Георгий Георгиевич Батура
Конфуций и Вэнь
Суждение 2.14
2.14. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Цзюнь цзы чжоу и (эр) не (бу) би; маленький (сяо) человек (жэнь) би и (эр) не (бу) чжоу».
Главная задача – определиться со значениями иероглифов чжоу и би. И здесь – опять «вторые смыслы», а может быть, даже и первые. Иероглиф чжоу – это, в том числе, и название той легендарной династии Чжоу (не омоним), которая является образцом для Конфуция. Поэтому одним из очевидных смыслов является то, что «Цзюнь цзы следует Чжоу, а маленький человек – нет». Сяо жэнь в представлении Конфуция – это не какая-то «букашка» из самых низов общественной иерархии. Сяо жэнем может быть и богатый знатный аристократ.
Конфуций разделяет людей на тех, кто взыскует бо́льшего, чем обычное человеко-животное существование, и на тех, кого такое существование вполне устраивает: это и есть сяо жэнь, пусть он будет «трижды лауреатом Нобелевской премии». Но это – о «небесах», а главный смысл суждения пребывает в земной плоскости. Данное суждение – это как бы внешняя характеристика Цзюнь цзы, т. е. характеристика его позиции в обществе, по которой человека можно точно «отбраковать»: этот – не Цзюнь цзы.
Изначально иероглиф чжоу означал «круговращение», «оборот», «цикл» и был связан, скорее всего, с небесными явлениями, которые для древних всегда были священны. Отсюда и значение «всесторонний», «всеобщий», «во все стороны», «кругом». А иероглиф би является, в некотором смысле, его противоположностью. Это – «выбирать», «отбирать», «сплотиться». И если, как мы уже говорили, разговор идет о поведении в обществе, в таком случае смысл очевиден: Цзюнь цзы обращен ко всем людям в равной степени, он не выбирает себе друзей, любимчиков, и не пытается «сколотить» какое-то отдельное сообщество (партию, банду, корпорацию), но также и не присоединяется к какому-то закрытому обществу. В то же время сяо жэнь не самостоятелен: он старается «сплотиться» (би) в какую-то кампанию или «вступить в сговор» (би), или «следовать» (би) каким-то общим «повальным» увлечениям (или моде, привычкам), которые характерны для его времени. Как сказал о сяо жэнь наш поэт Маяковский: «Партия – рука миллионопалая, сжатая в один грозящий кулак».
«Постижение Дэ» не может рассматриваться в качестве «общего интереса», даже если у человека в этом вопросе есть единомышленники: духовный путь всегда индивидуален, и по этой причине ни у Конфуция, ни у Христа друзей не было. К сожалению, это так, с каким бы прискорбием ни воспринимал эти слова хороший человек.
Иероглиф би означает также «равняться на…», «подражать кому-л.», «копировать (напр. чьи-то привычки или поведение)», «брать пример (с кого-л.)». Все эти значения направлены исключительно на «земных кумиров» и «земную моду». О том, что это именно так, свидетельствуют другие значения этого иероглифа: «сравниваться», «состязаться», «соревноваться», «меряться силами». С «путем Чжоу» эти значения не имеют ничего общего.
Иероглиф би очень часто переводят как «пристрастный», «несправедливый», и это его значение вытекает из всех тех, о которых мы только что сказали: разве будет, например, справедливым человек к неправедному поведению члена своей партии? Он, скорее, встанет на его защиту, чем признает его вину. Это и есть поведение сяо жэнь. Все так называемые современные (а они существуют в обществе с незапамятных времен) «двойные стандарты» – и в политике, и в спорте, и в судебной деятельности – это «печать» поведения сяо жэнь.
Итак, наиболее общий смысл этого суждения можно было бы выразить следующим образом:
2.14. Почтенный сказал: «Цзюнь цзы равно относится ко всем людям и не блюдет интересы кого-либо («не *следует интересам кого-л.», «не *выбирает себе друзей», «не *пристрастен к людям»). Маленький человек пристрастен в своем поведении (объединяется в группы) и не объективен».
Суждение 2.15
Приведем для размышления перевод А. Е. Лукьянова, который близок по смыслу к оригиналу:
Учитель сказал: «Учеба без размышления – тенеты, размышление без учебы – погибель».
У любого читателя сразу же возникают вопросы. Почему «учеба без размышления» – это «сеть» (тенеты)? Да и существует ли на земле такой человек, который был бы в состоянии чему-то научиться и при этом не размышлял? В том случае, если учеба является самостоятельно принятым решением? В этом случае человек просто не в состоянии «не размышлять». И что такое «тенеты» («сеть»)? Когда зверь попадает в сеть, он тем самым лишает себя возможности дальнейшего свободного движения. А о каком «движении» ведет речь Конфуций? А далее – совсем непонятно. О какой «погибели» можно вести речь для того, кто «размышляет, но не учится»? Таких на свете – миллионы (возможно, нет денег на учебу), и ни один из них не «погиб». Итак, ошибка всех переводчиков заключается в том, что они «по традиции» переводят иероглиф сюэ, который нам уже известен (см. суждение 1.1), словом «учеба». Приведем правильный перевод:
2.15. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Подражать (сюэ) [древним] и (эр) не (бу) обдумывать (сы) примеры подражания (цзе) – это западня (ван, т.ж. «сеть», «тенеты»). Обдумывать (сы) и (эр) не (бу) подражать (сюэ) этим примерам (цзе) – ставить себя в опасное положение (дай, т.ж. «быть близким к гибели»)».
Итак, существуют «примеры для подражания» – это поступки Вэнь-вана или Чжоу-гуна (без сомнения, во время Конфуция было много других из истории Чжоу, кроме названных). Чего хочет добиться Конфуций, советуя своим ученикам «подражать образцам (примерам) поведения»? Он хочет добиться результата в виде «постижения Дэ» и «просветления сердца», т. е. становление человеком-Вэнь. Но «подражание» само по себе – это действие тела, т. е. это поступки, которые можно выполнять «механически» (налагаешь на себя крестное знамение, а думаешь о том, чтобы заменить масло двигателя в автомобиле). А для того, чтобы был результат, необходимо «запустить» или «оживить» свое сердце. Но этого никогда не произойдет, если человек не будет постоянно «обдумывать» или «размышлять» над тем, почему он подражает и для чего это ему надо, и правильно ли поступал Вэнь-ван (для христианина – Христос) в том или ином случае, и почему он поступал именно так, а не иначе? Речь идет о том, что мы ранее назвали словом «воспоминание».
Если обо всем этом не «размышлять», – движения вперед к постижению Дэ не будет: человек как бы попадает в «ловчие сети». Ведь в этом случае его никто не «убивает», как и зверя, попавшего в сеть, и не заставляет делать что-то нежелательное, – он по-прежнему «живет», и более того, даже «подражает». Но при этом всякое нормальное движение в духе невозможно. И без сомнения, – со временем к такому «попавшему в сети» придет сам «охотник» под названием Смерть.
И с другой стороны: «обдумывать, но не подражать». Ученик может читать о Вэнь-ване, слушать о нем слова Учителя, размышлять об этом и внутренне быть согласным со всем этим. Но одно дело – подобная «маниловщина», и совсем другое – самому встать на путь повторения поступков Вэнь-вана (для христианина – Христа). Ведь они, эти поступки, и не популярны среди обычного окружения (т. к. «не практичны»), и не приносят «пользы» или престижа, да и просто трудны для исполнения (например, простейшая заповедь «не лги»).
Ведь даже на самого Конфуция смотрели с большим подозрением, – да и чего он смог достичь в своей жизни, занимаясь этим «подражанием»? Ни должности, ни состояния, а только унижение и насмешки окружения. «Знаменитым» он стал только через столетия, и то почти «случайно», – когда сильным мира сего показалось, что его переделанное Учение наиболее подходит для управления народом Китая. Ведь при этом никто из властителей Китая даже не задумывался о подлинном Вэнь или Дэ. Реально «подражать» даже сегодня – и неловко, и страшновато, и может вызвать серьезное противодействие не только среди сослуживцев или знакомых, друзей – «просто спятил!», – но даже у родной жены, которая перестанет понимать «такого» мужа. Вопрос этот очень сложный, он требует обдумывания и тщательной подготовки.
Поэтому любой последователь Конфуция сначала обязательно «топчется на месте», всё принимая внутренне и со всем этим соглашаясь. И необходимы особая решимость и даже мужество для того, чтобы когда-то – как «головой в омут» – не глядя не недоуменные взгляды людей, сделать то, с чем человек внутренне уже давно согласен. Когда-то необходимо «перейти Рубикон». А до тех пор, пока этот «Рубикон» все еще перед человеком, а не за ним, он «пребывает в опасном положении». А в чем состоит, по мнению Конфуция, эта «опасность»? В том, что такой человек так и проживет всю свою жизнь в ожидании случая «начать подражать». И выходя из этой жизни через общую для всех «дверь Смерти», не обеспечит себе в новом состоянии почетного места среди «духов верха». По-христиански выражаясь, – унаследует Ад большинства. Выражаясь иначе – остановит свою эволюцию.
Суждение 2.16
Сначала дадим почти буквальный перевод, а затем попробуем это объяснить:
2.16. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Упорно работать (гун) для (ху) [достижения] сверхъестественного (и) конечного результата (дуань, т.ж. «верхушка») – [путь] подобный этому (сы) [является] погибелью (хай)».
В большинстве переводов иероглиф и трактуется как «еретический». Однако такое его понимание может стать актуальным только после того, как какое-то учение будет кодифицировано и обрастет догматами. И уже все, что этим догматам не будет соответствовать, – это и станет называться «ересью» (первоначально греческое – «разномыслие»). Понятно, что подобное не могло иметь места во время жизни Конфуция. Более того, текст Лунь юй свидетельствует о том, что сам Конфуций относился на удивление терпимо к весьма высокомерным представителям главного противоборствующего учения – к сторонникам Лао-цзы, «даосам». В тексте Лунь юй мы видим даже какое-то «унижающее достоинство» Конфуция его стремление к беседам с представителями этого духовного направления. И в определенной степени данное высказывание направлено против приверженцев Дао Дэ цзина: осуждает подобную практику.
Изначальное значение иероглифа и – «иной», «другой», «не такой». Отсюда – «странный», «необычный», чудесный», «сверхъестественный». Значение «сверхъестественный» подтверждается наличием знака тянь («поле») в верхней части этого иероглифа, т. к. тянь – это, графически, та же самая «голова чёрта», с которой мы уже имели честь недавно познакомиться (расчерченный на четыре части квадрат «с хвостиком» наверху).
Высказывание Конфуция относится, в первую очередь, к пути его учеников. Достаточно взглянуть на жизнь России последнего двадцатилетия для того, чтобы понять, о чем тут идет речь. Эта наша «российская жизнь» последних десятилетий наводнена всякого рода «целителями», «йогами», «магами», «астрологами», «предсказателями» и прочими шарлатанами. Любой молодой человек, обращаясь к познанию духовного мира, грезит «здесь и сейчас» получить какие-то «откровения» или «необычные видения». Он готов их выдумать, даже если их нет, и убедить себя в том, что произошло «озарение». Такой несмышленый юноша стремится тут же «освоить йогу», причем, начиная с самых последних ее ступеней – созерцания, концентрации внимания или какой-то «визуализации». И если этот юноша действительно предрасположен к «постижению Дэ», в таком случае все эти несвоевременные, да и ненужные для его развития «упражнения» могут привести, и приведут, в психлечебницу, навсегда лишив такого человека возможности встать на правильный путь.
Судя по всему, это же самое имело место и при жизни Конфуция. Причем, перед его учениками существовало два соблазна подобного рода. Первый – труднее реализуемый. Ученики знали, что духовный путь Вэнь-вана завершился тем, что этот человек в прямом смысле стал «светиться» перед людьми – «испускать свет», что было чудесно и производило неизгладимое впечатление. И разве не заманчиво было стать «вторым Вэнь-ваном»? Все это – сфера духовного опыта, т. е. «сверхъестественное». Но оно должно прийти «само собой», как бы «нехотя» для самого ученика. Ученик не должен этого ждать и сознательно стремиться к «конечному результату», иначе – сломает шею.
Но еще большим соблазном был «путь» (хотя самого пути, по сути, не было) Дао Дэ цзина с его «сверхъестественными» ощущениями, ради которых не надо трудиться всю свою жизнь и которые достигаются «просто». От всего этого и предостерегает своих учеников Конфуций.
Переводят это суждение – кто во что горазд. Ближе всего к правильному пониманию – (с китайского – на китайский) комментатор Чжу Си, чьи слова приведенны в книге Л. С. Переломова «Конфуций. Лунь юй» (стр. 310): «Он сказал: Работать на причудливые начала – это, знаете, гибель, да, да!». Очень точно сказано, причем, уже нашим понятным языком. Но ведь и Конфуций, в свое время, тоже выражался таким языком, который хорошо понимали все окружающие – он говорил на их родном языке. В этом очень конкретном суждении отсутствует какой-либо «притчевый язык» или стремление сделать высказывание «темным» с помощью омонима или иного способа. А значит, это простое суждение было также понятно его современникам, как понятен нам приведенный здесь перевод Чжу Си.
Суждение 2.17
2.17. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Ю! Научить (хуй, т.ж. «наставлять», «поучать») тебя (здесь вместо местоимения «ты» – иероглиф нюй, «женщина», «девушка») знанию (чжи) этого (чжи)? Познание (чжи) этого (чжи) – считай (вэй) знанием (чжи) этого (чжи), [а] не (бу) познание (чжи) – считай (вэй) не (бу) знанием (чжи). Это и есть суть (ши) мудрости (чжи; табуированный омоним с тем же значением, что и чжи-знание, а также «мудрость», «разум», «мудрый»)».
Прочитав подобные слова Конфуция читатель может усомниться в адекватности или логических способностях Учителя, и будет совершенно прав. Мы намеренно – для лучшего понимания текста – перевели один и тот же иероглиф чжи в одном случае словом «знание», а в другом – «познание». Следующий за ним иероглиф чжи – это его полный омоним, но по рисунку он совсем другой и означает местоимение «это». И понятно, что такой «фонетический дубль» из различных иероглифов Конфуций использует намеренно.
Но сначала – опять о некоторых «странностях» иероглифов, а точнее, странностях этого текста. Конфуций обращается к одному из своих самых близких учеников – к Цзы-лу по фамилии Чжун, – но при этом, как полагает традиция, называет его по прозвищу (или кличке) Ю. Иероглиф ю, в свою очередь, переводится как «следовать». Графически он изображается в виде квадрата, разделенного на четыре равные части, с пересечением верхней горизонтальной линии квадрата срединной вертикалью. То есть здесь опять странное совпадение с похожим иероглифом «голова чёрта», что может свидетельствовать о чем-то «сверхъестественном».
Второе интересное замечание. Местоимение «это» (чжи), поставленное после иероглифа «знание», переводчики обычно опускают, хотя оно призвано указать на то, что речь идет не просто о «знании», а о каком-то особом, этом знании, о котором, судя по всему, и шел до этого разговор между учеником и Учителем. Учитывая то, что это местоимение является полным омонимом слову «знание» – фонетически, в речи, это звучит как «знание знания», – вполне вероятно, что вместо этого «местоименного чжи» в первоначальном тексте было обычное дублирование иероглифа «знание».
Теперь читатель видит, что речь здесь идет вовсе не об обычном знании, которое можно получить в результате учебы. А иначе было бы нелепо представить себе выражение подобное такому: «Если ты знаешь таблицу умножения, считай, что ты ее знаешь». И по мнению переводчиков-комментаторов, такие «мудрые» слова можно услышать от Конфуция! Здесь же мы видим, что для самого Конфуция слово «учить» – это иероглиф хуй, а не сюэ. Но об этом – чуть позже.
Из контекста нетрудно проследить логику всей этой беседы между Учителем и его любимым учеником. Цзы-лу просит объяснить ему, ка́к он узнает о том, что он уже достиг того, о чем говорит Учитель? Конфуцию же по собственному опыту известно, что подлинный духовный опыт сопровождается получением особого «знания» («знания знания» или «сугубого знания»), о котором нельзя поведать обычным языком, используя привычную для нас логику рассуждения. «Узнать» это можно только получив собственный подобный опыт, – а рассказать об этом нельзя. И именно по этой причине Конфуций изъясняется подобной «абракадаброй», которая сразу же становится понятной тому человеку, который вдруг этот опыт получил. Все это Конфуций объясняет своему ученику как бы «наперед», прекрасно отдавая себе отчет в том, что сейчас Цзы-лу ничего из этих слов не поймет, но ему сразу все станет ясно, если с ним произойдет то же самое.
В этом суждении мы встречаемся с еще одним «недоразумением». Дело в том, что Конфуций обращается к своему ученику, называя его словом «женщина», «девушка» (иероглиф нюй), и если бы не весь последующий текст Лунь юй, т. е. если бы не общий контекст, это предложение можно было бы перевести иначе: «Ю! Научить женщину знанию этого?». Нюй в этом предложении поставлено на место того местоимения, с которым собеседник обращается к человеку, и поэтому его следует понимать, как обращение к ученику.
В древнекитайском языке существовало множество различных местоимений, которые употреблялись в особых случаях и которые не имеют аналогов в языке русском. Например, существовало местоимение жу, которое состоит из ключа «вода» и иероглифа «женщина» (нюй, справа от «воды»). Это – местоимение «ты», которое является нейтральным в разговоре с равным или низшим и оскорбительным при обращении к старшему (именно по той причине, что в состав этого иероглифа входит графема «женщина»).
Но представить себе такое положение вещей, когда в нормальной человеческой среде кто-то вдруг обращается к молодому человеку, назвав его женщиной («девушка», «подружка»), и при этом все окружающие, включая самого адресата, совершенно спокойно воспринимают это слово в качестве местоимения «ты»… Такое возможно только среди бесплотных ангелов небесных. А мы пока что – люди, причем, кто-то из нас мужчина, а кто-то – женщина. Да, конечно, в ученом мире тут же нас поправят: одно дело то, что человек слышит, и совершенно другое – то, что он видит. Например, слышит, что перед ним «слон», а видит «корову». И это, по мнению научного мира, вполне нормально для времени жизни Конфуция.
И тем не менее, в китайской традиции утвердилось именно такое восприятие этого «женственного» нюй. Более того, для этого нашлось «оправдание». С какого-то времени стали считать, что иероглиф «женщина» поставлен вместо табуированного «ты» (жу), в котором графема «женщина» тоже присутствует. И это – на фоне того, что в Китае изначально существовало отношение к женщине, как к «низшему» существу.
Например, совершение ритуала жертвоприношения предкам – это всецело сфера действий мужчины, а не женщины. Если умирал отец, то старшим в семье становился сын, пусть и малолетний, но не его мать. Рождение дочери никогда не приветствовалось. Иероглиф нюй – «женщина» – это, как полагают исследователи, древний рисунок коленопреклоненного раба или знак, несущий откровенно сексуальный смысл. Наличие многих сексуальных партнеров у мужчины – это норма, закрепленная в древних нормативных актах, а «прелюбодеяние» жены – смертный грех и т. д… Как это все оценивать? Причем, не может быть сомнения в том, что такая традиция – трактовать нюй в качестве местоимения «ты» – утвердилась в Китае в какое-то конкретное время, в первую очередь на основании «понимания» текста Лунь юй (а заодно здесь и Ши цзин следует вспомнить). Как можно будет увидеть в дальнейшем, таких учеников-нюй у Конфуция было несколько, причем, из самых ближайших.
Вывод здесь может быть только единственный. Он подтверждается не только дальнейшими суждениями Лунь юя, но и древними китайскими текстами. Первоначально в древнем Китае (как и в древней Греции, причем, в то же самое историческое время) гомосексуальные отношения считались нормой, поэтому обращение к какому-то юноше-гомосексуалисту как к женщине, ни у кого вопросов не вызывало. Для всех всё было ясно, причем, молодой человек этого нисколько не стыдился, т. к. ни иудаизма, ни «христианства», ни ислама в Китае еще не было и в обществе это считалось нормой. Однако через столетия такое положение вещей стало уже неприемлемым и постыдным. Но известный и растиражированный текст Лунь юя исправить было уже невозможно, поэтому государственные мужи-комментаторы пошли по другому пути. Иероглиф нюй стали трактовать в качестве табуированного местоимения «ты». Для подлинной древнекитайской реальности такая замена была бы невозможной в связи с особой спецификой иероглифа нюй.
Еще раз напомним читателю, что в достаточно объемном тексте Лунь юй отсутствует хотя бы единственное слово или единственное упоминание о жене Великого Учителя Китая или о его матери, и это – естественное следствие общего отношения китайцев того времени к женщине, как таковой. Это – самый наглядный показатель. При этом следует отметить, что подобный «провал» в отношениях общества к женщине вряд ли был характерен для Китая более древнего. Первоначальный иероглиф «женщина» фактически повторяет рисунок древнего иероглифа «человек» (графема жэнь – согнутая в поясе фигура с рукой опущенной вниз – переданная одной чертой, вид сбоку). Отличие иероглифа «женщина» заключалось в том, что выше «рук» дополнительно рисовались «две груди» в виде условных «квадратиков» (по сторонам от изогнутой линии тела). Если делался акцент на то, что такая женщина – уже «мать», в этом случае на каждой «груди» дополнительно рисовалось по короткому штриху, обозначающему «сосок» кормящей матери.
Здесь следует особо отметить, что в духовном плане (а Конфуций учит именно о духовных вещах и при этом не возражает, что среди его учеников есть гомосексуалисты) все это прекрасно соотносится с теми базовыми законами, о которых мы уже говорили раньше. Гомосексуалист точно так же может получить опыт Вэнь, как и человек традиционной сексуальной ориентации, т. к. Рай открыт для всех без исключения индивидуумов. Сексуальные вопросы, которые так важны для подлинного христианства (но не «христианства» апостола Павла) для Рая имеют второстепенное значение: для Рая главное, чтобы все люди были довольны и не «изнасилованы» (и женщины, и мужчины). Судя по всему, Конфуций намеренно дублирует или акцентирует «женскую» сущность своего ученика, используя иероглиф «учить» (хуй). Он состоит из ключа янь («слово», «говорить») и знака му («мать», «самка», «матка», «производительница»), который изображает полногрудую женщину.
