Георгий Георгиевич Батура
Конфуций и Вэнь
Все духовное трудно поддается словесному описанию, отсюда – эти «фантазии» мандеев, призванные «сконденсировать» их духовный опыт. Эти образы изначально были созданы мандеями только для того, чтобы в устной форме разъяснить основы тайного учения назареев – назиру́ту – тем, кто в это учение посвящался, а это были отнюдь не представители простого народа и далеко не все священники. У мандеев священнические должности изначально передавались по наследству – от отца к сыну, – вплоть до 1831 года, когда в результате эпидемии холеры все до одного священники вымерли (заражались от больных при их «крещении» в воде с целью излечения). Возможно и по этой причине тоже – потому что пришедшие на смену священников миряне уже не владели знанием назируты, – мы видим в мандейских текстах некоторую непоследовательность и наличие неоправданных лакун, осознаваемых самими переписчиками текстов.
После появления ислама – когда мусульмане пришли на землю мандеев – мандеям пришлось доказывать, что они, как и иудеи и христиане, относятся к «народу Книги» для того, чтобы избежать насильственной исламизации. К этому времени часть мандейского Писания уже существовала, в том числе в виде древних Гимнов и литургических текстов. Но пришлось фиксировать материал, который до этого сохранялся исключительно в устной форме («тайное знание» всегда передавалось устно). И по этой причине многое в таких текстах было намеренно затемнено и превращено в кажущуюся «абракадабру» для тех посторонних, которые могли бы случайно завладеть этими текстами. Более сокровенных (а в действительности – «откровенных») духовных текстов, чем у мандеев, в мире не существует. Можно вполне обоснованно предположить, что изначально именно мандеи, как патриархи в духовных вопросах, считались законным «старшим братом» иудеев.
Итак, мы начали говорить о «духе». И у мандеев, и у иудеев слово «дух» (манд. ру́ха, евр. ру́ах) – а оба эти языка относятся к семитской группе – является существительным женского рода. Грамматического среднего рода в этих языках, как и в древнеегипетском, не было. При этом любому здравомыслящему человеку понятно, что такой «женский» грамматический род, в отличие от рода «мужского», даже на нашем подсознательном уровне неразрывно связан с реальным пониманием того факта, что в отличие от мужчины есть женщина. Следует отметить, что если в еврейском Писании представление о руах не развито и сводится, как правило, к роли или проявлению «женской сизигии» иудейского Бога Яхве, или к тому «духу», который является сокровенной основой всякого человека, то у мандеев все это выглядит значительно сложнее. Интересно также то, что подлинный смысл мандейской назируты во многом проясняется евангельской проповедью Христа.
Все то многообразие, с которым в Евангелиях обыгрывается слово «дух» (пне́вма), свидетельствует именно о мандейском характере представлений Христа о «духе», но не об иудейском. Широко известные слова Христа из Нагорной проповеди – «блаженны нищие духом» – могут быть правильно поняты только исходя из мандейских представлений. Они означают, что блажен, т. е. богоравен, тот мужчина, в котором уже отсутствует эта «женская» ру́ха, – блажен тот, кто этой ру́хой «нищ».
Обратим внимание читателя и на тот важный факт, что Нагорная проповедь адресована мужчинам, а не женщинам, т. к. в древнегреческом языке, в отличие от русского, то множественное число, которое мы видим в словах «блаженны нищие» (мака́риой хой птохой) имеет грамматический мужской род. И артикль хой, и окончания множественного числа на – ой, – это показатели мужского рода. То есть, Иисус заявляет, что блажен тот мужчина, который полностью «вытравил» из себя женскую руху, – ту самую, которая, по мандейским представлениям, присутствует от рождения в каждом человеке. Иудей подобное сказать никогда бы не смог, т. к. для него это равносильно святотатству.
Анализируя евангельское слово «дух» (пне́вма), мы, с другой стороны, видим, что Иисус «узнаёт [Своим] духом» то, что думают Его собеседники, т. е. способен читать мысли другого человека. Но при этом в евангельском тексте также присутствует «дух нечистый», «дух немой», «дух Святой», «дух Бога». А также оказывается, что можно быть «в силе Духа», «исполниться Духом Святым», «возрадоваться духом», но и «быть возведенным Духом (не своим) в пустыню для искушения от Диавола», и даже послать апостолам «духа-Утешителя» вместо себя, земного. Все это – от начала и до конца – основано на мандейских представлениях о Рухе. Это особый разговор – весь этот разбор «проявлений духа» в Евангелиях, и он напрямую связан с реальным духовным ростом человека. Мы серьезно отвлекаться на рассмотрение этого вопроса сейчас не имеем права.
Мандеи ненавидели иудейскую Руху (а то, что эта Руха у них самих и у иудеев одна и та же, – в этом они не сомневались), но при этом они признавали всю ее женскую красоту, обаяние, обольстительность, божественную силу и величие. Для мандеев именно «женская» Руха была главным невидимым действующим лицом, помощницей и «силой» их врагов – иудеев, а не тот «мужской» Бог Адо́на («господин»), как они именовали иудейского Бога Яхве.
Здесь следует отметить, что после того, как иудеи изгнали из Иерусалима всех мандеев (ранее два эти народа мирно проживали в одном месте) и даже убили многих мандейских священников, они стали для мандеев «заклятыми врагами». Этот кровавый эпизод произошел, судя по всему, сразу после того, как состоялась проповедь исторического Иисуса, и очень вероятно то, что именно она явилась подлинным «яблоком раздора» для этих народов. Противоречивые сведения о приходе в Иерусалим, с одной стороны, духовного спасителя мандеев – Ано́ша у́тра, «Сына человеческого», и, с другой, иудейского Машиаха имеются как в Писании мандеев («Гинза Рба», «Книга Иоанна»), так и в еврейском тексте «Тольдот Иешуа» и в Талмуде.
Итак, после длительного особенного поведения человека – поведения, которое предпринимает мужчина-священник на протяжении всей своей жизни – эта общая для всех людей Руха (мандеи ее персонифицируют в виде прекрасной женщины) может быть индивидуально преобразована в Руху-д-Ку́дша – Ру́ху Святую (это и есть евангельский «Дух Святой» в буквальном переводе), которая в этом случае становится уже всецело благой и спасительной (именно от нее – Дэ и харис). Это как раз и есть тот «Дух Бога» (евр. Руах Элохим), который(ую) мы видим в первом стихе Шестоднева, и которую еврейские богословы традиционно воспринимают, причем, совершенно неправильно, как «Дух Яхве».
Такой подвиг человека имеет название «обрезание [нижней части] Духа» (см. Евангелие от Фомы, 58/53, или, буквально, «обрезание Истине в Духе»), а также, «обрезание сердца». Эту терминологию Иисус использует как бы «в пику» иудейскому обряду обрезания крайней плоти. Напомним читателю, что этот обряд обрезания – это изначально древнеегипетский обряд. Мандеями он отрицался. Мандеи относились к человеку и к человеческому телу как к «микрокосму», – святому Божьему Творению, созданному «по подобию» тайного Адама Каси́а («Первого Адама»), макрокосма. И именно по этой причине они боготворили в человеке всё, в том числе половой акт и все естественные физиологические функции нашего организма – все это было «по подобию». По этой причине они были категорическими противниками иудейского обрезания, как идущего от «предания старцев». Любой дефект человека в половой сфере – врожденный или приобретенный – исключал для мандея возможность быть священником.
Все эти мандейские положения наглядно иллюстрируются евангельским текстом. Так, у евангелиста Фомы Иисус осуждает иудейское обрезание (а значит, Сам обрезан не был). На вопрос учеников: «Полезно или нет обрезание», Он отвечает (Фома 58/53): «Если бы оно было полезно, их отец породил бы их (т. е. иудеев – Г. Б.) из их матери обрезанными». Отметим для читателя, незнакомого с этим текстом: Евангелие от Фомы наполовину состоит из тех же самых высказываний Иисуса, которые нам известны по каноническим Евангелиям, и судя по его архаике, именно оно было первично, а не Евангелия канонические. И именно это Евангелие не подверглось исправлениям со стороны Церкви, т. к. тысячелетия пролежало в египетских песках и было найдено только в 1946 году. Все то, что мы читаем в первых главах у евангелиста Луки, и что противоречит заявлению Иисуса об «обрезании» в тексте Евангелия от Фомы, – это уже достаточно поздние интерполяции (вставные эпизоды), введенные Церковью с богословскими целями, что научно доказано при рассмотрении римского «дела Маркиона».
У евангелиста Матфея (Мф. 15:17) – а это уже канонический текст – Иисус без какого-либо стестнения говорит ученикам о «заднем проходе», «анусе» (гр. афедро́н), через который «выбрасывается всякая (отработанная организмом) пища», и это – исключительно мандейский подход к «пищеварительным процессам» нашего организма. Здесь же Он использует стандартное мандейское сравнение – «насаждение» в смысле «дети Отца Света»: «Всякое насаждение, которое не посадил Отец Мой Небесный, будет искоренено». Но и моча для любого мандея – это тоже «святое», т. к. создано Богом. И в Евангелии от Иоанна существует параллель с мандейским использованием этого слова в качестве почетного сравнения: «…из чрева его потекут реки воды живой». Причем, само выражение «вода живая» – это тоже важнейшее мандейское понятие, означающее воду крестильную, проточную воду любой реки – «Иордана», в противоположность «воде отрубленной», т. е. стоячей, как было у иудеев в первоначальной микве).
Отправной точкой всех мандейских рассуждений о спасении является представление о том, что подлинной сокровенной сущностью любого мужчины является ниши́мта («душа» или «частица Света»). И это несмотря на то, что мужчина, как и женщина, рождается и с женской «рухой». В отличие от мужчины, женщина такой «частицы Света» в себе не несет: любая женщина – это руха («дух») «в чистом виде». Причем, и у мужчины, и у женщины эта «первоначальная» руха всегда «плохая», если оценивать это с точки зрения мандея. Как пишет выдающаяся исследовательница и переводчица мандейских текстов, Е. С. Дровер, «Ruha олицетворяет ту часть человеческого характера, которая любит легкомыслие, пляски, песни и вожделение плоти. Если человек стал священником, он должен совлечь с себя Матерь и “облачиться в Отца”» («Мандеи: история, литература, религия», СПб.: «Летний сад; «Журнал “Нева”»; 2002, стр.265). Это означает, что любой мандей, возведенный в священнический сан, начинает практиковать ту технику «стяжания Духа», которую не практикует мирянин.
И все же пусть все наши «западные» женщины, которые читают подобные строки, не торопятся осуждать мандеев, – у «мандейского женского» своя особая, причем очень важная, роль в общем спасении человека. Итак, еще раз повторим главное: изначально «плохая» руха присутствует в каждом без исключения человеке – и в мужчине, и в женщине, – но при этом в женщине нишимты нет. Однако «работать» со своей рухой может индивидуально как мужчина, так и женщина. И всякая такая успешная «индивидуальная работа» завершается одним и тем же – достижением «райских обителей». Путь Конфуция – это тот же самый путь «обрезания» Духа: сознательное вытеснение (обрезание) «нижних ду́хов», гнездящихся в нашем человеческом сердце, духами верхними – «духами верха».
По мандейским представлениям мужчина, сам по себе, спастись из этого «мира Тьмы» (т. е. того мира, в котором все мы живем и который, по мнению мандеев, вполне устраивает иудеев, т. к. это и есть «мир Рухи») не может ни при каких обстоятельствах. И только по этой причине мандеи никогда не признавали монашество, аскетизм и безбрачие. В евангельской проповеди Христа это находит прямое подтверждение: в тексте канонических Евангелий (но и в Евангелии от Фомы и от Филиппа) нет ни одного высказывания Христа в защиту монашества. Рассуждать о монашестве рассматривая Учение Христа – это значит не понимать ничего во всей Его проповеди. Любое традиционное «монашество – это духовный уровень Рая, не выше.
Те евангельские «скопцы», о которых говорит Иисус своим ученикам в главе 19 от Матфея (именно этот эпизод приводится, как правило, в качестве единственного и главного аргумента в защиту монашества) – это вовсе не призыв к «монашеству», а абсолютный запрет на прелюбодеяние (то есть, даже после смерти жены). И когда Иисус заявляет о том, что Его последователь должен «оставить всё» (Мф. 19:29), если он хочет следовать по Его пути, то в перечене этого «всего» жена не фигурирует. Это доказано на основании исследования древних рукописей Евангелия и уже давно вошло в научно издаваемый текст Нового Завета (Нестле-Аланд). То есть «жену» в этот евангельский перечень Христа об «оставлении всего» добавила Церковь, которая выбрала для себя монашеский путь.
Итак, если назарей сумеет сделать себе «обрезание сердца» (или Духа), т. е. как-то изменить свою собственную «плохую руху» (полностью ее «уничтожить», а остаток преобразовать в Руха-д-Кудша), в таком случае у него появляется шанс спасти свою душу-нишимту. Сказать так, что для этого требуется «обуздать» свою руху, было бы не совсем правильно, потому что всякое «обуздание» – это насилие над собой. Подлинный назарей – это не «мученик», а оптимист: он просто не интересуется всем тем «земным», что так необходимо, так насущно и так приятно для современного человека. У него – совершенно другие цели, другой внутренний мир, причем, очень богатый, и совершенно другие «наслаждения».
Но одного этого – «стать нищим духом» – назарею еще недостаточно. Спасение возможно только одним единственным способом: его очищенная от плоти «частица Света» может уйти или «улететь» из этого мира «плохой Рухи» в «мир Света» только в том случае, если в качестве «инструмента» для такого полета будет использован собственный «летательный аппарат» мира Яхве. Нишимта сможет навсегда покинуть (здесь мы уже вполне четко обнаруживаем знание мандеями и Иисусом египетско-индийского закона «сансары») мир Принципа Яхве только на «крыльях рухи» своей жены.
И, судя по всему, именно в этом заключается принципиальное отличие в спасении назарея (если следовать логике проповеди Христа) от спасения любого простого мандея и даже мандейского священника. Для этих последних необходимо проведение после их смерти особого сложного ритуала-богослужения под названием маси́кта (сопровождение души умершего в «Царство Света»), в то время как для подлинного ученика Христа главное – не ритуал.
Этот сложный ритуал маси́кта (а также ритуал многократного погружения в воду, «крещение» – масбу́та) мандеи называют словом ра́за – «мистерия». Наше церковное слово «Таинство» идет именно от такого мандейского понимания слова «мистерия». Фактически, это некое священное «действо» или «священный ритуал» в виде религиозного «театрального представления». В то время как «мистерия» у евангельского Христа – это аналог Элевсинским мистериям греков, т. е. это некий личный духовный опыт конкретного человека. Назарей, который следует по пути спасения предложенном Христом, руководствуется в этом своем пути не ритуалом, а собственным духовным опытом-знанием. Но и у Конфуция тоже не ритуал, в конечном счете, был главным, а собственный духовный опыт (в виде Дэ, «просветления сердца» и «открывшегося Неба»). Ритуал – это только тот «рычаг», с помощью которого Конфуций «опрокидывает Земной шар».
Если вернуться к упомянутым выше «крыльям рухи», то это означает, что жена назарея должна настолько почитать, любить (и даже боготворить) своего мужа, чтобы согласиться «отдать всю себя» (руху) – пожертвовать своей изначальной «женской» сущностью – в качестве «средства спасения» ее мужа. Для этого ей тоже следует строго соблюдать ритуальные (нравственные) предписания в течение всей жизни, и при этом быть «женой одного мужа» от своего рождения. Именно таким «мандейским» пониманием роли женщины в спасении объясняются последние слова Иисуса из коптского Евангелия от Фомы. На заявление Петра о том, что ученица Мария должна от них уйти, т. к. «женщины не достойны жизни», Иисус ему отвечает: «Смотрите, я поведу ее, чтобы сделать ее мужчиной, чтобы она тоже стала духом живым (т. е. Духом Святым, в противоположность «Духу мертвому», обычной рухе – Г. Б.), подобно вам, мужчинам. Ибо всякая женщина, которая станет мужчиной, войдет в Царствие Небесное».
То есть такая женщина тоже навсегда выйдет из круга перерождений, т. к. ее руха нераздельно сольется с нишимтой мужа и уже никто из архонтов этого мира не сможет отделить в новом Адаме «мужское» от «женского». Такая андрогенная супружеская пара навсегда «связана» друг с другом, она становится «нейтральной», т. е. «невидимой» для мира Яхве (Принципа Яхве), который представляет собой бесконечное умножение пар противоположностей: мужское-женское, свет-тьма, жизнь-смерть и т. д.
О том, что Иисус признавал египетский закон повторных возвращений «души» на землю после Рая или Ада (т. е. закон реинкарнации), свидетельствуют Его евангельские высказывания, в том числе канонические (напр., «Я разрушу этот дом…»). Если же мы встанем на точку зрения Церкви, заявляющей о том, что человек живет на земле только один раз, и что именно в этой своей жизни он должен использовать свой единственный шанс на спасение, в таком случае Христа следует обвинить в «расистском» отношении ко всем остальным, «внешним», кроме избранных Им учеников.
А именно: по каким критериям, например, Он отбирал себе «учеников-любимчиков» (так в этом случае следует оценивать отбор Им учеников-апостолов)? Почему все остальные слушатели оказались людьми «второго сорта», которые «слушают и не слышат»? И кто, в таком случае, «закрыл» им глаза» и «заткнул уши»? И почему Сам Иисус им эти глаза не был в состоянии «открыть» Своей проповедью? Не хотел? Или не мог? Почему, в таком случае, Он в этом не призна́ется открыто, а обвиняет «не видящих» в том, что они «слепы»? Но ведь, по словам самого Христа, и ученики Его тоже «бестолковы» (евангельская цитата), и тем не менее им почему-то «дано познать мистерию Царства Небесного», а другим, «внешним», – нет. Откуда подобная несправедливость? Если ребенок родился в семье алкоголиков, проституток и воров, значит, – и это понятно любому – он изначально имеет гораздо меньше шансов на «спасение», чем, например, сын, родившийся в семье мандейского священника. Но разве сам ребенок в этом виноват? А если, как заявляет Церковь, даже такого ребенка может спасти «Божий Промысел», значит, следует признать, что и сам этот Промысел тоже «коррумпирован» (как и «Христос»): кого-то он спасает, а кого-то – нет.
Или Церковь должна будет открыто признать этот закон «сансары» в Учении Христа, или такого «Христа» следует «стащить» с того духовного пьедестала, на который его вознесла Церковь. Но в этом случае от назарея-Христа уже ничего не останется: останется только юродивый иудей-Машиах, плачевная человеческая судьба которого бесспорно заслуживает всяческого сострадания, но не более того. Как Учитель спасения такой человек, выражаясь мандейским языком, уже «не соль» – она уже «ни на что не годна, и ее следует выбросить вон».
Да, Иисус налагал строгий запрет на прелюбодеяние. Но это свидетельствует только о том, что по Его знанию мужчина и женщина равны, как отдельные сотворенные Богом Яхве «особи» (мужчину и женщину сотворил именно Яхве, а Элохим – «мужское и женское» в едином Адаме Шестоднева). По представлениям Христа полноправное имя «человек» – это только на двоих, и только мужское-женское «в пропорции 1:1» в состоянии обеспечить такому общему человеку спасение. И именно это будет означать окончательный уход этой бывшей «связанной» земной пары из нашего «мира-инкубатора». И именно такая «пропорция» – один мужчина, одна женщина – это единственный способ «войти в Царствие» не только для женщины, но и для самого мужчины. Сексуальное единение между мужчиной и женщиной – это высший духовный акт, а «оплодотворение» является только «вторичным признаком» такой происшедшей невидимой связи между ними. Поэтому девственность – это для «браков» святое.
Как пишет в своей книге Е. С. Дровер (там же, стр. 248), в мандейских текстах («Гинза» и «Книга Иоанна») Иисус «представлен как извративший учение назареев». Из этого логически вытекает, что Он, по мнению мандеев, был не только потомственным мандейским священником, но и знал тайное учение назируты, т. е. был назареем. Как показал в своих лингвистических исследованиях Р. Мацух (там же, стр. 47), «имя назарей, присвоенное Иисусу (в евангельском тексте – Г. Б.), не может быть возведено ни к имени “Назарет”, то есть к названию города Иисуса (Матф. 2.23), ни к имени neser – “побег, росток, отпрыск, потомок” (Jesaja II, 1), на которые ссылается евангелист». А значит, автор Евангелия прекрасно знал, что Иисус – это не иудей, а пришедший от назареев Учитель, но все же немного слукавил, создавая свое «художественное произведение» для евреев. Если мы уподобим количество мандейских аллюзий, которые присутствуют в евангельском тексте, «дыркам в сыре», а весь остальной канонический текст – самому «сыру», в таком случае «сыра» не останется вовсе: весь евангельский текст превратится в одну «большую мандейскую дырку». За исключением, конечно, цитат из еврейского Писания: к тем главным цитатам, которые идут от самого Иисуса, автор-иудей добавил немало своих.
Евангельский Иисус проповедует древний мандейский путь спасения. С той только разницей, что Он, во-первых, полностью исключает возможность прелюбодеяния супругов (никаких «трех жен», как это допускалось для мандейских ганзибр, высших священников; от мандеев это разрешенное количество жен, судя по всему, перешло в ислам). А следовательно, Он считает, что половой акт дан человеку не только для того, чтобы произвести на свет потомство, как у животных. Хотя, такое потомство у мандеев всегда было и есть в почете, а дети для Христа – это пример прихода Царства в человеческое сердце. И, во-вторых, Иисус отказывается от формализма и строгости соблюдения мандейских религиозных обрядов (аналог китайскому Ли), считая, что главным условием спасения человека является не богослужение, а самопреобразование внутреннего мира человека (как и у Конфуция) и фактическое «слепление воедино» («связь», в том числе сексуальная) земных мужа и жены в прообраз единого андрогенного мандейского Адама (его иудейский «клон» – это Адам Шестоднева из иудейской Книги Бытие).
Без такого участия женского начала никакое подлинное спасение (окончательное, т. е. не райское) для мужчины невозможно, потому что Дух – это «женщина», а не «мужчина». Из «мира Тьмы» можно спастись только в том случае, если использовать те «базовые инструменты», которые действуют в этом «мире Тьмы». Именно на этой гендерной основе Духа зиждется то подлинное спасение, которое заявлено в Евангелиях. Другого вида «абсолютного» спасения человечество никогда не знало.
Повторим еще раз. Если следовать мандейским текстам, то Иисус был «извратителем» учения назируты, и именно за это Его изгнали из рядов мандеев. Он был грамотным человеком; был, бесспорно, священнического рода, – иначе не был бы знаком с назирутой, – а значит, и это вытекает из всего только что сказанного, раньше имел жену, – обязан был ее иметь по мандейским законам (по «мандейскому» Евангелию от Иоанна – Ему было около 50-ти лет, когда Он вышел на проповедь). Такого «изгнанного Иисуса» мы и видим в евангельском тексте, и именно такой человек стал проповедовать «мандейское» Царство Небесное среди иудеев, умело используя для такой проповеди как иудейское Писание, так и ожидаемый всеми иудеями приход Мессии. И именно отсюда – многочисленные слова Христа, обращенные к иудеям, в которых Он противопоставляет Себя, как не иудея, тем слушателям, к которым Он обращается: «ваш Отец», «ваш Рай», «ваш Закон» и т. д. «Ваш», но не «наш», как следовало бы говорить, если бы Он действительно принадлежал иудаизму.
В случае успешного пестования китайского Дэ тоже возникает проблема необходимости обращения мужчины к «женскому», а иначе в Дао Дэ цзине автор-мужчина не стал бы задавать себе «не совсем понятный» вопрос: «Можешь ли быть как самка (или «самкой»)?». В данном случае это не призыв к гомосексуализму, а обращение взгляда уже духовно развитого мужа к тем базовым первоосновам Бытия, которые являются общими для всех народов нашей планеты.
О проблеме Духа, в том числе – Святого
А теперь, для правильного уяснения поднятого нами вопроса, проследим путь исторической трансформации существительного «дух» в христианском богословии. В том древнегреческом языке, на котором зафиксирована евангельская (фактически, мандейская, с небольшими изменениями) проповедь о спасении, существительное пне́вма («дух», «дыхание») имеет грамматический средний род, а не женский, как это имеет место в арамейском (мандейском) языке или на библейском иврите.
Еще раз скажем читателю, что проповедь Христа проходила именно на греческом языке, а не на арамейском, как это часто можно услышать от богословов, причем, как христианских, так и иудейских. Для доказательства этого положения вовсе не обязательно приводить очевидные примеры из жизни того времени. Но все-таки приведем, хотя бы один, наиболее очевидный. Священным Писанием иудеев в это время был текст Септуагинты («Семидесяти толковников») на греческом языке – евреи сами сделали этот перевод для себя! – а не тот древний текст на иврите, который впоследствии масоретам пришлось, в прямом смысле этого слова, реанимировать (более того, дополнительно оснащать весь текст специально созданными значками «никудот», с помощью которых в древний текст, состоящий из согласных, вводились те гласные, которых первоначально в нем не было, как их не было и в более древнем древнеегипетском письме). Делалось это с целью принципиального размежевания с усиливающейся Церковью христиан, которая включила еврейскую Септуагинту целиком в свою Библию.
Любой не заинтересованный филолог, анализирующий греческий евангельский текст, найдет сразу же несколько языковых доказательств в подтверждение того факта, что проповедь Христа действительно состоялась на греческом. При этом следует понимать, что подобное положение дел – признание именно греческого языка, а не арамейского, в качестве языка первоначальной проповеди – не отвечает интересам ни Церкви, ни Синагоги. Причем, у каждой из этих сторон для этого существуют свои очень веские основания.
Заявление известных в научном мире богословов о том, что перевод Евангелия на любой язык мира адекватно передает смысл греческой проповеди Христа, – это разговор всех тех, кто не имеет малейшего представления даже о «китайском» Дэ. Все эти богословы вместо знания благодати предъявляют свои «профессорские регалии» и рукотворные «гербовые» удостоверения всем тем, кому, по большому счету, совершенно наплевать, на каком языке действительно состоялась проповедь и была ли она вообще. Их аудитория не знает ни греческого, ни арамейского. И при таком положении вещей оказываются довольны обе стороны.
Приведем простейший пример. Во всех таких «переводах» евангельские термины мюстерион и крюптос переводятся как одна и та же «тайна», а основополагающее Иисусово метаноэ́о и уже совершенно другое – метамэ́ломай – как одно и то же церковное «покаяться». Но если это действительно так, значит, и в Иуде-предателе после того, как он чистосердечно «покаялся» (а в том, что он покаялся действительно чистосердечно, – сомнений нет, и понимание текста здесь однозначно), тоже произошла эта таинственная метанойя. А следовательно, и он тоже удостоен того посмертного Рая, в котором, по мнению Церкви, пребывают сейчас Христос и «разбойник справа». Сидят там вместе все трое, вместе с Иудой – друг напротив друга – пьют вместе «новое вино», курят «трубку мира» и улыбаются. Именно такова та логика, которую можно вывести из всех этих «переводов». Однако, если, все-таки, читать это по-гречески, то Иуда – действительно может оказаться в Раю; а Христос – не вместе с разбойником, потому что давно уже не в Раю; а мистерия – это не «тайна», и метанойя – это никакое не «покаяние». И более того, при правильном понимании текста Иуду можно и нужно оправдать «небесным судом». Его вины в смерти Христа нет.
Или взять еще один интересный пример – концовку Евангелия от Иоанна. Воскресший Иисус трижды вопрошает Петра: «Любишь ли ты Меня?». И Петр только на третий раз почему-то обиделся на эти слова (или очень расстроился). И читателю подобного «перевода» невдомек, что первые два раза Иисус, когда спрашивает о «любви» Петра, использует греческое возвышенное агапа́о (отсюда – «ага́пы» – «ве́чери любви» или «поцелуи» первых христианских собраний), а в третий раз – Он заменил это агапа́о на обычное мирское филе́о. То есть фактически Он спросил: «Считаешь ли ты Меня хотя бы другом?». И правильно спросил: ведь Петр, несмотря на все свои прежние уверения «умереть» за Него, трижды от Него принародно отрекся «с клятвами и проклятиями». А потом – когда петя-петушок прокукарекал! – вдруг опомнился, вспомнил слова Христа… «и заплакал, и пошел» (как поется в той детской колыбельной). И если нам дано рассуждать по высшей справедливости, то ученик Иуда должен быть больше оправдан, чем ученик Петр. Иуда от горя – повесился, совесть измучила, потому что он не хотел гибели Учителя, но при этом явился невольной причиной Его казни. С того кто меньше знает, – с того меньший спрос, и он «будет меньше бит».
Правоверный христианин может возразить автору книги и сказать, что Сам Христос объявил апостолам о том, что именно на Петре, как на «камне», Он построит Свою церковь. Конечно, это так, но эти очень важные слова Христа тоже понимаются всеми неправильно. Дело тут вовсе не лично в Петре. Вот эта евангельская цитата (Мф. 16:18, 19):
И Я говорю тебе: ты Петр (греч. пе́трос) и на этом камне (пе́тра) [Я] построю Мое собрание (экклеси́а – «общее народное собрание», «сходка», поздн. «церковь») и ворота Ада (ха́дес – «подземное царство») не осилят его. Дам тебе ключи от Царства Небес и что ты свяжешь (дэ́о – «вязать», «связывать») на земле, будет связано на небесах, а что развяжешь (лу́о – «развязывать», «распускать», «освобождать») на земле, будет развязано на небесах.
Во-первых, мы уже показали читателю, что истинным Хозяином Ада и Рая (но также и нашей земной жизни) является один и тот же второй Принцип (иудейский Бог Яхве). А из этого следует, что Иисус фактически заявляет Петру о том, что всесильные «врата Ада-Рая» этого Принципа не смогут осилить то Царство Небесное, в которое войдет Петр, имеющий от этого Царства «ключи». Царство Небесное в этих словах Христа однозначно противоставляется Аду, а следовательно, и Раю, потому что Царство и Рай – это разное. И далее Иисус налагает особое ограничение на Петра, – то, которое позволит или не позволит Петру войти в Царство, воспользовавшись этими «ключами». Какое же тут ограничение?
