И. А. Старцев
К новой философии
28. Путаница идеализмов
Важно не искать конкретные ошибки у Канта, а изучать основы его философии в целом, когда его трансцендентальные категории применяются ко всем людям, независимо от их осознания этих категорий. В своём исследовании я обнаружил, что каждый философ придумывает свои собственные категории, даже когда термины берутся у других. Поэтому, тут ставится вопрос не о синтезе ощущений посредством мысли, а об уникальности и независимости мышления каждого человека.
28.1. Иммануила Канта повторение
Иммануил Кант является ключевым моментом по причине фундаментальности своего философского типа, одного из трёх выведенных и самого оспариваемого. Хоть он также не соглашался с античными философами до публикации своей первой Критики, Кант, вероятно, осознавал свою категориальную позицию, когда продекларировал свой собственный коперниканский переворот (BXVI). Сегодня его философию называют «трансцендентальным идеализмом и эмпирическим реализмом» (Маккормик, н.д.). Но может быть, в ней нет ничего такого сложного,[96] как некоторые думают? Я замечаю появление этой позиции более чем за два тысячелетия до Канта, но сегодня она восхваляется как доминирующий научный и культурный авторитет.
Оглядываясь назад, мы видим, что Кант, на самом деле, не был похож на Платона, чей идеализм был реалистичным. Гегель и Рэнд тоже достаточно отличаются от Канта и гораздо ближе к позиции Платона. Идеалист верит в идеал за пределами разума, а не тот, который просто существует в нём и познаваем. Кант же полагал, что все идеи находятся лишь в уме, а материальная реальность как таковая есть «ноумен» (или «дно» демокритовского «колодца»), который непостижим чистым разумом смертного человека. Поскольку «ноумен» (Ding an sich) Канта сильно отличается от понятия «ноумен» (νοούμενον) Платона, у нас появляются дополнительные проблемы для различения. Кант приобщил внутрь своего мировоззрения отношения идеализма, направляющегося разумом, и заставил философию больше интересоваться вопросами, связанными с феноменальной реальностью, но только в пределах нашего ума, чтобы производились гносеологические суждения (то есть подтверждаемые и трансцендентальные) при помощи синтетических априори своей метафизики. Его направление, исходящее из такой мировоззренческой позиции, стало идеалистичным,[97] в то время как сама его эмпирическая позиция со стороны необусловленно регрессирующей (по Рэнд: гносеологически опущенной) истинной природы реальности, стала материализмом.
Если взглянуть с другой стороны, то метафизически Кант начинает с рассудка как синтетической способности и интуитивной основы для гносеологических суждений и направляется, через категориальное отрицание, с поставленной самоцелью к ноумену. Его метод умственных категорий (априорных форм мыслей) образует весь опыт и «интуитивно» соединяется с феноменальной материей. Путаница заключается в том, что его позиция является гносеологизмом, хотя его метод имеет другое качество метафизичности, чем кажется на первый взгляд. В первой Критике Кант гносеологически поднимается через рассудок к чистому разуму, во второй очерчивает метафизическое направление вниз к ноумену, а в третьей смотрит на динамику этих направлений с точек зрения механистического и телеологического мировоззрений. Рассматривая его направление вверх к своей позиции, мы замечаем, что, несмотря на то, что категории представлены метафизическими (а не только лингвистическими, как по Аристотелю) и их главные структуры, с помощью которых формируется знание, составляют синтетическое единство разума и то, что Кант считает законами в каждом из нас, – проблема в том, что это только его разум, в котором он обнаруживает такие глубокие психические агрегаты. В этом ключе главное отличие от всех предшествующих идеалистов: он основывает свою философию на том, что он узнал за 11 лет затворничества[98] о природе своего разума и что теперь соотносится с некоторыми результатами в нейронауке и квантовой механике, построенных на подобных структурах. Он противопоставляет свою априорность аналитически априорным идеям, которые, согласно Канту, гносеологически не подтверждены. Но если полная реальность является ни платонической, ни кантовской, то она должна включать обоих и выходить за пределы их умов.
После того, как работы Демокрита были в основном забыты, Кант снова ввёл метафизику для материалистичной науки, положив начало научной эре, в то время как интеграторы седьмого уровня в большинстве своём остановились на Ньютоне и перешли на следующий уровень, начиная с достижений Томаса Джефферсона. Может показаться странным, что дезинтеграции седьмого уровня продолжаются и сегодня, хотя только этот уровень больше никто не интегрирует. Но это не странно, если учитывать, что с XX века у нас появились фундаментальные интеграторы, превосходящие материализм и поэтому здесь называемые трансцендентальными материалистами, или трансматериалистами, если судить по их материалистичным направлениям; их интеграции начинаются с первого уровня – например, квантовые интерпретации Леонарда Сасскинда и Роберта Гриффитса. Когда дезинтеграторы начинают продвигаться под седьмым уровнем, у нас обнаруживается новая категория интеграций для укрепления нашего мировоззрения, такая прочная, что материалисты не могут с ней ничего сделать. Но путаница и бессилие всё ещё остаются из-за неверного понимания двух конфликтующих ролей, отведённых метафизике.
28.2. Предостережение о неправильных трактовках понятий
Метафизическая путаница объекта и контекста, позиции и направления, скорее всего, началась со второй волны философии, и Кант был ключевой фигурой в ней. Сегодня, то, что мы обычно называем направлением, такое как материалистичное у Рэнд, идеалистичное у Канта, Юма и Шопенгауэра и реалистичное у Платона, можно представить кажущейся позицией, но, в то же время, их настоящие позиции могут быть проигнорированы в виду подмены их направлениями. Не всегда, но так часто случается, как с Платоном, когда такого хорошо известного экспертами идеалиста также называют другие философы «реалистом» за его идею (одну из многих) реализма. В другом, даже более экстремальном случае, некоторые, как Бертран Рассел, считают Платона «мистиком», хотя эта оценка противоречит большому акценту Платона на разуме, объективности, математике и геоментрии, состоящих из одних чистых идей. Хотя Платона можно рассматривать «мистиком» в противовес религиозным идеалистам, его глубокие абстрактные и этические идеи полностью совпадают со многими идеями последователей авраамических религий. Следует также отметить, что Платон создал «духовную» основу для современной математики, которой охотно придерживаются подобные Альберту Эйнштейну. Приверженцы взглядов платоновского математического первенства и аристотелевского логического первенства боролись и менялись местами тысячелетиями, и Рассел, вместо того, чтобы уточнить, лишь затенил их различия.
Метафизика многих философов начиналась с гносеонтологического уравнивания познаваемого объекта с его контекстом или представления части как целого, буть то универсальный источник, раса, общество, тело, разум, мысль или материя. Подобным образом, путаница в философских категориях пришла из уравнивания основного начального положения с методом достижения некоторой цели или конечного положения. Как было раньше, как есть сейчас и как будет всегда, всего существует, будь то явно или неявно, только два конечных положения: метафизика материи (первый уровень) и обусловленная метафизика универсального источника (пятнадцатый уровень). По версии идеализма, будь то религиозного или научного, необусловленная метафизика универсального источника обычно представляется как «сущее» (Рэнд), «Благо» (Платон), «Единое» (Плотин), «Бог» (авраамические религии), «свет» (Эйнштейн), «сингулярность» (Хокинг) или «ничто», то есть тёмная энергия (Краусс), но в качестве изначальных положений они могут только неявно направляться, в том числе для целей исследования, к материи. И хотя метафизика материи всегда необусловлена, обусловленная материя рассматривается только с точки зрения трансматериалистичной, интегрированной позиции первого уровня, которая входит в новую волну интеграций, направленных к универсальному источнику (например, Гриффитс и Полкинхорн, 2008). В любом случае, можно выбрать только одно из двух направлений в любое время, но не оба одновременно.
28.3. Параллели материализма и идеализма
Путаница, по-видимому, может относиться не только к идеализму, но также и к материализму идеалистичного вида, так как все люди определяются своими идеями. Кант и Ницше кажутся современными отражениями Демокрита и Эпикура, и их возможными влияниями, в хронологическом порядке. Тем не менее, не многие подхватили последних в древней Академии, как они сделали в академических исследованиях в нашу пост/модернистскую эру.
Возможно, вся трагедия заключилась в том, что Демокрит имел, к счастью, учителя-материалиста и поэтому узнал, кем он был на самом деле, но Кант имел учителя-идеалиста и из его учений не мог вывести свою природу, почему ему и пришлось заниматься самостоятельно в дальнейшем (покуда ещё его учитель не принял его диссертацию). И всё же его философия увековечивается в таком роде неосознании себя на примере некоторых других, например, «вдохновлённого» Кантом поэта Генриха фон Клейста и отвлечённого от строгой философии политика Иосифа Виссарионовича Сталина.
Вначале происходит самообман. Если бы Сталин знал, что он идеалист, а не материалист, то могло бы не быть столько насилия. Схожим образом, если бы Кант только действительно знал, что он был материалистом, а не идеалистом, то не было бы столько путаницы в дальнейшем. Вместо этого, мы видим, как Кант в своих работах идеализировал идеалистов как материалист, а Сталин идеализировал материалистов как идеалист.
Айн Рэнд, с другой стороны, была более ясным мыслителем, потому что знала, что была идеалистом. Она также ненавидела Канта и Сталина. Может быть, она подсознательно понимала, что эти двое смешивали различия идеализма и материализма? Это различие имеет первостепенное значение в моём взгляде. В моей философии не может быть ничего важнее, чем это различие, потому что на нём строятся и все другие. В этом смысле, я отражаю марксистскую философию, отстаивающую это различие, как великий основной вопрос философии: что первичнее, материя или дух? Но смысл вопроса замутнён подобиями Канта и Сталина, потому что они давали свои первичные качества в роли вторичных, путая который был первым.
Только очень тщательные сравнения могут показать, кем они действительно были, даже если они сами не подозревали. Мы можем выделить три ветви на примере эгоизма Рэнд:
1) Рэндовский эгоизм: рациональный и объективный (идеализм)
2) Ницшеанский эгоизм: нерациональный и субъективный (материализм)
3) Кантовский эгоизм/альтруизм: рациональный и (интер)субъективный (материализм)
Важно отметить, что, хотя первые два эгоизма отличают коллективизм от индивидуализма и являются индивидуалистичными по своей природе, кантовский эгоизм (альтруизм) не следует такому различению. В отличие от Рэнд и Ницше, Кант не находил такое различение значительным, и все обсуждения на тему конфликта этих сторон не вызывает у его последователей философского интереса, но вместо этого они противостоят такой постановке вопроса по причине его философской безотносительности. Причина этого кроется в том, что «коллективизм» не имеет значения для кантианцев, потому что общество, как и коллектив, является лишь умственной конструкцией, которая не имеет ничего общего с природой самого индивида. Для полноты картины, следует добавить соответствующий список альтруизмов:
1) Марксистский альтруизм: рациональный и объективный (материализм)
2) Гитлеровский альтруизм/эгоизм: нерациональный и субъективный (материализм)
3) Сталинский и религиозный альтруизмы: рациональный и субъективный (идеализм)
Наша задача состоит в соединении разума с объективностью и субъекивностью. Попытки связать рэндизм с марксизмом не увенчаются успехом, потому что у них одинаковые элементы, но по-разному расставленные. Но проект связать рэндизм с кантианством может увенчаться успехом, поскольку, если мы последуем разграничению этих философских позиций, не касаясь мутных определений эгоизма и альтруизма, единственное, что нам останется сделать, так это объединить разум с субъективностью, исходя из объективной точки зрения. Объективисты могут пренебречь идеей, что под объективностью кроется субъективность, но подавляющее сосредоточие на слове «объективный» приводит к мысли о том, что субъективность также может значить объективность, и это напоминает позицию Канта.
Для совмещения этих двух основ, нам нужно соединить два динамических отношения: 1) субъективность под объективностью, и 2) субъективность, которая может сойтись с объективностью. Первое является следствием от влияния наших понятий, включая неявные, такие как (мета)категории, на (феноменальные) перцепты в нашем уме. А второе заключается в том, как мы представляем себе наши понятия в соответствии с тем, что воспринимаем. Относительно первого, вот отрывок от Дэвида Келли (2015):
В одном исследовании дети поворачивали рычаг и были вознаграждены конфетами. Некоторые дети получали конфеты напрямую, в то время как другие (экспериментальная группа) получали фишки, которые они могли обменять на конфеты. После подвергания детей этой экономике достаточное время, детей попросили оценить размеры фишек, скорректировав переменный стандарт, пока он не становился похожим на размер фишек. Дети в экспериментальной группе устанавливали стандарт размером больше, чем дети в контрольной группе. Авторы заключили, что, хотя «действительный механизм, который приводил к переоценке, следующей закреплению, совершенно неясен», эксперимент предоставил некоторые данные о том, что оценка предмета может повлиять на его воспринимаемый размер». (гл. 7, «Автономия восприятия»)
Что касается второго, я думаю, что с этим нет проблем в рэндизме или кантианстве. Оба мировоззрения принимают свидетельства чувств как важных компонентов мнения и настроены на соответствие своих мыслей с окружающими явлениями. Поэтому особых проблем в последствиях этого исследования я не вижу и с такими позициями, как у Сталина, если исходить только из их субъективности. Единственная оставшаяся проблема здесь для исследования – это категоризация философов Просвещения, и для этой задачи у нас уже есть уникальная перспектива, невиданная на протяжении всей нашей истории.
29. Трансцендентальное преодоление: вызов новым интеграторам
Практически каждую идею можно возвести в идеализм, если бы на то было желание, но можно ли каждую идею расширить и подкрепить так, чтобы она функционировала в основании истинного идеализма? В течение всей истории философы изобретали разные идеализмы для определения своих предположительно уникальных положений: трансцендентальные, абсолютные, критические, материальные и другие. Однако, если мы начнём делить философию на ответвления одних идеализмов, то мы быстро потеряемся. Я предлагаю категоризовать философии, разбивая их на идеи которые берутся как первичные (позиция) или вторичные (направление), и, следуя этому, мы можем категоризовать очень много философов, включая самых трудных.
Проблемы появляются из-за того, что мы все переживаем явления в мире по-разному, и рационализм с эмпирицизмом от этого становятся ложной дихотомией. Скорее, идея «синтеза» Канта представляет собой ложное обобщение, применяемое ко всем людям на основе несущественных различий этих двух традиций философии.
Есть такие философы, которые, хотя бы на словах, конфликтуют со своими же предтечами и, следовательно, не до конца осознают категорию своих философий. Например, Бенедикт Спиноза и Джон Локк были вовлечены в философский конфликт рационализма и эмпирицизма, но их философии имели ключи для потенциального преодоления этого конфликта, хоть они и не были использованы. Опираясь на характер этого ненужного конфликта, Кант покорил сцену, предлагая свои термины на замену философий рационализма и эмпирицизма, что в итоге привело к философии, которая не была способна сделать всех осознанными носителями своих категорий сознания, таким образом, ограничивая их, а не расширяя, как было задумано.
К тому же, не только категории эмпирицизма и рационализма обманывали себя, смешивая всех философов достаточно разных положений, таких как Джордж Беркли и Дэвид Юм, Рене Декарт и Спиноза, но ещё и сам предмет спора, а именно вопрос о том, были ли наши разумы чистыми с рождения или имели врождённые априорные идеи, был вторичным, так как не относился к основным положениям этих философий, а только средоточился на одном разуме. Поэтому казалось, что конфликт был между идеалистами, некоторых из которых несправедливо называли материалистами. Стало намного легче, особенно таким философам-дуалистам, как Декарт и Лейбниц, прорваться через путаницу и вырезать себе часть, общую для всех: разум или рассудок. С этого начала неправильно обозначимых философских категорий, принятие путаницы перетекло в большую неразбериху, а именно в философию Канта.
Для преодоления Канта и всей нашей истории под его влиянием, нам следует разрешить конфликт рационализма с эмпирицизмом через новую классификацию философий, которая не касается синтетических или аналитических различий.[99] Вместо таких устаревших различий, которые уже смешивались позитивистами второго Венского кружка, категории, которые я предлагаю, базируются на философских позициях и направлениях. Здесь я вкратце опишу проблему, рабочую гипотезу и тезис, но пока отложу полное решение для того, чтобы этим занялись другие. Так как пока эта проблема за пределами моих усилий, я приглашаю умелых философов попытаться доказать или опровергнуть мною написанное далее.
29.1. Проблема
Как я уже писал до этого, проблема с Кантом глубока ещё по той причине, что его философия основана на неверной категоризации посредством использования неоднозначных терминов «рационализм» и «эмпирицизм» и поэтому вовлечена в искусственный конфликт между мыслителями Эпохи Просвещения. Кант, как ему казалось, «интегрировал» рационализм с эмпирицизмом, разрешив сильнейший конфликт в философии и поставив с ног на голову целую философскую традицию своим «переворотом». Вот главные фигуранты «конфликта» с их гипотетическими категориями философских типов:
Рационализм:
1) Рене Декарт (идеалист/материалист),
2) Готфрид Вильгельм Лейбниц (идеалист/материалист),
3) Барух Спиноза (интегратор).
Эмпирицизм:
4) Фрэнсис Бэкон (интегратор),
5) Джон Локк (интегратор),
6) Джордж Беркли (идеалист),
7) Дэвид Юм (материалист).
Рационализм, по определению, основывается на разуме и уже доступном знании. С другой стороны, эмпирицизм основывается на новом научном знании, исходящем из чувственного опыта вне разума, то есть из окружающей реальности. Иными словами, в «конфликте» этих двух традиций, затронут вопрос о том, что же было первым: внутреннее или внешнее, хотя и внутреннее и внешнее присутсвуют у обеих сторон. Сделав акцент на внутренне-внешнем сосуществовании, которое почему-то игнорировалось, Кант предложил, что априорные формы мысли структурируют наш опыт (исходящий откуда-то извне), так что оба основоположения были востребованы. Тем не менее, Кант достиг этого, поставив «синтетическую» (а не «аналитическую») способность ума или рассудка и метафизическое знание о ней главенствующими, но включающими чувственный опыт, который представляется внутри в виде (феноменальных) явлений. Хоть это может быть единственным возможным способом объединения этих положений в рамках философии разума, его перспектива не включает всё, что приходит в ум за его пределами, полагая всё это непостижимым и поэтому также подчиняя своему разуму. Кант следовал формуле обратного сведения: отведи внешний мир не-миру (область ноумена) и внутреннему миру (область феноменов), сократив их посредством категорий мышления. Это кантовское обращение внешнего во внутреннее (и отказ от остального) является его главной ошибкой, но она была необходима ему для убеждения других философов в том, что он достаточно разграничил и обобщил свою теорию (даже в рамках субъекта), чтобы охватить всё известное на тот момент.
Такую же инверсию можно увидеть исходя из сравнения кантовской философии и философий Аристотеля и Локка. У Канта «ощущение, составляющее материю (materiam) чувственного представления, указывает … на присутствие чего-то чувственно воспринимаемого, но что касается качества, то оно зависит от природы субъекта, а именно, насколько он поддаётся изменению под действием данного объекта» (Кант, 1994, т. 2, стр. 286, его курсив; 1910, т. 2, стр. 393, его курсив). Форма же, у него, как мы знаем, в критический период пуста и идеи его пусты, если нет чувственного содержания, так как «синтетическое» обязывает связывать с ним. Получается, что у Канта форма ограничена внутренним, а значит и параллельный аргумент можно сделать о том, что если есть форма, то она и есть содержание, как материя. Иначе сказать, ощущения не есть объективные формы, а материальное содержание уже внутренних материальных, но идеализованных, органов чувств, как встречается в частично верной интерпретации Гельмгольца и Ланге. Однако, у Аристотеля объективна как форма, так и материя. У Локка форма и материя, как первичные качества, тоже объективны, но Локк ещё добавляет субъективные ощущения (вторичные качества). А Кант делает полную инверсию Аристотелю и Локку: он делает ощущения объективными, отождествляя их с материей, а форму субъективной, хоть и позволяющей формирование интерсубъективного знания ввиду своей общезначимости и общеприменимости.
Если говорить в общем, но можно утверждать, что Декарт, Лейбниц и Спиноза начинали философию с разума, а Бэкон и Локк – с чувств, которые они считали первой основой знания. У эмпириков и рационалистов было общее, но они не были одинаковыми, иначе Кант не стал бы таким известным. Ведь Кант подчинил разум чувствам (чего хотели эмпирики), но также сделал его независимым от возвышенных идей (за которые эмпирики вместе с рационалистами продолжали держаться). Этим он отличился от обеих традиций, за что посчитали его «объединителем», хоть и ложно. Но в плане следованию Декарту по низшим уровням, он вовремя и успешно ворвался. Он отрезал всех именно от того, за что они держались и не могли друг другу уступить. На этом он закончил традиции Эпохи Просвещения, которые начались с ложной дихотомии Декарта, такого же редкого философа, как и Канта, в чём ещё следует разбираться, чтобы объяснить, что тогда произошло.
Если судить, например, по такой цитате Аквинского (2013), что «всё, что мы мыслим в этой жизни, мы познаём при посредстве соотнесения с естественными чувственно воспринимаемыми вещами. … [Х]отя разум выше чувства, он, тем не менее, некоторым образом начинает [познание] с чувства, и его первичные и основные объекты имеют основу в чувственно воспринимаемом» (т. 2, стр. 265), то мы видим насколько он сходился с эмпириками, которые условно противились схоластике. А вот рационалисты на практике показали себя реакционерами, поскольку вошли очень неожиданно на арену как новая философская традиция, этим подмяв под себя главные вопросы просвещения и поставив себя на первое место, что в дальнейшем привело к полному подчинению философии науке.
