И. А. Старцев
К новой философии
36.2. Внутренняя конвергенция, коренные и некоренные категории
Как можно организовать группу так, чтобы её работа была наиболее эффективной? Для этого нужно рассмотреть внутригрупповую динамику по Диаграмме аналитическим методом. В правильно разработанной обстановке, когда каждый выполняет свою уникальную функцию, внутренний конфликт возникает только из-за сходства взглядов, а не их различий. Это психологический конфликт, когда Вы видите что-то своё в других и ненавидите их за это. Люди, которые не настолько психологически закомплексованы (а я думаю, что Рэнд проявила себя именно такой в отношении дебатов с дезинтеграторами), не будут так сильно подпитывать конфликт, а просто примут его в качестве основания для конвергенции. Не нужно разбивать черепа друг друга, если мы сходимся – просто усвойте, что у нас есть свои пространства, и места для всех хватает. В «О педагогике» Кант упоминает историю, связанную с этим мышлением. Это история дяди Тоби и мухи из «Жизни и мнений Тристрама Шенди, джентльмена» Лоуренса Стерна. Вот выдержка оттуда:
– Ступай, – сказал он однажды за столом большущей мухе, жужжавшей у него под носом и ужасно его изводившей в течение всего обеда, – пока наконец ему не удалось, после многих безуспешных попыток, поймать её на лету; – я тебе не сделаю больно, – сказал дядя Тоби, вставая со стула и переходя через всю комнату с мухой в руке, – я не трону ни одного волоса на голове у тебя: – ступай, – сказал он, поднимая окошко и разжимая руку, чтобы её выпустить; – ступай с богом, бедняжка, зачем мне тебя обижать? – Свет велик, в нём найдется довольно места и для тебя и для меня. (гл. XII)
Таким же образом кантианцы и Объективисты могут сосуществовать в мире, который достаточно широк, чтобы вместить и то и другое, дез и мис. Это также мир, который может содержать инт.
Идеалисты не могут смотреть на свои собственные позиции даже аналитически, поскольку они берут свою собственную аналитику как априори и единственную (это их единственная «линза»). Следовательно, у них также есть «семейные» ссоры (протестанты против католиков – первое, что приходит на ум), как и многие люди в своих категориях. Теперь, тот факт, что эти лишь внутренние конфликты существуют без каких-либо внешних конфликтов, интересен, и я не знаю, как объяснить этот феномен с помощью Диаграммы. Однако, исходя из Диаграммы, эти конфликты могут быть признаны ненужными. Диаграмма способствует внутреннему миру и психологической уравновешенности сходных категорий. Так как мы рождены реальностью и имеем непосредственное к ней отношение, толерантность друг к другу должна быть нашей моральной прерогативой.
Одним из главных методов использования Диаграммы является более утончённая способность критиковать иные взгляды и спорить с оппонентами противоположных позиций. Так как их философии не исключаются из рассмотрения, мы стремимся к правильному и точному пониманию противоположных точек зрения, но извращение позиции оппонента или его изолирование не приведёт, посредством прогрессивного спора, к обоюдной истине. Если использовать эту Диаграмму, можно научиться более верно интерпретировать противостоящие философии в рамках своей собственной, и таким образом даже редуцировать или идеализировать другие философии осознанно, чтобы избежать крайних неточностей, приводящих к ненужному взаимному отталкиванию. Так, стороны будут способны более терпеливо относиться к возможностям своего соперника и уважать его или её за это.
Судя по многим примерам, отрицание Аристотеля как интегратора показывает, что интеграторы, придерживающиеся этой точки зрения, сами не осознают себя интеграторами, потому что быть осознанным интегратором значит принимать других интеграторов. Такие интеграторы скорее принимают, защищают, оправдывают и, следовательно, скатываются к аргументам, во многих важных моментах подчиняющимся неинтеграторам. Поэтому нужно ввести новый термин, который будет обозначать противоречивую природу таких интеграторов. Из этого рассуждения выводится разница коренных и некоренных интеграторов: первые признают и не смешивают интеграторов с дезинтеграторами, а вторые скорее относятся орицательно к интеграторам, подкрепляя это своим идеалом, что они за всех, но не осознавая, что это невозможно и что, в принципе, является таким же несбыточным и контраестественным идеалом, как у коммунистов, считающих что все люди есть одно – подчинённые их деспотической идеологии. Я выделяю интеграторов как особую категорию, и поэтому живу другой, возможно настолько же несбыточным внушением, что все интеграторы могли бы сойтись. Я верю, что мы можем сойтись, но другие выбирают схождение со всеми, кроме интеграторов, в особенности дезинтеграторами. Им может казаться, будто бы у них получается, но они не видят, как могло бы получиться с другими интеграторами. Они как искорки, которые быстро гаснут, окружённые тьмой неинтеграторов. Интеграторам нужно обьединяться посредством принципа коренной категории и создавать свою команду-авангард. Только посредством уровня выше могут объединиться все интеграторы. Интеграторы одиночки будут смотреть не на то, что нужно в более глобальном контексте. У них могут быть единичные успехи, но не более того.
Только при делении на конкретности, такие как добро и зло, правильность и неправильность, интеграторов и неинтеграторов, вообще возможно ясное единство. Иначе это исходит из влияния неинтеграторских категорий, типа мат8, что видно по основному посылу в неотличии. Но это только вначале, в возможности. Затем, в действительности, всё должно быть по-другому, поскольку начало из этики не должно подчинять себе ту цель, которая ведёт её далее. Дальше, выходя за пределы обычной этической основы, мы осознаём, что ограничения, применимые к людям, ограничены сами по себе, особенно в качестве оценок, а ограниченное существо подобает грубому, не развивающемуся посредством творчества, простирающего его за пределами своих ограничений. «Доброе» и «злое», применимые в целом не только к людям, но и всему человеческому, устаревают, когда мы начинаем представлять их абсолютными, так как они сразу же вступают в конфликт с окружением. Тем самым, судя по внешней реакции, мы начинаем чувствовать потребность в их изменении, не низведении их по уровням, а в представлении их в абсолютной смешанности и взаимопроникаемости во всём, до чего способны дотронуться руки человеческие и что способен изменить человеческий разум. Не «добра» и «зла» нет как таковых, а их границ, выстроенных человеческим умом. Иное выстраивание будет происходить постольку, поскольку наше понимание абсолютности данных этических понятий будет меняться в ту сторону, по которой выводятся эти понятия на иной, более высокий уровень. Абсолютность же их содержится не в том, что мы думали прежде, а по причине чего такие человеческие понятия стоит рассматривать в их динамике и взаимосвязанности, нежели в абсолютном отгорождении друг от друга. Каждая категория настолько же сложна, как и любая другая, но познать сложность всего мы можем только в отвлечении от всех обособленностей, особенно в том случае, когда мы сами пытаемся достичь налаженности внутри некоторого общества, возведённого из наших собственных отношений. Тот, кто стоит в этом обществе на ответственном месте, должен не только знать, что делается на периферии своего круга, но и способствовать соединению своего знания о периферии с более высоким, понятийным, которое он представляет своей собственной персоной. Таким образом, знание о каждом члене выводится из их взаимодействия, хоть и неполного, но значимого для того, чтобы вывести наиболее точное представление обо всех его членах, взятых вместе. Если поэтому нет в каждом обществе абсолютного добра и зла, значит нет и абсолютных делений внутри него, нет того, что бы ограничивало творимое им вместе с его собственными масштабами. Все границы могут меняться, либо внутренности смешиваются с тем, что снаружи. Если для этики есть строгие деления, то для более объективной и возвышенной этической дисциплины, применимой на практике, такие деления нелогичны и даже нерациональны. Их же противоположность как раз и будет являться тем неизменным и всепобеждающим добром, которое ищут, но не находят, абсолютисты по нравам, потому что именно такое добро можно найти во всём, а не только в конкретном. Для этой цели нужно настроиться наблюдателю, хоть это и произойдёт не без трудностей.
Трудность ещё имеется в том, что идеи об абсолютном единстве не сводятся к единственному единству без внутренних конфликтов – единству интеграторов, в особенности идеологополитическому. Для радикального изменения мира нужны радикальные решения в жизни, в том числе таких интеграторов, которые на это способны. Фамильярность по дружеским или родственным принципам отходит для них на задний план, на периферию – так уменьшатся и с этими людьми конфликты. Будут ли они способствовать творческому расширению границ круга, зависит от того, какую позицию они будут занимать по отношению к центру, пассивную или активно поддерживающую. Мы должны смотреть только на категории людей и возвышать их объективно, независимо от косвенных или тривиальных признаков, базирующихся лишь на традиции или вкусе. Настоящая семья – это ваша категория. Общая категория – внутренний круг и центр. Как можно не считать Аристотеля интегратором, если он в одной с вами общей категории, таким образом, получается архетипное противоречие. В этом и состоит мой вывод о некоренной интеграции, которая по сути своей безуспешна, потому что как можно интегрировать пустоту дезинтеграции по сравнению лишь с ошибочной интеграцией, но тех, которые не скатываются к дезинтеграции посредством тупого схождения с дезинтеграторами, а примыкают к центру с периферии. На Диаграмме ясно видны точки соприкосновения интеграторов и мисинтеграторов, и, как видно из исторической практики, их плоды – это лучшее, что породило человечество по сей день: Платон и Аристотель, Христос и Иоанн, Маккартни и Леннон и другие. Им нечего противопоставить, но остальные свободны в праве попробовать своё. Некоренных и несходных с вашей категорией можно держать на периферии до тех пор пока они не укоренятся, а если сходной, то даже до укоренения можно сразу же их включить ближе к центру, чтобы таким образом они скорее пришли к с самим себе.
«Коренные» и «некоренные» – это более точные, придаточные понятия внутренних Направлений, потому что под «коренными» обозначается основная черта самоосознанности (своей категории) человека, вне зависимости от таких факторов самоосознанности, которые больше ассоциируются с необыденностью, рефлексирующей специализацией. Самоосознанным не обязательно быть коренным, но коренным обязательно быть самоосознанным. Некоренные могут быть одновременно необыденными и несамоосознанными по своей категории, поскольку нельзя себя осознать, не осознав также других в своей категории или подобных себе. Самоосознанность заключается в полном внутреннем развитии всех внутренних Направлений, росте личности, приобретающей всевозможные характеристики. Коренная категория не имеет внутренних конфликтов, так как она не ассоциируется с чужими категориями. Самоосознанные люди придерживаются категориальных закономерностей, потому что опираясь на такие закономерности можно обнаружить истинные изменения.
Получается, в таком ключе, что обыденность и самоосознанность не являются противоположностями, и что следует стремиться к последнему, как из потенциального к реализованному, дабы избежать их разрушающих взаимодействий. Самоосознанность – это более чистое, основательное проявление своего самопознания без внутренних конфликтов, приводящее к иному пониманию морали. Получается, что самоосознанность метаэтична в плане абсолютной гармонии внутри своей категории, то есть любой конфликт с категорией такой же, как у себя, обязан выливаться в затушёвывание осознанности. Человек может быть очень грамотный, образованный и необыденный, но в то же время не осознавать себя как уникального, отличного от других индивида в плане своей категории. Стоит ещё заметить, что между самоосознанием и самопризнанием есть пробел, который может приводить к внутренним конфликтам и напряжению. Моё понимание самоосознанности, которое я считаю присущим коренной категории, основано на отличии себя от других, но которое исходит из сравнения себя с другими без конфликта.
Понятие «коренности», однако, не может объяснить влияние политики на философию, и мнимых расхождений, которые появляются, как мы видели в предыдущей секции о комплементарности. Чтобы решить проблему мнимых расхождений и ответить на вопрос о том, как возможны комплементарность с конвергенцией, можно свести проблему «коренности» к мнимым направлениям. Если мы уже смотрели на онтогносеологические интерпретации категорий, то ещё стоит рассмотреть политические влияния, в особенности горизонтальные: влево и вправо.
Дезинтеграции, как те, о которых речь ещё будет вестись ниже, идут только гносеологически от объекта, а политические направления не ведут никуда, только вдохновляют те направления, которые уже имеются у субъекта. Если материалист левый, то идёт он и так, и этак вниз, и у них политика с гносеологией полностью сходятся. У левых интеграторов лишь укрепляется направление сверху вниз, но оно не дезинтеграторское, а интеграторское, хоть и сходится с дезинтеграторским, потому что проблема в итоге лишь в несбалансированности направлений интеграторов в данном случае. У левых идеалистов направление реалистическое тоже вниз, и в этом они хорошо сходятся с левыми интеграторами, как Сократ с Поппером. Правые мат повёрнуты к эгоизму или интеллектуализму с направлением вверх, правые интеграторы мистические, а правые идеалисты раздираются изнутри на части, потому что упираются вверх, не могут идти дальше и у них не получается иначе, кроме как спускаться вниз против воли, что отражается на их озлоблении и подчинении других себе или своим идеям более, чем если бы они естественно спускались вниз как левые идеалисты. Правые идеалисты вынуждены идти вниз, а левые это делают по желанию. Этим можно объяснить и их политические взгляды – первые верят в принуждение всех, а вторые верят в свободу. Однако, тут ещё важно усвоить разницу между правым интегратором и правым идеалистом. Правый интегратор мистический и занимается мистикой по желанию, а правый идеалист всё делает по принуждению и других заставляет так же делать. Между расходящимися интеграторами главная особенность именно в различии их политических (горизонтальных – также ромбиками показанных на Диаграмме) и, следовательно, «мнимых» (с философской точки зрения) или некатегориальных направлений. Их политические взгляды влияют на их онтологию, а сбалансированность направлений или их несбалансированность, выражающаяся в искривлении, появляется именно под таким влиянием. Любопытно, что Поппер интерпретирует Аристотеля, когда он того упрекает во вдохновении марксизма и нацизма, ровно так же, как Явлинский Навального. Параллель очень чёткая, и можно даже сравнивать их индивидуальные слова. А вся проблема, оказывается, лишь в том искривлении философии, которое производит левая политика.
Мы видим на примере отличие этики от метаэтики, а следовательно этики от метафизики. Например, дезинтеграторы часто смешивают добро со злом, и данное смешение у недезинтеграторов – признак скатывания к дезинтеграторам. Это происходит примерно так: добро представляется злом, а зло, в свою очередь, добром. У мат10: инорасовые интеграторы – зло, а сами фашисты – добро. У мат9: средний класс – зло, а сами революционеры-террористы – добро. У мат8 может не быть этики как таковой, и в аморальности у них всё возможно, но может быть в виде веры в добро – зло, а аморальность – добро. Все, однако, сходны в рассуждениях об одинаковости людей, потому что рассматривают их лишь по внешности, ограничиваясь материальностью. Так как категории добра и зла в отношениях по гносеологической этике плюралистичны и, следовательно, более субьективны, в связи с их ситуативностью, категории моральности и аморальности метаэтики должны иметь более объективное, общественно-политическое значение, которое, однако, не должно отводить роль лишь одной из сторон политического спектра, а это значит, что все категории могут быть левыми или правыми в политическом плане (а также сверху, или более авторитарными, или снизу, или более либертариарными, если смотреть на различие уровни, но и это усложняется тем, что любые политические воззрения возможны у любых категорий). Такая метаэтика нужна и применима всеми, так как жить по категориям – значит жить сознательно, различать и развивать своё понимание форм сознания, познавать свои ограничения и самое себя, а также смотреть на мир более сбалансированно, вычленять истинное из мнимого, и на почве этого делать соответствующие суждения и деяния.
Как мы увидим далее, самые худшие последствия появляются не от смешения этических категорий, представленных выше, а от того, на что способен некоренной или мнимо расходящийся по отношению к своей категории. В таком случае, к примеру, возможно, что у тех, кто сознательно атакует интеграторов, будут защитники и среди интеграторов, а это значит, что к любой категории может быть подвязана в дружественных отношениях интеграторская, и это главная причина, по которой коренные интеграторы, не желающие конфликта со своей категорией, должны остерегаться насилия в общем. Дальше мы углубимся в анализ понятия некоренных категорий на основе нескольких примеров. Есть случаи, когда некоренными становятся впоследствии, как с рационалистом Спинозой, который сам по себе не принадлежал ни к одной интеграторской традиции, или космополитом Карлом Поппером, который был в традиции Антисфена, но и эти экстремальные случаи пока ещё сложны для нашего понимания, если мы будем смотреть на них только с точки зрения философии. Мы лучше разберём и возьмём за стандартные примеры современные некоренные воззрения у идеалистов в традиции Рэнд, но которые как будто предшествовали ей и были наподобие спящих, принадлежащих к несформированным категориям, но не окажутся ли и их проблемы мнимыми?
Объединения интеграторов ещё не видывала история. Представительство всех категорий эффективно с эволюционной и метаэтической точек зрения, ведь тогда все категориальные слои будут работать сообща и оптимально развивать свои внутренние, духовные силы на благо общества. Поэтому предполагается, что интеграторские объединения способны вызвать именно такое желаемое, равное представительство всех категорий, необходимое для полноценного развития всех в обществе, как большинства, так и меньшинства. Важно, чтобы категории не уходили в крайности, когда они начинают чрезмерно влиять через культуру на другие категории людей либо в сторону идеализма, либо материализма, как видно из существующих обществ и порождаемых ими междоусобных конфликтов. Но сначала нужно разбираться в конфликтах, существующих между интеграторами разных традиционных направленностей, возможно вызванных именно чрезмерным влиянием других категорий на них. Для этого нам нужно научиться, с помощью предлагаемого метода, смотреть на самые существенные, или субстанциальные, а не случайные, или акцидентальные, стороны целостных человеческих сущностей, или личностей, чтобы выделить те их черты, которые неподвластны внешнему влиянию и не являются поэтому изменчивыми.
36.3. Другой взгляд: проблема конфликта Истины и Добра
Многие интеграторы расходятся друг с другом, но при этом продолжают оставаться интеграторами. Я уже многими способами и терминами обозначал эти расхождения, но самые лучшие категории, которые вбирают в себя все расхождения, с которыми я сталкивался в своих исследованиях интеграторов, это именно Истина и Добро, которые так красиво выделились в споре Сэма Харриса и Джордана Питерсона. Дело в том, что я вижу, как под категорию Истины подходят понятия науки, рационализма, строгой математики, атеизма и так далее, а под категорию Добра подходят понятия философии, соединённой с религией, мифологизма, статистики или теории вероятностей, теизма и мистицизма и так далее. Так выстраиваются две группы интеграторов; соответственно: Антисфен и Аристотель, Бэкон и Аквинский, Спиноза и Сведенборг, Поппер и Юнг, Стэплдон и Толкин, Харрис и Питерсон, Явлинский и Навальный. Я понимаю их конфликты как необязательные и тривиальные. Но решение вопроса, почему они всё же расходятся, ещё следует уточнить, и дальнейшее развитие моей мысли опирается именно на проблематику, выходящую из этого вопроса.
В принципе, если они все одинаковые интеграторы, то их корни уходят в единую метафизическую ось Модели, в которой Истина и Добро неотделимы. Но если они неотделимы изначально, что же их отделяет по мере развития? Проблему конфликта Истины и Добра разбирает в своих выступлениях и на лекциях Джордан Питерсон, профессор психологии университета Торонто, Канада, и популярный ютюб блоггер.
С самых первых своих трудов и лекций, например в своей лекции в Гарвардском университете о своей системе, описанной в книге Maps of Meaning, Питерсон показывает, что выстраивает свою систему на вопросе Дэвида Юма о том, что есть (факты), и что должно быть (ценности), и что смешение этих двух категорий приводит к ошибочному построению этики, которая не может сводиться к тому, что есть, ведь этика оперирует не модальностью необходимости, а скорее модальностью долга. Отделение фактов науки от ценности этики глубоко отразилось в философии со времени Юма. У Канта это различие выводится в Критике чистого разума с Критикой практического разума. Критика этики Айн Рэнд как раз обращает внимание на то, что она ошибочно смешивает эти две категории.
Но в современности у нас есть иной взгляд Сэма Харриса, оппонента Питерсона по теологической линии, и его взгляд частично верен и частично не замечает более глубинной проблемы в сопоставлении этих двух категорий. Его взгляд состоит в том, что конфликты между научными, эмпирическими фактами и духовными человеческими ценностями просто не существует, потому что мы не можем существовать без материальных и более фундаментальных фактов, а наш разум необходимо проецирует свои ценности наружу, и поэтому даже учёные, занимающиеся собиранием и анализом фактов, должны придерживаться ценностной установкой под названием логически-рационалистической. В таком случае, факты – это ценности тех, кто ими пользуется и порой даже не может без них. Я не имею ничего против такой точки зрения, и сам Питерсон не предлагает своих аргументов против, но всё же так просто мы не можем смести постановку вопроса Юнга, и как мы в дальнейшем заметим, и мою тоже. У Питерсона они соединяются направлением к ценностям.
Если мы смотрим на ценностную формулировку этики, то мы не замечаем нечто более глубоко присущее самой этике, а именно категорию добра. Дело в том, что ценности больше присущи культуре и её производному – искусству. Ценность – это более общая категория, которая у Канта в третьей критике, Критике способности суждения, описывается категорией Воли, соединяющей чистый и практический разумы. В современной философии ценности изучает такая дисциплина, как аксиология. Поэтому стоит отличать аксиологическую ценность, которая может быть прагматически материальной, от этического и всегда возвышенного добра.
Почему мы не можем так просто соединить факты и добро, как факты и ценность? Разница в источнике приобретения данных. Факты приобретаются не с целью сослужить доброму делу, а лишь как знание само по себе. Знание не стремится к добру, а к стремится к истине, поэтому знание, как и технологии на его основе, могут служить как по пути, ведущему к добру, так и по злому умыслу. Добро же есть само по себе и ни к чему не стремится, оно как вечный закон. Добро имеет не гносеологическую ценность, как знание, а онтологическую, поэтому оно скорее отвечает на вопрос целенаправленный, на что, а не методологический как. Оно просто есть как Архетип вселенной, выраженный в упорядоченной красоте космоса. Его можно познать и описать знанием, но это будет лишь описание действительно происходящего, а не само происходящее, а описание требует интерпретации. Факт отличается от поступка, который может на нём основываться, но при этом и существует как бы сам по себе, независимо от фактов. Конечно, мы также можем интерпретировать вселенную не динамично, как действие, а статично, как собрание описательных фактов.
Возможно, смежной проблемой этой постановки проблемы является отличие физической механики от эволюционно-биологической динамики. Как бы философы и учёные ни старались соединить теории физики с теориями биологии, у нас нет полного схождения обратимых процессов физики с необратимыми из биологии, химии и истории. Нет способа пойти против энтропии как стены, запрещающей нам возвращаться в реальном времени вспять. Когда из материи образуется жизнь, то она начинает следовать дополнительным законам, которые не могут сводиться к законам материи и физики. Поэтому и существует в истории философии две расходящиеся традиции: традиция, объединяющая философию с религией (Добром, или Богом), и традиция, объединяющая философию с наукой (Истиной, или фактами). Как выпутаться из этого затруднительного положения – цель данного исследования.
Не соглашусь со следующей мыслью, но она вдохновляет продолжить исследование поставленного вопроса:
Историческое сознание – это культурный феномен. […] Историческое сознание само по себе преображается. В нём можно проследить специфический путь от мистических форм к рациональным. (Гуревич, 2003, стр. 187)
Конечно, бум рационализма был в Эпоху Просвещения, когда он и сформировался рука об руку от таких античных «рационалистов», как Демокрит, до таких современных «мистиков», как Питерсон. О соседстве философствующих по направлению к Истине и других по направлению к Добру я уже писал, но о причине их расхождений я не говорил. А причина теперь ясна: в самой фактуре развития культуры и цивилизации присутствует неотъемлемый элемент – переменчивость. Из-за переменной природы человеческих формирований и производятся, естественно развиваясь, расхождения в направлениях разумов людей. Самое интересное, что они все направлены к абсолютным целям, достижение которых выходит за пределы цивилизации, то есть они уходят к необходимому в природе. Но отпечаток накладывает цивилизация, и хоть единство целей было изначально в природе и будет всегда, люди думают, каждый со своей точки зрения, что цели все разные, ведь направления идут через разнящиеся, даже конфликтующие перипетии истории. Но такое ложное, дихотомическое мышление, также пользующееся выводами, исходящими из ложных обобщений, есть упрощение для управления в мысли такими сложными и разнообразными процессами, образующимися благодаря иллюзорной переменчивости цивилизации, всей этой суеты.
