Дмитрий Ю
Кировская весна 1936-1937
06.09.37 Рим
6 сентября 1937 года полпредство СССР в Италии, по поручению правительства СССР, препроводило Министру Иностранных Дел Италии г. Чиано ноту протеста: «Полпредство Союза Советских Социалистических Республик в Италии обращает внимание итальянского правительства на то, что в распоряжении правительства Советского Союза имеются не подлежащие сомнению доказательства агрессивных действий итальянских подводных лодок против торговых судов и военных кораблей СССР. Указанные действия выразились в потоплении итальянской подводной лодкой советского судна «Тимирязев», следовавшего из Кардифа в Порт-Саид с грузом угля и атакованного 30-го августа с. г. в 22 часа в 120 километрах к востоку от Алжира. Такое же нападение было совершено на советское судно «Благоев», направлявшееся из Мариуполя в Сетт с грузом песка для асфальта и потопленное 1-го сентября с. г. в 6 часов 30 минут в 15 милях от острова Скирос, а также торпедным залпом итальянской подводной лодки в направлении крейсера «Красный Кавказ» ВМС РККА.
Итальянское правительство, несомненно, учтет, что эти акты, совершенные по отношению к плавающим по открытым морским путям торговым судам и военным кораблям Советского Союза, поддерживающего с Италией нормальные дипломатические отношения, находятся в вопиющем противоречии не только с принципами гуманности, но и с самыми элементарными и общепризнанными нормами международного права. Вместе с тем акты нападения итальянских подводных лодок на суда, плавающие под флагом СССР, нарушают пакт, заключенный между СССР и Италией 2-го сентября 1933 года и предусматривающий в статье 1-ой обязательство каждой договаривающейся стороны перед другою «не прибегать ни в каком случае против нее, ни отдельно, ни совместно с одной или несколькими третьими державами, ни к войне, ни к какому либо нападению на суше, на море, или в воздухе…»
В силу изложенного выше, Полпредство СССР заявляет итальянскому правительству от имени и по поручению правительства Союза ССР самый решительный протест.
Правительства СССР возлагает на итальянское правительство всю полноту ответственности за политические, а также материальные последствия означенных агрессивных действий итальянских военно-морских сил по отношению к военным кораблям и торговым судам, плавающим под флагом СССР.
Полпредство СССР уполномочено правительством Союза ССР настаивать на решительном пресечении этой агрессии в дальнейшем, и на полном возмещении ущерба, понесенного в результате этих актов Советским Союзом, а также ущерба, понесенного моряками названных советских судов, или их семьями. Полпредство уполномочено также настаивать на примерном наказании лиц, виновных в совершении упомянутых агрессивных действий».
Уже вечером 6 сентября полпредством СССР в Риме был получен ответ итальянского министра иностранных дел г. Чиано. В нем говорилось, что Италия отвергает ответственность за «известные потопления, имевшие место в восточной частя Средиземного моря», и отклоняет требования советской ноты.
Военный ответ на действия Италии был исключен по причине удаленности и слабости советского флота, что привело к необходимости введения экономических санкций, несмотря на то, что они затрагивали и советские экономические интересы.
07.09.37 Сергей Киров
7 сентября 1937 года было принято секретное постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «Об Италии»:
«1. Не делая никаких заявлений итальянскому правительству, а также не публикуя в печати о наших хозяйственных мероприятиях, направленных против Италии, обязать НКВТ (т.Судьина) провести следующие временные меры:
а) задержать экспорт в Италию товаров из СССР, в частности мазута;
б) прекратить фрахтование итальянских торговых судов;
в) не принимать к перевозке на советских торговых судах товары итальянского происхождения, а также товары, направляемые в Италию из третьих стран;
г) воздержаться от дальнейших закупок и заказов в Италии.
д) приобрести скоростной пассажирский лайнер вместимостью 2000-3000 пассажиров
2. Обязать НКВод (т.Пахомова)
а) временно приостановить движение советских торговых судов через Гибралтар;
б) временно ограничить работу Черноморского торгового флота районами Ближнего и Дальнего Востока.
в) организовать регулярную пассажирскую линию Ленинград-Бордо, в том числе для доставки военных советников
3. НКО (т. Уборевич):
а) Пятый боевой поход отменить,
б) штат военных советников доставить через Францию (пассажирской линией Ленинград-Бордо) и далее по железной дороге в Испанию
4. НКИД (т. Литвинов)
а) согласовать доставку советских дипломатов по железной дороге из порта Бордо в Испанию с правительством Франции»
*
Из всего перечисленного итальянцы оказались особенно обеспокоены перспективой лишиться советского мазута для своего военного флота, и в конце сентября через своего посла Россо пытались прозондировать этот вопрос. Во время встречи последнего с замнаркома иностранных дел СССР В.П.Потемкиным, он получил уклончивый ответ: «… Возможно, что, вследствие все возрастающего потребления нефтепродуктов внутри страны, Нефтеэкспорту не всегда удается получить нужные ему количества мазута для поставки в Италию». Ситуация оставалась острой, эмбарго на поставки нефти действовало несколько месяцев и было вскоре приостановлено, так как договор Союзнефтеэкспорта с Морским министерством Италии предусматривал поставки оговоренного количества мазута итальянской «Марине» вплоть до начала 1939 года, и за нарушение контракта приходилось платить штрафы.
{РИ}
08.09.37 Иероним Уборевич
Четыре боевых похода отряда крейсеров ВМС РККА в период с 1936 по 1937 год в Испанию, а также анализ боевых действий республиканского флота, на каждом боевом корабле которого проходили службу советские военные советники привели ВМС РККА к ряду практических выводов в области перевооружения крейсеров Черноморского флота.
Наркому Обороны Маршалу Советского Союза тов. Уборевичу
РАПОРТ
Корабельный состав Черноморского флота (как текущий, так и перспективный с учетом выполнения программы кораблестроения 1933 года) позволяет ВМС РККА превосходить всех потенциальных противников в бассейне Черного Моря. Партия и Правительство могут уверенно ставить перед Черноморским флотом как задачи надежной обороны советских границ, так и задачи наступательного характера против Румынии, Болгарии, Турции и иных причерноморских стран. При этом состояние и перспективы строительства флотов, оперирующих в бассейне Средиземного моря (в первую очередь Италии, Франции и Великобритании) не позволяет Черноморскому флоту ни сегодня, ни в десятилетней перспективе без коренного изменения судостроительной программы бороться за стратегическое превосходство над лидирующими морскими державами на Средиземноморском театре военных действий.
Уже сегодня, после принятия в строй Черноморского флота значительного числа подводных лодок и эсминцев, торпедное вооружение крейсеров является в дальнейшем не актуальным. В составе Черноморского флота крейсера фактически являются основой корабельного состава, а не разведчиками при линкорах и не рейдерами. Линкор же «Парижская Коммуна», напротив, является скорее броненосцем береговой обороны, нежели кораблем, который можно было бы поставить в линию боевого соприкосновения с линкорами противника. Следовательно, для всех крейсеров Черноморского флота представляется целесообразным демонтировать торпедные аппараты, как не отвечающие боевым задачам флота с одной стороны, и создающие угрозу кораблю при воздушной атаке, как это было в ходе бомбардировки фашистской авиацией в порту Картахены, с другой стороны.
Считаем целесообразным снять план минных постановок из перечня задач крейсеров, сократив штат минеров и специалистов торпедной стрельбы в пользу наращивания численности зенитчиков и противолодочников. При этом для минных постановок использовать исключительно специализированные подводные минные заградители типа «Ленинец» и надводные минные заградители, предпочтительно по типу балтийского минного заградителя «Марти».
Противовоздушная оборона крейсеров нуждается в существенном усилении: необходимо на один крейсер иметь минимально четыре спаренные установки Минизини при наличии системы управления зенитным огнем, пулеметы системы Максим необходимо заменить на крупнокалиберные пулеметы, по мере освоения в промышленности 37-мм..45-мм автоматических зенитных пушек считаем целесообразным довооружить крейсера этими установками в максимально возможном количестве.
Просим оснастить крейсера средствами обнаружения подводных лодок и средствами борьбы с ними.
В программе боевой подготовке крейсеров вдвое увеличить время, выделяемое на тренировки стрельбы главного калибра по морским и береговым целям, а также на противовоздушную и противолодочную оборону.
Командующий Морскими силами Черного Моря Юмашев
{АИ}
19.09.37 Сад
Под вечер полк переправился в город. Впереди, с высокого берега реки, спускались яблонные сады, коричневые яблони с могучими кронами, узловатые кривые стволы многорожавших деревьев. Все было полно тонкого запаха плодов, осеннего приношения земли, ее зрелости.
Медные звуки рожков протяжно поплыли в чистейшем воздухе осени – маневры были закончены. И маленький городок всеми тремя сотнями своих старых домов и яблонными садами принял жаркое, шумное и уставшее за неделю походов племя. Запахло табаком, конским потом, дымом походных кухонь, сложными запахами жизни, движения, привала бойцов, – всплеснулась гармоника.
Красноармейцу Глушкову, бывшему садовнику московского парка Культуры и Отдыха, достался ночлег у старухи-бобылки. Ветхий ее домишко стоял на горе, и к реке спускался яблонный сад, полный старых, криво разросшихся и запущенных яблонь. Глушков, круглоголовый, хозяйственный и деловой паренек, привел еще односельчанина, Егора Грачева, работавшего с ним вместе по садовому делу.
– Ну, мамаша, мы у тебя здесь в шалаше заночуем. И тебе не беспокойство, и нам хорошо, – сказал он хозяйке.
Красноармейцы деловито осмотрели шалаш, натаскали сенца, исхлопотали самоварчик, приготовились к роздыху.
– Сад у тебя, мамаша, большой, но запущенный, – говорил Глушков в благодушии. – Ты присаживайся, однако, попробуй нашего варева.
Он разлил из котелка суп на три человека, хозяйственно нарезал хлеб, достал из тряпицы деревянную ложку. По привычке садовода бережно хранить семена, были в его вещевом мешке аккуратно завернуты в холщовые тряпочки сахар, соль и табак, и даже кривой садовый нож, который всегда должен быть под рукой у хорошего садовода. Старуха, тощая и болезненная, с коричневыми пятнами на длинном лице, сидела прямо, дичилась, издалека протягивала ложку за супом. Ей было пятьдесят девять лет, жила она одна, старик ее умер год назад от простуды.
– Ты, мамаша, должна знать, – говорил между тем Глушков, – яблоня, которая без присмотра растет, – пустая яблоня.
Что толку, если она сучья во все стороны выгонит? Будет она родить один кислый дичок, какая человеку от этого радость?
Ты что же, одна, что ли, здесь управляешься?
– Одна живу, – сказала старуха.
– И сыновей нет?
– И сыновей нет. Был сын, да помер.
– И внуков нет?
– И внуков нет. Никого нет. Одна живу.
Глушков поднес ложку ко рту и задумался.
– Да, – сказал он затем, – одной тебе с садом не обернуться.
Ему стало жаль этой высокой костистой старухи, молчаливо предававшейся вдовьей судьбе, были коричневые пятна на ее лице похожи на два родимых пятна на лице матери. И он сейчас же, как только покончили с едой и чайком, отправился осмотреть сад. Он с сокрушением обходил эти три десятка непомерно разросшихся яблонь, осматривал поврежденные стволы, дичающие побеги, посвистывал сквозь зубы. И так же молчаливо, как длинная тень, следовала за ним старуха, оставшаяся одна со своими кривыми дичающими яблонями, похожими на ее оскудевшую жизнь.
– Твой старик кем работал? – спросил Глушков на ходу.
И старуха рассказала, что старик работал бондарем на заводе, потом служил сторожем при лесном складе, в лесу же на сплаве простудился и помер.
– Нет, мамаша, – сказал Глушков вдруг решительно, – доброе дерево не хуже сына там или дочери на старости поддержку должно оказать. Яблони эти кормить тебя могут.
Вечер уже наступил, и над яблонными садами домовито тянуло дымками человеческого роздыха и первыми негромкими песнями, еле шевелящими тишину городка. Потом Глушков вернулся к шалашу возле самой старой и раскидистой яблони.
– Ну, Грач, – сказал он горбоносому, любителю походных приключений, Грачеву, – тебе охота, конечно, в город сбегать, пошуровать… только я тебя не пущу. Я тебя на рассвете разбужу, будешь нужен.
И он не отпустил Грачева. Они вскоре легли в шалаше, и сразу сильный и свежий сон налетел на обоих, как порыв ветра. Глубоко и утолительно пахла антоновка, наваленная грудой в углу шалаша. И маленький городок, заполнившийся вдруг людьми, автомобилями, походными кухнями, с белым древним монастырем на горе, тоже отдался глубокому сну.
На рассвете Глушков разбудил Грачева. Он успел уже сполоснуть лицо водой из ведра, его круглые щеки блестели.
– Вот что, Грач, – сказал он обстоятельно, – без мужской руки этому саду пропасть. Ты, милый человек, рассуди – может ли старуха со всем этим справиться? Мы с тобой и приведем все в порядок. Я уже и ельник припас, и инструмент добыл.
И он показал на целую груду ельника, нарезанного им в прибрежном леску. В хозяйстве старухи, под насестом, закапанным курами, он нашел поржавевшую садовую пилку, в его мешке был завернутый в холщовую тряпочку и теперь пригодившийся садовый нож. Грачев поворчал, сон еще туго лежал в его уставшем за дни переходов теле. Но Глушков так и не дал ему вторично уснуть, и тот выбрался следом за ним в утренний сад, синий, дремлющий и отродивший. Нашел Глушков в ветхом хозяйстве бывшего садовода еще жестянку с высохшей масляной краской, развел ее керосином, и красноармейцы принялись за деревья. Они отпиливали лишние ветви, дичающие побеги, сухие сучки, смазывали краской повреждения на коре, старые раны, в которых гнездятся личинки вредителей, окапывали на зиму стволы.
К утру поредел, стал прозрачнее разросшийся сад. Туман, как весенний цвет, лежал на яблонях, и сильно и стойко пахла навороченная земля, ее винные соки, ее густое тепло, которое должно сберегать от морозов нежные и пущенные близко к поверхности корни. Потом Глушков стал обвязывать стволы заготовленным ельником, чтобы зайцы не объели за зиму кору. Лица у красноармейцев были в поту, черные от приставшего древесного сора.
– Вот так и зайчику здесь будет нечего взять, – говорил между тем Глушков любовно. – Тебе, Грачу, два часа не доспать, а старухе на этом, может, цельную жизнь строить.
Старуха стояла на обочине сада, высокая и прямая, разбуженная ранними голосами в ее саду. Красноармейцы сложили в кучу спиленные ветки, разровняли граблями навороченную землю, обмыли руки и лица водой из ведра и сели за утренний чай, необыкновенный после. этого труда на рассвете.
– Вы, сынки, хоть ваше имя скажите, кого мне поминать, – сказала старуха.
Слезинка вдруг выпала из ее глаза и покатилась по коричневому пятну на щеке. Пришли откуда-то эти деловые и хозяйственные сынки, пожалели ее старость, наполнили старый сад молодыми голосами, свежим звуком пилы, горячей утренней работой садоводов.
– Имена наши – бойцы пехотного полка славной Пролетарской Краснознаменной дивизии, и окромя никакого имени тебе помнить не надо, – сказал Глушков. – И если бы пришли не мы, а другие бойцы, каждый так же бы по мере сил постарался. А еще должен вам, мамаша, сказать – к концу там третьей или четвертой пятилетки, может быть, каждый гражданин должен будет в обязательном порядке иметь свой яблонный сад.
Глушков отпивал из кружки горячий чай, хрустел сахаром; круглые щеки его лоснились. Потом теми же размеренными движениями садовода, какими привык он пересыпать семена на ладони и готовить для каждого сорта особый пакетик, было старательно завернуто им в тряпочки все его походное хозяйство и послуживший для дела садовый нож.
Полчаса спустя горнисты протрубили на площади сбор.
Красноармейцы уже были готовы. В шинели, с вещевым мешком за спиной, Глушков пошел к дому проститься с хозяйкой.
– Ну, мамаша, – сказал он, подавая жесткое ребрышко ладони, – живи хорошо. Весной, как цвет пойдет, первым делом следи, чтобы гусеница или еще какой червяк не завелся. Если, скажем, тля на лист сядет, табачным раствором опрыскивай.
Яблоко должно уродиться хорошее.
И красноармейцы торопливо зашагали к городской площади. Отовсюду, со всех дворов, с мест случайного ночлега в походе, торопились красноармейцы, походные кухни были впряжены, кони ржали. Протяжно и строя в походный порядок всю эту массу людей, прокатилась по площади команда. Маневры были закончены, теперь предстояло возвращение на зимние квартиры и отдых. Высокий и заливистый тенорок левофлангового Силантьева затейливо вывел первые слова походной песни.
И разом, вслед за первым и сложным коленцем певца, обрушилась могучая громада голосов. Они как бы сами собой раскрывали на ходу окна, извлекали жителей, расцвечивали женские руки платками, похожими на спугнутых голубей в этот утренний час. Теперь пошли сады, тысячи яблонь, корявые стволы, опустошенные, готовые к зиме, к густым дремотным месяцам отдыха.
Переправившись на другой берег, войдя уже в походный размеренный шаг, Глушков оглянулся на покинутый город. Высоко к самому небу уходили деревья. Туман лежал на низких развесистых кронах яблонь, и казалось, что это – цветут сады.
Они были как бы осыпаны белыми цветами, обильным полноцветьем весны, обещавшим невиданные урожаи. Ему показалось еще, что над крутым спуском яблонного сада он увидел старуху, с коричневыми пятнами на старом лице, похожими на родимые пятна на лице матери. И белые клочья тумана знакомо повязывали платком дорогое лицо, приближенное из детства, из самых начальных дней его жизни…
А полк уже шел по осенним полям, бывалый песенник выкидывал своим тенорком коленца, обвал голосов сопровождал это его заливистое вступление, и все дальше и дальше уплывал городок со своими расцвеченными туманом садами, полными роскошного цвета весны, и старым, любимым и возвращенным из прошлого лицом матери.
{42}
23.09.37 Александр Москалев
Результатом дальнего перелета Фиксона с Бузуновым на самолете САМ-5-бис явилось указание наркомата улучшить самолет и подготовить его для побития (уже официально) международного рекорда дальности в 1937 году.
Так появился самолет САМ-5-2-бис, являющийся глубокой модернизацией САМ-5-бис. Над улучшением самолета мне пришлось много поработать с ближайшими своими помощниками, среди которых и первую очередь следует назвать: Л. В. Полукарова, А. С. Некрасова, А. В. Столярова (ВГУ) и др. В результате была уменьшена площадь крыла и изменена его форма – выброшены подкосы, сделаны консольные обтекаемые шасси, улучшена форма фюзеляжа и др. Вместе с тем я считал, что создавать самолет специально для рекорда нецелесообразно, и поэтому мы сохранили его транспортно-пассажирское назначение самолета.
Машина получилась красивая, стремительная и на летных испытаниях порадовала нас увеличением скорости, высоты и дальности полета, что и требовалось. По сравнению с САМ-5-бис, его скорость увеличилась на 36 км/ч., т. с. на 22 процента (Нпр.1* = 4280). После успешных испытаний мы стали готовить самолет к дальнему перелету, с целью установления международного рекорда дальности полета по прямой.
Заводские испытания самолета проводил летчик А. Н. Гусаров. Дальний перелет предполагалось совершить с двумя летчиками Гусаровым и Фиксоном, причем Фиксон должен был лететь первым летчиком. Поэтому испытательные облеты САМ-5-2-бис проводил также Фиксон. К этому времени французский рекорд дальности был перекрыт в США летчиками Буком и Билленграфом, пролетевшими без посадки более 2800 км.
Вскоре уточнили маршрут перелета, согласовав его с руководством Глававиапрома и спортивными комиссарами. Расчет и тренировочные полеты указывали на способность самолета САМ-5-2-бис М-11 обеспечить значительное превышение рекорда, установленного США в 1936 году.
Дальний перелет, который мы предполагали совершить не позднее июля месяца, задержался из-за необходимости выполнить новое срочное задание по разработке и созданию сугубо экспериментального самолета «Стрела».
Подготовка САМ-5-2-бис к рекорду задерживалась. Н. Д. Фиксона не допустили почему-то к полету на дальность и нужно было искать второго летчика. Первым согласился лететь А. Н. Гусаров (это тоже заняло время), второй летчик тоже нашелся. Это был старший лейтенант, летчик-инструктор Воронежского аэроклуба Владимир Лукич Глебов. Стали готовить новый экипаж к дальнему перелету. Наконец все было сделано для перелета, но уже стоял сентябрь. 22 сентября самолет САМ-5-2-бис должен вылететь в Москву, в Щелково, откуда он будет стартовать, используя Щелковский аэродром. Полет до Щелково прошел благополучно. Летчики попали в руки врачей НИИ ВВС, которые стали проверять их здоровье и готовить к дальнему полету.
Провели все, как говорится, оргтехмероприятия и пригласили спортивных комиссаров. Главный из них был товарищ Варшавский. Еще раз внимательно осмотрели самолет, заполнили его горючим, взвесили и опломбировали до утра, когда должен быть дан старт. У самолета, стоявшего на взлетной дорожке, остались дежурить бортмеханик Владимир Владимирович Лопухов и моторист Василий Васильевич Петров.
Руководство перелетом было поручено штабу перелета Леваневского с позывными – «Экватор». Они получили у метеорологического кудесника Альтовского прогноз погоды по трассе полета, который оказался благоприятным.
Все было в порядке, если не считать, что утренняя проверка медиков состояния здоровья летчиков показала у Гусарова несколько повышенный пульс и врачей мы с трудом уговорили не мешать полету.
Международный спорткомиссар Варшавский установил в самолете опломбированный барограф, летчики надели парашюты и забрались в кабины. Распрощались, Гусаров прогрел мотор и попросил старт. Вынули колодки, взмах флажком и тяжело нагруженная машина начала разбег вниз по Щелковской дорожке, с которой взлетали Чкалов, Громов и Леваневский. Это было 23 сентября 1937 года 8 часов утра, и вот уже машина оторвалась и начала набирать высоту. Набрав метров 300, развернулась на восток и вскоре превратилась в маленькую черточку на горизонте.
В этот же день я выехал в Воронеж, договорившись, что о полете САМ-5-2-бис я буду получать телеграммы в пути следования на каждой остановке «Воронежской стрелы», а останавливалась она довольно часто, двигаясь по Павелецкой железной дороге. Спать, конечно, не пришлось. На каждой остановке я получал сообщения: «Благополучно прошел Горький… Казань… Свердловск… Омск… Утром, когда поезд подошел к перрону Воронежского вокзала, меня уже встречали с сообщением о благополучной посадке летчиков в Красноярске – в 3 часа 59 минут 24 сентября 1937 года.
Самолет CAM-5-2-бис, следуя на восток, летел, как говорили летчики – «По компасу Л. М. Кагановича», то есть ориентируясь по железной дороге днем, а ночью по автоблокировке – по ней же. Поэтому самолет фактически прошел путь более 4000 км, что по ортодромии (дуга большого круга) составило 3513 км за 19 часов 50 минут.
Это был новый международный рекорд дальности полета по прямой. Полет самолета САМ-5-2-бис с летчиком А. Н. Гусаровым и В. Л. Глебовым превышал рекорд американских летчиков Бука и Билленграфа более чем на 500 км. Рекорд САМ-5-2-бис, утвержденный Международной Федерацией – ФАИ, продержался 12 лет. Рекорд был снова завоеван американцами в 1949 году, когда я уже вынужден был прекратить работу в МАП. Рекорд дальности беспосадочного полета, установленный на самолете САМ-5-2-бис, далеко не полностью показывал возможности самолета. Для ясности можно обратить внимание на скорость полета при установлении рекорда. Она была близка к его наибольшей скорости и позволяла значительно сократить время полета. Крейсерская скорость значительно увеличивает дальность, а также время полета.
Через несколько дней я был снова вызван в Москву для встречи рекордсменов, которые уже выехали из Красноярска в Москву. Встретив рекордсменов, мы с вокзала сразу же поехали на прием к Наркому Оборонной промышленности товарищу Рухимовичу, который принял и поздравил нас с рекордом. Затем все направились на дачу НКТП в Крылатское. Там был организован Наркоматом вечер в честь перелета. Встречу проводил А. Н. Туполев.
Был подписан приказ Наркома о поощрении конструктора, летчиков и коллектива ОКБ (см. приказ), а также представление правительству о награждении конструктора и летчиков орденами Ленина.
{9}
