Николай Петрович Сироткин
Изумруды Урала
Вернувшись к себе в номер, он первым делом проверил слова управляющего: встал на стул и над шкафом действительно увидел прямоугольное отверстие, закрытое деревянной решетной, а протянув руку, почувствовал, как ее обволакивает поток теплого воздуха. В Европе этот печник сколотил бы огромное состояние, а здесь в России всю жизнь проведет в нужде, или просто сопьется, – с горечью подумал Штейнберг, и стал раздеваться. Расположившись за столом и разложив письменные принадлежности, он быстро набросал эскиз дома Кирпичникова. Собственно изобразил он не дом, как таковой, а лишь высокий забор с воротами и калиткой, над которым виднелся фронтон крыши, а внизу подписал: Луговая улица, пятый дом от Главного проспекта по левой стороне. Немного подумав, сделал еще одну надпись: Кузнечная улица, пятый дом от Главного проспекта по правой стороне. На другой странице тетради он нарисовал план: две параллельные улицы, между которыми геометрически правильными прямоугольниками располагались усадьбы горожан. Длина застроенной части улиц составляла триста саженей (600 метров), а расстояние между ними – сорок саженей (80 метров). На этой площади размещались сорок участков размером пятнадцать саженей (30 метров) на 20 саженей (40 метров). Двадцать участков выходили на Кузнечную улицу и двадцать на Луговую. Дама Файна и Кирпичникова были смежными и располагались на пятом по счету участке от Главного проспекта, только выходили на разные улицы. Заборы, ворота, калитки и даже фронтоны были абсолютно одинаковыми на обоих домах. Сами дома Штейнберг не видел, но можно было смело предположить – строились они по одному проекту. Ясно, что участки покупались и застраивались, либо одним и тем же человеком, либо близкими родственниками, но имеет ли этот факт какое-либо отношение к тому делу, которым он занимается, этого Штейнберг понять не мог. Единственное, что привело его на Луговую улицу, это попытка найти дом, где когда-то проживал Лачин. Дом он нашел, вот только поговорить оказалось не с кем, и теперь оставался единственный человек, который мог что-либо рассказать о Лачине – ювелир Файн.
После обеда Штейнберга навестил Красовский.
– Извиняюсь, пан Штейнберг, я проходил мимо и решил зайти, доложить о результатах.
– Входите, господин Красовский. Вы что-то узнали?
– Да. Протокол о проведении опытных работ, подшитый к документам о продаже пяти заводов Яковлеву в 1769 году написан рукой Федора Забелина.
– А могло быть так, что Забелин просто переписал протокол Лачина, ведь нужно было несколько копий. Может быть, он просто помогал оформлять документы.
– Такое возможно, но не в этом случае
– Почему вы так решили?
– Я нашел заявку на имя генерала Вяземского, датированную 1763 годом, где местные крестьяне Третьяков и Сивков сообщают об обнаружении ими золота на территории Невьянской дачи и подтверждают это образцами золотоносной породы. К сожалению, сами образцы не сохранились, но судя по описанию, речь идет о кварцевых жилах. Так вот, в протоколе, написанном рукой Забелина, сказано: «из оных приисков, два железных, а не золотосодержащих, а третий ничего не содержащий».
– И что тут странного? Кварц часто имеет грязно-коричневую окраску из-за присутствия железа.
– Абсолютно справедливо, пан Штейнберг, вот только никто и никогда не называл залежи кварцевых пластов коричневого цвета железным прииском. Только такой невежда, как Забелин мог написать подобное. Я не горный инженер, пан Штейнберг, но по роду своей работы видел много руд и минералов, в том числе и кварцевых. Так вот, чаще всего золото встречается именно в коричневых кварцах и его хорошо видно невооруженным взглядом. Если простой крестьянин смог разглядеть золото, значит, оно там действительно было, вопрос только в каком количестве.
– Получается, что Забелин переписал протокол Лачина, изменив только результаты испытаний?
– Именно об этом я и говорю, будь он специалистом, то действовал бы гораздо тоньше.
– Как именно?
– Например, занизил содержание золота, что делало невыгодным добычу, или написал, что за золото приняли обычный пирит, что случается сплошь и рядом.
– Хорошо, господин Красовский, вы выполнили свою часть сделки, я выполняю свою. Вот ваши деньги.
Штейнберг положил на стол перед Красовским десятирублевую ассигнацию.
– И не в службу, а в дружбу, подскажите, пожалуйста – если я захочу купить дом в Екатеринбурге, куда мне нужно обращаться?
– По закону все сделки с недвижимостью совершаются в канцелярии уездного суда, но я бы посоветовал вам обратиться к адвокату Гринбергу. Вы избавите себя от процедуры хождения по кабинетам российских чиновников, унизительного ожидания в бесконечных очередях и повсеместных взяток.
– А где мне найти этого Гринберга?
– Здесь, на Главном проспекте, через два дома от вас. Его контора на втором этаже, над мелочной лавкой купца Кожина. Если я вам больше не нужен, то хотел бы откланяться.
– Да, господин Красовский, я вас больше не задерживаю.
Взяв со стола деньги, поляк удалился, а Штейнберг вернулся к прерванной работе.
Глава 22. Екатеринбург, 18 – 19 мая 1797 года (пятница – суббота).
Виктор опять куда-то исчез, и завтракать Генриху пришлось в одиночестве. Как и говорил Красовский, контора Гринберга располагалась через два дома от трактира купчихи Казанцевой, только на противоположной стороне Главного проспекта.
– Вы ко мне, молодой человек?
– Если вы Гринберг, то к вам.
– Совершенно верно, я Гринберг Исаак Соломонович. Можете смело изложить ваши проблемы, все, что вы скажете, останется в этих стенах.
– Штейнберг Генрих Карлович, ювелир. Я хочу купить дом в Екатеринбурге и мне посоветовали обратиться к вам.
– Вы желаете купить какой-то конкретный дом, или будете выбирать из того, что выставлено на продажу?
– Меня интересует конкретный дом, хозяин которого умер осенью прошлого года. Я разговаривал с соседями: дом стоит пустой уже полгода, и с кем договариваться о покупке не ясно.
– Для этого есть Гринберг, так что вы поступили абсолютно верно, обратившись ко мне. Итак, где находится интересующий вас дом?
– Улица Луговая, пятый дом от Главного проспекта по левой стороне.
Адвокат достал из стоящего в углу шкафа свернутый в трубочку лист плотной бумаги, на деле оказавшийся подробным планом города, и расстелил его на столе, прижав углы лежавшими на столе книгами.
– Итак, Генрих Карлович, посмотрим, что вы себе подобрали. Вот Главный проспект, вот Луговая улица, а дальше на север или на юг.
– На север пятый дом.
Улицы были четко разбиты на участки и, отсчитав пятый по левой стороне, Гринберг поставил на нем маленький крестик.
– Вам повезло, Генрих Карлович, в случае удачного завершения сделки вашим соседом будет коллега по профессии ювелир Файн.
– У вас все хозяева домов перечислены?
– Нет, у меня отмечены дома только самых известных людей города.
– Тогда здесь какая-то ошибка, – решил разыграть простака Штейнберг, – я разговаривал с соседями – никаких ювелиров там нет.
– Я говорю о вашем соседе по участку, фасад его дома выходит на параллельную – Кузнечную улицу. Впрочем, это сейчас не имеет никакого значения. Пока остановимся на том, что я наведу справки. Как фамилия умершего владельца дома?
– Кирпичников, а вот имени и отчества я не знаю.
– Неважно, я сам во всем разберусь, – сказал Гринберг, записывая фамилию в тетрадь, – с вас Генрих Карлович пять рублей за справки.
Штейнберг выложил на стол золотую пятирублевую монету.
– Еще, Исаак Самуилович, если можно, узнайте всех, кто вообще владел этим домом.
– Боитесь родового проклятия? – Сказал с улыбкой старый еврей. – Это всего лишь обычный дом, построенный максимум тридцать лет назад, а не фамильный замок с вековой историей, легендами и приведениями.
– А вдруг там кого-то убили или, не дай бог, кто-то наложил на себя руки? Сами понимаете, не очень-то приятно жить в таком доме.
– Согласен, Генрих Карлович, жутковато. Сделаю все, что могу, зайдите ко мне завтра в это же время.
После обеда Штейнберга навестил Ремизов.
– Семен Ильич, вы как-то говорили, что хорошо знакомы с ювелиром Файном.
– Хорошо, это громко сказано, но знаю я его достаточно давно.
– Когда и как вы с ним познакомились?
– Это было в середине семидесятых годов, я тогда уже работал помощником управляющего на Билимбаевском заводе. Верстах в трех северо-восточнее Билимбая наш горный инженер нашел залежи железной руды, но первые плавки дали отрицательный результат. Полученное железо при ковке крошилось, и мы не могли понять, почему это происходит. Однажды, находясь по служебной надобности в Екатеринбурге, я случайно встретил там уже известного вам Савву Игнатьевича Лонгинова и рассказал ему о наших проблемах. Вот тогда он и посоветовал мне обратиться к Файну.
– Какое отношение имеет ювелир к металлургии?
– Представьте, я задал ему тот же вопрос. Оказалось, что Файн не только ювелир, но еще и металлург. Яковлев нашел его где-то в Саксонии и уговорил приехать в Россию именно для того, чтобы решать различные технологические вопросы на своих заводах.
– Как вам удалось с ним договориться, ведь фактически он был наемным работником Яковлева?
– Договаривался управляющий, а на каких условиях и знал ли об этом его хозяин, я не в курсе. Мне известно только, что речь шла о деньгах и в договоре фигурировали две цифры: одна – фиксированная, за проведение опытных работ и вторая – премия в случае положительного результата.
– Ему удалось решить ваши проблемы?
– Далеко не сразу. Потребовалось три месяца напряженной работы, но он все-таки справился с поставленной задачей. Оказалось, что руда содержит большое количество серы и чтобы удалить ее, при плавке нужно использовать особый флюс, состав которого Файн разработал исходя из наших местных материалов.
– Вы сейчас работаете по технологии, разработанной для вас Файном?
– К сожалению, нет. Нам пришлось отказаться от использования того месторождения по чисто экономическим соображениям. Себестоимость получаемого железа оказалась слишком высокой, но к Файну никаких претензий у руководства не было, и деньги, насколько мне известно, он получил полностью, включая премиальные.
– Если Файн приехал в Екатеринбург как металлург, почему все называют его ювелиром?
– Одно время у него была ювелирная лавка на Главном проспекте, недалеко от того места где вы проживаете, там сейчас кондитерская Ларионова.
– Как долго он держал эту лавку?
– Сейчас уже и не вспомню, но лет десять точно. Вместе с ним там работали два его сына – очень талантливые ребята.
– Про талант это ваше личное мнение?
– Нет, так говорил сам Файн. По его словам сыновья значительно талантливее своего отца, а ведь Файн очень квалифицированный ювелир.
– Хорошо, оставим в покое детей и вернемся к отцу. Вам известно, где сейчас проживает Файн?
– Там же где и жил раньше, на Кузнечной улице, недалеко от Главного проспекта. Его легко найти – единственный в Екатеринбурге дом, крытый на европейский манер красной черепицей. Генрих Карлович, я могу спросить, чем вызван ваш интерес к ювелиру Файну? Поймите, я не лезу в ваши дела, просто хочу помочь. Как я уже говорил, мы давно знакомы, он прекрасный специалист и что самое главное – добрый и отзывчивый человек. В Художественной школе, которую он построил и возглавляет уже более семи лет, дети простых людей получают образование и специальность абсолютно бесплатно, более того, им еще выплачивают стипендию и заработную плату, причем каждый месяц и без задержек. Для многих эти деньги являются существенной прибавкой к семейному бюджету. Файн реально не может быть замешан ни в каких преступлениях, и вы напрасно тратите на него свое время.
– Поверьте, Семен Ильич, я прекрасно понимаю ваше беспокойство и очень ценю желание помочь. На самом деле у меня нет никаких претензий к ювелиру Файну. Я собирал сведения об унтер-штейгере Тимофее Лачине и Красовский, с которым я беседовал, вспомнил, что несколько раз видел его в компании Файна. Вот, собственно и все.
– Я помню, прошлый раз вы говорили, что Лачин проводил опытные работы на трех золотоносных участках Невьянской дачи, но если он в чем-то виноват, это не значит, что нужно подозревать всех, с кем он когда-либо встречался.
– Не нужно так волноваться, Семен Ильич. Еще раз повторюсь, что ни в чем не подозреваю ювелира Файна, скажу больше – у меня даже к Лачину нет никаких претензий.
– Тогда я ничего не понимаю.
– Вы удивитесь, но я тоже пока ничего не понимаю.
– Вы извините, Генрих Карлович, что я вот так лезу в ваши дела, просто хочу помочь.
– Я это ценю, Семен Ильич и большое вам спасибо за Красовского.
– Он вам чем-то помог?
– Беседа была довольно содержательной, правда, особыми результатами я похвастаться пока не могу. Кстати, вы не видели еще Ивана Елгозина?
– Вы по поводу продажи камней?
– Да. Почему он предложил камни вам, а не пошел к перекупщикам в Екатеринбурге?
– Я разговаривал с ним, дня два назад. Здесь все просто: на покойнике, вещи которого он забрал был красивый серебряный крестик. Иван человек крещеный и решил забрать крестик себе взамен своего медного, однако, священник, объяснил ему, что это не православный, а католический крестик. Он просто побоялся продавать эти вещи в Екатеринбурге, где много поляков, боясь, что кто-то их узнает и предложил мне.
– Действительно, все просто, как две копейки.
– Я еще тогда сказал вам, что Иван не причастен к этому убийству.
…
Утром Генрих опять не застал Виктора, а управляющий пояснил, что «пан офицер не появлялся со вчерашнего дня». Позавтракав, Штейнберг решил навестить адвоката.
– Я думал, вы не работаете в субботу. – Сказал Штейнберг, здороваясь и пожимая протянутую Гринбергом руку.
– Слишком накладно устраивать два выходных дня в неделю, так можно и разориться. Я навел справки, Генрих Карлович, правда, порадовать мне вас нечем.
– Дом не продается?
– Можно сказать и так. Все дело в том, что дом никогда не принадлежал умершему господину Кирпичникову.
– Но соседи говорили, что кроме него там никто не жил.
– Допускаю, что он там жил, вот только хозяином дома он не был. В 1769 году этот участок под номером 128 купил известный предприниматель Яковлев. Не тот, что сейчас является хозяином Невьянского завода, а еще его отец – Савва Яковлевич. В 1770 году он выстроил на этом участке два дома, а в 1771 году продал их. Один из домов, фасад которого выходил на Кузнечную улицу купил ювелир Файн, второй, с выходом на Луговую улицу, некто Лачин Тимофей Иванович. Вот он и является настоящим владельцем этого дома. Сразу скажу, что я не знаю, кто он такой и где его искать.
– Жаль, хороший дом, да и место мне понравилось. Я вам что-нибудь должен, господин Гринберг?
– Смотрю, вы не очень расстроены тем, что сделка сорвалась?
– Что, сильно заметно, Исаак Соломонович? – Улыбаясь, спросил Штейнберг.
– Я сразу понял, что дом вы покупать не собираетесь.
– Тогда почему вы взялись за это дело.
– Вы заплатили за справку, я вам ее предоставил.
– Плохой из меня актер, придется еще поработать над образом. Так я вам что-то должен?
– Если это все, что вы хотели узнать, то мы в расчете.
– А у вас есть что-то еще?
– Кое-что есть, правда, заплатить придется уже десять рублей и желательно золотом.
– Хорошо, я готов купить кота в мешке. – Сказал Штейнберг и выложил на стол две новенькие пятирублевые золотые монеты с крестом из четырех букв «П».
Гринберг выдвинул ящик стола, смахнул туда деньги и протянул Штейнбергу листок бумаги.
– Этим домом кроме вас интересовались еще два человека, фамилии и даты запросов у вас в руках.
На листке было всего две строчки: Севрюгин Сергей Семенович 2 июня 1783 года и Протасов Демьян Емельянович 2 октября 1797 года.
– Откуда у вас эти данные, ведь запрос Севрюгина был сделан пятнадцать лет назад.
– При обращении в магистрат в обязательном порядке предъявляется паспорт, а сам запрос фиксируется. В данном случае на обратной стороне личной карточки, которые заведены на каждый дом в городе. Это установлено было еще Татищевым и до сих пор его постановление никто не отменил.
– Нам остается только поблагодарить Василия Никитича за его предусмотрительность. Великий был человек!
– Полностью с вами согласен, Генрих Карлович. Извините, можно личную просьбу?
– Да, пожалуйста.
– Вы ведь ювелир?
– Да. Я сам вам об этом сказал.
– Прекрасно. Понимаете, я сейчас веду одно дело, где фигурирует кольцо с бриллиантом и у нас возникли разногласия по поводу его стоимости. Не могли бы вы провести независимую оценку, естественно неофициально, лично для меня.
– Кольцо у вас?
– Да, оно здесь.
Гринберг подошел к висевшей на стене картине и снял ее. За картиной находился небольшой сейф, вмонтированный в стену. Открыв сейф, Гринберг взял маленькую коробочку и, достав из нее кольцо, передал его ювелиру.
– Вы хотите знать его примерную стоимость, – спросил Штейнберг, доставая из кармана лупу и разглядывая кольцо, – сразу скажу, что оно практически ничего не стоит. Максимум, что вам за него дадут это десять рублей – золота здесь примерно на эту сумму.
– А как же бриллиант?
– Это не бриллиант, Исаак Самуилович, это обычный горный хрусталь, к тому же довольно низкого качества и плохой огранки.
– У меня нет слов, Генрих Карлович. Вы действительно ювелир, и очень квалифицированный.
– Вы в этом сомневались?
– Поймите меня правильно …
– Не надо оправдываться, Исаак Соломонович, у меня нет к вам претензий. Скажите лучше, как мне попасть на городское кладбище?
– Вы можете взять извозчика, и он вас быстро доставит до места.
– Сегодня хорошая погода и я хотел бы прогуляться.
– Далековато, там версты три будет.
– У меня есть время.
– Тогда пойдете по Главному проспекту в сторону плотины до пересечения с Московской улицей – это уже самая окраина города. Там слева увидите церковь, а за ней как раз местное кладбище. Хотел бы вас предупредить, Генрих Карлович, что все, кто интересовался этим домом…
– Были убиты. Я это знаю.
– Вейзмир! (бог мой) Выходит, что я продал абсолютно ненужные вам сведения? – Сокрушенно качая головой, вздохнул старый еврей.
– Не расстраивайтесь так, Исаак Соломонович, вы честно отработали свой гонорар и пусть ваша совесть успокоится.
– Я не знаю, молодой человек, кто вы и что у вас за дело, но вы мне понравились, и я искренне желаю вам удачи.
– Спасибо. Удача, это как раз то, что мне сейчас крайне необходимо.
Расставшись с Гринбергом, Штейнберг, следуя его указаниям, отправился на городское кладбище. После непродолжительного похолодания установилась по-летнему теплая, сухая погода и небольшая прогулка на свежем воздухе была не только полезна, но еще и приятна. Итак, сведения, полученные от Гринберга, документально подтвердили правильность его выводов. Конечно, все это косвенные доказательства и ни один суд их не примет, но стало понятно, что он на верном пути. Теперь нужно обязательно найти могилу Кирпичникова, и узнать точную дату его смерти. Дойдя до Московской улицы, Штейнберг увидел по левую руку за покрытыми свежей зеленью деревьями купол церкви. Решив не тратить понапрасну время, блуждая между могилами, он нашел сторожа, но тот не мог ему ничем помочь, и пришлось еще с полчаса ждать, пока появится смотритель кладбища. Серебряный рубль быстро решил все проблемы и через пятнадцать минут Штейнберг уже стоял перед свежей могилой: Кирпичников Павел Афанасьевич 1732 – 1797 гг.
– Стоило ради этого тащиться на кладбище, – подумал он с досадой.
Ему нужна точная дата смерти – день, когда оборвалась жизнь Кирпичникова. Именно за этим он и шел сюда, но удача, которую пророчил ему старый еврей, явно решила, что сегодня уже выполнила по отношению к нему свою норму. Штейнберг собрался уходить, как вдруг заметил то, на что раньше не обратил внимания: могила Кирпичникова была единственной свежей в окружении давно заросших бурьяном захоронений.
– Почему его похоронили здесь? – Задал он сам себе вопрос.
Вероятно, рядом похоронен кто-то из родственников, скорее всего жена, о которой говорил тот мужик в трактире. Действительно, соседняя могила выглядела вполне ухоженной, во всяком случае, не такой заросшей. Было понятно, что до недавнего времени за ней кто-то присматривал. Надпись на табличке стерлась, и только с большим трудом Штейнбергу удалось ее восстановить: Кирпичникова Анна Ивановна 1734 – 1784 гг. Похоже, удача все же вернулась. Он записал все в тетрадь и быстрым шагом пошел назад. Смотритель был на месте и Штейнберг показал ему листок с именами и датами.
– Мне нужно знать точную дату смерти этих людей. Вы можете сказать дату, когда проходили похороны?
– Здесь я ничем не могу помочь, мы не ведем такого учета. Зайдите в церковь, если их отпевали здесь, то запись обязательно должна остаться.
Поблагодарив смотрителя, Штейнберг, чуть ли не бегом, бросился к церкви. Старый дьячок, кряхтя и покашливая, долго копался в своих книгах, и наконец, выдал что требовалось: Анну Ивановну отпевали 8 апреля 1784 года, а Павла Афанасьевича – 4 октября 1797 года. Услуги дьячка облегчили карманы Штейнберга еще на два серебряных рубля, зато госпожа удача, как репей, прочно прицепилась к нему.
Глава 23. Екатеринбург 19 – 20 мая 1798 года (суббота – воскресенье).
19 мая (суббота)
В приподнятом настроении Штейнберг возвращался к себе в номер, неторопливо шагая по Главному проспекту. Задача, которая, еще совсем недавно в Москве выглядела, крайне сложной, была решена за несколько дней, но самое главное, что удалось сделать это тихо, не насторожив противника. Осталось лишь собрать все части мозаики в единое целое, что он и сделает, вернувшись в номер. Потребуется еще несколько дней кропотливого труда, чтобы составить грамотный отчет и ведомость по расходу денежных средств и можно возвращаться в Москву. Конечно, неплохо бы сходить в тайгу и подтвердить свои выводы личными наблюдениями, но, что там можно увидеть? Раскольничий скит? Мы и так знаем, что он там есть. Изумруды? Но, нам их никто не покажет, мы даже не сможем даже попасть на территорию скита и своим посещением только насторожим противника. Разведка местности? Зачем, мы не будем захватывать рудник, это сделают местные власти по команде из Петербурга. До сих пор им удалось сохранить инкогнито, зачем лишний раз светиться и рисковать. Он официально приехал к другу у которого закончился срок ссылки и сейчас, когда Виктор утрясет свои дела они могут спокойно уехать, не вызвав ни у кого никаких подозрений.
– Есть чем гордиться.– Без ложной скромности подумал Штейнберг, вспоминая страхи и сомнения, которые одолевали его те две недели, пока он добирался до Екатеринбурга.
Собственно говоря, единственное, чего он тогда боялся, это подвести Федора Васильевича Ростопчина. Он не представлял себе, как вернется в Москву ни с чем и предстанет перед своим покровителем, который верил в него и надеялся на успех, с пустыми руками. Теперь можно смело сказать, что он оправдал доверие Ростопчина и тот в скором времени сможет доложить самому императору об успешном завершении дела. Рассуждая подобным образом, Штейнберг вдруг осознал, что ни разу не вспомнил о себе, а ведь, согласно договора он становится монополистом по огранке камней для казны.
– Все, Генрих, ты теперь богатый человек. – Сказал он сам себе, однако никакой радости, а тем более эйфории не испытал. Почему?
Его размышления были прерваны громкими пьяными голосами и вульгарным смехом. Штейнберг повернулся и увидел, что на другой стороне проспекта, на крыльце булочной стоит молодая девушка с коробкой в руках, а из остановившейся рядом коляски вылезают пьяные молодые парни. Всего четыре человека – машинально отметил про себя Штейнберг и направился к булочной.
– Гляди, Вань, кого мы встретили! – Заорал на всю улицу самый высокий из них, размахивая, зажатой в руке бутылкой. – Твоя бывшая невеста, мадемуазель «Недотрога» собственной персоной.
Раздался очередной взрыв пьяного хохота.
– А чего я, – пьяно прогундосил Иван, – Никита тоже к ней свататься.
– И тоже получил от ворот поворот! – Не унимался длинный.
– Да больно надо, – это, по всей видимости, вступил в разговор Никита, – Федосьевна сказала, что у нее ноги кривые.
И окружившие девушку бугаи опять заржали.
– А вот это мы сейчас и проверим. – Заявил длинный, и направился к девушке, но тут на его пути встал Штейнберг.
– Господа, вам не кажется, что ваше поведение выходит за рамки приличия?
– А ты кто такой, чтобы нам указывать? – Спросил Никита и, отодвинув в сторону длинного, вышел вперед.
Он был немного ниже Штейнберга, но гораздо шире в плечах и значительно тяжелее.
– Что ты с ним церемонишься, Никита, – пьяно усмехнулся стоявший за ним Иван, – дай ему в рыло и все дела.
Никита замахнулся, собираясь ударить Штейнберга, но тот оказался к этому готов и, увернувшись, нанес прямой правой удар противнику в лицо. Штейнберг не обладал большой физической силой и крупногабаритный Никита наверняка бы устоял на ногах, будучи трезвым, но алкоголь сыграл свою роль и он как куль завалился на землю. Из разбитых губ и носа обильно потекла кровь.
– Ты что творишь, козел! – закричал длинный и бросился вперед, размахивая руками, но наткнувшись на резко выставленную Штейнбергом ногу, растянулся на земле рядом с Никитой. Дальнейшее Штейнберг помнил смутно: на него навалились скопом и удары посыпались со всех сторон. Некоторое время он еще отбивался, усиленно работая руками и ногами, но потом оказался на земле и потерял сознание.
Очнулся он в своем номере, на своей кровати, а рядом на стуле сидел Соколов и поправлял холодный компресс у него на голове.
– Ну что, очнулся, «донкихот» хренов? – К удивлению Генриха, Виктор был совершенно трезв – Как ты себя чувствуешь?
– Вроде ничего, только голова сильно болит.
– Еще бы ей не болеть, когда тебя огрели бутылкой по голове. – Возмутился друг. – Твое счастье, что она была почти пустая.
– Кто тебе это рассказал?
– Я сам все видел.
– А как ты там оказался?
– Случайно. Проходил мимо, смотрю четыре пьяных купчика метелят надворного советника тайной полиции.
– Так это ты меня спас?
– Не я один, еще мужик помогал.
В это время раздался стук в дверь.
– Войдите. – Нарочито громко скорее прокричал, чем сказал Соколов.
Вошел управляющий Войцех Каземирович и вместе с ним высокий молодой человек с небольшой сумкой в руках.
– Пан офицер, я вам доктора привел.
– Я вроде не посылал за доктором.
– Это Серафима Дмитриевна прислали.
– Так она уже вернулась?
– Да, только сегодня утром.
– Ладно, если пришел, то пусть осмотрит больного.
Доктор подошел к кровати и сел на стул, который специально для него освободил Соколов и приступил к осмотру.
– Ноги руки целы, ребра тоже. Небольшие ушибы, синяк под глазом, разбитая губа и шишка на голове – резюмировал он. Вы легко отделались, господин Штейнберг, два-три дня покоя и все само заживет. Кстати, откуда у вас свежий шрам на затылке.
– Случайно получил по голове чем-то тяжелым этой весной в Москве.
– У вас было сотрясение мозга?
– Да, средней тяжести, как сказал врач.
– Тогда дело серьезнее, чем я думал. Вам нужно как минимум две недели абсолютного покоя. Я опасаюсь рецидива, поэтому буду навещать вас через каждые два дня по вечерам. Полный покой, никаких резких движений и физических нагрузок. Старайтесь больше лежать, категорически запрещается читать и писать, а так же покидать вашу комнату. Никаких спиртных напитков и кофе, рекомендации по вашему питанию я передам Серафиме Дмитриевне. Еще раз повторяю: покой и только покой.
Собрав свои инструменты, врач собрался было уходить, но был остановлен Соколовым.
– Сколько мы должны за визит?
– Ничего, все уже оплатила Серафима Дмитриевна. Выздоравливайте, Генрих Карлович. Всего хорошего, господа.
– У тебя, оказывается, вошло в привычку получать по голове, – съязвил Соколов, когда за доктором закрылась дверь.
– Это случайность.
– Ладно, сейчас отдыхай, завтра поговорим.
Соколов вышел, а Штейнберг уже через несколько минут спал сном праведника.
20 мая (воскресенье)
Утром Штейнберг проснулся довольно рано, солнце еще не взошло, но было уже довольно светло. Голова не болела, разве только шишка, и то, когда до нее дотрагиваешься. Глаз опух, но особых неудобств не доставлял, а вот разбитая губа противно саднила. Страшно хотелось пить и осторожно, стараясь не делать резких движений, он сел на кровати. Его взгляд уперся во что-то темное, стоявшее на полу в изголовье. Присмотревшись, он понял, что это ведро с водой, из которой торчат горлышки трех бутылок пива.
– Это Виктор, – с теплотой подумал Штейнберг, – и как только догадался? Правда, доктор запретил алкоголь, но ведь его здесь нет, а пить очень хочется.
Поборов сомнения Генрих медленно нагнулся, потрогал воду и с удовлетворением отметил, что она была прохладной. Выпив залпом одну за другой, две бутылки пива он почувствовал явное облегчение и уже через пять минут, его снова сморил сон.
– Я хотел тебе сообщить прекрасную новость – я вычислил тех, кто стоит за изумрудами. – Штейнберг сидел на кровати и выглядел вполне здоровым, если бы не синяки и разбитая губа. – Мы выполнили задание быстро и главное, тихо, никого не насторожив. Теперь можно ехать в Москву докладывать результаты работы Ростопчину.
– То, что мы выполнили задание, ты мне уже говорил, вот только насчет тишины я не уверен.
– Ты об этом, – Штейнберг показал рукой на заплывший глаз, – это чепуха.
– Да нет, друг мой, я кое о чем другом.
– О чем? – Насторожился Штейнберг.
– О том, что тебя пасут уже четыре дня.
– Как пасут?
– Очень просто. За тобой постоянно ходит хвост.
– Какой еще хвост?
– Следят за тобой. Куда бы ты ни пошел, за тобой постоянно ходит их человек. Они регулярно меняются, правда, всего я видел пока только двух, но не исключено, что их гораздо больше. Кто-то очень интересуется твоей деятельностью в Екатеринбурге. Ты только приехал, еще не успел завести здесь любовницу и наставить кому-то рога, поэтому оскорбленный муж отменяется.
– Как давно ты это заметил? – Спросил Генрих, пропустив мимо ушей последнюю фразу друга.
– На следующий день после приезда из Невьянска. Возвращаясь из канцелярии, я увидел, что ты идешь по проспекту и уже хотел подойти, как вдруг заметил, что в двадцати саженях следом за тобой идет мужик, которого я утром видел возле нашего трактира. Я проследил за вами. Когда ты вернулся к себе в номер, он зашел в дом напротив и уселся у окна, продолжая наблюдение. Я узнал у Каземирыча – этот дом раньше занимала мелочная лавка, но вот уже более года он стоит пустой. Ты три дня бродил по городу, посетил трактир на Луговой улице, дважды наведался к адвокату Гринбергу, побывал на городском кладбище и везде за тобой следовал их человек.