местном кладбище.
– Но ведь должны остаться какие-то бумаги, записи в книге об этой сделке?
– Контора сгорела вместе со своим хозяином, так что никаких документов, кроме этого векселя нет. Сам вексель, предъявленный Толстиковым к оплате, выписан на купца Коробкова, который помер три месяца назад. Как видите, ситуация там довольно сложная, поэтому и дело может затянуться. Единственная зацепка – это почерк, на что и ссылается Толстиков. Вексель вроде как написан рукой покойного Казанцева, но доказать это довольно сложно, точно также, как доказать обратное.
– На обороте есть запись о передаче векселя Толстикову?
– Наверняка есть, но кем она сделана я не знаю.
– Хорошо, подойдем к делу с другой стороны. Купец Коробков мог дать в долг Казанцеву такую сумму?
– Вам бы в адвокаты, Генрих Карлович. – Улыбнувшись, сказал Гринберг. – Коробков не бедный человек, но такой свободной наличности у него на руках никогда не было.
– Похоже на аферу?
– Согласен с вами, но как это доказать?
– Скажите, Исаак Соломонович, в городе есть специалисты способные подделать почерк?
– Конечно, вот только откровенничать они с вами не будут.
– Это я понимаю, мне нужны фамилии.
– Таким путем вы долго будете идти к истине, Генрих Карлович, а у вас на это просто нет времени, ведь суд состоится завтра.
– Тогда подскажите другой путь, собственно говоря, за этим я и пришел к вам.
– Вы хотите доказать, что вексель поддельный и таким образом спасти госпожу Казанцеву от разорения?
– Именно это я и хочу сделать.
– На мой взгляд, целью этой аферы была не Казанцева.
– А кто?
– Купец Толстиков! Он был влюблен в Серафиму Дмитриевну и даже делал ей предложение, правда с тем же успехом, что и господин Соколов. Мошенник, или мошенники решили воспользоваться ситуацией и неплохо на этом заработать. Толстиков клюнул, и купил по дешевке этот вексель, рассчитывая таким образом сломить сопротивление госпожи Казанцевой, но просчитался и сейчас не знает, как выйти из этой ситуации.
– Нужно начинать с Толстикова?
– Вы правильно меня поняли.
– Кстати, я вспомнил, что в Москве уже встречался с Толстиковым Артамоном Матвеевичем.
– Это старший брат Андрея Матвеевича, о котором мы говорим.
– Можно объяснить купцу, что его просто развели и будет лучше, если он признает это, смирится с потерей денег и отзовет свой иск.
– Таким методом вы от него ничего не добьетесь. Поверьте старому адвокату, он даже на порог вас не пустит, не то, что снизойдет до разговора.
– Тогда я вас не понимаю, Исаак Соломонович.
– С ним нужно разговаривать с позиции силы. Поскольку вексель выписан не на Толстикова, то он сам не уверен, что здесь все чисто и даже готов пойти на снижение суммы долга, лишь бы вернуть затраченные деньги. Нужно поставить его перед выбором: либо он отзывает свой иск и тогда отделается легким испугом и потерей денег, либо будет возбуждено дело о подлоге и тогда ему светит скамья подсудимых и каторга. Боюсь, для этого вам придется воспользоваться своими официальными бумагами, иначе вам к нему не подобраться.
– Не страшно, Виктор быстро заткнет ему рот. Сейчас мы отправимся на поиски Толстикова, и если нам удастся его «убедить», что делать дальше?
– Привезите его ко мне, я поеду с ним в магистрат и все официально оформлю. Кстати, сын Толстикова был среди тех, кто участвовал в драке, можете использовать этот факт, как дополнительный аргумент. Избиение должностного лица при исполнении им служебных обязанностей.
– Но я даже не знаю, какое наказание за это положено?
– Не беда, он тоже этого не знает. Обещайте двадцать лет каторги, думаю, будет достаточно.
Расставшись с адвокатом, Штейнберг поспешил в трактир, где его ждал Соколов. Всесторонне обсудив ситуацию, и выработав стратегию поведения, они взяли извозчика и поехали к купцу.
Коляска остановилась возле дома купца Толстикова. Штейнберг и Соколов вышли и, приказав извозчику ждать, направились к массивным воротам. На стук через минуту открылась калитка, и вышел высокий рябой малый в коротких портах и длиннополой рубахе. Прислонившись к столбу, он уставился на приезжих.
– Чего стучим?
– Мы к купцу Толстикову. – Едва сдерживая раздражение, сказал Соколов.
– Хозяин сегодня не принимает.
– Мы из полиции, – спокойно произнес Штейнберг, показывая жетон.
– Ну и что? Я же сказал, хозяин не при…
Договорить малый не успел, получив от Соколова в зубы он влетел внутрь и, ударившись о раскрытую калитку, завалился на посыпанную песком дорожку.
– Я тебя сука, в Сибири сгною. – Зарычал Соколов. – Говори, где хозяин?
– Отдыхает в саду, за домом в беседке. – Шлепая разбитыми губами, прошамкал малый.
Друзья обошли дом и увидели беседку, где развалившись на широкой скамье, дремал бородатый мужик.
– Толстиков Андрей Матвеевич?
– А, господин ссыльный пожаловал. – Ехидно улыбаясь, съязвил купец. – Прибежал спасать свою пассию? Напрасно, ведь тебе она тоже отказала, зато сейчас, когда останется с голой жопой, может быть и передумает. Так, что тебе на меня молиться надо…
– Мы непременно так и поступим, помолимся и свечку поставим. – Прервал словоизлияния купца Штейнберг, отстраняя Соколова и выходя вперед. – Вам задали вопрос, потрудитесь отвечать.
– Какой вопрос, господин побитый ювелир? – Толстиков зло уставился на Штейнберга и так сильно сжал кулаки, что побелели костяшки пальцем. – По какому праву вы вламываетесь в мой дом и задаете вопросы?
– Тайная полиция! – Штейнберг положил на стол перед купцом жетон и удостоверение. – Если не будешь отвечать на вопросы, разговор продолжим в тюрьме, из которой ты уже вряд ли выйдешь.
Соколов стал рядом со Штейнбергом, и положил на стол свои документы. Глаза Толстикова забегали, а лицо приняло растерянное выражение. Купец медленно опустился на лавку, безуспешно пытаясь осмыслить произошедшее.
– Так я что… я ничего. – Промямлил он, вытирая ладонью вспотевший лоб.
– Толстиков Андрей Матвеевич? – Повторил вопрос Соколов.
– Да, это я.
– Когда разговариваешь с подполковником, нужно добавлять «ваше высокоблагородие». – Назидательным тоном произнес Штейнберг. – Это понятно?
– Да, ваше высокоблагородие.
– Вот и хорошо.
– Ты предъявил к оплате вексель на десять тысяч рублей…
– Это частное дело, господа, причем здесь полиция?
– Хватит! Собирайся, поехали в участок. – Рявкнул Соколов – Продолжим разговор там.
– Господа, зачем сразу в участок. – Залебезил пришедший в себя купец. – Я готов отвечать.
– Кто продал тебе этот вексель? – Наседал на испуганного купца Соколов.
– Купец Коробков, у него возникли финансовые проблемы, и он уступил мне его за полцены.
– Я так понимаю, правду ты говорить не хочешь. – Штейнберг сел напротив Толстикова. – Сейчас я обрисую тебе ситуацию, в которой ты оказался, если и дальше будешь запираться, отправишься в тюрьму, а оттуда на виселицу или на каторгу – это уж как повезет. Сам видишь, выбор у тебя невелик. Так вот, нам доподлинно известно, что вексель, предъявленный тобой к оплате, поддельный. Купец Казанцев никогда не занимал денег у Коробкова, что подтверждает и семья покойного. По личному распоряжению императора мы расследуем дело государственной важности о подделке ассигнаций достоинством в сто рублей на очень крупную сумму. Тот, кто продал тебе этот липовый вексель, имеет непосредственное отношение к нашему делу. Ты препятствуешь правосудию, укрывая государственного преступника, значит, сам становишься преступником и твое место на скамье подсудимых.
– Господа…
– Это еще не все. – Соколов прервал купца, которого уже колотила мелкая дрожь. – Твой сын в компании еще троих юных купчиков, избили государственного служащего седьмого класса, надворного советника Штейнберга, при исполнении им своих служебных обязанностей, о чем составлен соответствующий рапорт, с приложением свидетельских показаний и медицинского заключения, а это как минимум двадцать лет каторги каждому.
Купец сильно побледнел и тяжело дышал, хватая воздух открытым ртом, как рыба, выброшенная на берег. Соколов думал, что его хватит удар, когда тот сполз на пол.
– Господа, не губите. – Завыл он в голос, обхватив руками ноги стоявшего рядом Соколова. – Я все скажу, только не губите!
–Вот так-то лучше. – Сказал Соколов, помогая купцу подняться и усаживая его на лавку. – Начинай, мы внимательно слушаем.
– Бес попутал, господа, – трясясь, словно в ознобе, начал Толстиков, – я не хотел, это все он. Эту бабу, говорил он, надо загнать в угол и тогда она согласиться на любые твои условия. Она такая красивая, господа, такая недоступная…
Толстиков разрыдался, размазывая руками слезы по лицу. Соколов не выдержал и отхлестал купца по щекам. На удивление, мера оказалась довольно действенной, и лицо купца приобрело осмысленное выражение.
– Хватит ныть! – Заорал Соколов. – Кто продал тебе поддельный вексель?
Из-за угла дома выглянули любопытные морды дворовых людей, но тут же, ретировались, увидев, как избивают хозяина.
– Бронислав Маркевич, бывший писарь нотариуса Лопухина. Он сказал, что у него остался вексель Казанцева на десять тысяч рублей, выписанный на купца Коробкова. Поскольку оба уже померли, он считал, что можно легко получить деньги по этому векселю, нужно только на обороте указать, кому Колпаков его перепродал. Маркевич хорошо умеет копировать любой почерк, ведь отбывал ссылку за подделку ассигнаций. Он сделал на обороте передаточную надпись рукой Коробкова и таким образом я стал владельцем векселя.
– Сколько ты ему заплатил?
– Тысячу рублей. Мы договорились, если Казанцева оплатит вексель, то поделим пополам, и тысячу он вернет, а если она согласится выйти за меня замуж, то он оставит эти деньги себе.
– Хорош гусь! Ничего не скажешь.– Возмутился Соколов. – Где нам найти этого Маркевича?
– Он пропал.
– Как пропал?
– Когда Казанцева отказалась выйти за меня замуж и признать вексель, я поймал Бронислава в городе, объяснил ему ситуацию и попросил вернуть деньги. Он согласился, и мы договорились встретиться на следующий день у него в номере. Однако когда я пришел в назначенное время, номер уже был пуст.
– И тогда ты решил опротестовать вексель?
– Видит бог, господа, я не хотел причинить вреда Серафиме Дмитриевне. – Взмолился купец, опять падая на колени. – Я хотел лишь возместить свою тысячу рублей и …
– Хватит! – Оборвал его Соколов. – Садись, бери перо, пиши.
– Все, что изволите. – Купец поспешно сел и взяв перо, которое ему подал Штейнберг, уставился на Соколова.
– «Сим объявляю, что вексель на сумму десять тысяч рублей, от имени купца Казанцева, который я предъявил к оплате, является подложным. Его написал по моей просьбе Бронислав Маркевич за одну тысячу рублей». Поставь дату и распишись. – Продиктовал Соколов.
– Господа, но это же, прямая дорога на виселицу. – Жалобно заскулил купец.
– Все правильно. – Уточнил Штейнберг, именно там тебе и место. Эта расписка будет гарантией твоего хорошего поведения в будущем. Как я уже сказал, ты нас не интересуешь, мы занимаемся совсем другим делом. Если окажется, что к фальшивым ассигнациям ты не имеешь никакого отношения, то поддельный вексель мы тебе простим, тем более что сейчас мы поедем в ратушу, и ты отзовешь свой иск.
– А что я скажу?
– Что вы уладили это дело между собой. Приведи себя в порядок, да не забудь штаны поменять. На все про все у тебя десять минут. Ждем тебя во дворе, время пошло.
Сконфуженный, но уже успокоившийся купец посеменил в дом, а друзья забрались в коляску. Вернувшись в город, они первым делом заехали к Гринбергу, который уже ждал их, сидя на лавочке под развесистой липой.
– Господин адвокат, – обратился к нему официальным тоном Штейнберг, выходя с Соколовым из коляски, – соизвольте проехать в ратушу и проследить, чтобы все необходимые формальности были соблюдены. Господин Толстиков отзывает свой иск к госпоже Казанцевой – они утрясли этот вопрос частным образом.
– Слушаюсь, ваше высокоблагородие! – Отрапортовал Гринберг и запрыгнул в коляску.
Ждать Гринберга пришлось более часа.
– А куда вы дели Толстикова? – Спросил Штейнберг, входя последним в кабинет адвоката.
– В нужнике сидит, – давясь от смеха, сообщил Гринберг, – сказал, чтобы его не ждали, сам доберется. Чем вы его так напугали, господа?
– Напугаешься, когда к тебе придут два подполковника из тайной полиции. – Улыбаясь, пояснил Соколов. – Предложили ему на выбор: виселица или двадцать лет каторги? Как там все прошло, Исаак Соломонович?
– Нормально. Суд отменили, вексель у меня. – Адвокат помахал бумажками в воздухе. – Уничтожим?
– Нет, вернем Серафиме Дмитриевне. – Заявил Соколов. – Пусть она сама его сожжет, так ей будет спокойней.
– Пожалуй ты прав. – Поддержал друга Штейнберг, забирая у адвоката вексель и постановление об отмене суда. – У вас есть конверт, Исаак Соломонович?
Взяв конверт, Штейнберг вложил в него вексель и постановление суда.
– Исаак Соломонович, сколько мы вам должны?
– Помочь беззащитной женщине это богоугодное дело, за которое денег не берут. Вы же не берете денег с Серафимы Дмитриевны, даже готовы платить свои, почему я должен поступать иначе?
– Спасибо. – Поблагодарил старого адвоката Соколов, пожимая ему руку. – Но отметить это событие лучшим в городе шампанским, за наш счет, надеюсь, вы не откажитесь?
– В такой компании и на таких условиях, готов гулять до утра.
– Только давайте сначала отправим эти бумаги Серафиме Дмитриевне. – Предложил Штейнберг, спускаясь по лестнице.
– Правильное решение. – Поддержал Гринберг.– Сейчас найду посыльного.
Через пять минут он привел мальчика из соседней лавки.
– Знаешь трактир купчихи Казанцевой? – Спросил его Соколов.
– Я здесь все знаю. – Уверенно сказал паренек.
– Доставишь этот конверт управляющему, скажешь, что передали из магистрата. Все понял?
– Управляющий, это который поляк?
– Совершенно верно, его зовут Войцех Каземирович. Запомнил?
–Да. – Мальчишка для пущей убедительности еще и утвердительно мотнул головой. – А деньги он будет платить?
Соколов улыбнулся, достал из кармана серебряный рубль и протянул его юному курьеру.
В ресторане «Париж» они сняли отдельный кабинет и просидели более трех часов. В трактир Казанцевой вернулись уже поздно вечером, где их встретил улыбающийся Каземирович.
– Добрый вечер панове. – Радостно приветствовал он постояльцев.
– Ты что это сияешь, как медный самовар? – Поинтересовался Соколов.
– Праздник у нас, пан офицер, у всех работников трактира.
– Никак, свершилось второе пришествие Христа? – Сделал изумленное лицо Соколов. – Генрих, с этой пьянкой мы пропустили эпохальное событие.
– Все шутите, пан офицер. – Ничуть не обидевшись, покачал головой старый поляк. – Вечером пришла бумага из магистрата, где сказано, что Толстиков отозвал свой иск и никакого суда не будет. Хозяйке даже вернули вексель.
– Что ты говоришь? – Воскликнул Виктор и так удивленно вытаращил глаза, что стоявший рядом Генрих, чуть не поперхнулся от смеха. – Это дело надо обмыть!
Выпив по бокалу шампанского за счастливое разрешение вопроса, троица разошлась по своим номерам.