В горной расщелине камни и склоны были заляпаны пятнами крови. Поодаль без чувств лежал воин. Окровавленная рука всё ещё твёрдо сжимала лезвие прямого меча. По рассыпавшимся длинным волосам как на ложе задумчиво разлеглась кобра. Подняв голову, змея следила за поединком, идущим поодаль.
Там Ванада яростно отбивался загнутым мечом от Ниламнага, явившегося в человеческом облике, на сей раз без роскошной короны и со скромными украшениями из золотого ожерелья одного тонкого да жемчужин-серёг. Временами к нагу присоединялся некий высокий и красивый дэв.
Соперники и оставшиеся трое уже были изранены. Грудь дэва серьёзно прочерчена глубокой кровавой полосой. У Ниламнага было окровавлено ухо – едва мочку не срезало хищное лезвие, но он вовремя успел уклониться. У Ванадасура были изрезаны запястья. Вот, коварный наг опять попытался дотянуться лезвием до его рук, держащих два меча, покуда дэв опять подступил к противнику.
В ущелье вбежал запыхавшийся Сибасур.
– Постойте! – отчаянно заорал он.
Но внимание на него обратила только змея: лениво развернула голову, презрительно посмотрела на него, да насмешливо выпустила кончик раздвоенного языка.
– Ванадасур! – отчаянно прокричал юноша.
Но и тут мужчины сражавшиеся внимания на него не обратили.
Кобра задумчиво сдвинула хвост и одним из колец легла на грудь неподвижного человека, будто красавица-царица небрежно локтём облокотилась о подлокотник трона.
Сиб шумно вдохнул. Резко посмотрел вдруг на змею.
– Никак морда знакомая? – проворчал юный кшатрий.
– Наглеццццсссс, – с презрением молвила та, женским голосом, нежным, переходящим в отвратительное шипенье.
– У тебя удивительно удобный хвост, – осклабился молодой асур. – Так удобно лёг в мои пальцы. Но я бы предпочёл вонзить в тебя мои зубы.
– О, супруг! – вскричала вдруг змея – и роскошной женщиной в голубом сари бросилась вдруг к дерущимся. – Меня обижают!
– Нет, что ты! – проворчал Сибасур. – Я отнюдь тебе не угрожаю! Я просто подумал, может, мне тебя съесть?
Она потрясённо смяла накидку сари над сердцем. В уголках прекрасных глаз нагини появились слёзы.
– О Ниламнаг! – вскричала она уже дрожащим голосом. – Вашу супругу угрожают съесть! Ужели вы не защитите свою жену?
– Отстань, мерзкая женщина! – прошипел наг, уклоняясь от удара Ванады, смотря только на него. – Ты первая нарушила обязанности жены!
– Когда мужчины дерутся, женщинам надобно молчать, – серьёзно поддержал его дэв.
Нагиня с ненавистью посмотрела на молодого асура. Тот рожу скорчил, показывая ей язык. У неё дыхание перехватило от возмущения. Шумно выдохнув, язык показала раздвоенный, змеиный, тонкий. А Сибасур как бы невзначай поиграл змеиными клыками из подвесок у плетённого пояса. Он не успел особо переодеться после церемонии нанесения тилака, потому в человеческой одежде пришёл, благородной. Но, впрочем, успел пояс золотой сменить на свой прежний. Женщина, увидев зубы мёртвых змей, помрачнела и отступила напугано. Губы молодого кшатрия растянулись в торжествующей улыбке.
Но, впрочем, всего на миг. Он потом вспомнил опять о своей цели, выдохнул шумно. И вдруг, выхватив изогнутый меч из ножен, рванулся в гущу схватки, закрывая собой спину Ванадасура.
Три удара дэва отразил. А потом дерущиеся на миг остановились. Ванадасур мрачно посмотрел через плечо. И вдруг вскинул руку – мощной струёй ветра и капель воды отшвырнул от себя парнишку.
– Это моя драка, щенок гиены!
– Но Ванадасур… – начал с мольбой несчастный – и женщина-змея торжествующе смотрела за его унижением – но, увидев, что асур уже отвернулся, сменил тон: – О, мой Ачарья! Вашему ученику нужна помощь! Срочно!
– Я когда-либо называл тебя своим учеником?! – проворчал взрослый асур, отражая удар дэва. И с трудом уклоняясь от удара Ниламнага. Выпрямившись снова, проворчал: – Ты это выдумал сам. Я ничего не обещал.
– Но вы обещали подумать… – расстроено начал Сибасур, но покосившись на насмешливо ухмыляющуюся нагиню, примолк.
И отпрянул от клинка переместившегося вдруг кшатрия. И нагиня тоже попятилась.
– Я не обещал, – мрачно сказал Ванадасур. – Я лишь сказал, что подумаю. Но я имею полное право думать, чего хочу. И надумал совсем не то.
– Но я вам помогал… – начал обиженно Сибасур.
– Но я тебя о том не просил, – мрачно сказал демон. – Ты сам навязался.
– Кхм, – мрачно исторг дэв, ожидающий соперника на прежнем месте, – ещё немного – и решу, что мой соперник ищет предлог, чтобы сбежать с поля боя.
– Да чтоб ты!.. – зарычал асур, кидаясь на него.
Точнее, рванулся было. Но тут юноша выронил меч, рухнул грудью на камни, а пальцами тонкими, цепкими схватился за щиколотку его левой ноги.
– Ты рехнулся? Смерти хочешь? – рыкнул на него взрослый асур.
– Но моей сестре нужна помощь! – на глазах парнишки появились слёзы. – Только вы…
– Твоя сестра – ты и помогай.
И Ванадасур ударил его по лицу другой ногой. Молодой асур отлетел далеко от мощного удара. А когда разгневанный асур ступил вновь к своим соперникам, нагиня задумчиво прошлась, покачивая бёдрами, вроде, чтоб найти другое место, откуда понаблюдать, и, как бы невзначай, наступила на лезвие меча оставленного. Но, отчаянно заорав, поскользнулась. Взметнулись волосы, зазвенели украшения. Меч выскользнул из-под её ног, в сторону своего хозяина. Она, поднявшись, сев резко, с лицом оцарапанным, да с кровавыми каплями, будто слёзы катящимися по щекам, в ужасе смотрела на странное оружие.
Асур молодой отчаянно протянул руку к мечу – и тот вдруг, перелетев по воздуху, лёг в его руку. И из уст Сибасура вырвался мощный жуткий рык. Нагиня шарахнулась, звеня браслетами, отползая назад. Да и дерущиеся растерянно обернулись.
Сибасур смотрел на них с ненавистью. Жёлто-зелёные глаза с узким, чёрным, змеиным зрачком. И резцы вдруг удлинившиеся. Лицо, исказившееся от гнева. Вот, он опять зарычал.
– Бриджеш?.. – растерянно выдохнул дэв.
– Кто? – недоумённо бровь вскинул Ванадасур.
– Да этот взгляд… – бога передёрнуло вдруг. – Будто я опять увидел морду Бриджешаракшаса, да его ужасные глаза.
– Бриджешаракшас? – уже и наг остановился, с лезвием близ затылка своего врага, чтобы посмотреть на странного парнишку.
Но, впрочем, Ванада, покосившийся на него, ни уклоняться, ни бить его, растерянно смотрящегося в сторону, не стал.
Но вдруг глаза Сибасура снова стали человечьими. Светлыми, зелёно-карими. Воткнув меч лезвием в расщелину, он вдруг на колени опустился. Руки сложил с мольбой, смотря на взрослого асура.
– Моей судьбе нужна ваша помощь, о благородный воин! Моей сестре, подобной голубому лотосу! Если вы поможете ей, я отдам её вам в жёны!
– О, ты столько хвастался о себе и своих навыках, дерзкий сопляк! – насмешливо прищурился Ванадаасур. – Но что-то кроме прыти я в тебе ничего особенного не заметил. И давно уже сказал, что драться с тобой не желаю. И мелкими услугами, о которых я тебя не просил, тебе меня не купить, – в голосе его прорезался металл: – Убирайся, дерзкий мальчишка! Я не желаю драться с тобой!
На мгновение глаза молодого асура стали змеиными. Губу он надкусил, до двух капелек крови. Сжал и разжал кулаки.
– Право же, уходи, мальчик, – вступил в разговор и дэв, покосившийся на нагиню. – Он же сказал уже, что не хочет драться с тобою. Прими его отказ. И своё поражение. Это неприятно. Я ещё помню, как сам печалился, когда не хотели со мною сражаться сильные воины или когда я сам проигрывал, всё же выпросив хотя бы один поединок у кшатрия, которого уважал и у которого хотел учиться. Но, поверь мне, мальчик: поражения хотя и неприятны, но они делают нас сильнее. Трудности закаляют дух мужчины, как руду оформляют и закаляют пламя и жар огня.
– Да и чего тут донимать его! – проворчал наг с язвительною усмешкою. – Или ты мужчина, или мальчик. Или ты воин, или ты жалкий попрошайка! Сказали тебе – уходи. И уходи, внемли дружескому отказу, покуда он не превратился в молнию гнева – и не испепелил тебя, наглеца.
– Но… – голос Сибасура дрогнул, под двумя холодными взглядами мужчин и одним тёплым. Приторно тёплым. Он, отточивший звериную часть своей натуры, сразу почуял ложь, прикрытую напускным дружелюбием. Сразу понял, что даже этот незнакомый бог против него.
А кшатрии разных народов мрачно смотрели на него. Он сегодня стоял один против всех. Но сегодня ему как никогда нужно было привлечь внимание Ванады. Потому Сиб ступил ещё на два шага к ним, продолжая препятствовать их поединку. Сказал твёрдо, глядя в глаза одному лишь асуру:
– Но сегодня я пришёл просить не обо мне. О защите моей сестры пришёл просить, – в глазах его появились слёзы, настоящие, потому что попрошайкой быть ему и самому тошно было.
Одно дело подзадоривать других, вызывая на поединок, согласятся – и ладная будет драка, мимо пройдут – и ну их, обойдёмся. Другое дело, когда что-то так необходимо. И даже не ему. Ей. Той, ради которой он решился забыть о себе и своих желаниях. Той, благодарность к которой затмила пылающий свет собственных принципов.
– Прошу тебя, Ванадасур, помоги моей сестре! Именно сейчас и именно для её жизни нужна твоя помощь! – и ладони с мольбой сложил, на уровне лица.
– Ты одну девчонку защитить не можешь. И ещё смеешь пытаться тягаться со мной?
Униженный юный кшатрий отчаянно сглотнул, чувствуя невольно, как съеживается что-то внутри под этим пристальным взглядом. Но не отступил:
– Да, – сказал Сибасур дрожащим голосом, – я сейчас не могу защитить свою сестру сам. Поэтому я взываю к тебе о помощи, Ванадасур!
– Ты избегаешь сам в одиночку сражаться за свою сестру, а между тем – это прекрасный способ тебе стать сильнее и вырасти, – прибавил приторно дружелюбно дэв.
Он-то правильные слова говорил. Но слишком уж корыстно – и Сибасур это понял. Он, знавший кусок сокрытого, явившегося его сестре во сне, лучше понимал суть происходящего здесь.
Сиб шумно выдохнул. И опять не отступил.
– Да, я понимаю, что мне же лучше идти через трудности – и закалять мой дух подобно клинку основы будущего меча, – ответил он серьёзно. – Но моя сестра мне дорога. Она… – юноша запнулся, но продолжил, продолжая смотреть прямо в глаза своему противнику: – Она мне всего дороже. Капля её крови мучает меня больше моих тяжёлых ран. Капля её боли – мучительнее моей смерти. Я понимаю, что в этот раз я не смогу справиться один – и в надежде уберечь мою сестру от боли я пришёл просить о помощи к тому, кому я доверяю.
Кажется, Ванадасур заподозрил, что в этот день Сибасур впервые стоял перед кем-то на коленях и с мольбою. Он, дерзкий и упрямый, сегодня склонился перед ним. Он, прежде настырно и капризно требовавший сразиться, да к грязным ругательствам прибегавший, сегодня по-доброму просил. Разве что родителей и рода Ванадасура он прежде в ругательствах не касался, пытаясь разозлить. Как будто чуял, что уж этого мужчина не простит. А покарает сразу – и только смертью. А сегодня явился просить о помощи для своей сестры. Уже весь свой гонор потерял.
Что-то дрогнуло в душе у зрелого воина, когда дерзкий отрок наконец-то преклонился перед ним, искренно преклонился. И даже сказал, что только ему доверяет. Значит, считает достаточно сильным воином, чтобы можно было надеяться на его заступничество. Есть что-то сладкое в том, когда тебя признают более сильным и ищут у тебя защиты.
Но в другой миг помрачнел кшатрий, вспомнив, сколько этот юнец прыгал и язвил перед ним, надеясь, что разъярит – и он на него кинется, будто несдержанный мальчишка. Нет, Ванадасур себя хорошо контролировал. И драться с ним не желал. И вот ведь… а вдруг это такой способ очередной стянуть его на бой?
Вздохнул невольно Сиб. С другой стороны попытался прокрасться, снова вызывая у Ванадасура определённые подозрения:
– Сестра моя подобна голубому лотосу…
– Ах, опять ты за старое! – проворчал асур. – Опять нахваливаешь себя и своё, – и совсем уже от него отвернулся. К достойным противникам своим.
И глаза заблестели радостно у следившей за ними напрягшейся женщины. Она поняла, что не соперник ей этот мальчишка. И, заодно, когда он уйдёт ни с чем, она не только оставившему её любовнику отомстит, но и наглецу, дерзнувшему схватить её за хвост, тогда ещё в змеином облике спокойно ползущую по делам.
Ну, если прямо уж, она нарочно проползла около детей, чтобы насладиться их визгами. Совсем уж кусать их, ползать за ними ей было лень. Просто солнышко было жаркое, настроение хорошее, ещё и комки эти беспомощные, шумливые, радостные. А её господин уже недели две как ходил в покои к жёнам другим. У неё своих детей ещё не было. Счастья материнства не познала она, одна дни проводила одинокая в своих покоях. Но у других жён дети уже были у некоторых, носились радостно по дворцу. Играли, смеялись. Сотнями острых лезвий резал сердце её смех чужих играющих детей. Тысячами острых лезвий резал сердце её страх, что вдруг она никогда не сможет иметь своих детей? Вообще не может или супруг никогда не простит её, не примет её сердцем, не войдёт больше в её лоно – и матерью она никогда уже не будет?..
А мерзкий полукровка, мальчишка проклятый, так выскочил неожиданно, да хвать её за хвост! И ловкий, мерзавец, она не успела извернуться и зубами впиться в наглеца. А ещё он её раскрутил над головой так, что в голове и глазах её помутнело, да швырнул так, мощно, рукою сильной, что, летя, она почувствовала себя ужасно беспомощною. Да, она когда-то в детстве завидовала птицам, да дэвам лёгким, способным подняться в небо, и вроде даже просила у богов возможности стать птицею, но только не в когтях у хищника. Но так её хватать… так мерзко её хватать! Так грубо! Её, хрупкую женщину! Нет уж, пусть мальчишка уйдёт ни с чем. Пусть оба обидчика сегодня уйдут ни с чем!
– Меня не интересует твоя сестра, дерзкий полукровка! – проворчал асур, уже даже не поворачиваясь к просителю.
Очередная попытка того провалилась.
– Я… – отчаянно начал он и голос его дрогнул. Но всё-таки ещё что-то нашёл, ещё одно средство: – Я в долгу у тебя останусь, если сейчас придёшь. Всё, что захочешь, сделаю! Но только сегодня, только один единственный раз пойдём со мной?..
– И в услугах твоих не нуждаюсь, – отрезал Ванадасур.
Юноша шумно вдохнул. И вдруг на рык сорвался, резкий, угрожающий. Асур обернулся невольно, почуяв, что тот может уже просто броситься на него. И, может статься, ударить в спину. Неопытный воин, но в отчаянии, может мощный нанести удар. Не дело упускать его из виду.
Но мужчина твёрдо в глаза юноше смотрел. И снова тот притих, как слабый. Гнев его примолк. И снова человеческими глазами смотрел в ответ. Хотя, похоже, взгляда отводить всё же не пытался. Упрямый. И только.
Сибасур мрачно прищурился. Долгий взгляд глаза в глаза. Но снова согнул кинжал его упрямства взрослый воин:
– Ты слов не понимаешь, Сиб? Лишь только лезвие в глотке понятым будет? Но мне лень сражаться с тобою. Меня не обрадует победа над младенцем. И я не хочу жениться на твоей сестре! Тем более, что я ещё её ни разу не видел.
На кончиках губ Ниламнага дрогнула улыбка. Да нагиня поднялась, смахивая капли крови, овевая поле битвы нежным звоном ударяющихся браслетов. Когда её рука прикрыла её рот, скользя по лицу, за ладонью притаилась улыбка. Но видная, лишь если в узкую щель сбоку подсмотреть. Воины дерущиеся её не приметили.
– Уходи, Сибасур! – потребовал Ванадасур, направляя на него окровавленный меч.
А соперники с места не сдвинулись, не пытаясь воспользоваться тем, что враг их отвлёкся.
Сибасур тяжело вдохнул, глубоко, выдохнул шумно. И решился. И новым оружием удар попытался нанести:
– Грех оставления беспомощного, который ищет у тебя защиты – один из пяти самых страшных грехов.
– У людей лишь, – криво усмехнулся мужчина.
– И у воинов, – твердо сказал юноша.
– У воинов принято видеть настроение соперника или врага. У взрослых людей есть привычка приглядываться к настроению и желаниям других, – отрезал Ванадасур. – А ты, мальчишка, думаешь только о своих желаниях. И видишь только свои чувства. Уходи, юнец! Мне противно видеть тебя и слышать.
Шумно выдохнув, юноша поднялся. Меч свой выдернул. Подобрал ножны. В ножны оружие вдел.
– Хорошо, – сказал он необычайно серьёзно, – сегодня я проиграл. И, может, потому, что действовал неосмотрительно в прошлом.
Ванадасур, выдохнув с облегчением, уже повернулся к противникам, складывая ладони на уровне груди – как равных благодаря их, что не напали на него, покуда отвлекался. В этом ему повезло с ними.
Но в спину ему полетело тихое, полное яда:
– От полукровки слышу!
– Ты… – взрослый асур шумно выдохнул, но оборачиваться на попугая этого крикливого и пёстрого счёл ниже своего достоинства. И так уже не утерпел, сорвался, не выставил сразу малолетнего хама. – Ты так и не повзрослел, мальчишка!
– Я повзрослел, – серьёзно ответил Сибасур. – Хоть ты и не хотел, но преподал урок хороший для меня, Ванадасур. Урока твоего я никогда не забуду.
И, запоздало сообразив, что часть науки упрямый отрок таки из него выбил, поморщился мужчина-асур.
А юноша продолжил, подчёркнуто насмешливо – они оба поняли, что он лишь притворяется весёлым, хотя настроение ужасное у него:
– Но, впрочем, смеяться над врагом пристало взрослому воину. С этого дня ты – враг мой, Ванадасур. И сестру мою, подобную голубому лотосу, взять в жёны ты не достоин. Я мужа лучшего ей найду, чем ты. Того, кто её одну в беде не оставит.
Ещё шагов десять юноша прошёл, добавил тихо, то ли к себе обращаясь, то ли всё ещё говоря с ним:
– И более на коленях меня ты не увидишь пред собою. Или стоящим гордо, или мёртвым лежащим. Сегодня я унизился, но этого больше не будет.
И в тот миг – хотя и на миг всего лишь краткий – залюбовалась нагиня его выпрямлённою спиной и плечами, узковатыми, но гордо расправленными, походкою потяжелевшей, твёрдою ставшей. Уже не хищник. Уже не зверь. Уже родившийся воин. С родившимся стержнем и характером.
Хотя потом она призадумалась, не будет ли Сиб однажды мстить и её мужу? Полукровка юный ещё и телом слишком не вырос. Да, может, суждено ему остаться таким, невысоким, худым, узкоплечим. Но ловким. И злым. Змеи невероятно гибки. Летать не могут, но не потерпят, если наступить на них. Взлетят тогда от гнева – и зубами в плоть обидчику вопьются.
«Он… что за примесь крови у него? – подумала нагиня с любопытством. – Кровь звериная, быть может? Или… змеиная?..»
А Сибасур уходил, серьёзный, как никогда прежде. Разве что тогда. Тогда ещё новорожденный. Или когда он умирал на берегу Ганги. И несколько раз ещё, когда не сумел отличить равного соперника от сильного – и ошибки те едва не стали для него смертельными.
«Но я стану сильным! – сердито подумал юноша. – Я не был сильным, но я стану им!»
Пройдя ещё несколько шагов, ещё молвил, ещё несколько капель яда добавляя:
– Велика честь для воина: в беде бросить слабую женщину!
Мужчина и тут на месте устоял, не оборачиваясь.
– А кто твои враги – ты вообще не видишь, – добавил Сибасур уже тише. – А увидишь – поздно будет. То урок твой будет от меня.
Шумно выдохнул воин разъярённый – достал-таки малец до струн его души, да грубым ударом пальцев мелодию сыграл на ней, протяжную, резкую, тяжёлую, неприятную.
Да, впрочем, мальчишка назойливый словами только кидался. И уходил уж наконец.
«И замечательно! – подумал мужчина, которого так грубо оторвали от дела и высмеяли со всех сторон. – Уж лучше б ты ушёл насовсем, Сибасур! Уж лучше ты воином слоняться будешь вдалеке где-то, чем учеником с собачьими глазами возле меня»
Что-то легло ему на плечо. Он резко обернулся. Но, впрочем, меч свой вовремя остановил, над ладонью нага, лёгшей ему на плечо.
– Внимания не обращай, – серьёзно посоветовал Ниламнаг. – Если мальчишка – один из отпрысков или потомков Бриджешаракшаса, то он мог родиться таким же глупым и безумным, как и тот.
Нагиня задумчиво волосы оправила, многозначительно браслетами запястий прозвенев.
Муж её внимания не обратил. А вот дэв, намёк поняв, тоже ступил к Ванадасуру, изображая дружелюбие:
– Мерзкий Бриджеш много сыновей и потомков мог иметь. Он похоть свою удерживать не умел вообще. И мало кто сумел его, разгорячённого, прогнать от жён и дочерей своих. И некоторые даже не смогли уберечь от него своих матерей. Девочки, монахини, вдовы, одинокие, чужие возлюбленные, больные и здоровые… мерзкий Бриджешаракшас хватал всех без разбору, кто хоть немного приглянулся ему. Хотя, впрочем, надеюсь, что не столь уж и много отпрысков его осталось, сколько я тут подумал, напуганный.
– Напуганный? – насмешливо вскинул бровь асур.
– О, тот демон сущим чудовищем был! – серьёзно и огорчённо дэв сказал.
Хотя, впрочем, сейчас не сострадание к жертвам того беспокоило его.
– Да вроде всех его ублюдков задушили или перерезали? – ухмыльнулся ядовито наг. – Нет ничего горше нежеланного потомства, да ещё от семени другого мужчины.
Вздрогнула напугано его жена. Хотя она ещё точно ничего не знала. Не была уверена. Но муж, недавно ещё столь ласковый иль страстный, опять её ударил, хлёстко и больно. О, сколько боли она потерпела из-за мерзких двух асуров, словами передать невозможно! И сложно сказать, что больше было: ревности к другим жёнам, которых ласкал муж любимый, которыми овладевал, когда не заходил к ней иль ласкал при ней, заставляя смотреть и участвовать, или уже униженности от рук юного асура, или боли от предательства асура взрослого.
– А уж если дочь али жена понесут от такого чудовища как этот мерзкий ракшас… ох, не дело губить плоды своих женщин. Но я понимаю отцов и мужей, которые руками своими душили его выродков.
– Да погодите… – Ванадасур задумчиво погладил свои усы, густые и роскошные. – Так вроде же Бриджеша давно уже не видно? Очень давно. Сиб не может быть сыном его.
– Но трупа мерзкого ракшаса никто не видел, – Ниламнаг проворчал. – Живым его не видели давно ни в одном из миров. Да и сдохшим, протухшим тоже, – мечтательно провёл кончиком пальца по изгибу своего лезвия, любуясь на выступившую каплю крови. – Сестру мою, которую он схватил и которая понесла от него, я своими же руками зарезал, чтоб не сбежала, чтоб не родился где-то выродок, который ославит наш славный род.
Затряслась от ужаса его супруга. А он задумчиво вторую царапину прочертил на другом пальце, второю каплей крови своей любуясь.
– Я ведь долго орал при всех, что зарежу мерзавку. Чтобы до него донесли. Но подлый Бриджеш так и не явился её спасать, – пальцы соединил, отчего слились две капли крови во единую. Он задумчиво смотрел на них. – А потом я её зарезал. И даже после смерти её и его ублюдка, мерзкий ракшас не пришёл отомстить за убитого его ребёнка и женщину его убитую. Заделать ублюдка – заделал. И выкинул их обоих, что дитя своё, что мать. Ни стыда, ни совести! – мрачно прищурился, пальцы разжимая, смотря на разделившиеся пятна крови. – Да, впрочем, чего ещё ждать от ракшаса?!
– Сестру бы хоть пощадил, – не выдержал Ванадасур. – Хотя бы потому, что грешно убивать женщину, носящую ребёнка.
– Да что уж теперь? – Ниламнаг задумчиво поднял меч – и луч солнца осветил две свежих полоски от новых капель его крови. Верхняя, соскользнув по наклонённому лезвию, снова слилась воедино с нижней. – Теперь, когда я её уже убил? Она правда умерла.
Хотя, как ни старался мужчина выглядеть холодным и смертельно неумолимым, как и лезвие его изогнутого меча, однако же не сумел. Грусть на миг отразилась в его глазах. И, к ужасу его, грусть отразилась в глазах его отражения на лезвии.
А нагиня робко улыбнулась, увидев, что жестокосердный супруг дал слабину. Может, когда-нибудь всё же её простит? Может, не захочет более терять своих?
– Он всех своих женщин выкидывал, поимев, – горько сказал дэв. – Ужаснейшее существо!
– Хотя, вроде, поговаривали, что боги таки отплатили ему за унижения всех, – задумчиво наг добавил. – Ходили слухи, что женщина одна не досталась ему. Та, которую он больше всех хотел.
– Нет, погоди-ка, – вмешался Ванадасур. – Я припомнил. Ходили слухи, что тот ракшас подох потому, что ссильничал какую-то женщину. Одну из тех, что не хотела ложиться с ним. И кто-то ему всё же отплатил.
– Да, впрочем… – дэв на нагиню помрачневшую покосился. – Да что мы всё о глупом мальчишке, да о ерунде? Поединок не закончен наш.
– О, ты прав, мой прекрасный соперник! – дружелюбно улыбнулся ему Ванадасур. – Поединок надо бы закончить.
Зевнув, женщина, легко ступая, пошла от них, будто прогуливаясь. Когда они видели её спину, покрытую роскошным одеялом чёрных и длинных волос, они не видели улыбку, играющую на её устах. Счастливейшую улыбку на ядовитых её устах.
***
Я проснулась незадолго до рассвета, со слезами на глазах и с бешено стучащим сердцем. Новый сон был до ужаса ярким и настоящим будто. Да и… полежав без сна и припомнив прошлые мои сны, я вдруг поняла, что и этот сон является продолжением предыдущих. Мне же однажды приснилось, как Сиб язвил, пытаясь вызвать Ванаду на поединок. Я думала, просто сон. Но… но, значит, это были настоящие их отношения! Сибасур только всеми силами пытался вызвать хорошего воина и, быть может, известного среди своих, на поединок. Он не был учеником Ванады. А в этот раз, отчаянно пытаясь выполнить мою просьбу, Сиб ещё и назвал Ванаду своим врагом. Он больше за ним не пойдёт. Ни звать его, ни помогать ему.
Значит, правда могла присниться мне в моих снах. Хотя я всё ещё не могу понять, почему?..
Рассвет встретил меня у алтаря, коленопреклонённой, со сложенными у груди ладонями.
Может, с моей стороны и нечестно так говорить, но… но я рада, что в моей жизни появился Сибасур! Он показал мне, что люди… да, впрочем, не только люди. Он показал, что кто-то из тех, кому мы помогали, хранит в своём сердце благодарность. И кто-то иногда хотя бы отвечает нам добром на наше добро. И, как мне показал Сиб, в имени которого даже звучит «разрушитель», страшный облик – это только облик. Под любым обликом может скрываться сердце, которое знает, что такое дхарма, которое может жить, следуя дхарме. И как бы жизнь моя ни сложилась, я теперь знаю, что в этой тяжёлой жизни будет и что-то доброе. Хотя бы иногда, но будет непременно! И, хотя сердце моё в смятении, хотя я сейчас чувствую себя страшно беспомощной, я теперь буду жить и верить. Нет, не верить. Я теперь буду уверена. Часть этой жизни страшная и мучительная. Часть этой жизни – хаос. Хаос иногда случается, коверкает привычный порядок вещей. Но часть этой жизни – тепло и свет чьей-то доброты.
О, Сибасур! Как я благодарна тебе, что ты пришёл в мою жизнь! И я постараюсь стать тебе хорошей сестрой. Тому, кто назвал меня своею сестрой. Тому, кого страшно замучила эта жизнь, кто с рождения вынес много несправедливостей. Ведь сбылся сон, в котором ты умирал раненный у Ганги. Наверное, тот сон о жутком твоём рождении – тоже правда. Но ты выжил. Как я рада, что ты смог выжить, хотя никого тогда не было возле тебя! Я тоже буду охранять тебя и твой покой!
– Не волнуйся ты так, – потрепала меня по щеке Сарала, когда я уже поднялась и повернулась в другую сторону.
Она, оказывается, за мною стояла, но не мешала мне молиться о благополучии Сибасура. И, видимо, жестами или руками остановила других, чтобы не отвлекали меня. И верно, девочки то ли спали, то ли очень тихо сегодня вышли из дома.
Оглянулась. И верно, они сегодня были тихие-тихие. Незаметно куда-то из дома выскользнули. Милые девочки. И как же я благодарна жене Манджу за заботу обо мне!
– Но, впрочем, я понимаю, что не волноваться ты не сможешь, – добавила женщина уже с улыбкой и ласково меня обняла. – Все волнуются перед свадьбой, Кизи.
Но… Сиб хотел сам мне мужа найти. Он… он придёт, чтобы помешать моей свадьбе?
Сердце встревожено забилось. На расспросы Аши и дочерей её я молчала, чтобы не врать. Ведь не только сегодняшняя свадьба меня волновала.
Сегодняшний день стал уже днём свадьбы. Клятвы, сказанные перед священным огнём, разожжённым брахманом, будут услышаны богами, а брачный союз – станет уже нерушимым. С кем произнесу я их?..
Вскоре уже Прия и Аша хлопотали вокруг меня. Девочек, опять налетевших стайкой, отправили бабушке помогать, завесили окна, воды мне для омывания полного принесли, чтобы стала чистой для супруга. Снова принесли масел, чтобы кожу натереть. Но уже больше сандалового масла, жасминового. И немного иланг-иланга. Последним Аша тихо сказала смазать всего чуть-чуть, между грудей и ноги, то, что спрятано будет под одеждою. Я только-только успела облачиться в красные чхоли и юбку поверх тела, осторожно натертого маслами: и чтоб душистым стало, и чтобы излишком масел не запачкать прекрасную одежду, а мои подруги уже возмущённо шептали снаружи, чтобы поторопилась одеться и пустила их меня дальше украшать.
– Заходите уже, – сказала, юбку оправив. Осталась только накидка и пояс. Ох, и ворох этих украшений! Даже непривычно, что нужно одеть столько всего.
Прия внесла тонкую гирлянду из цветков жасмина.
– Надо, чтобы и волосы твои благоухали, – серьёзно произнесла замужняя моя подруга. – Чтобы ему… – и смутилась. – Им, то есть…
И потянулась сама расчёсывать мои волосы, чтобы, стоя за моей спиной, прятать от меня своё смущённое лицо. Но Аша-то всё равно строго на неё поглядывала. Не выдержав напряжённой тишины, вдруг спустившейся между нас, я осторожно сжала пальцы дочери Саралы. Та, мигом поняв, спросила уже как бы между прочим, весело даже:
– А что там за шум был с твоей стороны деревни, Прия? Там кто-то вскрикнул ночью, тихо, кто-то бегал, да ещё кто-то играл на флейте.
Сказала, чтобы беседу поддержать, да впрочем, и меня саму это вдруг заинтересовало – уж лучше спросить что-нибудь, только бы не думать о приближающейся ночи и неизвестности, да ещё и вместе с жестоким и равнодушным Поллавом:
– Ох, а я и не слышала.
– Крепко, значит, спала, – улыбнулась мне Аша, на миг пальцами легонько сжав мои щёки, в глаза мне ласково заглянув. – Да это и хорошо.
– Ночью сегодня спать не будешь, – ляпнула серьёзно болтливая Прия.
И, наверное, опять смутилась: вон как на неё свирепо посмотрела замужняя наша подруга. Но, впрочем, дочка Манджу тут же добавила:
– А грустно, что ты не слышала. Эти звуки флейты… ах, эти звуки флейты! Никогда прежде не слышала ничего подобного! Интересно, кто бы это мог быть? Кто-то из музыкантов, пришедших на свадьбу Кизи, наверное. У нас никто вроде бы не умеет так играть.
– Это играл Садхир! – радостно доложила Прия. – Он играл!
– Надо же! – восхитилась Аша, щёки мои ладонями сжала. – Я даже немного завидую тебе, Кизи: у тебя, оказывается, даже два мужа – чудесные музыканты.
Она в который раз пыталась отвлечь меня на мысли о чём-то хорошем, что меня ждёт в приближающейся замужней жизни. Я благодарна ей за заботу, но, увы, мыслями не всегда могу отвлечься от тягостных раздумий и увлечься вслед за её мыслями.