Георгий Георгиевич Батура
Конфуций и Вэнь
«Дух верха», который является «проводником электричества» (будучи сам носителем Духа Святого), как бы занимает позицию между этими воображаемыми «обкладками конденсатора», аннулируя тем самым диэлектрические свойства изолятора. В результате чего и происходит разряд молнии. Все жившие на земле святые были убеждены в том, что после смерти они будут обладать сознанием и влиять на земные судьбы людей. Именно таким был Христос. Таким был и наш Серафим Саровский. «Для всех вас я всегда живой» – говорил он своим монахиням о том времени, когда умрет.
«Дух Святой» сознанием не обладает, это – некая благая энергия (благодать), в то время как просто «Дух» – энергия не всегда благая. И в то же самое время «дух верха» эту благую энергию сам не создает, а только ею «наполняется», как пчела нектаром, – и ею «управляет». Но при этом ясно также и то, что «приёмником» такой энергии может быть только человек, который безупречно следует изначальным законам Принципов Бытия: такой человек в обязательном порядке должен предварительно вписаться в «матрицу» этих Законов. «Дух верха» не имеет возможности открыть окно благодати какому-то нарушителю морали. Это – не в его силах, т. к. противоречит общим Законам бытия. Нельзя – это важнейший принцип жизни человека, который готов к получению духовного опыта.
Для китайцев олицетворением нравственного Закона было Тянь. Но при этом древние китайцы не выделяли женский Принцип (Шакти) из «мужского» Неба-Тянь (представление об инь-ян появилось в Китае значительно позднее, уже после Конфуция), и поэтому китайцы считали, что именно Верховное Небо является главным транслятором энергии Дэ человеку. Древняя китайская цивилизация не рассматривала женское начало, а значит, и саму женщину, в качестве краеугольной основы существования Космоса. Это нашло отражение в том, что в китайском языке изначально отсутствовал грамматический женский род: этот древний язык предусматривал только один безотносительный грамматический род, и это – что мысленно или подсознательно всегда подразумевалось – был род мужской. Возможно, это было связано с тем, что все «духи верха», включая самых известных – Шан-ди и Вэнь-вана, – были некогда мужчинами, а сам язык формировался как средство общения с этими «мужским» духами. Такое древнее представление китайцев о роли «женского» сохранилось в обществе и ко времени жизни Конфуция, о чем однозначно свидетельствует текст Лунь юй.
Тот «гром», который мы слышим после разряда молнии – раскатистый во времени гул, – это и есть продолжительный процесс осмысления самим человеком случившейся «молнии». Но это также и ощущение тех окружающих людей, которые самой «молнии» не видят, но которые обязательно окажутся под воздействием такого события. Евангельский Никодим «молнии» не видел, но при этом в полной мере ощутил на себе влияние того «грома», который «прогремел» над Христом во время Его Крещения.
И еще одно замечание, не менее важное. По физической природе самого явления человек видит не тот разряд молнии, который идет сверху вниз, от облака – к земле, а обратный ход молнии в небо по уже проложенному ионизированному каналу. Странно, но в духовном опыте, по какому-то удивительному совпадению, существует подобие: на прямой приход молнии-благодати от «духа верха» где-то из сокровенной глубины нашего человеческого «я» рождается непроизвольная и неконтролируемая «обратная молния» искреннего сердечного благодарения, адресованная тому «духу верха», который стал причиной рождения этого человека свыше. Вневременный «опыт-молния» – это одновременно и «прямой» и «ответный» ход благодати Духа Святого. Благодарность-благодать возникает не потому, что человек осознаёт все то, что с ним произошло – сознание не успевает включиться и обработать эту информацию, – а это некий сокровенный ответ «от ставшего равным – к равному». От Атмана – к Брахману, так сказал бы грамотный (а может быть, и не совсем грамотный) индус. «Все вы Боги» – так объяснил это евангельский Иисус окружающим Его евреям.
Вопрос этот действительно не простой, и возможно, кому-то из читателей он показался не совсем понятным. Поэтому давайте уже без сравнений – несколько по-другому – постараемся повторить читателю самые общие принципы той духовной жизни, в которую оказался вброшенным не один Конфуций, но которая свойственна любому человеку по природе.
Итак, изначально (а на вопрос: что́ конкретно было до этого «начала» – никто не ответит, разве что только Гимны древнего Египта) в нашем мире царит единый строгий порядок существования всего видимого и невидимого мира, как бы его Закон. В поддержании этого установленного незыблемого порядка (Кем установленного? – это неразрешимый вопрос для земного разума человека, и не стоит тратить на его решение напрасные усилия) принимают участие два Принципа. Эти Принципы лишены сознания (в нашем понимании этого слова), как, например, известный нам Закон всемирного тяготения, который действует повсеместно и на все объекты одновременно, независимо от каких-либо внешних или внутренних обстоятельств.
Принципы – это, фактически, аллегорические отображения всеобщего Закона развертывания и существования Космоса, зафиксированные в виде двух мифических Богов еврейской Книги Бытие – Элохима Шестоднева и Яхве последующих глав. Впервые эти два основополагающих Принципа единого Бытия или единого Закона были сформулированы в космогонических Гимнах древнего Египта, откуда они и перекочевали в еврейскую Книгу Бытие. И именно по причине заимствования сами евреи никогда не понимали смысла первой главы Книги Бытие.
Вторая «сила», действующая в духовном мире, – это уже не Принципы, а «Боги», причем, Боги, обладающие сознанием. Китайцы называли этих Богов «духами верха». Все подлинные «Боги» человечества – это те жившие когда-то на земле выдающиеся люди, которые полностью или частично завершили свой «эволюционный» духовный путь в течение земной жизни. Вэнь-ван китайцев, если характеризовать его по-европейски, – это тоже Бог, который оказывает влияние на земную эжизнь людей, например, на Конфуция. Мысль о том, что Боги – это бывшие люди, не нова и была высказана еще в Древней Греции.
Главной и единственной целью жизни человека на земле является «становление Богом». Это означает полное «свертывание» свершившейся в баснословные времена эволюции Космоса, – «свертывание» в обратном порядке. Это – инволюция человека в пределах самого себя, как микрокосма, которая заключается в возвращении к состоянию Адама Шестоднева. То есть это не есть возвращение к «райскому» состоянию Адама и Евы, которое имеет прямое отношение к Принципу Яхве: «райское» состояние – это только промежуточная «стоянка» на этом пути. Речь в данном случае идет о возвращении к состоянию Принципа Элохима, – к единому для мужа и жены Адаму Шестоднева, что и называется «Царством Небесным» в евангельской проповеди Христа. Евангельский «Отец» Христа – это и есть Элохим.
Все мы пребываем после своего рождения в мире Принципа Яхве. И именно «живые Боги» – «духи верха», если следовать китайской терминологии, – реально помогают человеку выбраться из той «ямы» (индусы называют ее «сансарой»), в которой мы себя обнаруживаем после осознания своего положения. Поэтому все такие Боги и называются «Спасителями»: без их реальной помощи, выражающейся в тех «энергиях», которые они транслируют человеку, остановить этот вечный круговорот Бытия невозможно. Только с помощью благих «энергий» этих «духов верха» или «Богов» – энергий в виде китайского Дэ, а затем греческого ха́рис – человек может завершить процесс своей инволюции.
И всё это – не какие-то фантазии или «теории» автора настоящей книги, а тот закономерный логический вывод, который является следствием рутинной систематизации духовного опыта жившего на земле человечества. Чего-то своего, нового, автор не придумывает. Бесспорно, мнение читателя может быть иным, – таким, что все человечество раньше ошибалось. Ошибались даже все лучшие его представители. И что слушать надо только современную науку. Рассуждать подобным образом – законное право каждого из нас. Мы рождены такими, – человек по природе своей таков, что каждый свободен в выборе своего пути.
* * *
В качестве рабочего Приложения к объяснению всех базовых терминов Учения Конфуция мы приводим перевод четырех первых глав Лунь юя с подробным комментарием к каждому суждению. Знакомясь с этим переводом, читатель увидит, что Лунь юй впервые обретает вид разумного последовательного текста, в котором одно высказывание нисколько не противоречит другому. Более того, в этом случае переводчику не надо демонстрировать свои способности «эквилибриста» в вэньяне или, с другой стороны, делать вид, что того или иного иероглифа в тексте не существует. В правильно понятом Лунь юе Конфуций предстает перед нами как действительно величайший духовный Учитель не только Китая, но и всего человечества.
Лунь юй: Перевод четырех первых глав
Глава 1
Суждение 1.1
1.1. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Подражать (сюэ, т.ж., «учиться [у кого-л. ]», «следовать [кому-л. ]») [древним] и (эр) *это (ши) *повторять (си, т.ж. «*приучать [к чему-л.»]), – не (бу) так ли (и) [можно] *снискать расположение [духов предков] (юэ, т.ж. «*радоваться», «*снискать расположение (напр. демонов и духов)»; значения табуированного иероглифа-омонима: «с радостью повиноваться», «доставлять радость», в том числе, духам предков)? Бывает так, что (ю) близкий по духу (пэн, т.ж. «единомышленник») приходит (лай, т.ж. «*возвращаться») [к человеку] из старых (юань) *бамбуковых скрижалей (фан, т.ж. «*дощечка для письма»), – это ли (и) не (бу) *гармония (лэ, т.ж. «*согласие») [взаимопонимания]? Люди (жэнь, т.ж. «человек») [ничего об этом] не (бу) знают (чжи), а (эр) [этот человек] не (бу) *гневается на (юнь) [них]. Не (бу) таков ли Цзюнь цзы?».
Предварительно сообщим читателю, что «звездочкой» (*) в нашем переводе отмечены все те значения иероглифов из «Большого китайско-русского словаря» под ред. проф. И. М. Ошанина, которые и в Словаре тоже отмечены этой «звездочкой» и о которых сказано следующее: «Звездочка (*) означает, что предшествующее этому знаку китайское слово (словосочетание) или одно из его значений принадлежит только древнекитайскому языку (текстам не позднее III в.) и в современном тексте может присутствовать как архаизм».
В переводе в круглых скобках курсивом приводится произношение иероглифа в общепринятой русской транскрипции Палладия, а также даны те словарные значения, которые дополняют или конкретизируют выбранное семантическое поле. Слова, заключенные в квадратные скобки, призваны уточнить смысл суждения исходя из всего контекста Лунь юй или с учетом конкретных реалий жизни той эпохи.
Особо отметим, что мы не стремились к созданию литературного (художественного) перевода. Главной задачей для нас было дать читателю текст, максимально приближенный к смысловому содержанию подлинника. И сделали мы это с той целью, чтобы даже неискушенный читатель смог определить, насколько это соответствует истинному смыслу суждений Учителя.
Первое суждение, несмотря на свою кажущуюся простоту, относится к наиболее сложным из всего Лунь юя. Оно, – это некий важный зачин ко всем последующим беседам, и для его правильного понимания переводчик должен обладать всей той информацией, которую наш читатель получил в предварительном разговоре. Если это суждение окажется понятым неправильно, значит и весь остальной текст останется для комментатора или переводчика «за семью печатями». Тот перевод, который читатель прочитал выше, не имеет ничего общего с традиционным пониманием этого суждения. Поэтому нам придется уделить особое внимание его тщательному обоснованию.
Итак, большинству высказываний Конфуция в Лунь юе предшествуют, как правило, два иероглифа: цзы юэ. Иероглиф юэ – «говорить», «сказать» – в древнекитайских текстах вводит прямую речь, а иероглиф цзы более многозначен, и мы с ним еще неоднократно встретимся, причем, в разных его значениях. Вот что пишет об этом иероглифе М. Е. Кравцова (Поэзия древнего Китая, СПб., Центр «Петербургское Востоковедение», 1994, стр. 37):
Иероглиф цзы употребляется в качестве личного местоимения 2-го и 3-го лица, как форма вежливого упоминания или обращения (главным образом к мужчине), в значении «ребенок» (сын) или «дети» (независимо от пола) и, наконец, для обозначения уважаемого человека, в том числе в значении «учитель», «наставник», «мудрец». Как таковой он соединяется с фамильными знаками древнекитайских философов – Кун-цзы (Учитель Кун), Мэн-цзы (Учитель Мэн).
Мы переводим иероглиф цзы, стоящий во вступительной фразе, словом «почтенный», т. к. это слово больше отвечает тому представлению о Конфуции, которое существовало во время создания текста Лунь юй. Общекитайское признание Конфуция Учителем произошло гораздо позже – через столетия после его смерти. Слово Учитель невольно осовременивает древний текст. А слово «философ», которое можно встретить в некоторых переводах вместо традиционного «учитель», имеет ярко выраженную европейскую окраску. Греческое слово – фило-софия – в переводе означает «любовь к мудрости», и оно правомочно, например, по отношению к текстам Платона или Плотина, но в то же самое время это вряд ли отвечает содержанию проповеди Конфуция о Вэнь. Точно так же как некорректно, например, называть «философом» Христа (в Евангелии от Фомы критике такого «названия» Иисуса отведен отдельный параграф).
Первое суждение Лунь юя – как, впрочем, и зачин любого религиозного текста – принято считать особо важным. А иначе, это суждение никогда бы не было поставлено в начало произведения. Так в чем же заключается эта его особая значимость? Китайцы полагали (и полагают сейчас), что весь смысл первого суждения сконцентрирован в иероглифе сюэ – т. е. в требовании всегда и всему «учиться». Именно так всегда понималось и понимается в настоящее время значение этого иероглифа. Об этом мы тоже обязательно скажем, но сначала желательно дать небольшое вступление относительно того древнекитайского языка, на котором был впервые зафиксирован этот текст, и того вэньяня (тоже древнекитайский язык), на котором он в конечном счете достался китайцам и всему человечеству.
Наш читатель в какой-то степени уже представляет себе, что́ такое древняя иероглифическая письменность, и в чем заключается ее главное отличие от письменности алфавитной (обычной буквенной). Ее принципиальное отличие в том, что древние иероглифы (но не в современном китайском языке!) – это, скорее, некие воображаемые «картинки», а не привычные для нас «буквы». Следовательно, разговор о дословном (или буквальном) переводе такого «картиночного» текста бывает, как правило, некорректен.
Текст Лунь юй не дошел до нашего времени в том своем первоначальном виде, в каком он был записан учениками через десятилетия после смерти Конфуция (стилем чжуань – «печать» или письменностью гу – «древняя»). Он дошел до нас в написании стилем кай шу, который окончательно утвердился не ранее конца династии Хань (206 г. до н. э. – 220 г. н. э.), и который с тех пор практически не изменился по своей графике. Такая письменность – а она имеет иную по сравнению с современным языком грамматику – называется вэньянь. Вэньянь – тоже достаточно древняя письменность, в которой «картиночное» восприятие информации играет далеко не самую последнюю роль. И это несмотря на то, что по своему рисунку эти иероглифы одинаковы с современными (традиционными или полными, какими они по-прежнему остаются на Тайване, но не теми упрощенными, которые были приняты в Китае в эпоху Мао Цзедуна).
А следовательно, перевод с вэньяня очень часто будет выглядеть как некое описание увиденного на представленном взору рисунке. Из этого вытекает, что, текст на вэньяне – особенно с учетом его традиционной предельной сжатости – как правило многозначен, т. е. имеет «объем» и одновременно наполнен несколькими смыслами (в том числе, и «фонетическими»), что создает серьезные проблемы в случае перевода такого текста на наш «линейный» европейский язык. Однако такое его многомерное смысловое содержание нисколько не размывает главную мысль этого текста, а только дополняет и уточняет тот его основной посыл, который от такого иероглифического исполнения только выигрывает, т. к. приобретает некое «голографическое» измерение.
Вэньянь – если его воспринимать в качестве восприемника того утраченного древнего письма, на котором Лунь юй был когда-то зафиксирован изначально, – это что-то наподобие прямой передачи смысла через зрительный орган (от увиденного – к осознанию) без промежуточного преобразования в вербальную формулировку. Или иначе – передача некой «фотографии», а не абстрактных значков (букв), фиксирующих «фонетическую речь». Такой язык – это некая неизвестная науке лингвистическая загадка: и панорама, и мысль, и даже звучание одновременно, но никак не набор каких-то «слов» в нашем понимании.
Итак, традиционный перевод (а следовательно, и понимание) начала этого суждения выглядит следующим образом: «Учиться и время от времени повторять изученное, разве это не приятно?» (В. А. Кривцов), или «…не радость ли?» (В. П. Васильев), и такой перевод не имеет ничего общего с тем, что прочитал читатель в переводе выше. И действительно, далеко не каждый из нас испытывает «радость» от процесса обучения и тем более, от его повторения. При этом каждый разумный человек понимает, что учиться необходимо, и более того, такой человек осознанно уделяет этому процессу и время, и усилия. «Обучаются» – все, но «радость» испытывают не все. И в этом противоречие традиционного перевода. Хотя кто-то может возразить, что Конфуций имеет в виду себя самого.
Поясним (или повторим) для информации, что практически все значения иероглифов для нашего перевода Лунь юя взяты из «Большого китайско-русского словаря» (БКРС) в 4-х томах, составленного под ред. проф. И. М. Ошанина, причем, преимущество отдано их древним значениям. Иероглиф сюэ – который всеми переводится как «учиться» – имеет свое второе словарное значение – «подражать» или «копировать манеру». И логично предположить, что именно это его значение изначально и было главным и даже единственным, но со временем «авторитет Конфуция» и новая реальность Китая вывели на первое место обновленное понимание этого иероглифа в смысле «учиться» (ни сам Конфуций, ни древние китайцы так его понимать не могли).
Если рассматривать рисунок этого иероглифа, то в нижней его части мы видим уже знакомый нам знак цзы, – но уже в первоначальном значении «ребенок», «сын», а ребенок – и тем более в те далекие времена – мог «учиться» только путем подражания: как кушать, как одеваться, как себя вести, как следовать ритуалу и т. д. На этом приеме – на «подражании» – была основана и вся остальная «учеба» не только китайцев, но и всех древних народов.
Это в какой-то степени подтверждает и верхняя часть иероглифа сюэ, где мы видим два «косых крестика», расположенных по вертикали (друг над другом) и взятых с двух сторон в какие-то условные «руки». Точная этимология верхней части иероглифа сюэ научному миру неизвестна, но считается общепринятым, что в древности такие вертикальные «крестики» могли обозначать ткань, состоящую из переплетеных нитей. И в то же самое время, одновременное наличие двух таких «крестиков» и двух «рук», которые эти «крестики» держат (или поддерживают), может свидетельствовать именно о повторении или о «тиражировании» чего-то по известному принципу: «делай, как я», т. е. тоже может предполагать понимание этого знака как «подражание». Хотя такое значение этого графического знака научно не подтверждено.
Никакой речи о традиционной для нас «учебе» школьников или студентов – с книжками, пеналами и ноутбуками или с какими-то «учебными пособиями» – в те далекие времена быть не могло, да это для нас и не важно: Конфуций своих учеников «грамоте» не учил и «литературу» им не преподавал. Более того, обучение традиционным видам аристократических искусств, в том числе грамоте, счету, выезду на колеснице, стрелянию из лука и т. д. требовало от учителя или наставника наличия значительных средств. Такой человек должен был иметь собственные конюшни, содержать конюхов, кормить лошадей, иметь свой тир для обучения стрельбе, луки и стрелы, содержать мастеров каретных дел и т. д. Да и сами письменные принадлежности, которые необходимы для обучения грамоте, и письменный материал (специально обработанные бамбуковые планки или, что еще дороже, шелк, т. к. бумаги в то время не существовало) были очень дорогими. Содержание такого сложного хозяйства было доступно только очень богатым аристократам. Конфуций же, как мы знаем, был скорее из бедной среды, чем человеком среднего достатка.
Ученики приходили к Конфуцию уже взрослыми людьми, умеющими читать и писать, о чем однозначно свидетельствует текст Лунь юй. А это, в свою очередь, означает, что в рассматриваемом нами суждении речь не может идти о какой-то отвлеченной «учебе всем наукам», что имеет место в современной школе, дающей знания одновременно по разным предметам. В нашем случае правомочно говорить о каких-то беседах Конфуция с учениками, в которых Учитель наставлял их тому, как правильно «подражать» кому-то конкретному в чем-то конкретном. Но подобное понимнимание начала этого суждения было чуждо китайской традиции, т. к. к тому времени, когда текст Лунь юй был принят в качестве основополагающего для идеологии единого государства (традиционно – это время династии Хань), такая «учеба», подобная современной, в Китае уже действительно существовала, и сюэ означало именно это.
Со временем читатель убедится в том, что понимание этого иероглифа как «подражание» гораздо лучше вписывается и во всех других случаях его использования в тексте Лунь юй. Итак, кому и в чем конкретно предлагает «подражать» Конфуций?
Фактически, Конфуций предлагает своим ученикам апробированный им самим древний путь (Дао), который практиковался в ранний период династии Западное Чжоу (в тексте мы этот период называем Раннее Чжоу), – это путь к достижению состояния Вэнь через «накопление» Дэ. Для самого Конфуция, как и для древних аристократов Раннего Чжоу, главным средством получения благодати (Дэ) было участие в ритуале (Ли), который представлял собой узаконенное средство общения человека с миром незримых духов. Именно эти «духи», как это следует из древних надписей на бронзовых сосудах, даровали благодать Дэ основателю династии Чжоу Вэнь-вану и множеству других аристократов. И бесспорно то, что Конфуций предлагал своим ученикам «подражать» древним в их Дао духовного совершенствования, а значит, – в правильном понимании самого ритуала (Ли) и в правильном его исполнении.
И в этом тоже нет ничего необычного для человека, знакомого с подобными вопросами. Мы помним, что известный священник дореволюционной России – батюшка Иоанн Кронштадский – получал благодать исключительно во время проводимого им богослужения (литургии) в Кронштадском храме Петербурга, а это, фактически, тот же самый «ритуал», но только христианский. И как, наверное, помнит читатель, любой ритуал – это в первую очередь воспоминание. И если случалось такое, что Иоанн Кронштадский по каким-то причинам не мог проводить богослужение в течение нескольких дней, он очень страдал именно от того, что утрачивал эту благодать (это отмечено в его биографических книгах). И понятно в чем тут дело: он лишался благодати потому, что невольно терял остроту и яркость такого «воспоминания». И это – по причине того, что длительно пребывал в мирской среде вне богослужения. А что необходимо для того чтобы удерживать в себе эту благодать (ха́рис или Дэ)? Для поддержания горения костра необходимо постоянно подкладывать в него дрова, а в противном случае – «костер» угасает.
Как увидит читатель из следующих суждений, благодать Дэ, получение которой сопровождается возникновением особого чувства возвышенной «радости» или даже «блаженства» (а это – еще одно значение того иероглифа лэ, который фигурирует в данном суждении, и следовательно второй смысл этой фразы – именно таков), – Конфуций получал также во сне, когда видел выдающегося деятеля Раннего Чжоу, предполагаемого основателя чжоуского ритуала (Чжоу Ли) Чжоу-гуна. Древние китайцы – как, впрочем, и древние египтяне, и индийцы – верили в то, что сны также реальны, как и состояния бодрствования, но при этом в состоянии сна «дух» спящего освобождается от своей связи с телом и может встретиться с «духом» давно умершего человека и общаться с ним. По убеждениям древних китайцев «духи» умерших были так же живы, как и живущие на земле люди.
В настоящем же суждении речь идет о другой нереальной по нашим представлениям «встрече»: о мысленном соприкосновении с каким-то выдающимся деятелем древности, деяния и речи которого описаны в особо авторитетном древнем тексте. Когда человек этот текст читает (с особым вниманием и интересом), – он как будто «встречается» с этим выдающимся человеком лично: наблюдает за ним, слушает его и даже задает вопросы. Удивляться этому не следует, – просто наш читатель не совсем знаком с теми духовными практиками, которые являются, фактически, традиционными для всех религий (или духовных учений). Например, христианин при многократном чтении евангельского текста (в суфийском исламе такое многократное чтение Корана именуется словом «рецитация») настолько «вживается» в евангельский мир, что уже как будто сам начинает ходить вместе с апостолами за Христом и вместе с ними Его слушать и даже задавать Ему вопросы.
Ребенок отличается от взрослого тем, что когда ему читают любимую сказку, он неосознанно отождествляет себя с героем этой сказки, и по этой причине не может внутренне согласиться с тем, чтобы у этой сказки был трагический конец. Дитя эгоцентрично, если сравнивать его с тем взрослым, который на все смотрит отстраненно, как бы «со стороны».
Христос говорит: «Будьте, как дети». И если человек почему-то приобретает такую «детскую» способность – «воплощаться» в жизнь того героя, о котором читает (такое качество автоматически развивается в процессе многократного чтения стихов русских поэтов, – когда сам читатель как бы становится этим поэтом и начинает понимать все те оттенки чувств, которые владели поэтом во время создания стихотворения), – человек тем самым исполняет эту заповедь Христа, а следовательно, значительно упрощает себе дорогу к Царству Небесному. Но такое «детское» качество не рождается отдельно от других, и тоже «детских», и поэтому такой человек не может не быть и в других отношениях тоже немного «дитем». Вот таким «дитем» и был наш Конфуций, когда читал эту «бамбуковую книгу».
Например, наш отечественный старец Серафим Саровский после выхода из затвора каждую неделю полностью прочитывал весь текст Нового Завета, причем, первые дни недели посвящал Евангелиям: в понедельник – полностью прочитывал Евангелие от Матфея, во вторник – от Марка и т. д. И так – на протяжении многих лет, до самого своего исхода. И это несмотря на то, что такое чтение занимало (и сегодня занимает) достаточно много времени. Спрашивается, зачем он это делал, если, фактически, знал уже весь евангельский текст наизусть и цитировал его своим «дивеевским си́ротам» (монашенкам) целыми главами? Дополнительно отметим, что читал он Евангелия на церковно-славянском языке. Русского перевода Нового Завета к этому времени не существовало. Но если бы даже такой перевод уже существовал, то Серафим его бы читать не стал. Не читает его сегодня и любой подлинный христианин. Более того, для русского человека, который уже разобрался со смыслом евангельских речей Христа по греческому подлиннику, именно церковно-славянский текст остается тем родным Евангелием, которое он продолжает читать. И не потому, что греческий – чужой, а потому, что славянский – лучше.
При таком многократном заинтересованном и вдумчивом чтении, – когда описываемые в книге события становятся для человека уже как бы его собственной подлинной реальностью (бо́льшей реальностью, чем даже та, когда человек смотрит фильм в формате 3-D), – этот человек, говоря христианским языком, получает «умиление». А это и есть то «блаженство» (лэ), о котором тоже говорит Конфуций в суждении. И такое «блаженство», граничащее с состоянием «благодати» (если «умиление» – это больше сердечное чувство «резонанса» с описанными в тексте событиями, то благодать – шире и захватывает также «внешние» сферы, делая человека причастником Вселенной), невозможно получить, пребывая в общении даже с самым близким другом.
Тем более, что у Конфуция друзей не было – и это следует из всего объемного текста Лунь юй. И в этом тоже нет ничего необычного: пусть читатель назовет хотя бы одного друга у Христа или у Будды, или даже у Заратуштры. Таковых нет, а если бы они были, – их имена обязательно сохранились бы в священных текстах. Поэтому заявлять о «радости» Конфуция от встречи с каким-то другом просто нелогично. Но может быть, Конфуций что-то выдумывает «из головы»? Сказал для «красного словца» или чтобы «сердце растаяло»? Но в таком случае следует признать также и то, что Конфуций – это самый обыкновенный «маленький обманщик». А таковые в памяти народа не остаются. У всех названных выше Учителей были ученики, но не друзья. И у Конфуция тоже – друзей не было.
Одно дело – человеческое, и совсем другое – получаемое из духовного мира. Для Конфуция – это тот «мир предков», который в евангельской проповеди эквивалентен «райскому миру». Следует особо отметить, – раз уж мы делаем постоянное сравнение Учения Конфуция с проповедью Христа, – что Христос достижению рая не учил, т. к. «райский уровень» формально принадлежал религии евреев, начиная от Моисея, и именно этот уровень зафиксирован в Торе. А Христос проповедовал именно евреям. И если Он был здравомыслящим человеком, в таком случае Он мог проповедовать только ту ступень, котрая следовала уже «за» раем, и которая была выше этого еврейского рая по своему духовному уровню. Но исходя из текста Торы, сферой рая, как и сферой земного бытия человека, ведает Бог Яхве. Выражаясь более научным языком, это – тот единый Всемирный Принцип или всеобщий Духовный Закон, который у разных народов мира именуется именами Богов их религий.
Именно поэтому великий духовный подвижник Индии конца XIX в. – Парамаха́мса Рамакри́шна заявлял, что Боги христиан, мусульман и Индии (добавим сюда Бога Кришну из сцены вишвару́пы в знаменитой Бхагавад Гите, а также всех «богов» Китая, включая «маску тао те», но также и Бога иудеев) – это один и тот же «Бог», за плечами которого маячит вожделенный всеми верующими «рай». Внесем, со своей стороны, небольшую ясность в это высказывание выдающегося духовного подвижника Индии: Христос апостола Павла (а это и есть традиционное христианство, начиная от своего Византийского истока) тоже ведет человека в общечеловеческий рай, а не в то Царство Небесное, которое фигурирует в Его евангельской проповеди.
