3.25. Почтенный (цзы) сказал, что (вэй) «[Музыка] Шао во всем (цзинь) прекрасна (мэй)! (и, восклицат. оттенок) [И] сверх того (ю) [она] добрая (шань)». [Он также] сказал, что (вэй) «[Музыка] У во всем (цзинь) прекрасна (мэй)! (и, восклицат. оттенок). [Но] не (вэй) во всем (цзинь) добрая (шань)».
Это – очередное суждение Конфуция о музыке. И не странно ли для читателя, что суждение с «похоронами» Учителя в тексте Лунь юй фактически обрамлено суждениями с «музыкой»? Подобное свидетельствует о том, что музыка, как и стихи, имела в жизни Конфуция большое значение.
Иероглиф шао переводится как «прекрасный», «прелестный», «изящный». Традиция считает, что Шао – это музыка, составленная легендарным правителем Китая Шунем, который отличался скромностью, а также миролюбием и справедливостью. Иероглиф у переводится как «военное дело», «воин», «военная доблесть». Традиция относит создание этой музыки к периоду правления сына Вэнь-вана – У-вана, который в сражении разгромил силы иньцев, начав тем самым, уже официально, эру правления династии Чжоу. Читателю понятно, что заявлять о том, что военная музыка «не во всем добрая» – это высказывать свое отношение, в первую очередь, не к музыке, а к войне. Потому что венная музыка, по самой своей сути, «доброй» быть не может.
Приоритеты Конфуция здесь очевидны: он против решения каких бы то ни было вопросов с помощью военной силы, и ему не очень нравятся «военные марши». Но не являются ли подобные наши выводы выходящими за пределы текста этого суждения? Нет, т. к. данное суждение только подтверждает тот факт, что Учение Конфуция основано на силе Дэ, а не на оружии или принуждении.
3.26. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «*Положение (цзюй, т.ж. «пост») высокое (шан), – [но] не (бу) великодушен (куань, т.ж. «снисходительный», «милосердный», «щедрый»); исполняет (вэй) ритуал (Ли) – [но] не (бу) благоговеет (цзин, т.ж. почитать», «поклоняться») [перед духами предков]; *оплакивает покойника (лин, т.ж. рит. «*обряд оплакивания покойника», «*плач», «следить за») [и] справляет траур (сан, т.ж. «*гроб с телом покойника», «*соблюдение траурного обряда»), [но] не (бу) убит горем (ай, т.ж. «скорбеть», «*сострадание»). Разве (хэ) я (у) [могу] с *уважением (и) взирать (гуань, т.ж. «брать пример», «*поощрять») на такого (чжи, или: «на это»)?!». (цзай, конечная восклицательно-вопросительная частица).
Конечно, не может, – ответим мы за Конфуция. Конфуций – другой. Этим суждением он обличает те великосветские отношения и то лицемерие в аристократической среде, которые имели место в его время. Но разве могло быть иначе в этих «верхах»? Ведь Конфуций – разумный человек и пребывает в здравом уме. Да, могло быть иначе, и более того – уже было, причем, в истории Китая. Это – Шунь, Вэнь-ван, Чжоу-гун и другие. Все они – аристократы, но не такие, как нынешние.
И сам Конфуций тоже является одним из таких подлинных аристократов духа, которые некогда составляли цвет и величие китайской нации. Его отличие от всех этих древних заключается только в том, что всё его «достояние» состоит из единственной небогатой повозки с клячей. Однако «духи верха» на повозках не разъезжают. Убожество восприятия мира человеком любой эпохи заключается в том, что по его убеждению подобные люди – истинные аристократы духа – давно в прошлом. Так же думали и современники Конфуция, и даже его ученики. Чиновник из «похоронного бюро» их всех поправил. Он тоже из этой плеяды – из аристократов духа. Он такой же «дух верха», как и Конфуций.
Первые семь суждений Главы IV посвящены вопросу Жэнь, а кто-то из наших читателей все еще не совсем четко представляет себе, что́ под этим иероглифом подразумевает сам Конфуций. А возможно и что-то из прежних наших пояснений уже подзабылось. Как гласит мудрая русская пословица: повторение – мать учения. Добавим от себя, что это относится, в том числе и к Учению Конфуция.
Автор прекрасно понимает, что этим своим «Вступлением» он повторно приглашает читателя в тот «сумасшедший дом», где «говорят только правду». Дорогой мой читатель, если ты все еще увлечен этой интересной для тебя книгой, – значит, ты уже давно поселился с нами в этом милом «доме», забыв о том, что рядом с тобой важно сидит сам Конфуций.
Но ведь целью или намерением нашего читателя должно быть вовсе не то, чтобы опровергнуть заявления автора этой книги, – автора, который буквально удерживает своего читателя в этой психиатрической лечебнице, – а в том, чтобы действительно понять слова Конфуция, сказанные им в Лунь юе. Понять, – но не опровергнуть! Ведь Конфуций говорит все это и для «северных варваров», в том числе. И если это так, если читатель действительно заинтересован знать всю правду, – какой бы нежелательной или неприемлемой для него самого она ни была, – если ему вконец опостылело знакомиться с теми бездарными «Афоризмами», которые приписываются этому величайшему гению Китая, – он просто вынужден хоть немного времени… пообжиться в нашем уютном «гнездышке». Потому что Конфуций – именно здесь, в «компании» таких же сумасшедших, как и он сам, а наш читатель хочет знать правду о Конфуции, а не о Мэн-цзы или о том, как об Учителе думали в Китае в то или иное время. Если же здравый ум читателя не позволяет ему пойти на такое «преступление» против всего его «разума», что ж, в таком случае – до свиданья! Пусть этот читатель довольствуется имеющимися «Афоризмами», которые являются результатом многовекового труда таких же, как и он, «человеколюбивых» (Жэнь) людей.
Считается, что иероглиф Жэнь Конфуций придумал сам или позаимствовал его из какой-то прежней лексики. Исследователи этого вопроса отмечают, что в Ши цзин (Книга стихов) этот иероглиф используется в значении, близком к слову «добро». Но читателю Лунь юя уже давно ясно, что это не так, и что у самого Конфуция, как и в Ши цзин, этот иероглиф означает нечто совсем иное, причем, несравненно более важное, чем простое «добро» (или даже слово «захмелеть», как переводят этот же иероглиф в каком-то «еще более древнем» тексте).
Читателю уже хорошо известно, что вместо «двойки» в иероглифе Жэнь поставлен давно забытый всеми знак шан – «верх». И такой «комплексный» иероглиф уже невозможно перевести каким-то одним словом европейского языка, потому что он представляет собой некий «развернутый сюжет» или даже целую «картину», на которой изображен человек, предстоящий «духам верха». А что это означает – «предстоять духам верха»? Это тоже отдельный вопрос, который требует объяснения. И именно по этим причинам целесообразно оставлять иероглиф Жэнь без перевода. Что, конечно, оправдано только в том случае, если читатель уже точно знает, что́ это такое. Вот этим мы сейчас и займемся, потому что иначе эти первые семь суждений четвертой главы для нас останутся не совсем понятными.
Уже можно определенно сказать, что текст Лунь юй – а точнее, порядок следования в нем суждений – составлен очень мудро, хоть на первый взгляд это и не бросается в глаза. Мы уже вскользь встречались с иероглифом Жэнь в предыдущих главах, – всего четыре раза. И сейчас целесообразно все эти выражения с Жэнь освежить в памяти для того, чтобы – как бы отталкиваясь от них – прийти к какому-то общему обоснованному объяснению этого Жэнь. Приведем еще раз эти встретившиеся нам выражения:
1.2. Почитание линии предков (Сяо) и младших братьев (ди) – не это ли, как кажется, и является корнем Жэнь?
1.3. За виртуозными речами и хмурым видом редко скрывается Жэнь.
1.6. Молодой человек, достигший возраста участия в жертвоприношении, должен как к высочайшей особе относиться к Жэнь.
3.3. Человек – и не Жэнь! Тогда на что похож ритуал (Ли)? Человек – и не Жэнь! Тогда на что похожа музыка (юэ)?
Из этих предварительных высказываний можно сделать вывод, что Жэнь – это вовсе не «человеколюбие», как его традиционно трактуют все исследователи, а это – некий человек, который отвечает какому-то внутреннему, в том числе и нравственному, критерию. Такому человеку не свойственно какое-либо лицемерие или актерство. А почитание «младших братьев» или просто «младших» – это абсолютное отсутствие гордости и проявление в человеке подлинного смирения. Наличие такого человека среди современников Конфуция – редкость, и даже не просто редкость, а как бы существование большой драгоценности. Поэтому всякий молодой человек, который уже имеет толк в жертвоприношениях, должен всячески стремиться к общению с таким Жэнь и относиться к нему чуть ли ни как к самому правителю Поднебесной. Но ведь и правитель Поднебесной – в чжоуской древности, конечно, – именовал себя уничижительно, и это не было лицемерием.
Зададим себе вопрос: для чего все это молодому человеку? Какая ему лично от этого выгода? Ответ дадим немного позже. При этом ясно, что сам Жэнь к такому общению с людьми не очень стремится: его должен найти этот молодой человек, если ему повезет. Попробуем это объяснить.
Дело в том, что для самого Жэнь это не очень интересно – общаться с посторонними. Потому что в это время сам Жэнь находится в процессе своего духовного «ученичества»: он еще не утвердился в этом состоянии, и по этой причине любые отвлечения этот процесс тормозят. В это время он больше занят своим внутренним миром, – самим собой. Но у него уже есть какие-то личные наработки в этом вопросе, уже имеется какой-то «багаж» в познании этой науки. Более того, раз уж он взялся за этот нелегкий труд, значит, ему хорошо известно, для чего он все это предпринимает. А это – тоже знание, которое ни в каких книгах – ни до, ни после Конфуция – расписано не было, и которое представляет несомненную ценность для молодого человека, готового пойти по тому Дао, которое предлагает Учитель.
Про человека Жэнь можно было что-то узнать только от него самого. Древние чжоусцы об этом не писали (не фиксировали письменно ничего из того, что относилось к сфере общения между ними, потому что не видели в этом необходимости). Они постоянно пребывали в этом «состоянии Жэнь», и оно было естественным для их жизни, их внутреннего мира. И если и можно было что-то узнать о внутреннем мире Жэнь, так это из древнего текста Ши цзин. Но даже из тех суждений Конфуция, которые посвящены этой Книге, прекрасно видно, что его современники ничего не понимали в стихах, относящихся к Жэнь. Когда через несколько столетий после начала Чжоу мир стал меняться, и когда бо́льшую часть времени верхов общества стали занимать различные внешние дела, а значит, у человека стали превалировать мысли о «земном», – именно в это время «искусственная практика» Жэнь стала востребованной для тех, идеалом которых по-прежнему оставалось начальное Чжоу. Но реальный «пропагандист» этой практики появился значительно позже, – им стал Конфуций.
И именно по этим причинам молодой человек должен был искать общения с Жэнь: об этой практике можно было узнать только от самого Жэнь. Для молодого человека тот, кто практикует Жэнь – это главный учитель во всем: в подлинном ритуале, во внутренней дисциплине, в правильном поведении на людях, в объяснении, что́ такое истинное Дэ, в понимании мира предков, и в понимании самого смысла жизни.
Удивительно точным и важным определением в суждении 1.2 является то, что Сяо – это «основа» или «корень» (бэнь) Жэнь. Как это понимать? А так, что Сяо является не только основной характеристикой такого человека Жэнь, но что Жэнь, как качество, может зародиться в человеке только через Сяо. И если этого Сяо в человеке нет, – он никогда не станет Жэнь, потому что искусственно заставить себя стать Жэнь невозможно по самой человеческой природе. Даже при наличии Сяо это сделать очень трудно, если только это не происходит, во многом, «само собой», – от искреннего и неутоленного интереса человека к какому-то конкретному «духу верха». Это – как любовь в молодости, когда предмет твоего интереса все время присутствует или в твоем сознании, или где-то в подсознании, и готов в каждую минуту «выскочить на поверхность». Не может быть сомнения в том, что читая эти строки, в них узна́ют себя многие истинные христиане или суфии.
Сяо – это не обычное «почитание родителей». Без искреннего внутреннего «жертвоприношения» своего сердца предкам подлинного Сяо быть не может. Сяо – это любовь и сострадание к умершим и живым. К умершим – потому что подавляющее большинство всех наших ушедших родственников не хотело умирать, – они хотели продолжать жизнь на земле. Они воспринимали свою смерть, как трагедию. Сяо – это вера или знание того, что человек не умирает, а переходит в виде «духа» в иную форму существования, где он живет жизнью, подобной здешней. «Оттуда» он видит нашу земную жизнь и по мере своих сил помогает нам, если мы этих «духов» не оскорбляем своим поведением: если помним о них, если их почитаем, вспоминаем их имена, – что находит выражение в регулярных «жертвоприношениях» и заботе об их могилах. Сяо – это жертвенное отдание всего себя, всего своего сердца, духам предков и заботе об их потустороннем благополучии. На такое способен далеко не каждый. Всё то, что сейчас сказано о Сяо, – это только ученический пересказ фрагментов книги В. М. Крюкова «Текст и ритуал».
Однако обычному человеку не свойственно охватывать своей любовью весь мир – на такое был способен наш Силуан Афонский. Обычный человек «прилипает своим сердцем» к кому-то конкретному, например, к старцу Серафиму или, уже повзрослев духовно, – к нашему несравненному евангельскому Христу.
При этом следует обратить особое внимание читателя на тот факт, что когда мы говорим о Сяо, речь идет исключительно о своих предках, т. е. о предках своего рода. Хорошо относиться, а также хорошо думать, можно и нужно обо всех предках, но кормить жертвоприношениями и проявлять Сяо – только к своим. На то, чтобы отдавать свое сердце всем сразу – и своим, и чужим – обычный человек не способен, и у него это никогда не получится. В этом случае он утратит Сяо даже по отношению к своим собственным. Вот такое «сердечное», искреннее Сяо и является «корнем Жэнь». Как это понимать? Сейчас разберемся.
Более того, суждение 3.3 свидетельствует о том, что Конфуций уважает только человека Жэнь и всех тех, кто к такому состоянию стремится. Все остальные – это «маленькие человечки» (сяо жэнь, с этим термином Конфуция мы еще встретимся), которые достойны только сожаления. А как иначе можно понять слова Конфуция о том, что если ты не Жэнь, в таком случае ритуал можно «выбросить в мусорное ведро»? Ведь его слова «тогда Ли – это не Ли» следует понимать именно так. Потому что, что́ такое ритуал и музыка для самого Конфуция, – это читателю уже хорошо известно. Без Ли и юэ жизнь для Конфуция теряет всякий смысл, потому что она уже не имеет отношения к своей истинной цели. И при этом Конфуций знает, что Жэнь – это редкость в нашем человеческом обществе. Но будем надеяться, что в конце концов это останется справедливым только для прошлого, но не для «светлого будущего» всего человечества.
И когда все это начинаешь понемногу осознавать и усваивать, – когда эти требования Конфуция к человеку все больше и больше проясняются в наших головах, – становится поневоле страшно за себя самого: настолько высоко Конфуций поднимает «планку» истинной человеческой жизни. И он в таком своем жестком требовании к человеческому роду не одинок: его «собрат по Учению», Христос, требует от человека еще большего. Одна только евангельская заповедь «не прелюбы́ сотвори» является непреодолимым барьером, как для подавляющего большинства мирян, так и для многих и многих монахов. А без этого дорога в Царство закрыта, точно так же, как без подлинного Сяо – закрыт путь к «духам верха» уже по Учению Конфуция.
И вот после такого небольшого и достаточно «веселенького» вступления обратимся, уже непосредственно, к вопросу понимания Жэнь. Все это совсем не сложно понять по той простой причине, что мир духов, мир Богов, мир предков, – он один и тот же у всех людей земли, как и то, что у каждого из нас – от рождения по два глаза и по две руки. И по этой причине все духовные пути и искания у людей «унифицированы».
Но Конфуций в этом отношении уникален: он «своими руками», впервые в мире (не только в Китае), почти «смастерил» табуретку в Небо в виде Жэнь, создав ее «по истлевшим лекалам» древнего Чжоу – создал именно то, что у китайцев отсутствовало, и в чем была крайняя необходимость. Конфуций прекрасно понимал – причем, из своего личного опыта, – что без такой «табуретки» человек никогда не достигнет состояния мин синь («просветление сердца»), – т. е. духовного уровня Вэнь-вана. Когда зародилось Чжоу и Вэнь-ван был жив, сам Вэнь-ван являл для окружающих духовный образец и пример. Когда он умер, этот «шлейф» его зримого присутствия поддерживали и несли его родственники и потомки – Чжоу-гун и У-ван. Но потом этот «шлейф» стал таять, как туман, а с ним исчезла и та «ступенька», взбираясь на которую человек мог сделать свой шаг к «просветлению сердца». После этого Жэнь в Ши цзине уже никто не понимал.
Чем отличается всякая религия от духовного пути? Религия – это «статика», суть которой заключается в двух словах: «вера [в Бога]» и «почитание [Бога]» – вера и почитание. Образцом религии служит иудаизм. Евангельская проповедь Христа – это не религия, а духовный Путь. Но его превратил в религию апостол Павел. Изначальный Лунь юй – это проповедь Конфуция о духовном Дао к состоянию Вэнь. Однако Мэн-цзы и иже с ним превратили подлинную и яркую проповедь Конфуция в некое «социальное учение». И в первом, и во втором случае неожиданными «бенефициантами» стали вновь образуемые Империи: Византия и Хань.
Путь Христа и Путь Конфуция, в отличие от любой религии, – это «динамика», как и любой подлинный духовный путь. Но никто сам, самостоятельно, этот путь осилить не в состоянии, как бы он к этому ни стремился. И речь в данном случае не идет о каких-то земных наставниках, хотя они тоже необходимы, а точнее, желательны, как например, человек Жэнь – для юноши из рассмотренного суждения. Но без наставника – при нынешней образованности населения и при наличии всех духовных текстов в интернете (и в переводах, и в подлинниках) – сегодня обойтись все-таки можно. А без тех, кого чжоусцы называли «духами верха» – нельзя, причем, это невозможно ни для настоящего конфуцианца, ни для христианина, ни для суфия. Потому что глубинная суть духовного пути у любого человека одна и та же, и этот путь един для всех.
Можно привести наглядный пример. Человек приобретает свое «человеческое» лицо только в том случае, если его с самого рождения воспитывает человеческое общество, т. е. если он сызмальства пребывает в общении с людьми. Ему необходима человеческая помощь. Но если родившийся ребенок – человек! – вдруг, по какой-то причине, окажется в лесу и будет вскормлен волчицей или другим зверем (а такие случаи в южных странах бывали, причем, неоднократно), он уже никогда не сможет стать человеком, – он навсегда останется зверенышем «Маугли». Он уже никогда не научится ни писать, ни читать, ни разговаривать по-чловечески, даже если его с пятилетнего возраста опять вернут в мир людей. Для духовного пути – то же самое: человеку необходима такая особая помощь «духов верха», которую невозможно получить в мире человеческих взаимоотношений. А иначе, без этой помощи, он состояния Вэнь никогда не достигнет. По Учению Конфуция тот, кто встаёт на путь достижения Вэнь (а это, выражаясь средиземноморским языком, – достижение уровня Рая), сначала должен обладать (или воспитать в себе) Сяо.
Но как от этого Сяо перейти к состоянию Вэнь? Ведь, как правило, все те предки рода, которых конкретный человек почитает в виде духов, этим Вэнь при жизни не обладали? А это означает, что они не являются истинными «духами верха» и в состоянии оказать помощь только в житейских делах, но не в делах духовных. Да, это так. Но человек, который познал мир духов через подлинное Сяо, через заботливое обращение к своим близким предкам, получает возможность «искать» в этом уже знакомом ему мире что-то другое.
Только те из ушедших, кто был «силен в Духе», в состоянии транслировать такому человеку благодать Дэ. К ним и начинает «прилипать, как к магниту» – обращать все свое внимание – подлинный искатель. Такое устремление (а оно всегда сопряжено с непроизвольным и неконтролируемым посылом заряда собственной «сердечной искренности», своей «теплой» энергии, в адрес почитаемого «духа») всегда приводит к тому, что человек получает ответную благодарность в виде Дэ или харис. И уже «накопив» эту благодать Дэ в своем сердце, этот человек в определенное время, как триггер, неожиданно «опрокидывается» в состояние Вэнь и становится «просветленным сердцем».
А кто из чжоусцев был человеком-Вэнь? Здесь все очевидно: в первую очередь, это Вэнь-ван, и затем – Чжоу-гун. Были и другие древние китайцы, но о них мы, как правило, ничего не знаем. Да, конечно, они уже давно ушли из жизни, но разве они «умерли»? Нет, они живы до сих пор, потому что Сяо может действовать в «обратном направлении» только в том случае, если «духи предков» отвечают на наш посыл. И на основании существования такого ответа можно твердо утверждать, что они – попрежнему живы. Но такими людьми-Вэнь являются также многие представители и других народов: конечно, это сам Конфуций, но также псалмопевец Давид, это наши Серафим Саровский и Елена Рерих, эллин Плотин, перс Заратуштра, Моисей и гениальный еврей Матфей, араб Мухаммед, русский Силуан Афонский, эллин Платон, индийцы Будда, Рамакришна и неизвестный гениальный создатель Бхагавад Гиты, иудей апостол Павел, индийцы Вивекананда, Шанкара, неизвестный автор Четвертого Евангелия и конечно же, наш назарей Христос. И многие, многие другие. Человек, который оказался, при содействии этого Сяо, в мире предков «своим», прекрасно видит, «кто там есть кто».
А значит, и Вэнь-ван тоже жив. Так, по крайней мере, для самого Конфуция. Человек такого духовного уровня, как Вэнь-ван, теряет свою принадлежность к конкретному земному роду ванов и становится «духовным отцом» всего человечества, в том числе всех китайцев, которые к нему обращаются с просьбой противостоять цепким лапам Смерти. Он, как и Христос, становится просто «наш» для любого человека земли. Да, конечно, Вэнь – это освобождение «временное», как и всякий Рай. Но это та «передышка», а точнее, та «ступенька», благодаря которой человек может подняться выше. Более того, все те, кто смог, в конце концов, одолеть всю «лестницу», – даже в своей «последней» жизни обязательно пройдут через духовный опыт Вэнь. Итак, эта особая помощь возможна только от «духов верха», какими и являются Вэнь-ван или Чжоу-гун (а позднее, и Конфуций), и они эту помощь готовы оказать любому, даже далекому австралийцу.
Проведем параллель с христианством. Евангельский Христос, когда Он жил земной жизнью, постоянно говорил о «бесах», т. е. о «плохих» душах умерших людей. Он, как и китайцы, признавал, что ядро человеческой личности продолжает свое существование и после смерти: «Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить» – заявлял Он. А были ли у Него самого те «духи» верха, которые Ему помогли? Да, несомненно были. Можно вспомнить хотя бы тот случай, когда Он с апостолами взошел на гору Фавор, и к Нему явились Моисей и Илия. В этом конкретном случае пришли именно они, – потому что эти Пророки Израиля имели непререкаемый авторитет в глазах учеников-апостолов, а Христу требовалось именно это.
Но неужели современного человека не убеждает феномен болгарской Ванги, которая вела постоянный разговор с покойниками, т. е. с душами-шэнь? Или для атеиста заявление науки о том, что энергия не исчезает бесследно, а переходит в какой-то иной вид, – это ничто? Всякий человек – это в прямом смысле слова «ходячий сгусток энергии», и именно частичку своей энергии он посылает в виде «запроса» в мир предков, что и являет собой рисунок Жэнь. Куда она девается во время смерти человека, эта внутренняя «энергетическая машина»? Или все мы – это только наше тело с бьющимся в нем сердцем, а все остальное в нас – мысли, эмоции, воля, САМА ЖИЗНЬ – всего этого как бы и не существует вообще? Но это противоречит здравой человеческой логике. Когда Христос умер, – Он стал одним из «духов верха». И когда умер Конфуций – то же самое. Они – два самых мощных «духа верха», которые существуют в мире по сегодняшний день. И эти духи реально помогают любому человеку, обратившемуся к ним искренне.
У каждого народа – своя «специфика». Сегодня для русских такими «духами верха» являются также Серафим Саровский и Сергий Радонежский, для китайцев во время Конфуция – Вэнь-ван и Чжоу-гун. Иероглиф Жэнь – это «связной провод» между человеком и таким «духом верха». Фактически, по своему рисунку, – это человек, внутренне предстоящий, условно говоря, «Вэнь-вану». Он с ним общается, как с живым: мысленно обращается к нему с вопросами – и получает от него ответы; просит его о помощи, советуется с ним и даже спорит. И подобный мысленный диалог у такого человека-Жэнь никогда не прерывается, – это, конечно, в идеале.
Полной аналогией в монашеском христианстве является повторение Иисусовой молитвы. Она должна стать непрестанной и «журчать, как ручеек», не зависимо от того, что́ человек делает, о чем думает и че́м занимается. Причем, «журчать» – именно в сердце, а не в голове, и только поэтому – «просветление сердца». Те, кто в этом искусстве достигали совершенства, говорили, что такая молитва продолжается «сама собой», даже когда человек спит. Ее ничто не оскверняет, в том числе наши естественные человеческие потребности, – потому что для такого человека «ничто не стыдно»: сидит ли он за обеденным столом или справляет свою нужду – «Всё от Бога». И если человек именно таков, значит он – настоящий «мандей», как и Иисус.
Жэнь – это и есть постоянное со-общение с тем «духом верха», с которым у человека возник «контакт». Для христианского мирского пути характерно, что сначала таким «духом верха» становится какой-то близкий святой, например, Серафим Саровский, а затем – Иисус Христос. Причем, такая «переадресация» человека от святого к «Богу» происходит безо всяких «обид» со стороны святого. В духовном очень многое похоже на земное, но при этом – все гораздо чище, жертвеннее, без нашей нравственной грязи, зависти и унизительной пошлости. И безо всякого обмана.
Отвлекаясь, раз уж вспомнили, скажем несколько слов и о величайшем русском святом – Серафиме Саровском. Стал ли он «духом верха» после своей смерти? И кто был «духом верха» для него самого во время его жизни? Ответ найдем в известной дореволюционной книге «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря» (С.-ПЕТЕРБУРГ, 1903):
Стр. 458. Перед своей кончиною, говорила Ксения Васильевна (монашенка, знавшая Серафима при жизни – Г. Б.), батюшка наказывал как можно чаще ходить навещать его могилку: «Когда меня не станет, сказал он, ходите, матушка, ко мне на гробик; ходите, как вам время есть, и чем чаще, тем лучше. Все, что ни есть у вас на душе, все, о чем ни скорбите, что ни случилось бы с вами, все придите, да мне на гробик, припав к земле, как к живому, и расскажите. И услышу вас, и скорбь ваша пройдет! Как с живым со мной говорите и всегда я для вас жив буду!».
Стр. 361. «Вот я, убогий Серахфим, сказал старец, для сего прохожу Евангелие ежедневно: в понедельник читаю от Матфея, от начала до конца; во вторник от Марка; в среду от Луки; в четверг от Иоанна… Через это не только душа моя, но и самое тело услаждается и оживотворяется, от того, что я беседую с Господом…
Монах Серафим совсем не случайно называет себя (не только в приведенных выше строках, но регулярно) «убогим». По сути, так же называет себя и китайский Сын Неба. И это не случайно, – это не принятый этикет, не притворство и не лицемерие. Это свидетельствует об их совершенно искреннем понимании самих себя именно такими, – понимании значения своей личности. И чему тут удивляться? – И тот, и другой – это люди-Вэнь. В приведенных словах Серафим несколько раз упоминает слова «гробик» и «могила». Но разве чжоуский ритуал не уделяет первостепенное значение могилам предков? Но главное для нас – все-таки иное. Серафим три раза повторил «в уши» этой монахине, что он и после своей смерти останется для людей живым! Выражаясь по-китайски, он сказал, что после смерти станет «духом верха». И иначе эти его слова понять невозможно.
Из второй цитаты, которая тоже является прямой речью Серафима, однозначно следует, что при его жизни «духом верха» для него самого был Христос: именно с Ним он постоянно мысленно «беседует». Это и есть – наше «христианское Жэнь». Добавим к этому, что для обычного христианского монаха (а Серафим – это монах не совсем обычный) таким «духом верха» является, в первую очередь, Пресвятая Богородица. Монах черпает от нее ту «духовную женственность», которую в правильной семейной жизни мужчине дает его жена. И именно по этой причине семейный мужчина в христианстве редко обращается к Пресвятой Богородице: это естественно, потому что у него есть жена. Здесь следует все-таки особо отметить, что для нашего Серафима Саровского именно Пресвятая Богородица была его главной Святыней, его спасительницей, помощницей и руководителем в его духовной жизни.
И пусть теперь читатель попытается придумать, создать какой-то европейский «эквивалент» или аналог для Жэнь Конфуция. Ведь как уже стало понятно, это Жэнь существует и в христианстве, и в исламе у суфиев. И это – именно то самое китайское Жэнь, «точь в точь», без каких-либо корректировок. Но если ни христиане, ни суфии за истекшие тысячелетия так и не нашли для всего этого подходящего слова, значит, и мы тоже вряд ли найдем. Но и сами китайцы не нашли такого «слова» – они это Жэнь просто «нарисовали». А поэтому – оставим Жэнь в покое, без перевода, и утвердим тем самым его интернациональный характер. Оставим по той очевидной причине, что у китайцев были иероглифы-«картинки», а у нас – слова-определители, которые, исходя из их фонетической структуры, – несравненно «беднее».
Итак, если искреннее Сяо – это «предтеча» Жэнь, то искреннее Жэнь – это «предтеча» Вэнь. Можно сказать и иначе, почти по-Конфуцию. «Соседом» слева от Жэнь – является Сяо, а справа – это Дэ. Если же мы будем говорить о Цзюнь цзы, то начиная со второй половины существования Западного Чжоу – такое явление становится уже невозможным без ученической практики Жэнь.