И чутьё не подвело меня.
Только два дня мы поклонялись Ганеше. А на третий день началась церемония Сангит: Яш торопился избавиться от меня.
Дочь и внучки Саралы, Прия и две её сестры пришли. Да вдруг и жена, и дочери старосты, которых тот замуж ещё не отдал. Да и мать старосты, жена его отца, ставшего отшельником, вдруг пришла, хотя редко уже куда-то выходила из дома. То ли в разлуке с мужем тосковала слишком, то ли была больна. Но даже она пришла. Наверное, староста настоял, чтобы женщины его семьи тоже пришли. И тоже веселились со всеми и меня веселили.
И так сколько-то женщин в доме моём собралось. Будто кому-то было дело до меня.
Хотя мои родственницы из других деревень даже не явились. И не уверена, что Яш вообще их приглашал. Да и вряд ли они хотели, раз только он пришёл ото всей родни, чтобы устроить жизни у меня и Иши. Или, скорее, прибрать хозяйство моего отца к своим рукам и рукам той родни, которая осуждала и меня, и даже Ишу.
Иша… сердце моё билось радостно, когда я вспоминала о ней, что она жива. Да и Сарала иногда шептала мне, когда рядом никого не было, что у сестры моей всё хорошо. И призналась, что Манджу отведёт Ишу в дом к другой своей дочери, живущей далеко-далеко. Чтоб Яшу не могла попасться на глаза. И там же вместе с нею будет, подыскивая ей жениха.
Дочь та уже третий десяток лет почти прожила, детей у них с мужем много родилось, двенадцать, да и муж серьёзный, не будет приставать к моей сестре, а ежели и будет дурной порыв, то там постоянно дети рядом крутятся, не исполнит. Да и Ише Манджу точно скажет, чтобы всегда ходила в окружении ребятни. У всех на виду. И никто её не обидит. Да, в общем-то, в той деревне родственники мужа дочери Саралы – стайка большая детей, везде ходят, стаей-то. И женщины семей рядом с детьми. В общем-то, много там добрых родственниц. Лишь бы Иша искренне заботилась о ребятне – и дети, и матери, и родственницы все тогда её примут и полюбят, беречь будут вдвойне.
Манджу тоже там жить будет. Или сам пойдёт на поиски хорошего жениха. Или верного своего друга отправит к знакомым брахманам, чтобы те нашли кого-то достойного и с подходящим гороскопом. Словом, Ише они помогут. Скажут, что она – дочь самого Манджу. Или что приёмная дочь, которую умирающий отец вверил верному своему другу Манджу и умолял позаботиться, что почтенный отшельник и обещал.
Но, разумеется, Иша не могла присутствовать на моих свадебных обрядах. Если появится – Яш не отпустит её. А дядя уж не будет о ней заботиться. Мне горько было от разлуки с сестрой. Но, кажется, будет лучше, если она не придёт. Да и лодку ещё надо найти, чтобы переправиться через Гангу на нашу сторону. То тоже время займёт. Надеюсь, Иша не успеет вмешаться.
Сибасур тоже не появился. И снов о нём и о Ванаде мне больше не было. Не знала совсем, как у них дела. Хотя и молилась тайком, чтобы оба живы были и здоровы.
Словом, много мыслей крутилось в моей голове в этот праздничный день.
Собравшиеся женщины старались меня развеселить. Играли на деревянном барабанчике дхолак, пели песни о свадьбе, да невестах и их женихах. Все танцевали, иногда даже утаскивали танцевать меня. Подшучивали надо мною. Говорили о своей юности. Как сами пугались перед свадьбою, а потом привыкли жёнами быть. Хотя, правда, не было того исступленного танца, какой родил своею музыкой Мохан. Они, кстати, говорили, что в чём-то мне повезло: они только раз слышали музыку молодого бинкара, а при мне он, верно, часто будет играть.
– Но музыканты – шудры! – проворчала мать старосты. – Отдать дочь вайшьи за шудр – мыслимо ли дело? Что вы все так радуетесь, что он бинкар?! Мало ли, что он бинкар! – и выдохнула шумно. – Но, впрочем, раз уж так сложилось, то ей остаётся только это принять.
И все посерьёзнели. Зависло недоброе молчание.
– Но ведь музыка – это прекрасно! – торопливо и пылко сказала Прия. – А наша Кизи теперь будет слушать её часто! Может… может, того стоит?
– Да что ты понимаешь! – проворчала мать старосты сварливо. – Девчонка! Не знаешь ещё жизни.
Но, впрочем, больше уже не возникала. И Прия, умница, не стала спорить с ней. Всё-таки, старшие имеют право нас ругать. А молодым на старших ругаться – грешно.
Когда мы наговорились и натанцевались, Сарала и её дочь внесли роскошное угощение. Много-много сладостей и фруктов. И много всего вообще. Когда столько успели наготовить? Вроде ненадолго они заходили к ней в дом?
И трапеза прошла уже мирно. Хорошо они постарались. О, право же, как я благодарна Сарале и её дочкам! И мужу её, за заботу о моей Ише! И старосте, что вдруг стал таким заботливым! Но, впрочем, что староста стал заботливым – то заслуга Сибасура.
Но успеет ли Ванада вернуться?..
Ох, мысли о Ванаде отравляли мои мысли и сердце! Права ли я, что не рассказала о том нашем старом разговоре моим женихам, или не права? Считаюсь ли я его невестой или их невестой? И успеет ли защитить своего учителя Сибасур?
Хотя… я и за Сиба волновалась. Как бы ни пострадал он! О, боги, храните этого доброго юношу!
А потом был Сухагин. В моём доме я и женщины, решившиеся поддержать меня, прославляли женщин, которые умерли раньше своих мужей. Тех, кто выполнил свой священный долг до конца.
Меня замуж выдадут – и я стану сухагин, той, чей муж здравствует. И отныне здоровье моих мужей будет зависить от моей заботы и добродетели. И от меня будет зависить, смогут ли они прожить долго-долго. Мне надо всегда быть весёлой и приветливой. Нельзя будет гневаться или показывать мужьям свою печаль. Так ведёт себя достойная жена! А ещё надобно будет следить за собою тщательно-тщательно, чтобы всегда быть нарядною. И, конечно же, быть услужливою.
Но смогу ли я угодить им всем?.. Их трое! Целых три мужа! И характеры у них совсем разные!
Если мне повезёт, я смогу и умереть как сухагин. Тогда меня для костра облачат в яркое новое сари, руки украсят браслетами. На пробор мой нанесут синдур, как у замужней женщины. И стопы мои покроют красною краскою алтой. Мечта женщины – умереть как сухагин!
Хотя я боялась и самой смерти, потому что не знала, что ждать от неё. Да и… что если один или двое из мужей умрут раньше меня? Тогда мне придётся смотреть на их погребальный костёр и скорбь оставшегося брата или братьев, на скорбь детей. И я не смогу совершить сати с умершим. Даже если успею привязаться к нему или полюблю его всей душою.
Но если я умру раньше их троих или раньше последнего из них, то они останутся совсем одинокими. И некому будет заботиться о них. Разве что я успею родить сыновей. О, я должна родить много сыновей, чтобы были им опорою в старости! Хотя мне страшно представить, как это будет происходить. Их трое…
Но молитвы длились. И были те, кто пришёл помолиться вместе со мною. И я повторяла молитвы за ними, отчаянно стараясь не думать обо всех страшных событиях, которые могут приключиться. И, кажется, ещё больше стала понимать испуг и зависть Ашы, случайно показанные мне.
После молитв я склонилась перед всеми старшими женщинами, пришедшими на обряд, почтительно касаясь рукою их стоп.
Они все благословляли меня, повторяя:
– Будь всегда сухагин. Пусть твой лоб всегда украшает синдур. И пусть твои браслеты будут подобны ваджре, такими же прочными и нерушимыми, как молния бога Индры.
Всё-таки, жена, пережившая мужа, заслуживает порицания. А потому лучше умереть сухагин. Или же, если не повезло умереть как сухагин, тогда уж взойти на костёр, совершая сати. Чтобы душа моя ушла вслед за ним. То есть, за ними.
Хотя мне вспоминалось, как сгорала заживо моя мать, решившаяся на сати. И я дрожала от ужаса.
– Не волнуйся, – обняла меня добросердечная Сарала. – Тебе судьба послала трёх мужей. У тебя много шансов, что ты сможешь умереть прежде них всех или до того, как последний из них умрёт.
– Но если Кизи умрёт до того, как умрёт её последний муж, значит, что двоих мужей она переживёт! – проворчала мать старосты. – Не хуже ли это того, что может случиться у нас? У нас есть только по одному мужу. И, если нам не повезёт, мужья умрут раньше, чем мы. Но она может пережить одного, двух или даже трёх мужей! Даже, если после погребального костра умершего супруга Кизи как приличная женщина сразу пойдёт к пруду и смоет свой синдур, даже если разобьёт свои браслеты, едва заслышав о смерти, и больше никогда не наденет украшений, не вкусит вкусной еды, больше не будет предаваться веселию, а будет носить только скромное белое сари… пережить мужа или даже нескольких… это же страшный позор!
– Но, если один или два мужа Кизи умрут, но кто-то будет жив, то разве ей нужно носить белое сари вдовы? – робко спросила Прия. – При живом-то супруге?
– Ох, не моя то забота! – проворчала сварливая старуха. – Мы её замуж отдадим. А у неё своя судьба. Пусть живёт, как то угодно будет богам! Пусть живёт так, как заслужила!
Сарала, дочь её и жена старосты с осуждением на неё посмотрели. И я испугалась, что они совсем поссорятся.
– О, вы правы! – сказала я пылко, склоняясь к ногам матери старосты. – Всё, что я заслужила, я должна принять. Что бы со мной ни случилось!
– Вот то-то же! – проворчала пожилая женщина.
Но более уже не ворчала на меня, польщённая моим уважением к её мудрости и мнению.
И церемония Сухагин шла уже мирно и с надлежащим почтением к тем, кто смогли умереть как сухагин.
Но когда все разошлись и даже Прия и Аша ушли – одна своей матери помогать, другая поправить с дочерьми что-то в хозяйстве у матери – Сарала подошла ко мне. И, вдруг меня нежно обняв, прошептала:
– Я верю, что у тебя получится стать хорошею женой, Кизи! Ты мудрая девушка. И так, как ты легко предотвратила спор сейчас, ты, уверена, сможешь предотвратить многие из споров потом.
Всхлипнув, обняла её. Она погладила меня по голове. Потом, когда я наплакалась, то коснулась её стоп, а она, положив ладонь мне на голову, благословила меня:
– Будь всегда сухагин!
И правда. Лучше умереть самой первой. Не хочу пережить своих мужей! Особенно, если сердце моё привяжется к кому-то из них. Как смогу я пережить его смерть?
А когда мы с Ашой вышли сходить за водой, то случайно услышали шёпот молоденьких замужних соседок, которые на свадебные приготовления мои ни разу ещё не пришли:
– Дочь вайшью станет женою шудр! Да ещё и целых троих!
– Ах, какой позор!
– Да лучше бы она сразу утопилась!
Аша, шумно выдохнув, развернулась к ним. Но женщины с презрением смотрели на нас. Наверное, Сарала права была: нечего мне после свадьбы выпячивать, что я из варны вайшью. Вот, уже некоторые не могут сдержать своего презрения. А что потом будет? И потом будут смеяться надо мной, если узнают, откуда я родом. Хотя и начать говорить, что я сама – шудра по рождению… кажется, это тоже будет тяжело. Или… не стоит? Ведь тогда другие вайшью тоже смогут меня обидеть, как презренную женщину из шудр.
– Нету в том ничего возмутительного, – сказали вдруг со стороны.
И мы все растерянно повернулись. К подходящему к нам старосте. А мужчина, задумчиво поправив свой тюрбан, спокойно произнёс:
– Ей уже девятнадцать. Женская кровь у неё давно пришла.
Я смущённо потупилась. Как-то жутко было услышать, чтобы об этом заговорил мужчина, да ещё и чужой. Хотя отец мой родной сокрушался иногда, что я давно бы могла матерью стать, и вот не выдал меня он замуж вовремя, не смог, так выходит, что каждый год я как будто теряю ребёнка. Того, который уже мог родиться у меня. И переживал мой несчастный отец, что это грешно, что я уже давно выросла, а всё не замужем, всё не начала сама детей рожать. Да и… грустно сказать, но сыновья, которых рожала моя мать, не выжили. Кто будет молиться о моих родителях, если не сын? Или, хотя бы уж, сын мой или сын Иши! Надо оставить сына!
– Раз пришла женская кровь – надо матерью становиться, – строго сказал староста. – Может даже, ещё хуже, ежели она так и останется незамужней. Хотя природой велено ей рожать. И что замуж её берут – то очень хорошо. А что слишком много времени прошло… так вроде даже велит обычай: ежели три года как кровь пришла у девушки, а она ещё не замужем, то может жить вместе с мужчиной, равным ей, да рожать детей…
– Равным! – фыркнула презрительно одна из насмешниц.
– А ежели равного не будет, то можно выйти и за мужчину ниже статусом, – невозмутимо продолжал староста. – Главное, чтобы она женою стать могла. Чтобы начала рожать детей. Так что всё у Кизи благополучно сложилось, – на меня строго взглянул. – Да только ты не можешь жить в доме родителей с мужьями, Кизи. Если ты после замужества возьмёшь что-то из имущества родителей, то станешь как вор. Увы. Слишком запоздало супружество твоё.
– Кизи ничего не крала! – возмутилась Аша, обнимая меня за плечи. – И не украдёт.
А я мысленно порадовалась, что нас не видят сейчас её дочери. Грустная сцена. Некрасивая.
– Но, как все мы понимаем: что она уйдёт с нашей деревни после замужества, то лучше, – серьёзно добавил мужчина. И снова на сплетниц посмотрел: – А вы бы шли, делами занялись. Болтать будете много – родитесь в следующей жизни трескучими попугаями, мерзкими, – и, повернувшись к нам всем спиною, по каким-то своим делам ушёл.
Этот добрый человек опять за меня заступился!
– Ну их! – пробурчала Аша, косясь на напряжённо замерших женщин. – Пойдём отсюда, Кизи. А они пусть болтают, сколько хотят! Пусть станут попугаями в следующей жизни!
И, уже уводя меня, пройдя сколько-то шагов, но ещё не слишком далеко от злорадствующих, тихо прибавила:
– Плешивых.
– Аша! – возмутилась я.
Она посмотрела на меня сердито и мрачно. Сильно обиделась из-за меня. Такая заботливая!
Нежно сжала её запястье, ниже браслетов.
– Не надо ругаться, Аша. Всем лучше, если я уйду после свадьбы, далеко-далеко. Да и… – вздохнув, добавила: – Да и все после свадьбы уходят, в дом своих мужей.
В тот день Ванада и Сибасур тоже не пришли. И снов о них мне не снилось. Хотя я тайно молилась об их благополучии. И даже иногда молилась дольше, чем об благополучии моих женихов. Не хорошо это. Но, кажется, надо помолиться и об Ванаде. Даже если тот бросил меня. И, уж тем более, о добром асуре, который согласился мне помочь. В конце концов, Сибасур не обязан заботится об человеческой девушке. Да и… как бы его не высмеяли свои за то.
Иша не пришла. И ладно. Пусть живёт спокойно, моя сестра. Раз вспомнив о ней, я уже много-много молитв вознесла о её благополучном замужестве. Разве могла я забыть её? Нет!
А ещё я молилась, чтобы боги послали мне сыновей. Много-много сыновей! Чтобы о душах моих несчастных родителей было кому молиться, чтобы хотя бы один молодой мужчина из моего рода совершал обряды. Да и… если уж совсем по-честному…
Моим мужьям тоже нужно было, чтобы я родила сыновей. Потому что всех их родственников убили разбойники. Кто будет молиться за их родителей и предков, если на них самих оборвётся их род? Некому будет молиться. Может… может, поэтому Поллав и торопился с женитьбой. Чтоб хотя бы одну женщину принять в семью, которая сможет родить детей ему или его братьям. Чтоб среди этих детей был хотя бы один сын. Чтобы и их предков души не стали забытыми и без поддержки живущих потомков. Да, надо мне быть достойной женой. Надо мне родить сыновей.
Хотя ночью, когда все женщины в доме уснули, а темнота опять обняла и внутренности дома, и мир снаружи его, я опять лежала и опять боялась в тишине. Как я замужем-то буду?..
***
На волнах огромного океана лежал огромный змей с тысячью головами. На кольцах царя нагов отдыхали бог и богиня. Четырёхрукий бог с голубой кожей задумчиво держал в разных руках своих булаву, раковину, огненный диск и лотос. Но, впрочем, наслаждение ароматом цветка занимало его больше всего. Ноги его массировала прекраснейшая из женщин и богинь. Кожа светлая, волосы длинные, чёрные. Роскошные полные груди и пышные бёдра, тонкая талия были прикрыты красным сари. Рождённая из вод океана была чарующе прекрасна даже множество лет спустя. В свободных третьей и четвёртой руке она держала раковину и цветок лотоса. Приятный аромат окутывал их обоих, достигал и нижних голов огромной кобры. Шеша сам мечтательно жмурился. Океан был спокоен, а воздух над ним – упоительно свеж.
Вдруг Вишну открыл глаза и сказал задумчиво:
– Надо же, в нашу лилу вступил человек! Теперь месть нагини может оказаться под угрозой.
Его жена бросила быстрый взгляд куда-то вдаль, растерянно улыбнулась:
– Милая девочка!
Но, вглядевшись дольше в чужую судьбу, нахмурилась:
– А не слишком ли жестока наша игра с её душой?
– Вглядись ещё, – мягко попросил её супруг.
Приглядевшись к судьбе молодой девушки, Лакшми согласно покачала головой. Но взгляд её при этом был печальный.
– Однако же она смогла приглянуться Сибасуру, – улыбнулся Вишну примиряюще, посмотрев в глаза возлюбленной своей жены.
– А этого в судьбе её не было, – озорная улыбка расцвела на губах прекраснейшей из богинь.
– Но, впрочем… – Вишну задумчиво улыбнулся, обдумывая возможные варианты человеческой судьбы, потом улыбнулся уже супруге. – Как думаешь, чем это закончится?
– В этом случае мне сложно сказать, – серьёзно призналась та. – Когда на поле выходят несколько сильных игроков, ход поединка сложно предугадать. Не так ли, мой господин?
– Не поединка, – усмехнулся мужчина. – Цель лилы – это не война.
Чуть помолчав, Лакшми добавила:
– Но всё же мне жаль того…
Бог оказался вдруг присевшим совсем рядом с ней, пальцами нежно укрыл её губы и рвущееся из них имя.
– Не говори, – шепнул он на ухо ей, мягко касаясь её мочки над серьгой нежными губами, повергая в трепет от внезапного и ласкового прикосновения. – Мне кажется, что сейчас она видит нас во сне. А ей всё наперёд знать ни к чему.
Мягко убрав руку его, да поцеловав нежно его ладонь, дэви мягко попросила:
– Но её судьба… не мог бы ты сделать её хотя бы немного светлей? Ведь в прошлом… – но замолкла внезапно, не желая приоткрывать другой пласт судьбы и вселенной.
– Ты посмотри туда, – усмехнулся тепло ей супруг, указывая куда-то рукой.
Она проследила туда, куда указывали его кончики пальцев. На два силуэта, два смутных силуэта, возникших из дымки над океаном.
– Ну, конечно! – радостно вскричала женщина. – Тогда и сейчас! Они не могли не прийти вдвоём! – и посерьёзнела внезапно. – Теперь я всё поняла, мой господин!
***
Я села на своей подстилке, тяжело дыша.
Снова сон. Снова странные сны. Но этот был на удивление яркий! Свежесть над водами молочного океана… массивное тело царя нагов, в знак своей благодарности предавшего тело своё и жизнь служению великому богу Тримурти. Такой большой и жуткий змей, но такой добродушный рядом со своим господином, охраняющим вселенные.
И это странное чувство…
Руку положила над быстро-быстро бьющимся сердцем. Почему такое чувство, что этот сон и этот разговор богов – обо мне?
И… и даже не то, что они говорили о каком-то человеке со сложной судьбой, потрясло меня. Даже не то странное осознание, что речь шла о моей судьбе, из переплетающихся любопытства и дикого поглощающего ужаса.
Нет…
Две фигуры в плотной дымке. Кажется, там стояли женщина и мужчина. Кажется… да, как будто на левой ноздре женщины что-то блеснуло. Может быть, кольцо-натх? И она стояла совсем рядом с тем мужчиной. Может быть, муж и жена? Да и…
Лицо задумчиво ладонями протёрла, то ли пытаясь смахнуть воспоминания о странном сне, то ли отчаянно пытаясь заглянуть туда, за завесу реальности, куда могли смотреть великие боги, но куда не могла заглянуть я.
Силуэты. Два смутных силуэта в дымке. Украшения тёмные. Не золотые. Рудракша? Точно, на предплечьях, запястьях тех мужчины и женщины могли быть браслеты из рудракши, а на шеях – двойные бусы из рудракши. Значит, не знатные? Или… брахманы? Паломники? Ах, да… дхоти мужчины… вроде бы они были длинные и светлые. Из знатного рода?
Растерянно уронила руки.
Если дхоти того мужчины были светлые, то он был из варны брахманов или вайшьи? Но кто он?..
Дыхание всё ещё было прерывистым после странного сна. А сердце всё ещё странно билось. Особенно, когда я вспоминала о мужском силуэте из плотной дымки. Мне вдруг отчего-то отчаянно захотелось увидеть его глаза.
Отец и мать?..
Сердце замерло, на долгий миг.
Нет, кажется, не он. Но кто?.. Кто привидевшийся мне и богам мужчина? И почему душа моя в таком смятении, когда я думаю о нём?..
К вечеру этого дня была церемония Менди. Аша, как замужняя женщина, развела хну водою и маслами, а затем долго и серьёзно разрисовывала мои руки. Сарала, кое-что знавшая о письме, нарисовала ей на песке как выглядят имена моих мужей. И Аша, загадочно улыбаясь, прятала их имена на узорах моих рук.
И на этот день пришли не только женщины семьи старосты, Прия, да дочь и внучки Аши, но и сёстры и мать Прии и ещё двое из женщин нашей деревни с дочерьми.
Пока Аша рисовала на мне диковинные цветочные узоры, другие гости по очереди, а потом уже по настроению пели или играли на барабане.
– Береги узоры, Кизи! – строго сказала Сарала, когда её дочь закончила и задумчиво отходила и приближалась, созерцая свою работу. – Чем дольше продержатся мехенди, чем ярче они будут, тем крепче тебя будут любить твои мужья!
– Какой из? – спросила одна из девушек насмешливо.
Но, когда девочки и женщины повернулись к их стайке, там уже молчали. Так и не поняли мы, кто так сердито пошутил надо мной во время торжественной церемонии.
– Если уж серьёзно… – Аша вздохнула, потом сжала мои щёки, ласково-ласково. – Береги свои мехенди, Кизи! Пока узоры не сойдут с твоих рук, ты можешь не работать в новом доме.
Так на мне появилось одно из шестнадцати необходимых украшений невесты.
И более меня из дома не выпускали. И до самой свадьбы не отпустят.
Ночью я тихо-тихо плакала о моей судьбе. Потом вдруг кто-то подкрался ко мне, и чьи-то тонкие руки обняли меня. Я вначале страшно испугалась, но когда голова ткнулась в мой локоть, рядом с тонкими руками, я поняла, что ко мне подошёл ребёнок. Да, в общем-то, вместе со мною в этом доме было трое детей.
Утром я проснулась в объятиях Малати. И долго боялась пошевелиться, чтобы не разбудить её. Милое, сонное лицо. Завитки волос у лба. Интересно, моя дочка будет похожа на неё, когда родится? Так ли будет коверкать слова, как её младшая сестра? А, нет, Аша упоминала, что самая младшая из её дочерей осталась дома. Потому что мать побоялась брать её в дорогу, совсем ещё кроху. Да и мать её мужа была сердитою, видимо, совсем не хотела отпускать.
Малати очень мило спала. Сопела во сне. Я ею залюбовалась. Снова невольно захотела стать матерью. Матерью девочки.
Сарала и Аша, проснувшись, с улыбками на нас посмотрели. Да утащили младших девочек по делам. И я лежала, боясь дышать шумно, боясь пошевелиться, обнимая эту милую девчушку, столь серьёзно отозвавшуюся на мою просьбу о помощи. И так сочувственно потянувшуюся ночью меня утешать, поняв, что я проснулась и плачу в темноте. А потом поцеловала в лоб, когда она проснулась.
Да, доля женщины тяжела. Но, кажется, есть что-то красивое в том, чтобы стать чьей-то матерью. Чтобы появились чьи-то тёплые, тонкие руки, которые будут меня обнимать. Которые смогу целовать я. И чьи-то большие ясные глаза, которые будут смотреть на меня так серьёзно, открывшись. И смех будет звенеть, неожиданно разлившийся с её губ.
Но где же, где же Сибасур? Неужели, что-то дурное случилось с ним? С тем, кто сам назвал меня своею сестрой? Кто мне помогал? О, только бы ничего дурного не случилось с ним!
– Я понимаю, почему ты плачешь, – сказала грустно дочь Саралы, вновь обнимая меня.
Но, право же, она не поняла.
На этот день была церемония халди. И сердце моё совсем уж заныло, поняв, что время моё почти вышло. Халди бывает в день свадьбы или накануне её! Очень сильно торопился Яш. Слишком сильно. А что я? Я могла разве что молиться богам, чтобы вразумили меня поступить как лучше и как правильнее. Но боги никак и ни на что не намекали мне, будто совсем оставив меня. А как лучше – я сама не знала.
Так настало моё халди. Сарала и её дочь сделали два блюда с пастой из куркумы. Одно принесли мне из дома Саралы, где остановились женихи. А другое из моего дома – моим женихам. Внучки Саралы были и там, и там, чтобы вымазать мне и женихам лица, руки и ноги пастой.
– Твоя кожа будет сиять! – бодро говорила Аша, смотря, как Малати серьёзно обмазывает мой нос. – Ты будешь восхитительно прекрасна! И им ласкать тебя понравится. Или… ой! – и сердито на дочь заворчала: – Ну, улыбнись хоть, Малати! Свадьба же!
– Так я не знаю, что правильно, – серьёзно отозвалась девочка. – Не знаю, мне радоваться за Кизи или печалиться за неё?
Аша и Сарала притихли огорченные. Да уж, странная судьба у меня. И правда, не знаешь, что тут правильно.
А потом и в моём доме, и в доме Саралы, временно приютившим моих женихов, проводили Шрадху. И я, и мои женихи поминали усопших предков, поднося им поминальные шарики пинду.
Пинду заботливо готовила Сарала для нас всех. Рис сварила, смешала с сезамовыми зёрнами, мёдом и гхи. Шарики слепила.
Точнее, я так думала. Но позже Малати мне рассказала, что у женихов пинду готовили Поллав и Садхир. Обоим хотелось, но они всё же не поссорились – и стали готовить вместе. Чем там занимался Мохан, девочка умолчала, как-то странно улыбаясь. И вечером видела, как мать её отозвала, что-то сердито ей шепча. Дочь с пониманием улыбалась. И, кажется, пообещала не говорить. Наверное, мне.
И, как ни боялась я, время неуклонно утекало. День, кажется, закончился слишком быстро. Хотя ночь укрыла мои слёзы ото всех.