– Люди так живут, – сказала я грустно. – Люди иногда живут, если сердце их уже умерло.
– Люди часто так живут, – всхлипнула опять Прия.
Я прижала её голову ко мне, гладя её по волосам. Пока ещё распущенным. А потом она их будет заплетать, чтобы жить женой чужого мужчины. До чего же сложно тому, кто родился женщиной!
А потом пришла Сарала и отругала нас всех, что мы сидим, сминая мои наряды и рыдая. Заставила меня умыть глаза. И дочь заставила снова подвести мне глаза каджалом. И в гости к себе позвала.
– На самом деле, конечно, показать тебя всем, – шепнула мне, улыбаясь, жена отшельника. – Не зря же женихи подарили тебе такой дивный наряд. Пусть все видят, что они смогут достойно украсить свою жену.
– Их это порадует, – улыбнулась я.
Поллава особенно. Может, он для того и добыл для меня наряды и украшения получше? Чтобы все видели, что он может заработать достаточно денег, чтобы его жена роскошно наряжалась. Не для того, чтоб они любовались мной. А чтобы завидовали ему. Может даже, чтоб показать, что шудры могут жить роскошнее вайшьи? Тем более, мы земледельцами были, не торговцами. Просто жили. А братья-музыканты, похоже, умели жить роскошно. Или только притворялись. Но, впрочем, мне дела нет до того, сколько они получают за свои выступления. То их деньги, не мои. И что помогли собрать для меня всё необходимое к свадьбе – за то спасибо им.
– Украшать тебя будут, – улыбнулась Аша, пряча слёзы и страх за новой улыбкой. – Да и как такую красавицу не наряжать?
Но мы не сразу смогли выйти из дома, пока приводили свои лица в порядок. Наконец всё же смогли. Прия осторожно укрыла мне голову краем новой дупатты и будто случайно коснулась моей щеки правой ладонью. Лёгким, нежным прикосновением. Она благодарила за то, что я выслушала её.
А потом мы пошли следом за Саралой.
И люди, попадавшиеся нам на пути, потрясённо замирали, увидев меня. Растерянно вглядывались.
– Откуда у шудр столько золота на побрякушки? – проворчал кто-то.
– Так молодой бинкар играет очень хорошо, – сердито сказала его жена.
Но под мрачным взором мужа потупилась.
Потом мы, женщины, ели еду, приготовленную Саралой. Аша порывалась прямо сейчас вскочить и замешивать хну для мехенди. Но Сарала дочь остановила:
– Садхир задерживается. То есть, второй из женихов. Мы хну перед днём свадьбы нанесём. Пусть держится подольше.
– Да, пусть держится подолше! – влезла маленькая девочка, в глаза мне заглянула. – Ты знаеф, Кифи? Если хна дерфится долго-долго, то муж будет тебя сильно-сильно любить!
– Какой из? – ухмыльнулась старшая её сестра.
И вскрикнула испуганно, прячась за мою спину от разгневанной бабушки.
Потом мы как-то быстро всю-всю воду выпили. И Сарала, вздохнув, ушла за водой. Дочери запретила. Мол, так редко теперь может увидеть её, а ей хочется позаботиться «о её девочке». Как когда-то раньше, когда они ещё все вместе жили. И Аша погрустнела, видимо, подумав вдруг, что и ей через несколько лет придётся отдавать замуж дочерей. И, может, совсем далеко от неё они будут. Но что поделать, такова судьба женщины: покидать отчий дом, рожать детей, а потом уже отдавать своих уже дочерей замуж, смотреть, как уже они от неё уезжают.
Тут Прия стала рассказывать историю страшную. Мол, есть такой злобный-злобный ракшас на свете, который любит лакомиться маленькими девочками, которые очень много болтают. Особенно, теми, кто выбалтывает чьи-то грустные-грустные секреты о разбитом сердце. Младшие девочки сразу расплакались и поклялись, что никому и никогда не расскажут её секрета, только бы злобный демон никогда к ним не приходил. А старшая просто серьёзно пообещала молчать: про то, с чего вдруг Прия вспомнила про злобного ракшаса, девочка всё поняла.
Ночью я засыпала вместе с Саралой, её дочерью и внучками, которые временно поселились в моём доме, чтобы не пускать меня сторожить Яша, да других чтоб не пропускать. Мало ли чего. Это было странно: вдруг слышать столько сопения в моём доме. Хотя видеть в сумерках личики сладко спящих девочек было приятно. Они так трогательно жались друг к дружке. И так спокойно, так мирно выступали из темноты на рассвете. Иногда прижавшись к моему боку.
И я, хотя и пугалась того, что начнётся по ночам, однако же поняла, что это подарит мне детей. И, может, такие же милые личики потом будут засыпать возле меня. Хотя сердце испуганно сжималось, когда я вспоминала, что совсем скоро покину отчий дом. И что однажды так же мои дочери покинут меня. Хорошо бы мне быть живой, чтобы никакого другого Яша к моим девочкам не подпустить. Но жить долго значит, что однажды и мне придётся отдать дочерей в чужой дом. Дочери как гости: приходят, чтобы потом уйти. Совсем немного в роду родителей находятся, а потом – надолго и до конца – принадлежат уже роду мужа.
Прошло три дня. Меня иногда выводили на улицу, в гости в дом Саралы. Вернее, чтобы всем показать меня, красивую и нарядную. Женихи старались избегать меня пока. Не дело им видеть меня до свадьбы. Хотя я, в отличие от многих, своих женихов уже видела.
Впрочем, я всё-таки попалась на глаза трём братьям. Как раз на третий день, как надела подаренный Поллавом наряд. Случайно наткнулась на них, идя в дом Саралы, что-то предложить помочь по хозяйству. А то пустовало её хозяйство, пока она и дочка вкладывались в мою подготовку. Да и скучно мне без дела было. За моим-то хозяйством следил Яш. Он-то и приберёт всё к себе. Вон как вольно наёмными рабочими командует. Да и… я, конечно, понимала, что надо мне тело маслами растирать душистыми, чтобы кожа стала нежной-нежной, надо волосы окуривать полезным дымом. Словом, стать ещё красивее – моя обязанность. Но невыносимо было заниматься всеми этими делами нужными постоянно!
Садхир уже вернулся. И первым повернулся ко мне, отвернувшись от старосты и других мужчин, на звук колокольчиков на ножных моих браслетах. Или потому, что я остановилась, увидев его.
Он повернулся и застыл растерянно. То ли узнавая, то ли не признав.
Он сегодня был каким-то другим. То ли похудевшим от волнений. То ли непривычно взволнованным, такой спокойный обычно. Но средний из музыкантов был тем, кто смело кинулся в реку в ненастье, чтобы спасти мою сестру.
Я подняла руки – и зазвенели друг об друга многочисленные браслеты, падая с запястий вниз и ударяясь друг о друга, и слипаясь – и сложила ладони у шеи. Голову склонила в приветственном поклоне.
– Намастэ!
Потом робко взгляд подняла, смотря на него над кончиками пальцев.
Но Садхир стоял, молча глядя на меня. Совсем не признал?!
– Правда, ей идёт зелёный цвет? – жизнерадостный голос Мохана было трудно не признать.
Скосив взгляд, увидела его и Поллава, стоявших поодаль. Да и… и старший из братьев как-то странно на меня смотрел. Хотя лицо его оставалось каменным. И он так ничего и не сказал, чтоб я не могла ничего понять по его голосу.
А потом Садхир улыбнулся, признав меня. Но как-то странно улыбнулся. Не как обычно. Что это с ними такое?
– Очень ей идёт зелёный цвет! – повторил Мохан, довольный. Будто я только его невестою была.
– А ты подглядывал? – хохотнул кто-то из мужчин-вайшью.
Юноша смутился.
– Так ж чуть-чуть! – проворчал он. – И вообще, она же одетая была!
– Ненадолго, – тихо сказал кто-то из молодых мужчин – и сердитый взгляд от старосты получил.
– Невеста, подобная богине, – серьёзно вдруг староста сказал. – Впрочем, уверен, в красном платье она будет смотреться ещё лучше.
– Потому что станет уже моей женой! – бодро ляпнул Мохан.
И смутился под тяжёлым взглядом старшего брата. Мол, знай своё место. Так хотел сказать ему старший. А потом взгляд Поллава скользнул по мне, сверху вниз. И я робко взгляд опустила.
– Ты им нравишься! – бодро шепнула мне Прия, но так, чтобы все расслышали. И, насмешливо взгляд скосив на троих братьев-музыкантов, напряжённо замерших, торопливо взяла меня за запястье, потянула. – Но пойдём, нас уже ждут!
В ту ночь мне не спалось, хотя Сарала, её дочь и внучки уже уснули. Долго лежала, молча плача. В темноте родного дома.
Я рада была снова увидеть Садхира. Я благодарна была ему за то, что спас жизнь моей Ише и нашёл для неё возможность благополучно выйти замуж, хотя и вдали от меня. Но то, что вернулся средний из женихов, означало, что свадьба случится в ближайшие дни. Я не могла успокоиться, думая, что сегодня или завтра уже покину дом родителей. Только, в отличие от многих девочек и девушек деревни, мои родители не будут меня провожать у дома в свадебный паланкин. Но такова была, видно, моя судьба.
И, тихо наплакавшись, отяжелевшие веки всё же сомкнула…
***
Страшные чудовища, покрытые шерстью, клыкастые, рогатые, наползали к деревне. Злобно щурились. Шипели, рычали. Облизывались. И у кого-то языки были раздвоенными.
– Пахнет женским молоком! – сказал один из самых крупных ракшасов, мечтательно принюхиваясь.
– А стоит ли? – спросил другой. – В этих краях видели Ванадасура. А он не любит, когда кто-то к людишкам пристаёт.
– Что нам до него? – проворчал другой, трёхрогий и синий. – Он же…
– Сибасура тут тоже видели, – добавил мелкий, размером с шакала, идущий на четырех лапах.
При упоминании Сибасура морды у многих скривились.
– Мальчишка-то что тут забыл? – проворчал самый крупный.
– Да кто его знает-то?! – робко потупился самый липкий, то ли в слизи, то ли в чужой крови искупавшийся, скаля клыки. – Он шатается, где ни попадя.
– Если Сибасур тут… может, ну их?.. – задумчиво предложил второй по крупноте из чудовищной стаи.
– Трусливый людишка! – проворчал самый крупный, размером со слонёнка.
И все радостно заржали, зашипели, засвистели и загалдели, осуждая труса.
И самый крупный из нелюдей бодро направился к деревне. Шёл он на задних лапах, а когтём с левой верхней задумчиво почёсывал впадинку между клыками, выковыривая застрявшую чью-то шерсть, полусгнившую.
Только до деревни ракшасы не дошли. Хлынул вдруг откуда-то из домов свет, на несколько мгновений ослепляя всех их. Будто солнце вдруг ночью показалось.
– Что за?.. – прошипел вожак чудовищ, кривя от боли морду, отдалённо напоминавшую человеческое лицо.
– Но время друга лотосов ещё не пришло! – проворчал кто-то.
А тут новая волна света разлилась, огораживая деревню по кругу. Или… управлял кто-то этим светом? Если управлял, то серьёзно намекал, что приближаться к этому поселению не позволит.
Зашипев и зарычав от боли, ракшасы бросились врассыпную.
***
Проснувшись, долго уснуть не могла. Сердце быстро-быстро билось. Словно те чудовища за стенами дома моего стояли. Нет, не может такого быть! Да с чего им?.. Хотя и говорят люди о демонах, рассказывают страшные истории, однако же ни я, ни люди моей деревни никогда не видели никого из демонов вживую. Только детей пугают, чтоб от дома далеко не отходили. Да мало ли что может случиться с глупым и беспомощным ребёнком вдали от дома!
Сердце хотя и неохотно, однако же усмирило свой бег, забилось спокойнее.
И спустя долгое время, снова веки сомкнула. Опять провалилась будто куда-то.
***
Он шёл, волоча левую ногу за собой. В лунном свете было видно, что его тёмные дхоти, цвета ночи, поблёскивают, пропитанные чем-то. На лице блестели полосы вязкой жижи. Дрожащей рукой сжимал ножны меча. Волосы слипшиеся, длинные вырвались из шнурка и закрывали лицо.
– Мерзкие людишки! – с ненавистью выдохнул Сиб и, закашлявшись, выплюнул на землю кровь. – Мерзкие! Никчёмный нищий? Ха! Это мог бы быть мой дом!
Опять закашлялся кровью. И упал на колени. Упал, не выпуская оружия из рук. Но, впрочем, со стоном поднялся. Блеснуло в свете луны большое золотое ожерелье с бриллиантами, одетое на его украшение из клыков и потому выступавшее над ним.
– Ничего! – проворчал кшатрий. – Хоть что-то я у него отберу!
И снова рухнул, снова поднялся, опираясь на ножны.
– Это всё моё! – прошипел он. И глаза его чёрные вдруг стали янтарными. Сузились тонкой полоской чёрные зрачки.
Так, с усилием волоча ногу, падая и постоянно вставая, он дошёл до берега реки, оставляя за собой широкий, влажный, блестящий в лунном свете след.
И даже по камням смог спуститься. Но сил дойти до воды не было. Скривившись от боли, не желая расставаться с оружием, юноша сжал ножны зубами и уже пополз.
Вода всё ближе была. Всё ближе. Но сил всё меньше и меньше.
Сиб отчаянно протянул ладонь к воде. Кончики пальцев попали в воду. Но дотянуться дальше сил уже не хватило. Из последних сил он развернул ожерелье задом наперёд, перерубил шнурок и, размахнувшись, утопил дорогое украшение далеко в чёрной воде.
Он уныло перевернулся на бок, осторожно убрал меч изо рта и положил у сердца, с усилием поднял руку над головой, ко рту. Разбрызгивая воду по пути. И на его губы растрескавшиеся упала только одна капля воды. И рука, обессилев, упала.
Но он только усмехнулся:
– Что… так и сдохнешь, Сибасур?..
Ночь ответила напряжённой тишиной. И юноша какое-то время в беспамятстве пролежал, измученный раной и жаждой.
– Что, помощи попросишь? – сердито сказали рядом.
Он вздрогнул. Напрягшись, он приподнялся.
На воде стояла женщина с телом и лицом несказанной красоты. Красное чхоли, белые юбка и сари, расшитые золотыми нитями. Золотые украшения на запястьях, предплечьях и ногах. Длинные густые волосы сверху венчала серебряная корона. В одной руке она сжимала стебель прекрасного цветка лотоса, другой придерживала большой кувшин, полный воды, а третья и четвёртая её руки медленно скользили по воздуху, играя браслетами на запястьях, приятный звон издававших.
– О… – снова усмехнулся Сиб. – Какая встреча! Дэви, подобная голубому лотосу! – закашлялся, сплёвывая кровь. – Чему обязан радости видеть вас?
– Ты снова смеёшься надо мною, негодный мальчишка?! – нахмурилась богиня.
– Разумеется, – юный воин опять рассмеялся. Страшно. Резко, надменно. И опять закашлялся кровью. – Я смеюсь надо всеми.
– А я-то думала, хоть теперь вежливо помощи попросишь, – проворчала дэви Ганга, сердито перекидывая через плечо прядь волос свободною, правою рукой. – В такой-то ситуации!
– Да ты… посмеяться надо мной пришла! – осклабился наглец. И, поднатужившись, сплюнул, слюной с кровью попав до воды.
Богиня, брезгливо скривившись, отступила подальше к середине реки. И воды реки отступили подальше от берега. И, шумно выдохнув, дэви Ганга накрыла голову концом великолепной шали, исчезая в глубине вод.
– Никто не придёт за мной, – снова усмехнулся Сиб.
Устало завалился на бок.
– Никто… – повторил он глухо.
И вдруг по окровавленной щеке скатилась слеза. Упала на берег. Но волны реки опять отступили, будто река брезгливо убрала свои воды подальше от его слёз.
Взгляд Сибасура застыл где-то над рекой.
Темнота обнимала его. Свет луны тянулся к нему, будто хотел погладить.
– Прощай… луна… – вдруг выдохнул дерзкий кшатрий, снова закашлялся кровью. – Только ты есть у меня… только Чандра… есть…
И больше не двигался.
Прекрасный юноша вдруг возник возле него. Белая-белая, ослепительная белизной кожа, хотя и мягко белая. Стройное тело, хотя и округлое. Руки и ноги изящные. Яркие глаза прекрасны. На груди массивное серебряное украшение с бриллиантами, серебряные широкие браслеты на запястьях и предплечьях. Корона серебряная с диковинными узорами поверх густых длинных чёрных волос.
– Вот я не пойму, ты меня звал или не звал? – растерянно спросил бог луны. Голос его красиво звучал.
Сиб вдруг закашлялся. Нет, засмеялся даже. Это выглядело жутко.
– Но теперь бы хоть не смеялся! – проворчал Чандра дэв. – Всю кровь уже потерял почти.
– Новая… – по телу упрямого юноши прошла судорога. – Родится…
– Ты-то живучий, – серьёзно согласился бог луны, – я помню. Только жизнь – это не навсегда. Даже великие дэвы рождались и умирали много раз.
– Кто бы говорил… – усмехнулся Сиб. – Тот, кто… прячется… на голове Шивы… – сплюнул кровь. – Прячется от гнева отца своей жены!
– Да ты! – возмутился Чандра дэв, шумно выдыхая.
Но, впрочем, терпения у сура нынче оказалось больше, чем у насмешника асура. Чандра сердито нахмурился – и исчез. И даже лунная дорожка, украшавшая чёрную воду реки, исчезла. И луна торопливо скрылась за тучами, будто за занавесью огораживаясь от наглого хама.
Сибасур кашлял долго и страшно. И застыл потом, на левом боку. Хотя и с неизменной насмешливой улыбкой на окровавленных устах. И всё ещё сжимая ножны меча левой рукой.
***
Я глаза распахнула. Сердце билось быстро-быстро. Вся вспотела. Жуткий кошмар. Но… Сиб… умирает?.. Да нет же. Это только был кошмарный сон!
Но уснуть больше не получалось. Кошмары совсем замучили меня.
Хотя в кромешной темноте было жутко. Темноте? Но почему? Почти полная луна была, когда я проснулась в прошлый раз.
Подобрав подол, осторожно прошлась у стены. Там обычно никто не спал. Да, никого не задела. И наощупь вышла на улицу.
Луны на небе не было. Всё-всё тучи затянули. Будто во сне.
Поёжилась.
Но в предыдущем сне чудовища тянулись к деревне. Внутрь-то попасть не смогли. А снаружи вдруг остались?
Прислонилась к стене, тяжело дыша. Сердце быстро-быстро билось.
Второй сон всё не шёл из головы. Я уже наяву поняла, что за блестящая полоса тянулась за Сибом – это ручьём утекала его кровь. Много крови из его тела утекло.
Замерла растерянно.
Хоть и ночь приснилась, но место у реки я знала! Мы там омывались с родителями и Ишой, заходя в воду по шею или по грудь. Надо же, во сне приснилось место из жизни! Но, впрочем, так иногда бывает. Но… но Сиб умирал там, не дотянувшись до воды… от потери крови умирал… или от жажды. И даже милостивая дэви Ганга отказалась помочь ему.
Голову обхватила дрожащими руками. Нет, Сиб не мог. Он сильный. Вроде. Он не побоялся схватить кобру за хвост, чтобы убрать от детей. Но тот сон… знакомый берег реки. И кровь… много-много крови, оставшейся по земле, где он проходил, волоча раненную ногу… едва живой…
Это было глупо. Опасно было. Хотя бы потому, что в реке водились хариалы. Так-то они не нападали на людей. Их длинные, зубастые, тонкие пасти, вершившиеся наростом на конце верней половины, легко хватали и удерживали рыбьи тела. А вот человека или крупное животное им ловить было не так удобно. Ни разу не слышала, чтобы они напали на людей. Вот если иногда заплывут далеко-далеко их собратья, живущие в солёной воде близ морей или в затхлых болотах, более толстые, с огромными зубастыми пастями, те да. Те были страшными и опасными. Хотя и не столь часто посещали наши места. Разве что самые любопытные или упёртые из них. Но вряд ли сейчас.
Чуть успокоившись, вздохнула. Облака по-прежнему укрывали прекрасный лик луны. Странно, в моём сне Чандра дэв ушёл разгневанный, скрываясь от Сиба. И сейчас луны совсем не видно.
Но вдруг я вспомнила, как однажды говорили шудры, случайно убившие кого-то из священных хариалов, что в желудке того нашли украшения с людей. Кажется, как и предположил один из мужчин, столпившихся тогда возле зверя, эти крокодилы могли сжирать останки от мёртвых, которые сбрасывали в реку. Может, это благодаря ним Ганга была чище, чем могла бы быть? Но… но если хариалы хотя бы иногда питались останками от мёртвых… а вдруг они съедят и раненного Сиба? Если он потеряет сознание прямо у воды?! Если… если он там. Но если он там, он может умереть! Если нет… но нет. Я не смогу спать спокойно, если не узнаю точно, что его там нет! А если ничего не предприму, а он потом не появится вообще… как я буду жить, думая, что он и вправду мог умереть у реки, обескровленный, а я не помогла, хотя даже увидела вещий сон?!
Шумно выдохнув, сделала несколько шагов от дома. И сердце вдруг перестало биться так мучительно. И стало легко. Будто правильно так было.
И я двинулась в темноте к забору родного дома. И вышла за ограду. Там-то я всё помнила. Но как мне идти в кромешной темноте? Как бы ни наступить на змею. Но… Сиб плакал во сне. Умирал, всеми оставленный. Слишком надменный, чтобы просить у кого-то помощи самому.
Я сделала несколько шагов за ограду. Упала, вскрикнув, почувствовала, что ободрала ногу. Но, впрочем, там был Сиб. Нет, я не смогу уснуть, если не проверю. Так хоть убедиться хочу, что это был просто кошмар, а юноши там нету. В конце концов, он не побоялся схватить змею, чтобы убрать её от беззащитных детей! Так, неужели, я побоюсь хотя бы убедиться, что его нет на реке, а, значит, он живой?..
Я поднялась и сделала ещё несколько шагов. Снова упала. Снова поднялась. Ещё прошла. Вскрикнула, налетев на забор. Рот испуганно зажала. О, так же разбужу кого-то! Тогда не проверить уже! И люди выскочат. Опять себя опозорю. Но Сиб… а вдруг ему и правда плохо? Когда я упала опять, натолкнувшись на дерево у деревни, то, поднимаясь, расплакалась. Но обратно не пошла. Да, мне тяжело. Но вдруг сон был настоящим? Вдруг Сиб умирает у Ганги, всеми оставленный? Я жить не смогу, пока не увижу его. Или, лучше увидеть, что там нет его.
Когда я поднялась опять и сделала несколько шагов опять, от деревни, луна вдруг робко выглянула из-за облаков. Краешек всего лишь. Или… с любопытством Чандра дэв подсматривал за мной с небес? А, впрочем, не о том надо думать.
Я сделала ещё несколько шагов.
И луна вдруг вышла из-за облаков. И свет её залил округу. Только, казалось, будто вёл он к лесу, через который можно было пройти к реке. Но сегодня луна засияла вдруг очень ярко. И силуэты деревьев выхватила из темноты. И даже очертания поверхности земли, камней на ней.
И я каким-то чудом прошла сквозь лес, так и не оступившись больше, так и не разбив ноги об камни, попадавшиеся на моём пути. Змей не попалось. Всё было так мягко, но чётко видно.
Страшно было идти по лесу. Шумы ночные пугали жутко. Да и… никогда не ходила я ночью по лесу. Но страшно было и за Сиба. И за этого отзывчивого юношу больше. Ведь он же кинулся спасать детей! Значит, сердце доброе у него!
Кто-то насмешливо фыркнул.
Резко обернулась.
И увидела прекрасного юношу, смеющегося. В украшениях и короне из серебра. Кожа у него была молочно-белой, какой прежде не видела. Увидела и потрясённо застыла.