Георгий Георгиевич Батура
Конфуций и Вэнь
Суждение 4.17
4.17. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «[Когда] видишь (цзянь) мудрого (сянь, т.ж. «умный», «добрый», «лучший»), думай (сы, т.ж. «мыслить», «обдумывать», «размышлять») *скромно (ци, т.ж. «*воздержанный», «*соответствующий») при сравнении (янь, т.ж. предлог сравнения: «как он») [себя с ним]. [Когда] видишь (цзянь) не (бу) мудрого (сянь) и *близко воспринимаешь (нэй, т.ж. «*близко принимать», «*приближать к себе», «*привлекать») [его слова], – контролируй (син, т.ж. «осматривать», «наблюдать», «инспектировать») себя (цзы, т.ж. «сам», «сам себя»)».
Перевод основан на достаточно древних значениях иероглифов. Конфуций дает совершенно понятный и весьма разумный совет для той повседневной ситуации, в которой мы не раз оказывались. Когда мы встречаем мудрого человека, то инстинктивно пытаемся встать с ним «на одну ногу», при этом часто теряя чувство адекватной оценки своих собственных достоинств или уровня своих знаний. И напротив, встречая не очень мудрого человека, – а значит обычного, т. е. такого же, как мы сами, – мы часто увлекаемся его «страстностью» или «справедливостью» в оценке чего бы то ни было (оценки, как правило, негативной). В это время у нас отсутствует чувство внутреннего контроля по отношении к «мудрости» или «не мудрости» нашего собеседника. И возбуждаясь его «искренностью», мы внутренне устремляемся вместе с ним – «воевать», «обвинять», «обижаться», «обличать» или принимать его «глубокомысленные» выводы.
Не мудрый человек чаще, чем мудрый, бывает страстным, а любая страстность заразительна, как инфекция. Конфуций рекомендует очень правильный метод для своего думающего последователя: при встрече с любым человеком следует контролировать себя и оставаться хозяином ситуации даже при разговоре с более мудрым (умным). И нет сомнения в том, что наш мудрый собеседник это по достоинству оценит.
В традиционных переводах проводится такая мысль, что Конфуций, якобы, дает совет «сравниться» с мудрым. Но подобная рекомендация не реализуема в конкретно описываемой ситуации, а следовательно, и не очень умна: когда «видишь мудрого», сам мудрым в одночасье не станешь. То же самое – относительно «не мудрого». Традиционные переводы игнорируют значение союза эр как «связывающего предикативные части предложения». А отсюда – теряется подлинный смысл иероглифа нэй как древнее «*приближать к себе», вместо которого выбирается его обычное значение в качестве так называемого пространственного показателя – «внутри», «внутренняя часть (чего-то)», которое, по сути дела, дублирует значение следующего за ним иероглифа цзы – «сам», «лично», «сам себя».
И получается, что контролировать себя по отношению к человеку необходимо не только в том случае, когда вступаешь с таким человеком в непосредственный контакт, – но всегда, если, например, просто «видишь не мудрого». Подлинный же смысл суждения состоит в том, что когда «видишь», т. е. наблюдаешь за мудрым, – старайся быть внутренне скромным, а когда «видишь» и вступаешь в контакт с «не мудрым» – вот только тогда и наблюдай за собой внутренне, постоянно себя контролируй. Когда видишь мудрого – не возносись, когда видишь не мудрого – воздержись от скорых «братских объятий». Совет практичный и более того, – базовый для человека, который начинает задумываться о практике Жэнь.
Суждение 4.18
4.18. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Служа (ши, т.ж. «*жертвоприношение») отцу (фу) [и] матери (му), мягко (цзи, т.ж. «немного») указывай на [их] ошибки (цзянь, т.ж. «уговаривать исправить ошибку», «давать добрый совет»). [Если] видишь (цзянь) [у них] стремление (чжи, т.ж. «желание») не (бу) подчиняться (цун, т.ж. «слушаться», «следовать») [твоим советам], снова (ю, т.ж. «опять», «еще раз») с уважением (цзин, т.ж. «почитать, в том числе духов», «поклоняться») [уговаривай] не (бу) нарушать (вэй) [ритуальных предписаний]. Усердно работай (лао) [в этом направлении] и (эр) не (бу) ропщи (юань, т.ж. «обижаться», «злобиться», «сердиться в душе», «быть недовольным», «обвинять»)».
Чем вызвано появление такого странного суждения? Почему странного? – Потому что для Конфуция Сяо или так называемая «сыновняя почтительность» – это основа всех отношений в семье, а тут получается, что он фактически требует, чтобы сын поправлял своих родителей! Не противоречит ли это всему тому, что мы уже прочитали в Лунь юе? Нет, не противоречит.
Во-первых, суждение обращено не ко всем, а только к ученикам, которые уже что-то знают о том Дао Чжоу, которому учит Конфуций. Они знают, что посмертная судьба человека напрямую зависит от той жизни, которую прожил человек на земле.
Они также знают, что их собственная судьба во многом будет зависеть от «духов» их родителей, когда те отойдут в «мир иной». Жизнь любого члена семьи – это всего лишь одно звено непрерывной цепи поколений: ближайшие «звенья» – не только живущих, но и ушедших родственников – одинаково живы и одинаково важны для здоровья всей цепи в целом. И это уже не говоря о том, что детям просто по-сыновьи жалко видеть, как их родители губят свою будущую судьбу. И речь в данном случае вряд ли идет о каких-то «смертных грехах» их родителей: непробудном пьянстве, праздной жизни или нечестных способах добывания средств к существованию. В этих вопросах действует общая мораль и нормы жизненного уклада того коллектива – деревни, поселения, – который связан между собой родственными узами.
Речь идет о том, что поколение отцов ко времени проповеди Конфуция уже давно утратило знание подлинного ритуала (Ли), который дает человеку единственно правильную дорогу в потусторонний мир, а Конфуций проповедует Дао исключительно через этот ритуал. И если его ученики уже что-то знают об этом, то их родители – нет, и воспринимают это как что-то чуждое и совершенно лишнее.
Суждение 4.19
4.19. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «[Когда] отец (фу) [и] мать (му) живы (цзай), – не (бу) уезжай (ю) далеко (юань) [от них]. [Если] уехать (ю) [все-таки] необходимо (би), – имей (ю) место (фан)». {Вариант перевода конца суждения: «*Если уж (би) уезжаешь (ю), имей (ю) *дощечку для письма (фан, или, что то же самое: оставь адрес)».}
Традиционный перевод «родители» вместо имеющихся в тексте «отец» и «мать» не верен в корне. В древнем Китае подобное «усреднение», аналогичное нашим сегодняшним представлениям о роли отца и матери, невозможно в принципе по причине отсутствия в самом обществе даже намеков на такое «равенство». Роль отца была несопоставимо выше, чем матери, и это было пропорционально их роли и участию в ритуальных жертвоприношениях, проводимых дома и в общественных местах. Отец мог иметь несколько жен и наложниц, в то время как женщина – обязана быть женой одного мужа. Тот ритуал, который определял ритм жизни и функционирование всего общества в целом, базировался на цепи «дед-отец-сын-внук». Для матери в этой главной цепи «предков» места не было. А если и существовали «линии по матери», то только по той причине, что сына рожает женщина, а не мужчина.
В данном суждении речь идет об уже взрослых детях, – тех, которые могут уехать куда-то на службу (например, в соседнее княжество), на работу или в путешествие. Следовательно, – их родители уже престарелые, и они могут умереть в их отсутствие. И именно этим вызвано такое указание Конфуция: не удаляйся далеко или сделай так, чтобы было известно место твоего пребывания.
В соответствии с Ли одной из главнейших жизненных обязанностей сына является личное проведение похорон отца и матери. Это обусловлено теми представлениями, что духи отца и матери являются для сына главными в его жизни. И как с этими «духами» можно в дальнейшем наладить контакт, если сын пренебрег самым главным – не предал их тела погребению? Даже если это сделал очень хорошо кто-то другой, причем, по распоряжению сына, – все равно ритуал был нарушен.
При этом должно быть понятно, что подлинный ритуал Западного Чжоу вовсе не являлся сводом каких-то формальных правил, придуманных чиновниками государства. Древний ритуал отражал соборный духовный опыт «постижения Дэ» теми получателями «благодати», которые достигали состояния Вэнь. Бесспорно также и то, что ритуал фиксировал только внешние действия, а главное в нем, внутреннее, воспитывалось устно и в текст не попадало. Поэтому переход от подлинного ритуала к «китайским церемониям», отражающим исключительно внешние «манипуляции», прошел безболезненно и незаметно для всех участников.
Конфуций – впервые после Чжоу – попытался вдохнуть во внешние формы ритуала его подлинное изначальное внутреннее содержание. Учитывая то, что в древнем Китае человека хоронили через гораздо больший промежуток времени, чем это принято сегодня в цивилизованном мире, указание Конфуция выглядит вполне разумным и важным в свете его Учения о правильном жизненном пути человека.
Суждение 4.20
4.20. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Три (сань) года (нянь) [ничего] не (у) изменяй (гай, т.ж. «переделывать») в (юй) Дао отца (фу). [И в этом случае] можно (кэ) будет говорить о (вэй) [твоем] Сяо («почтительное отношение к предкам» или, точнее, «правильное жертвоприношение предкам»)».
Обратим внимание читателя на тот факт, что Конфуций говорит только о Дао отца, но не о «Дао отца и матери». Речь в этом суждении вовсе не идет о каком-то «трехлетнем трауре», хотя иероглиф Сяо несет в себе также значение «траур по родителям». Смысл суждения зависит от того, как трактовать выражение гай юй Дао.
Правильная трактовка будет следующей. Отец, как главный в семье, во время своей жизни устанавливает какой-то общий для всей семьи распорядок, включающий в себя свои собственные конкретные привычки или склонность к определенным вещам. Это могут быть какие-то «странности» или требование, например, всем являться к общей трапезе в такое-то время и рассаживаться на циновках в таком-то строгом порядке. Все подобные установки, заведенные отцом при жизни, сын, как оставшийся старшим в семье (именно сын, а не мать), должен, по Конфуцию, соблюдать в течение трех лет (хотя эти «три года» могли появиться в тексте позднее). Это касается также и всех любимых вещей отца: все должно оставаться на своих местах, как и при его жизни, – так, как он любил.
Каковы причины такого требования Конфуция? В понимании этого вопроса не может быть никаких разночтений. Ясно, что все здесь основано на том убеждении, что дух отца жив. Подавляющее большинство духов ушедших людей фактически продолжает оставаться в земной сфере, т. к. они не изжили эту свою связь с землей при своей жизни (а отсюда – «Рай» или «Ад» по традиционным христианским представлениям). И поэтому духи чаще всего «посещают» те места, где они, будучи людьми, жили последнее время, в первую очередь, – тот дом, который оставили. Пребывая в состоянии сознания, они видят те изменения, которые происходят в этом доме после их смерти. Отмена заведенных ими порядков – раздражает, а соблюдение того, что они знали при жизни – ласкает их «душу». В первом случае духи могут вредить оставленной семье (даже на бессознательном уровне), а во втором – помогать, т. е. оберегать ее благополучие и содействовать духовному продвижению сына.
По мнению Конфуция (возможно, это древнее знание Чжоу), через три года такая связь духа с прежним местом жизни ослабевает, т. к. дух теряет свою первоначальную «вещественность». Но при этом такой дух и дальше продолжает оказывать свое воздействие, в первую очередь, на старшего сына, как на продолжателя линии предков. И это влияние стократно усиливается, если такой дух переходит в разряд «духов верха». Если Конфуций знал, что́ такое Дэ и как этот вопрос трактовался в Раннем Чжоу, возможно, он основывал эти «три года» на какой-то известной ему информации, почерпнутой им из древних источников. Хотя повторим еще раз: вполне вероятно, что «три года» (а не один, и не четыре) возникли в процессе «трансформации» самого текста Лунь юй и никак не связаны с подлинной традицией Чжоу.
Суждение 4.21
4.21. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Возраст (нянь) отца (фу) [и] матери (му) не (бу) позволительно (кэ) не (бу) помнить (чжэ, т.ж. «знать»). Какой-то (и, т.ж. «некто») [сын] из-за этого (и) радуется (си); другой (и) из-за этого (и) *держится настороже (цзюй, т.ж. «бояться», «опасаться»)».
В семье бывает по-разному: один сын радуется тому, что его родители живы и достигли «почтенного возраста» – а скорее всего, он об этом возрасте и вовсе не задумывается, – и это хорошо, то, что радуется. Но мудрее все-таки тот сын, который помнит, что возраст родителей напрямую связан с вероятностью их кончины, – и такой сын всегда «держится настороже».
В Китае на протяжении многих столетий было принято, чтобы хороший сын при достижении отцом 60-ти лет дарил ему в день рождения гроб, что считалось самым престижным подарком, а такой сын почитался как заботливый и любящий родителей. В Китае это воспринималось как норма, причем, сам отец заботился о своем «подарке» и ежегодно его подновлял, например, покрывал свежим лаком. Своевременная забота китайцев о гробе сродни тому обычаю, когда в России бабушки заблаговременно собирали для себя в узелок «гробовое» – то, во что следовало обрядить их после смерти, – и специально показывали своим дочерям, где это лежит в их шкафу. Старец Серафим Саровский, когда его возраст приблизился к 70-ти годам, сделал себе «домовину» – вытесал топором гроб из цельного дуба (Серафим был прекрасным столяром-краснодеревщиком), – и этот гроб стоял в сенях его кельи, прислоненный к стене.
Сегодня человек воспринимает смерть родственника, – если только тот не болел длительно, причем, неизлечимой болезнью – всегда как неожиданную. В то время как мудрый человек хорошо знает, что после достижения человеком возраста 70 лет его смерть всегда «своевременна», и именно так это должно восприниматься всеми родственниками и окружающими. Мы приходим на эту землю не для того, чтобы бесконечно «радоваться» или заниматься одними и теми же нескончаемыми делами. Мы приходим для того, чтобы в отпущенное нам время решить для самих себя главную задачу нашей жизни. А каким временем мы для этого располагаем (и это – при благоприятных обстоятельствах!) – ни для кого не секрет. И чего тут горевать? Или мы не в здравом уме?
Но Конфуций в данном случае имеет в виду другое, – вовсе не «отца» и «мать». Он не в состоянии вернуть старого человека ко времени его молодости и научить правильному пути. А вот детей этих «старцев», т. е. своих учеников – он этому пути как раз и учит. И одним из составных элементов его Учения о пути является соблюдение ритуала. А ритуал требует от сына, чтобы тот своевременно и по всем правилам похоронил своих родителей. Похороны своих родителей учат детей тому главному, чему невозможно научить каким-то другим образом. Поэтому хороший сын всегда должен быть готов к тому, чтобы с честью исполнить эту свою почетную и очень важную обязанность.
Суждение 4.22
4.22. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «У древних (гу чжэ; букв. «тот, кто древний») [праздное] слово (янь; букв. янь чжи – «слово их») не (бу) выходило из (чу) [уст] из-за стыда (чи), [что] сами (гун, т.ж. «самостоятельно делать») они (чжи) не (бу) достигнут (дай, т.ж. «удовлетворять требованиям») [того, о чем заявляют]».
Суждение понятно без объяснений: не следует говорить лишнего – пустого и праздного, и особенно заявлять о тех своих планах, которые еще не осуществлены. Хотя самому рассказчику при этом приятно: он может покрасоваться перед собеседником в качестве хоть маленького, но «героя». «Загад не бывает богат» – гласит русская пословица. Лучше не говорить, если действительно задумал что-то сделать. Когда сделаешь – тогда и скажи. О том, что следует сдерживать свое «словоизвержение» заявляет также евангельский Иисус.
Вопрос этот чрезвычайно важен для любого подлинного подвижника, поставившего перед собой определенную цель. Через подобные «праздные беседы» из человека улетучивается все духовное, как выходит воздух из проколотого шарика. И это – духовная аксиома. Человек, который проходит духовный путь и одновременно вынужден объяснять это тем, кто смотрит в ту же сторону, – всегда теряет, а значит, совершает осознанное «жертвоприношение». Болтун никогда ничего не достигнет. Это особенно характерно для тех новоначальных, которые что-то узнав, готовы «проповедовать» всему миру открывшуюся им истину. Да, есть евангельский закон о «реках воды живой», но с этой евангельской фразой следует быть очень осторожным. Да и сначала необходимо стать Вэнь, чтобы соответствовать этим словам Христа.
Когда Конфуций говорит о «древних», он не имеет в виду весь «древний народ» в целом. Он указывает на тех, кто шел по пути Вэнь-вана, и кто этой цели достиг. И именно их, в качестве древних, он ставит в пример своим ученикам. Общее морализаторство для Конфуция не характерно. Кстати сказать, и Христос в этом вопросе тоже конкретен: Например, Его евангельское «Да, да», «Нет, нет» относится не ко всем подряд, а исключительно к обещаниям жениха быть верным своей невесте всю жизнь (Мф. 5:33). Что, конечно, исполняется очень редко.
«Достигнуть» в устах Конфуция – это то же самое, что и для древних мин синь чжэ Дэ – «просветлить сердце, постичь благодать».
Суждение 4.23
4.23. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Будучи (и) тем, кто (чжэ) *удерживает [себя] от (юэ) потери (ши) этого (чжи), *принеси [это] в жертву (сянь) [предкам]».
Для сравнения приведем один из традиционных переводов этого суждения:
Философ сказал: «Редко подвергаются ошибкам те, которые ведут себя сдержанно» (пер. П. С. Попова).
Наверное, первоначальными значениями иероглифа ши (БКРС № 8748) являются «*убегать», «*исчезать», «*скрываться» (в этом случае он предположительно произносился как и). В дальнейшем, но тоже в древности, он приобрел значения «терять», «утрачивать», «лишаться», «потеря», – как производное от первоначального «*исчезать». Это и есть его главные значения в древнекитайском языке времени Конфуция. Значение «ошибка» у этого иероглифа появилось, судя по всему, уже ближе к новой эре. Традиционное понимание этого суждения, основанное на слове «ошибка», превращает данное высказывание Конфуция в какой-то очередной банальный и бесцветный «афоризм», не говоря уже о возникающих грамматических проблемах перевода второй части этого суждения, которая состоит из единственного иероглифа сянь.
У читателя, конечно, сразу же возникает вопрос: о чем, в таком случае, говорит Конфуций? Ведь местоимение «это» (чжи) может включать в себя всё, что мы захотим себе напридумать. Нет, это не так. В этом нашем «придумывании» мы ограничены жесткими рамками. Во-первых, иероглиф сянь («принести в жертву») дополнен словом «предки» взятым в квадратные скобки совсем не случайно: это и есть самое распространенное древнее словосочетание с использование иероглифа сянь.
И во-вторых, в любом древнекитайском тексте – больше, чем в каком-либо другом языке – очень важен контекст. В данном случае следует иметь в виду не контекст нашего короткого суждения, а всего текста Лунь юй, как единого целого, т. е. контекст постоянных бесед Конфуция со своими учениками. И в этом случае становится очевидным, что единственно приемлемым решением (в том числе и по степени своей важности) является замена местоимения «это» иероглифом Жэнь. Второе «это» – в квадратных скобках – поставлено здесь по всем правилам грамматики вэньяня: это так называемая «нулевая форма» 3-го лица, когда в тексте нет ничего иного.
Данное суждение является «практической формулой» внутреннего предстояния человека духам верха. Более того, она на 100 % апробирована в христианском монашестве, когда вместо Жэнь Конфуция монах использует Иисусову молитву, повторяя ее многократно в течение всего времени бодрствования.
И здесь есть два главных условия, на которые указывает Конфуций. Во-первых, требуется удерживать в себе это внутреннее состояние, не отвлекаясь ни на какие внешние воздействия, – таким образом, чтобы это состояние не терялось даже на короткое время. И при этом такой человек должен вести себя в обществе вполне адекватно, т. е. разумно и спокойно действовать и реагировать на все многочисленные внешние воздействия, – таким образом, чтобы ничем не обратить на себя внимание окружающих. И во-вторых, во время такого предстояния – если оно исполняется правильно – такой человек будет перманентно «отдавать свое сердце», т. е. фактически посвящать это состояние Жэнь тем предкам или духам верха, к которым он обращается. Именно эти два важных условия правильного Жэнь и оговорены в суждении.
Мы здесь не можем пройти мимо одного, возможно, очень важного указателя, заложенного в графическом послании самого суждения. Уже многократно говорилось о том – и этому приводились примеры, – что Конфуций обладал феноменальной зрительной памятью и прекрасным зрительным воображением. Он буквально «склеивал» из рисунков-иероглифов свою речь, закладывая в эти рисунки двойные и тройные смыслы. В данном суждении иероглиф Жэнь не показан, но зная эту особенность Конфуция, можно предположить, что он вполне сознательно оставил читателю (слушателю) какой-то ориентир.
Этот ориентир хорошо просматривается даже «невооруженным взглядом» после того, как смысл суждения становится ясным. Здесь мы видим два разных иероглифа, которые по своему смысловому рисунку повторяют иероглиф Жэнь, – разница только в том, что составные части этих иероглифов находятся в иных позициях относительно друг друга. В Жэнь мы видим ключ «человек» и древний иероглиф «верх» справа от этого ключа. Причем, в рассматриваемом нами суждении это Жэнь повторяется дважды (с заменой его на чжи). В качестве первой графической «подмены» Жэнь фигурирует иероглиф ши. Его рисунок состоит из развернутого знака «человек» (в виде «циркуля») и наложенного на него посередине древнего знака «верх», т. е. в нем присутствуют те же знаки, что и в Жэнь. Короткая косая черта слева на верхней черте знака «верх» на зрительное восприятие этого знака в качестве мысленной «замены» не влияет. Второй знак «Жэнь» – это конечное и (служебный иероглиф). По рисунку он почти повторяет описанный знак ши, – по крайней мере, в нем полностью присутствуют те же самые элементы знака Жэнь.
Ко времени Конфуция практика «постижения Дэ» была, скорее всего, утрачена. Гениальность Конфуция, как Учителя, заключается в том, что он собственным опытным путем, почти «ощупью» овладев таким состоянием «предстояния», сумел осознать это как единственно возможный путь к достижению духовного уровня Вэнь-вана, «духа верха». И тем самым он опередил монашескую практику «Иисусовой молитвы» на многие сотни лет, приспособив ее, в отличие от христианства, к условиям обычной мирской жизни.
