Георгий Георгиевич Батура
Конфуций и Вэнь
Мандейские напевы
«Книга Иоанна»
Мандейская «Книга Иоанна» (Драшиа-д-Йахья) или, как она иначе называется, – «Книга царей» (Драшиа-д-Малкиа), представляет собой собрание разрозненных текстов, имеющих отношение к «царям», т. е. к небесным существам Света. По религии мандеев Иоанн (Яхья) тоже принадлежит к этим «царям», т. к. в него вселился Эон Света. Но при этом Иоанн Креститель не принадлежит к главным фигурам мандейской религии: человеческую душу спасает не он, а высшие существа Света, которые принимают участие в самом важном мандейском религиозном обряде – маси́кта. Этот обряд производится над умершим человеком и в переводе означает «вознесение (души)». А Иоанну Крестителю отводится роль земного учредителя второго из самых важных мандейских обрядов: масбу́та – «окунание» или «крещение». В этой Книге описывается эпизод крещения Иисуса в Иордане Иоанном Крестителем.
Русскоязычный читатель должен ясно себе представлять, что название этого христианского обряда не имеет ни малейшего отношения к мнимо-одноименному русскому слову «крест». И само именование Иоанна словом «Креститель» в первоисточниках (греческом, и арамейском) также не имеет никакой связи со словами «крест», «крещение». Исходный корень этих слов – это «окунание», «погружение», т. е. буквально – «Иоанн-Окунатель» (бапти́дзо – «погружать в воду», ба́птисма – «погружение в воду»).
Нет ничего удивительного в том, что любого христианина в мандейской религии привлекает не сама экзотика и ярко выраженная религиозная индивидуальность этого народа, а все то, что имеет отношение к Иисусу Христу. Именно этим было вызвано пристальное внимание научной общественности к находкам мандейских текстов. Падение интереса к огромному количеству неожиданно появившихся первоисточников произошло, в том числе, вследствие обнаружения в 1946 году так называемой гностической Библиотеки Наг-Хаммади, в которой, среди прочих рукописей, было и знаменитое Евангелие от Фомы, а также Евангелие от Филиппа. Пламя «мандейского пожара» было сбито «пожаром гностическим». И это прискорбно, потому что Библиотека Наг-Хаммади, за исключением двух упомянутых выше текстов, не имеет к подлинному Христу никакого отношения. В то время как мандеи, они же назареи, – это и есть та подлинная колыбель, которая взрастила исторического Христа-назарея, отошедшего от своей первоначальной «мандейской» веры.
Русскоязычный читатель должен с сожалением констатировать тот факт, что Россия по-прежнему остается «дремучей страной» в части научных исследований подобного рода. Несмотря на обилие человеческих талантов, обстоятельства исторического пути России – сначала дореволюционная церковная цензура, затем советский запрет на религию, и, наконец, пост-перестроечный всеобщий «бум обогащения», поставивший крест на подобных возможных научных исследованиях, – все это оставляет России самые последние, «захудалые» места на общечеловеческом научном форуме. Тот русскоязычный читатель, который, интересуется духовными вопросами, просто обязан изучать английский язык, а еще лучше – и немецкий. Для того чтобы иметь доступ к сокровищам религиозной мысли. Душа России по-прежнему спит, и подавляющему большинству россиян гораздо важнее вопросы пива, футбола, фейерверков, долларов, автосалонов, гаджетов и прочих атрибутов нашей земной жизни.
Пост-перестроечный интерес бывшей советской интеллигенции к вопросам йоги и разной «магии» сошел «на нет» вместе с естественным старением этой категории читателей. Тех, кто родился и вырос в смутное время «перестройки», вопросы «спасения человеческой души» не интересуют, они – «атеисты в квадрате», т. к. являются атеистами уже второй атеистической эпохи российского государства. Сегодня следует констатировать, что иссякли на земле русской подлинные Серафимы Саровские, Силуаны Афонские и Иоанны Кронштадские: Душа России, как туман от земли, медленно поднимается в бескрайние небесные выси, оставляя внизу землю когда-то славных предков. Слишком много страданий, слишком много крови выпало на долю нашего доброго и богатого талантами народа – народа-ребенка, народа страны «искателей Бога». Конца и края этим испытаниям не видно. Куда ни кинь – одно воронье расселось по веткам, да лисы юркают по дворам…
Несмотря на то, что согласно мандейским текстам Иисус считается «лже-Мессией», Иоанн Креститель имеет к Нему выраженное отрицательное отношение. Мы могли бы предположить, что подобное положение вещей – это более позднее наслоение, которое вряд ли отражает действительно реальные исторические отношения между этими двумя подвижниками духа. Однако судя по приведенному ниже тексту из этой «Книги Иоанна», такие выводы делать преждевременно. Слишком реально обрисован здесь этот Иисус, слишком «подлинными» кажутся те Его речи, которые мы читаем в этой Книге. Слишком узнаваем в этой Книге ставший привычным для нас облик евангельского Иисуса Христа. Так мудро и так по-человечески не горделиво говорит только евангельский Иисус. И темы Его примеров и сравнений – они совершенно не типичны ни для кого другого: это те же «дурацкие», по мнению сегодняшнего человека, вопросы, имеющие, в том числе, отношение к сексуальной сфере. Но при этом мы должны сказать нашему читателю, что этого «чисто Иисусова» отношения к вопросам «мужского-женского» нет ни в одной другой религии мира, кроме мандейской. Это сразу же бросается в глаза в религии мандеев.
Ниже мы приводим эпизод крещения Иисуса, взятый из «Книги Иоанна». Перевод сделан нами с английского перевода, опубликованного в Сети. Наш перевод с английского не претендует на точность и научность и призван исключительно для того, чтобы у читателя сложилось общее правильное представление о том, как представлен Иисус в мандейских текстах. Итак, «Книга Иоанна».
«Кто сказал Йешу? Кто сказал Йешу-Мессии, сыну Мирьям, кто сказал Йешу так, что он пришел не берега Йордана и сказал:
– Яхья, крести (окуни) меня твоим крещением (окунанием) и произнеси надо мной также то Имя, которое ты обычно произносишь. Я показываю себя твоим учеником, поэтому я вспомню о тебе в моих Писаниях. Я свидетельствую не сам, как твой ученик, поэтому сотри мое имя из твоих (проклинающих – Г. Б.) страниц.
После всего этого Яхья ответил Йешу-Мессии в Иерусалиме:
– Ты солгал иудеям и обманул (наших) священников. Ты отрезал их семя (потомство) от мужчин и женщин, зачавших и беременных. Саббат (субботу), с помощью которой Моисей установил связь, ты ослабил в Иерусалиме. Ты солгал им под звуки зазывных рогов и далеко за пределы распространил позор с помощью победного рога шафара (культовый музыкальный инструмент из бараньего рога – Г. Б.)».
Когда мы сталкиваемся с текстами древних, но не «монотеистических» религий, мы никак не можем уложить их слова в свои привычные представления. За истекшие тысячелетия менталитет цивилизованного человека стал другим. И как это ни неприятно осознавать, но причиной этому явились, в первую очередь, представители монотеистических религий, в том числе христианства, начиная с таких его защитников, как африканец-Тертуллиан или Ириней Лионский. Мы уже не можем даже представить себе, что в каком-то религиозном сочинении об иноверцах может говориться иначе, чем в ярко выраженной бранной или оскорбительной форме. Но вот вам пример мандейского отношения к своему противнику. Да и противнику ли вообще, если внимательно присмотреться к приведенному выше тексту (и следующему далее)? Здесь налицо совершенно иные критерии подхода к ставшей перед автором этого текста задачей: понять, что это такое? И как это можно объяснить, исходя из единственного критерия: что есть Истина, и что есть Ложь?
У автора текста отсутствуют уже привычные для современного общества и ставшие обычными подходы, основанные или на слепом фанатизме, который, как правило, оправдывается словом «вера», или на сознательной «лжи во спасение», – подходы, одинаково призванные еще до начала здравых рассуждений в любом случае обелить свою точку зрения, а значит, и свою «веру». В приведенном выше примере автор не обвиняет своего противника без размышлений, а пытается его понять, предполагая, что и он тоже может быть искренен. И все эти «за» и «против» автор излагает, прекрасно осознавая при этом, что какой-то читатель выберет, возможно, и не его точку зрения. Так может поступать только тот автор, за спиной которого действительно что-то есть, и это что-то очень большое: автор не боится, что «проиграет» этот конкретный спор, т. к. главное для него все равно останется незыблемым. Он в первую очередь боится нечаянно оказаться на стороне Неправды.
Сегодня этого уже давно нет: сегодняшнее лицемерие – особенно в области религиозных разглагольствований – не знает границ. Мандеи – иные. Они – подлинные аристократы духа. Они не врут – и это их главная отличительная черта. И то, что они – «наивные дети», это, исходя из евангельских слов Иисуса Христа, только их достоинство. То достоинство, которое уже недоступно сегодняшнему европейскому сообществу.
Перед тем, как попытаться оценить отношение автора «Книги Иоанна» к евангельскому Христу, – а значит, в какой-то степени понять общее мандейское отношение к самой проблеме, напомним читателю, что по общепринятому мнению эта Книга, при всей ее «лоскутности», написана отнюдь не современником, и даже не учеником Иоанна Крестителя. Она появилась гораздо позже Евангелий, и именно поэтому Иисус ссылается здесь на «мои Писания», в которых мы тоже можем прочитать об эпизоде крещения Христа в Иордане. Автор «Книги Иоанна» пытается ответить на те же самые вопросы, которые ставила перед собой Церковь первых Вселенских Соборов, и которые так и остались нерешенными по сей день. При этом фигура Иоанна Крестителя была одинаково значимой как для назареев, так и для первых христиан.
Христианская точка зрения на Иоанна Крестителя изложена в евангельском тексте. Хотя следует сделать оговорку: речь в данном случае идет исключительно о первоначальном государственном христианстве Византийской Империи, которое, руководствуясь практическими соображениями и будучи несведущим в духовных вопросах, превратило проповедь Христа о Царстве Небесном в продолжение иудейской проповеди о грядущем малькут шамаим. Отсюда, Иоанн Креститель – это только пророк Предтеча, засвидетельствованный «в Писаниях», конечно же, иудейских.
Того назарея, который написал «Книгу Иоанна», не интересовал подход к этой проблеме с точки зрения ромеев-византийцев. Да и маловероятно, что к этому времени такая точка зрения уже сформировалась. Автор «Книги Иоанна» был поставлен перед свершившимся фактом: есть два великих Пророка, причем, они связаны Таинством назарейского крещения – один крестил другого, и при этом они – почти враги. При этом если пророк Иоанн воспринимался автором как известная назарейская фигура, и его поведение не представляло для автора никаких нерешенных вопросов, то Иисус – это совершенно другая проблема. Хотя тут же оговоримся: и Иоанн тоже представлял своего рода загадку, т. к. автору было непонятно, почему он все-таки крестил этого «лжеца Мессию», посвятив Его в главное назарейское Таинство, и почему он произнес над Ним священное Имя «Великой Жизни»? И это обстоятельство тем более усиливало сомнения автора относительно понимания фигуры Христа.
Автор трижды настойчиво вопрошает: «Кто сказал Иисусу?». И не дает на этот вопрос ответа. Если бы это был текст, похожий на христианские, в таком случае ответ на этот вопрос сразу же нашелся бы: конечно, это Сатана. Но сам автор не знает ответа на этот вопрос. Точнее, он прекрасно это знает, но не может сознаться себе в том, что «сказать» такое может только Высочайший Бог. Какой? – Бог иудеев? Нет. Потому что – и это в какой-то степени нелепо читать – автор аргументирует свои претензии к Христу так, как будто сам автор – это иудей, а не мандей. При этом автор очень точен: Иисус действительно только «ослабил» Моисееву Субботу, а не полностью упразднил ее. Но ведь сами мандеи Субботу не чтут, а они, как и христиане, чтут Воскресение. Так зачем же автору заступаться за Субботу тех иудеев, которые изгнали его единоверцев из Палестины. И разве может «сказать» иудейский Бог Яхве хоть что-то тому, кто нарушает одну из самых главных его заповедей – почитание Шаббат?
И здесь мы должны немного отвлечься и вспомнить текст иудейского Писания. Если назирута была закрытым знанием не только для всего мира, но даже для подавляющего большинства мандеев, то иудейское Писание было текстом, открытым для всех желающих: Септуагинта давно функционировала в греческом мире, и сами иудеи – в лице Филона Александрийского и Иосифа Флавия – пропагандировали этот текст, и писали на этот текст комментарии для всей ойкумены. А значит, этот текст был знаком и тому автору, который написал «Книгу Иоанна». Но он был мандеем. И конечно же, назареем, потому что у простого мандея не было права составлять священные тексты. А следовательно, понимание первой главы иудейской Книги Бытие у этого автора было таким же, как и у евангельского Иисуса. Этот автор прекрасно видел в Шестодневе Бытия Высшего Бога Элохи́ма, который создал, «по Своему подобию», андрогена-Адама, почитаемого мандейской религией. И именно этот Высший Бог, согласно иудейскому Писанию, а не Бог Яхве, утвердил день Субботы в качестве дня отдыха. И по образу этой Субботы Моисей ввел почитание всеми иудеями «Шаббат».
Иоанн заявляет, что «Моисей с помощью Субботы установил связь…». И теперь нам понятно, с кем и каким образом. Моисей, сам того не осознавая (а может быть, как раз он-то это и понимал, потому что воспитывался при дворе египетского фараона), «установил связь» – через почитание Субботы – с тем Высочайшим Богом, который был Богом мандеев, но которого не знали иудеи. А следовательно, – именно через эту Субботу – связь и с самими мандеями. И Иоанн естественно противился тому, чтобы эта Суббота, которая являлась «тонкой ниточкой» между мандеями и иудеями, была «ослаблена». А «еретик» Иисус эту «ниточку» стал пробовать «на разрыв», исцеляя в Субботу, что нарушало иудейский Закон. И возможно, что споры относительно этой Субботы привели иудеев и мандеев к вражде. Ведь не случайно же Иоанн упомянул эту Субботу в качестве важнейшего обвинения Иисусу.
Суббота не являлась «авторским правом» иудеев, как мы подумали при прочтении этого текста из «Книги Иоанна». По мнению самого автора этой Книги, – это деяние того Высочайшего Бога, которого издавна почитали мандеи, – т. е. Бога Света. Мандеи называли этого Бога также словами «Великая Жизнь». Но – рассуждает этот автор дальше, – если Иисус называет себя «Сыном Бога Света», и если Он берет на себя право «ослаблять» Субботу, которую утвердил сам Бог Света, «Отец» мандеев, в таком случае, кто мог бы сказать Ему эти слова о крещении? И если вдруг оказалось бы, что это действительно сказала «Великая Жизнь», Ха́йе-рбе, в таком случае и самому автору следовало бы, скорее всего, пересмотреть положения назарейской веры, ставящей во главу угла вопрос спасения человеческой души.
Есть евангельский эпизод, в котором Иисус задает иудеям вопрос о том, кто был Иоанн Креститель? Логический ответ иудеев: «Не знаем». Ситуация, в которой оказывается автор «Книги Иоанна» подобна: он тоже «не знает», кто такой Иисус, причем, не знает чисто логически. И все эти свои сомнения автор вкладывает в уста Христа: «Я свидетельствую не сам, как твой ученик, поэтому сотри мое имя из твоих страниц». «Сотри» – также потому что автор прекрасно осознаёт: Иисус отошел от положений назарейского учения и учит о Своем. И не просто о Своем, но базой Своей проповеди Он сделал не только назарейское учение, но и «вернулся вспять» к иудейской Книге Бытие. И это притом, что основополагающей истиной для любого назарея было знание о том, что иудаизм – это «детский сад» по сравнению с назирутой. Но даже зная все это, в словах автора все время ощущается какая-то неуверенность: он не может с чистым сердцем осудить Христа и признать в Нем лжеца и обманщика иудеев и мандейских священников.
Отношение мандеев к Иисусу нашло отражение в чрезвычайно «путанном» восприятии того Христа, которого они описывают в своих текстах. Один из таких «Иисусов» – это иудейский проповедник малькут шамаим – это «лже-Мессия», и именно он, скорее всего, явился – сам того не предполагая – причиной изгнания мандеев из Иудеи. Иисус истинный – тот, который проповедовал о Царстве и об Адаме евангельскими притчами, – был назарейским «раскольником», и именно Он разгласил тайну назарейского учения (назируты) всему миру. Этот же Христос, но уже как Ано́ш-у́тра, совершал исцеления больных в Иерусалиме, т. е. все то, что мы читаем о чудесах Христа в евангельском тексте. И именно этому Христу мандеи придали облик «Царя Светов», сделав его неземным Ано́ш-у́тра. Встречающееся в Евангелиях словосочетание «Сын человеческий» происходит из устойчивого мандейского религиозного лексикона. Но если в евангельском тексте эти слова понимаются как «принадлежащий к человеческому роду», то у мандеев слово «человек» означало первоначального «Адама». Адам – это и есть «Человек».
Ко всем этим историческим напластованиям, но уже в начале III в. н. э., облик Христа частично смешался с земным обликом яркого персидского проповедника по имени Мани, учение которого – манихейство – распространилось в Вавилонии среди персов. В это время мандеи проживали там же, причем, это учение Мани многое восприняло от учения мандеев, т. к. он происходил из их «секты».
И в то же самое время вполне объяснимо отношение мандеев уже к «другому» Христу, которого они называли «Христос-византиец» или «Христос-ромей»: именно этот «Христос» олицетворял собой ту христианскую Церковь, которая стала одним из самых беспощадных гонителей мандейской общины. И по этой причине мандеи никогда не селились среди христиан. Недавний их исход в христианские страны (в том числе в США) объясняется тем, что эти государства уже давно перестали быть «христианскими» на деле: они только носят на себе личину этого названия. Да и сегодняшние мандеи уже далеко не те, что были в древности.
И несмотря на всю эту мешанину, составленную из совершенно «разных» Христов, – «мешанину», в эпицентре которой неожиданно оказались мандеи, можно только подивиться той честности, с которой автор «Книги Иоанна» описывает диалог мандейского крестителя Яхьи с пришедшим к нему на крещение «лже-Христом». Мы этот диалог сейчас частично приведем, но желая удовлетворить естественное любопытство нашего читателя, сообщим, как решила для себя мандейская община ответ на этот «неразрешимый» вопрос: почему, все-таки, Иоанн крестил Христа? Дело в том, что после просьбы Христа о крещении и после того – это самое главное! – как Иисус дал ответы на вопросы, заданные ему Иоанном (а они подобны «загадке Сфинкса»):
… тогда пришло «письмо» из дома Абатура:
– Яхья, крести этого обманщика в Иордане. Введи его в Иордан и окуни его, и выведи его опять на берег и здесь поставь его.
То есть, исходя из текста «Книги Иоанна», Яхья-Иоанн исполнил повеление «голоса свыше» и как бы против собственной воли допустил Христа к назарейскому обряду крещения. Если следовать мандейским текстам, то из них логически вытекает, что Иисус до своего крещения уже проповедовал и был известен в Иудее. Исходя же из евангельского текста, Он стал проповедовать только после крещения.
Скорее всего, евангельский текст искусственно устранил причину вражды между Иисусом и Иоанном Крестителем. К этому времени Иисус уже прослыл среди назареев, как лжец, и мандейское Писание оставило нам подлинную причину согласия Иоанна на такое крещение: указание одного из высших Богов мандеев – Абатура (почти древнеегипетского Бога из «Книги мертвых»). И в таком указании нет ничего необычного ни для мандея, ни для того, кто «имеет уши». Но перейдем к обещанному читателю диалогу между Иисусом и Иоанном Крестителем. После того, как Иоанн обвинил Иисуса в том, что Он лгал иудеям и обманывал священников, Иисус говорит следующее:
– Если я лгал иудеям, пусть пылающий огонь поглотит меня (Он действительно не лгал, потому что проповедовал «их» Бога Элохима – Г. Б.). Если я обманывал (мандейских) священников, – двойной смертью пусть я умру (т. е. смертью в «этой» и «той» жизни – Г. Б.). Если я отрезал их семя от мужчин (т. е. проповедовал монашество среди мужчин – Г. Б.), пусть я никогда не пересеку Море Конца («Тростниковое море», которое посуху перешли спасающиеся от египтян беглецы. В назарейской вере выражение «перейти Море Конца» – это обрести конечное Спасение – Г. Б.)
Далее Иисус произносит подобные «проклятия» в Свой адрес со словом «если» и относительно Своего «нарушения Субботы» и относительно «зачавших и беременных». Интересно то, что когда Он повторяет Иоанновы слова о «распространении позора», Он заявляет затем следующее:
– Если это действительно так, тогда пусть мои глаза не встретятся с (light on) Абатуром.
Абату́р – это небесный Судья, который взвешивает на весах душу человека после его смерти, определяя тем самым ее последующую судьбу. И если до сих пор мы могли – «встав на мандейскую точку зрения» – воспринимать такого Христа в качестве какого-то отъявленного лгуна и лицемера, то в последнем случае Его слова уже перешли ту «дозволенную черту», которую не в состоянии был переступить даже самый отъявленный негодяй. А это означает: Иисус и здесь, и ранее, был искренним, и именно таким хочет Его показать автор «Книги Иоанна».
Никакой назарей никогда не станет «шутить» с этим грозным именем – Абатур. А Иисус прямо заявляет Иоанну, что его совесть на смертном одре будет чиста и Ему не придется «опускать Своих глаз» перед взором этого грозного Судьи. Но из этого небольшого отрывка мы можем сделать вывод также и о том, что Иисус прекрасно ориентируется в назарейском гносисе: и Море-Суф, и имя Абатур известны только назареям, но не иудеям, рассуждения которых вращаются вокруг текста Торы.
Итак, Иисус несомненно искренен, независимо от того, что текст «Книги Иоанна» называет Его «лжецом» и «обманщиком». И осознать это для нас – удивительно. Вообще мы должны сделать логическое заключение, что Иисус был крещен Иоанном (по указанию этого Абатура!) только после того, как Он произнес перед Иоанном Свою «оправдательную речь». И чем дальше мы следуем по тексту этого диалога, тем больше наши симпатии склоняются на сторону этого уже мнимого «лжеца из Иерусалима».
Еще раз более внимательно остановимся на очень важном вопросе: почему Иисус заявляет о том, что Он «не лгал иудеям»? А может быть, все-таки лгал, пусть и «во благо»? Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо еще раз обратиться к Благовестию Христа. В чем оно? И почему оно получило свое начало именно в проповеди Христа, а не Иоанна? Если бы Иисус это Благовестие выдумал «от себя», – Он действительно был бы «лжецом». Но Его призвал к этому Благовестию Отец, когда Иисус крестился в Иордане. Так по евангельскому тексту, а в реальной жизни, скорее всего, раньше этого события. Благовестие Христа-назарея основано не на собственных мыслях и домыслах, а на тексте иудейского Писания. Книга Бытие, особенно в своих первых главах, это Книга мене всего «иудейская». Когда созидается Адам Шестоднева, еще не существует ни Израиля, ни всех его патриархов, включая Авраама, а есть единый Первочеловек всего рода человеческого. Если бы Иисус действительно пытался что-то придумать «от себя», Он бы оставался на почве назарейского учения, и никогда бы не вернулся в иудейский «детский сад». Но Иисус слушает на Себя, а того Небесного Бога, который сделал Его Своим Сыном. И именно этот Бог, Элохим, сказал Иисусу, что «исполнились сроки и приблизилось время» прихода на землю Небесного Царства того Бога, который выше, чем иудейский Бог Яхве.
До времени проповеди Христа заявлять об Элохиме было бы ложью, но после того, как исполнились сроки, – это стало Высшей истиной для всего человеческого мира. Легкомысленно предполагать, что человек является конечным проявлением Бытия, и что именно на нем «замкнулась» разумная Вселенная.
Поэтому Иисус говорит: «Не нарушить пришел я [иудейский] Закон, но дополнить» (Мф. 5:17) все то, что существовало ранее. Для всех «дополнить»? Нет, только для «избранных», а все остальные будут продолжать жить в соответствии с Законом Бога Яхве, который никем не отменялся. И если бы Иисус стал «со всех крыш» кричать об этой «новой правде» Элохима, это следовало бы классифицировать как профанацию сокровенной тайны Бога.
Давайте задумаемся только о единственной действительно новой заповеди Христа, которую Он ввел, и которой до Него не существовало ни в одной религии мира: «Не прелюбодействуй». Это, согласно евангельскому тексту, означает, что у мужа – от его рождения – должна быть только одна женщина, а у этой женщины – только этот муж, и больше никого.
И не как у монахов – чтобы мужчина женщины вообще не знал. Нет, у мужчины обязана быть женщина, доставшаяся ему девой. «Царство Небесное насилуется (биа́дзо) и насильники восхищают его!» – это прямая речь Христа, и она – о сексуальном единении мужа и жены. Причем, в своей самой что ни на есть открытой форме. Сказано для тех «дураков», которые начнут выдумывать в своей голове что-то иное. И пусть подумает читатель, много ли сейчас ходит по земле таких, которые отвечали бы этому первому и главному требованию Христа, предъявляемому к искателю Царства? И ведь это условие, само по себе, – это вовсе не само Царство, а только предварительное требование к искателю этого Царства. И в этом требовании не существует никаких исключений. Есть, правда, единственное. Если девушку изнасиловали, – в таком случае она перед Богом и перед своим женихом чиста.
У подлинных назареев – не совсем так, и вопрос реального спасения человеческой души через назируту остается открытым. Но нет сомнения в том, что назарейское учение по своей сути примыкает к Учению Христа гораздо ближе, чем проповедь апостола Павла или любая другая религия мира. Кроме «религии» Конфуция.
Итак, после приведенного выше «оправдания» Иисус повторяет Иоанну свою просьбу о крещении теми же самыми словами, которые мы уже привели. Но Яхья остается непреклонным: он не верит Христу и говорит Ему гораздо более жестокие слова, чем те, которые были сказаны ранее:
– Заика не станет ученым; слепой не напишет письмо, разоренный (или оставленный) дом не поднимется ввысь; вдова не станет девой; вонючая вода (а для мандея вода – это Небесный Иордан! – Г. Б.) не станет приятной на вкус и камень не станет мягче от масла.
В этом диалоге между Христом и Иоанном Крестителем для читателя удивительно смирение «лжеца-Иисуса»: на подобные слова Иоанна Он отвечает его же словами, но при этом выбрасывает из этих слов отрицание «не»: «Заика становится ученым; слепой – напишет письмо…" и т. д. Слова Иоанна очень жестокие. Известный исследователь мандеев Р. Мацух в книге «Истоки мандеев» (Мандеи: история, литература, религия. СП-б.: «Летний Сад», «Журнал “Нева”»; 2002, стр. 86) заявляет следующее: «Абсолютно ясно, что мандеи также были несведущи в жизни Иоанна Крестителя, как и христиане». Но так ли это? Если сравнить объем материала и роль Иоанна Крестителя в христианских и мандейских текстах, то становится очевидным, что именно для христиан Иоанн Креститель – это только «эпизод» или background, призванный оттенить роль Иисуса Христа. И именно здесь можно ожидать искажения подлинного облика Иоанна Крестителя. Этот же автор пишет, ссылаясь на другого исследователя этого вопроса (стр. 151):
Предание об Иоанне Крестителе претерпело в самаритянском посреднике некоторую метаморфозу, прежде чем оно достигло мандеев… Из проповедника покаяния и аскетизма, которого изображает Иосиф и Новый Завет, в самаритянском гносисе, пророк превратился в жизнелюба и противника «аскета» Иисуса, и именно в таком качестве он встречается нам потом в мандейских писаниях.
Но любой подлинный мандей – это действительно «жизнелюб» и принципиальный противник аскетизма. Так кто, в таком случае, оказывается прав? Мандейское писание, для которого не было никакого интереса представлять своего пророка в «перевернутом виде»? Или «новозаветные» иудеи и христиане, – которые вместе выступили в качестве ярых противников назарейского гносиса? А иначе, зачем было Иосифу Флавию подробнейшим образом пересказывать известный текст еврейского Писания в своей книге «Иудейские древности»? Или в греческом мире еще не было Септуагинты? Причем, к этому времени она уже существовала в течение около 200 лет. Или иудеям почему-то оказалось необходимым появление такой книги, в которой некоторые сочиненные недавно вещи выдавались бы за «древность?
И если рассуждать логически, то в это время или еще не было Септуагинты – еврейского Писания на греческом языке, – или к этому времени еще не существовало полного текста иудейского Писания, и Септуагинта таковым текстом не являлась. Сначала необходимо решить хотя бы этот простой вопрос, а уж потом обвинять мандеев в «фантазерстве».
У мандеев существует такое понятие, как «дать Ку́шту». Оно сопровождается рукопожатием особого рода. В переводе это означает «дать Истину». Причем, это означает не просто «анти-Ложь», как может быть воспринято в современном обществе, а именно «Истину божественную», т. е. сопряженную с «благодатью». Читая мандейские сочинения и изучая образ жизни этого древнего народа, человек с неиспорченной душой и совестью (какое ненужное в нашем мире слово!) ясно видит, что правда бывает, как правило, именно на стороне мандеев, и очень редко – на стороне тех представителей «монотеистических» религий, которые насквозь погрязли в политике и в решении своих земных интересов.
Возвращаясь к «Книге Иоанна», мы хотим отметить, что этот текст может нести в себе подлинные жемчужины знания о подлинном Иисусе. Иоанн говорит Христу: «Заика не становится ученым». Это – первые его слова из целой серии последовательных фраз, включающих отрицание «не». И вполне логично предположить, что они впрямую адресованы самому Христу, который, по мнению Иоанна, как раз и претендует на то, чтобы стать «Ученым». Так это выглядит в словах Иоанна.
То есть исторический Иисус, слагатель притч о Царстве Небесном, скорее всего, заикался, т. е. имел «дефект речи». Именно дефект, а не какой-то «галилейский акцент», о котором сказано в Евангелии. Находит ли такое предположение подтверждение в тексте синоптических Евангелий? Да, такое подтверждение есть, причем, оно выражено в очень конкретной форме. Греческая речь Христа имеет одну исключительную особенность, которая свойственна только Ему. Вместо греческого глагола лэ́го – «говорить» – Он очень часто использует другой, причем, неправильный для греческого языка глагол лалэ́о – «лепетать», «бормотать». Этот глагол отражает особенность речи грудного ребенка или такого дитя, который только учится говорить. Но в Евангелиях этот глагол всегда переводится, как и греческое лэ́го, – «говорить», «сказать». «Я лалэ́о вам» – говорит Христос. Да, Иисус использует это слово чаще всего тогда, когда речь идет о духовных вещах. Но одно нисколько не исключает другого… Интересно, как эти непонятные лэ́го/лалэ́о могли перекочевать из «арамейского подлинника» в греческий перевод?.. Думайте, филологи, думайте!
