Георгий Георгиевич Батура
Конфуций и Вэнь
Суждение 1.3
1.3. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «За виртуозными (цяо, т.ж. «ма́стерский», «изысканный») речами (янь) и хмурым начальственным видом (лин сэ) редко (сянь) [скрывается] Жэнь».
И опять предлагаемый читателю перевод принципиально отличается от всех традиционных. Попробуем его обосновать. Логика установившегося понимания суждения отталкивается от того, что термин Жэнь означает «человеколюбие» или «гуманность». А следовательно, тот, кто старается выглядеть таким «человеколюбивым», должен напускать на себя «умильное выражение лица» (пер. И. И. Семененко), «притворное выражение лица» (пер. А. Е. Лукьянова), «приятную мину» (пер. В. П. Васильева).
Но вот какие главные значения этих иероглифов мы видим в Словаре. Лин – «приказ», «указание», устаревшее – «начальник», «приказывать» (БКРС № 15263 вм. № 3363); сэ – «иметь недовольный вид», «делать гримасу», «вымещать гнев» (БКРС № 12254). Но при этом в этой же статье Словаря, но только немного ниже, тот же иероглиф сэ имеет значение «делать довольную мину». Парадокс! Как это понять? Два взаимоисключающих значения для одного и того же иероглифа стоят рядом, ничуть не смущаясь такого нелепого соседства. И чем это можно объяснить? Кстати, и для иероглифа лин тоже появилось более позднее его значение – «хороший», «прекрасный», «добрый».
Соединив эти поздние значения для обоих иероглифов, получаем традиционный перевод выражения лин сэ, основанный на мнимом «человеколюбии»: «делать добрую, приятную мину [лица]». Кстати сказать, этот пример наглядно показывает, ка́к для особо важных целей (государственных, политических или идеологических) «белое» можно сделать «черным» и наоборот: известному иероглифу придается диаметрально противоположное значение. Но в таком случае – о каком его «графическом содержании» или о каком «смысле его рисунка» можно вообще вести речь?. Однако даже сам рисунок этого сегодняшнего иероглифа сэ похож на «чёрта», и разумный человек никогда не ошибется, глядя на его «устрашающий вид». Древние китайцы, в противоположность своим более поздним потомкам, четко отслеживали связь между графикой и смысловым содержанием иероглифа.
В качестве подтверждения правильности нашего перевода приведем слова Христа из Евангелия от Матфея (Мф.6:16):
Также, когда поститесь, не будьте унылы, как лицемеры; ибо они принимают на себя мрачные лица, чтобы показаться людям постящимися.
Речь в евангельском тексте и в Лунь юе идет о тех же самых духовных процессах: если человек действительно углубляется в самого себя, он никогда не будет иметь «человеколюбивую» физиономию. А подлинное Жэнь – это и есть углубление в самого себя, наподобие монашеского. Но такое свое состояние подлинный человек-Жэнь никогда не станет показывать людям. Когда этот человек пребывает в обществе, – он будет всячески скрывать свой внутренний мир от посторонних, стараясь ни в чем не отличаться от окружающих. И только молодые послушники-чернецы могут бегать по монастырскому двору с мрачным видом, оглядываясь по сторонам и нарочито теребя в руках четки на глазах сомлевших от такого благообразного зрелища полногрудых мирянок, пришедших в монастырский храм помолиться.
И при этом мы не можем представить себе нашего Серафима Саровского с вечно «приятной миной» на лице, и то же самое можно сказать о человеке, практикующем Жэнь. Но для человеколюбивого, причем, в подлинном смысле этого слова, как раз и характерно доброе и отзывчивое выражение лица. Данное высказывание Учителя Китая однозначно свидетельствует о том, что его ученики интуитивно воспринимали эту загадочную категорию Жэнь более правильно, чем, скажем, те же китайцы, но уже через 100 лет. Ученики прекрасно осознавали, что речь идет о духовных вещах, а отсюда – «суровый», «мрачный», «хмурый» вид такого человека.
Кстати сказать, Конфуций обличает здесь не только внешний вид и речи такого псевдо-Жэнь. Он очень точно подметил и еще одну черту людей подобного сорта. Они начинают «поучать» окружающих и знакомых особым «менторским тоном», не терпящем возражений, становясь, таким образом, как бы «начальниками». Вспомним тех мирских помощниц батюшек, которые следят в храме за подсвечниками и убирают свечные огарки. Они, эти женщины, всё «знают» лучше самих священников и готовы поучать божественным истинам любого. И если бы Сам Спаситель вдруг предстал перед ними в своем смиренном невзрачном виде, они бы и Его тоже стали учить евангельским заповедям. Это суждение косвенно свидетельствует о том, что Конфуций – это тонкий психолог человеческих душ.
Подытожим сказанное. Так почему же, все-таки, осуждается тот подвижнический «хмурый вид» человека, который действительно соответствует истинному состоянию Жэнь? Нет, не осуждается. Осуждаются те «виртуозные» и «начальственные» речи, которые, как правило, являются результатом начетничества и внешнего копирования: такой человек, как петух перед курицами, старается «показать себя» человеком-Жэнь и удовлетворить тем самым свои внутренние амбиции. Он старается имитировать человека-Жэнь.
Да, но для чего ему все это надо? Ведь человек-Жэнь не обладает ни богатством, ни знатностью. «Хамелеон» копирует истинного человека-Жэнь (а в идеале, – человека-Вэнь) вот почему. Как сказал «мандейский» Христос: «Из чрева его потекут реки воды живой» (Ин. 7:38). И это соответствует не только состоянию получения человеком благодати-харис, но и благодати-Дэ. Подлинный человек-Жэнь (а речь в данном случае идет только о тех, кто уже получил Дэ) непроизвольно и неожиданно для себя – когда его к этому вынуждают обстоятельства – начинает «вещать» какие-то совершенно мудрые вещи, и при этом все окружающие с удивлением и благоговением его слушают, даже против своей воли, настолько интересно и необычно он излагает (ну просто «мурашки» бегут по спине!). И это – истинное Жэнь. То есть подлинный человек-Жэнь приобретает среди людей такой авторитет, который невозможно приобрести никакими другими способами.
Но именно такой человек будет в прямом смысле слова стыдиться своего «хмурого» вида, если он находится в обществе. Он скорее прекратит практику Жэнь, т. е. накажет самого себя, но ни в коем случае не «смутит покой» тех людей, которые его окружают. Он просто не в состоянии – по своей внутренней природе – превозноситься над людьми. Главные черты его характера – скромность, совестливость и даже осуждаемая им самим застенчивость. И это – по той причине, что он видит во всех окружающих себя людях тысячи таких же огромных внутренних миров, который пребывает в нем самом. Более того, он как бы всегда подсознательно отдает себе отчет в том, что такие его действия, связанные с этим внутренним поиском правды, не приносят обществу «никакой пользы», как не приносит ее и всякий тунеядец, праздно унаваживающий землю. Человек-Жэнь обязательно будет честно исполнять свои житейские обязанности, а все свободное время отдавать этому скрытому поиску правды жизни.
Суждение 1.4
1.4. Цзен-цзы сказал (юэ): «В течение дня (жи) я (у) контролирую (син) сам (у) себя (шэнь) в трех (сань) [отношениях]. [Контроль первый: когда я] планирую (моу, т.ж. «строить планы», «размышлять», «договариваться») сделать [что-то] для (вэй) человека (жэнь, т.ж. «для людей»), [бываю ли я] не (бу) честным (чжун, т.ж. «чистосердечный», «искренний»)? [Второй: когда я] общаюсь с (юй цзяо) духовным другом (пэн ю), [бываю ли я] не (бу) искренним (синь, т.ж. «верность», «правдивость», «верить в [духов]»)? И [третий: ] не (бу) привыкаю (си, т.ж. «*повторить», «*сделать еще раз») [ли я к тому, что] передано (чуань, т.ж. «завещать», «оставлять в наследство») [нам Учителем]?».
В этом суждении – то же самое «крещендо» Ши цзина. Сначала Цзен-цзы рассуждает о любом «человеке со стороны», затем – о близком духовном друге и, наконец, – о почитаемом Учителе. Таковы звенья цепочки тех людей, по отношению к которым контролирует свои мысли и свое поведение ученик Конфуция. И мысли эти – совершенно различные. Они следуют в направлении от как бы более стороннего, внешнего – к близкому, внутреннему. В этом – прямая аналогия с уже рассмотренными нами стихами Ши цзин, что свидетельствует о том, что эта Книга действительно была «учебником» для многих учеников. Цзен-цзы – один из самых известных. Из суждения видно, что данное высказывание принадлежит к тому периоду, когда Конфуций уже ушел из жизни.
Для иероглифа моу здесь принят перевод «планировать», «договариваться», т. к. его радикалом является знак янь – «*договоренность», «говорить». В этом суждении иероглифы пэн и ю следуют друг за другом, причем, иероглиф ю – это и есть то подлинное древнее слово «друг», «приятель», «дружить», о котором мы упоминали во время рассмотрения суждения 1.1. Из этого можно сделать однозначный вывод, что в суждении 1.1 переводить знак пэн словом «друг» некорректно.
Любой исследователь Учения Конфуция должен быть благодарен судьбе за то, что дошедший до нас текст Лунь юй имеет достаточный объем. А иначе – при малом объеме – невозможно было бы определить смысл того или иного высказчвания и даже отдельного иероглифа, т. к. иероглифический текст в гораздо большей степени, чем текст буквенный, предполагает контекстное прочтение.
Многие «древние» значения главных иероглифов Лунь юя, которые мы видим в различных словарях, – это уже их понимание «после Конфуция», т. е. не ранее эпохи Хань. А что они означали при жизни Конфуция и до него, – это можно вывести только исходя из знания подлинного смысла его Учения, а также разумного предположения о том, что все рассуждения Конфуция непротиворечивы. И здесь во многом помогают недавние работы В. М. Крюкова, который блестяще описал те духовные устои Раннего Чжоу, на которые опирался Конфуций в своем Учении о Вэнь, и о чем сам Конфуций постоянно говорит в своих суждениях. Об этих духовных устоях уже ничего не знали при императоре Цинь Шихуанди, и тем более – в период более поздних династий, включая Хань.
То есть именно Конфуций – его авторитет и текст его суждений – явились тем невольным «провокатором», благодаря которому целый ряд древних иероглифов приобрел свой новый смысл, который и закрепился за этими иероглифами в качестве «древних» значений. При этом вместо своих изначальных сакральных значений они стали трактоваться исключительно в качестве терминов, обслуживающих социальные потребности общества. Такова судьба всех главных иероглифов Учения Конфуция, – таких как Вэнь (псевдо-культура), Жэнь (псевдо-человеколюбие), Сяо (псевдо-почитание родителей), сюэ (псевдо-учеба), пэн (псевдо-друг), Ли (псевдо-церемонии), Цзюнь цзы (псевдо-благородный человек) и т. д. Ясно также и то, что ко времени жизни самого Конфуция трансформация значений этих древних иероглифов уже частично происходила и произошла, а само Учение Конфуция – неожиданное, яркое и совершенно непонятное для его современников – только ускорило этот процесс.
Из рассматриваемого нами суждения не совсем понятно, идет ли здесь речь о «человеке» (или «друге») в единственном числе, или речь – о «людях» (о «друзьях») во множественном числе, т. к. сама иероглифическая запись такого различия не делает: ю – это одновременно и «друг» и «друзья». Но в нашем случае это не принципиально.
Из суждения 1.3 мы помним, что духовным «корнем» (бэнь) для учеников Конфуция является «смиренное отношение» к ушедшим и живущим «предкам», т. к. именно предки для китайцев были равносильны «богам» народов Средиземноморья (и в этой своей вере китайцы были гораздо ближе к истине). Но если человек действительно желает приблизиться к такому состоянию – состоянию внутреннего смирения, – он не может одновременно лгать или как-то хитрить в обычной житейской обстановке. Отсюда – обязательное требование постоянного контроля за своими мыслями, в отношении их честности, по отношению к окружающим людям, которое мы и видим в этом суждении. Такая «честность» необходима, прежде всего, для контролирующего себя человека, – если, конечно, он действительно намерен «подражать Вэнь-вану» и добиться успеха на этом духовном поприще.
Если по отношению к постороннему человеку в суждении используется слово «честность» в виде иероглифа чжун (так же «искренность»), то к другу – уже в виде синь, значение которого во многом подобно. Но если чжун – это больше «безотносительная» честность (в состав иероглифа входит знак «сердце»), то значение иероглифа синь характеризуется его устойчивым употреблением в выражении синь шэнь – «верить в духов». Исходя из этого, становится понятным, почему именно для характеристики отношений с духовным другом выбран этот иероглиф. Такая дружба – это братство, основанное на одинаковом понимании духовного мира. Фактически, чжун – это «честность» человека перед своим сердцем (что-то общее с нашей «совестью»), в то время как синь – это «честность» перед Богом или в присутствии Бога (так бы мы объяснили это по-европейски). И нам ясно, что «вторая» честность – выше «первой».
Но что же для внутреннего мира Цзэн-цзы является самым важным? Самое важное – это третье, или завершающее в этом суждении. Ученик прилагает внутренние усилия к тому, чтобы слова ушедшего Учителя – всё то, что ученик слышал от Конфуция во время его жизни – не превратились бы для него самого в «привычку». Чтобы все то, что было некогда «живым», не окаменело в его сердце. А это – уже известное нам требование к обязательному «воспоминанию», о котором Христос просил своих учеников на Тайной вечери (Лк. 22:19: «Делайте это в Мое воспоминание»).
Этот ученик прекрасно знает – на собственном печальном опыте! – принципиальную разницу состояния «того, что ему передано»: оно, будучи тем же самым, может быть «мертвым», а может быть «живым». И только от самого человека (от его сердца, воли, стремления, принуждения себя) зависит главное, – чтобы не дать «этому переданному» умереть в своем сердце. А оно может умереть, и как правило умирает – от постоянных житейских забот, от привычки обращения к тому же самому и ставшему уже рутинным, – ведь самого Учителя рядом нет, а значит, нет и того «нового», «живого», что могло бы чем-то «взбодрить» душу или вдохнуть в ученика что-то свежее. Ученик прекрасно понимает, что в этом случае – в случае «затвердевания» слов Учителя – духовное развитие останавливается, хотя внешне все остается таким же, прежним. И даже сам этот человек не сразу осознаёт то, что с ним произошло, – что уже давно случилась беда. В Евангелии это состояние называется «окаменением сердца».
…И что это за унылые ряды обветшавших и запыленных вагонов, безжизненно стоящих на запасных путях товарных станций! Их тысячи и тысячи! Бесконечное множество призраков видим мы сегодня в Храмах всех религий… Но всё им мнится, этим грезящим наяву вагонам, что они, как и тысячи лет назад, легко и быстро катятся по рельсам древнего Дао… Но вместо живой жизни славного прошлого – паутина, сгнившие доски, облупившаяся краска, стертые временем надписи… давно заржавевшие паровозы с большими чугунными колесами и с сохранившимися остатками яркой красной краски… Покой и тление. Только вертлявая птичка изредка вспорхнет и покинет царство Смерти.
Из этого скромного суждения можно сделать уверенный вывод о том, что Конфуций учил своих учеников подлинной духовной жизни, а не каким-то «социальным наукам». Учил тем общим духовным законам, которые действуют в любой точке нашей планеты, включая Средиземноморье, где были выработаны совершенно иные представления о Боге.
Суждение 1.5
1.5. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Путь (Дао) государства (го) в тысячу (цянь) *боевых колесниц (чэн, т.ж. «*четверка лошадей») [таков]: почитать (цзин, т.ж. «уважать») *жертвоприношения (ши; да ши – «*великое жертвоприношение») и верить в (синь; синь шэнь – «верить в духов») [духов]; быть воздержанным (цзе, т.ж. «обуздывать», «экономно расходовать») в управлении (юн) и (эр) милосердным (ай, т.ж. «любить», «беречь», «щадить», «жалеть») к человеку (жэнь, т.ж. «люди»); использовать (ши, т.ж. «пускать в дело», «отправлять», «заставлять») народ (минь) в соответствии с сезоном (ши, т.ж. «время горда»)».
Это высказывание Конфуция обращено к главе среднего по размерам княжества, но и к тому ученику, который сможет реализовать Дао Учителя и стать духовной опорой такого государя.
Именно эти и подобные им слова Учителя были восприняты последователями как требования Конфуция к «социальной справедливости», рачительному управлению государством и бережному отношению к народу. Бесспорно, что и такое понимание этого суждения тоже верно, но главная ошибка всех комментаторов заключается в том, что они не видят исходной причины такого требования: для чего такая «справедливость» и такой мир вообще нужны в обществе, по мнению самого Конфуция?
В понимании всех комментаторов, включая сегодняшних, это необходимо для того, чтобы всем было «хорошо жить». Но при этом никто из них даже не догадывается, для чего вообще человек живет на земле, хотя всем прекрасно известно, что человек смертен. Фактически, логика всех их такова, что человек живет на земле так же, как и животное: родить потомство и, по-возможности, подольше прожить – вот главная задача каждого из нас.
Логика Конфуция – иная. В справедливом и мирном государстве гораздо больше людей будут иметь время и возможность обратить свои мысли к тому Дао, которое он проповедует. И это действительно так. Во время Конфуция атеистов не было: каждый китаец верил в существование духов. Но только мирное время и определенный достаток в семье позволяют человеку своевременно обратить свой взор к решению задачи правильного отношения к «миру предков».
Конфуций знал, что Ранее Чжоу было справедливым и достаточно мирным. Сама по себе земная жизнь, как таковая, для Конфуция – «ничто»: тот человек, который получил опыт Вэнь утром, вечером может спокойно умереть (это суждение Конфуция мы еще будем рассматривать), как бы прекрасно такой человек ни жил, сколько бы наследников он ни оставил, и какие бы «важные» дела на земле не свершил.
Следует еще раз отметить, что Конфуций в таком своем отношении к жизни не совсем прав, т. к. духовное развитие человека не завершается достижением опыта Вэнь. Но он абсолютно прав в том, что вовсе не «жизнь сама по себе» является для человека главной целью. Человек – не животное, для которого это действительно так.
Можно признать вполне разумным, что самое первое указание Конфуция в этом суждении относится к жертвоприношениям, т. е. к ритуалу почитания духов. «Почитать» жертвоприношения или, иначе, – «с осторожностью» к этому относится, – это главный совет правителю. Конфуций уверен, что даже большое и сильное государство не устоит, если не заручится поддержкой всесильных духов.
Если кому-то из читателей эти слова покажутся странными и даже неуместными, вспомним Библию, когда древние евреи побеждали своих более сильных противников, уповая исключительно на помощь Бога Яхве. Или вспомним Россию до Октябрьского переворота, когда любой крестьянин считал Русь богоизбранным государством и свято верил в то, что подлинному христианину (слова «крестьянин» и «христианин» на Руси в течении долгого времени произносились и означали одно и то же) помогает сам Христос или Пресвятая Богородица, которая выбрала своим последним, Третьим уделом именно Святую Русь. Можно апеллировать к случайностям и говорить о суеверии народа, но и против татаро-монголов, и против Наполеона, и даже против фашистских полчищ русские войска выходили со святыми иконами, – и побеждали. Так что упование Конфуция на духов – это не «китайское исключение», а скорее общий закон для всех тех народов, которые считают себя богоизбранными.
Мы прекрасно отдаем себе отчет в том, что иероглиф ши в течение более чем двух тысячелетий понимался и понимается китайскими комментаторами не как «жертвоприношение», а как «дело», «служба» или глагол «служить». Но, во-первых, значение «*жертвоприношение» присутствует в Словаре (БКРС № 5548) в качестве важнейшего древнего значения этого иероглифа. Во-вторых, даже в своих значениях «дело» или «служить» этот иероглиф первоначально имел отношение исключительно к аристократическим кругам древнего Китая. Китайские иероглифы были созданы вовсе не для того, чтобы обозначать своими значками «дело» какого-то крестьянина на поле или ремесленника за станком. Сама «служба» (ши) – причем, и до Конфуция, и в течение сотен лет после него – была уделом потомственных аристократов, т. к. даже экзамены по отбору соискателей на государственные должности были введены не ранее первых веков новой эры, если не в середине тысячелетия.
А какое важнейшее или главное «дело» могло быть у аристократа даже во время Конфуция? Или в чем состояла, в первую очередь, его «служба» при дворе «Сына Неба»? – Именно в совершении жертвоприношения по ритуалу Ли, или в участии в таком принесении жертвоприношения. Даже само словосочетание «парадная одежда» чиновника в буквальном переводе означает «ритуальная одежда», т. е. тот парадный костюм, который одевался для церемонии совершения жертвоприношения. Потому что именно ритуал являлся главной скрепой и главным «делом» всего китайского государства. И только ко времени жизни Конфуция эта «скрепа» уже окончательно проржавела и стала расползаться во все стороны. Когда чжоуский смысл жертвоприношения был полностью забыт и утрачен, этот иероглиф ши стал восприниматься исключительно в светском значении «дело», «служба». Ну а еще позднее таким «делом» стало именоваться даже канцелярское заполнение бумажек или выращивание риса.
Несомненно то, что, ко времени Конфуция какая-то подобная трансформация значений этого иероглифа ши уже имела место, и именно по этой причине Конфуций обращается к правителю с требованием «верить в духов», а значит, – многие уже не верили. И тем не менее, сам Конфуций – наперекор всему окружению – использовал этот иероглиф в значении «жертвоприношение». Скорее всего, это ши входило в тот «список» древних иероглифов – список, существующий в голове самого Конфуция, – который возглавлял иероглиф Вэнь, и для которого Конфуций требовал «исправления имен» (чжэн мин), т. е. возвращения всем этим иероглифам их прежних древних значений, отвечающих их священной графике.
Можно объяснить это и несколько иначе. Современный человек – это человек «атомарного» мышления. В голове у такого человека все предельно струтурировано, и все представления об окружающем мире или представления о вещах, раздроблены на мельчайшие «атомы». Если описывать это словами советской интермедии Аркадия Райкина, то современный человек видит и может критически оценить внешний вид «кармана» или «рукава» костюма, он прекрасно классифицирует «пуговицы» и различную ткань, он видит «подкладку» или «воротник», но «костюма» в целом – он не видит. Современный человек хорошо представляет себе, что́ такое «служба», что такое «дело», он прекрасно понимает, что́ означает слово «жертвоприношение», но при этом самого главного – «костюма»-ши он не видит, потому что не может вместить это подлинное ши в свою распавшуюся на «атомы» голову. Для древнего человека таких вопросов не возникало. Он назвал бы всех нас сумасшедшими или тупыми.
Мы предлагаем читателю следующий вариант решения данного вопроса. На протяжении всего текста Лунь юй мы будем понимать и переводить, этот иероглиф как «жертвоприношение», а сам читатель пусть оценит, насколько гармонично такое его значение будет вписываться не только в контекст каждого суждения, но и в Учение Конфуция в целом.
Традиционные переводы полностью игнорируют духовную устремленность высказываний Конфуция. По этой причине все стандартные интерпретации этого первого совета Конфуция государю, наподобие «постоянного внимания к делам» (П. С. Попов), «серьезного отношения к делу» (В. А. Кривцов), «быть тщательным в делах» (И. И. Семененко) и т. д. – выглядят настолько банальными и даже неадекватными, что любому читателю ясно: никакой великий человек такой откровенной пошлости сказать не мог. А вот добавить, что все жертвоприношения следует совершать с верой (синь) – это Конфуций действительно мог, потому что в его время эта древняя вера Западного Чжоу подверглась почти открытому шельмованию и насмешкам, что видно из текста Лунь юй.
Остальные советы – это главные практические заветы для любого правителя, и они актуальны даже сегодня (хотя ни один из правителей западного мира ими не руководствуется по причине отсутствия веры, как в современном обществе, так и у этого правителя). Последний совет вызван тем, что правители китайских княжеств часто использовали крестьян во время сезонных сельскохозяйственных работ, отправляя их в военные походы или на строительство фортификационных сооружений, не считаясь с насущными интересами народа. При этом следует отметить, что войны между княжествами Поднебесной в ранние времена почти никогда не были кровавыми. Это была, скорее, взаимная демонстрация правителями своих «разукрашенных колесниц», воинских отрядов, расцвеченных всевозможными знаменами, вымпелами и штандартами, наполнение пространства устрашающими звуками огромных каменных барабанов и других сигнальных инструментов.
Иероглифы ай жэнь – это почти известное выражение А. Солженицына: «сбережение народа». Давая такой совет правителям России, А. Солженицын даже не предполагал, что тем самым он следует одной из максим древнего Учителя Китая. Этот совет может быть воспринят правителем и будет им исполняться только в том случае, если во главе государства встанет человек-Вэнь. Как это было, например, во времена Вэнь-вана.
