Дмитрий Ю
Кировская весна 1936-1937
29.10.36 Поль Арман
Механик-водитель Мерсон, следуя указаниям Армана, нырнул в улочку, ведущую на восток. И тут с балкона в танк бросили бутылку с горящей тряпкой. Арман услышал звон разбитого стекла, жидкое пламя разлилось по броне и через щели стало просачиваться внутрь. Арман успел подумать «Бутылка с бензином.. сегодня она впервые стала оружием против танка. Думаю, это оружие грозное. Не плохо бы выжить после знакомства с такой новинкой…». Чудом бутылка с бензином не попала на моторное отделение, и огонь не засосало через жалюзи масляного радиатора в мотор.
В танке Осадчего увидели, откуда полетела горящая бутылка. Осадчий ударил прямой наводкой по карнизу дома и снес балкон. Тем временем в командирской машине загорелись прокладки. К пороховому дыму подмешался чад горящей резины. Чтобы потушить пожар в танке, нужно вылезть из него под прицельным огнем противника, вот в чем беда!
Вспыхнула одежда на Лысенко. Арман набросил на него плащ, пытался затушить пламя. Теперь загорелись куртка и шлем на самом Армане. Он стащил край плаща с Лысенко и накрыл голову себе. Продолжая вести машину, Мерсон бросил Арману одеяло, лежащее рядом (одеяло есть в каждом танке). Пока Арман и Лысенко одеялом тушили друг друга, загорелась одежда на Мерсоне, и машина остановилась.
Арман подал грозную команду:
– Вперед!
– Не могу – крикнул механик-водитель. – Горю!
– Вперед!
Мерсона перестал хлопать ладонями по тлеющему комбинезону и, кривясь от боли, взялся за рычаги. Арман, забыв о себе, накрыл одеялом Мерсона. Арман скомандовал «вперед» не случайно. При движении машины жидкое пламя меньше просачивалось внутрь, ветер сдувал его и относил назад. Мерсон, всегда спокойный и терпеливый, ревел от боли, но продолжал вести охваченный огнем танк. Выскочить из него через люк водителя было нельзя – машина шла под плотным пулеметным огнем. На Мерсоне загорелся танковый шлем. Он орал диким голосом. Но самое страшное испытание судьбе было угодно приберечь на следующие минуты – вспыхнуло пламя рядом со стеллажом, где лежали снаряды.
–Если накалятся – неминуемо взорвутся – крикнул Арман, – Значит, нужно тушить не себя, а пламя возле снарядов.
Арман и Лысенко, занятые борьбой с огнем, уже не смотрели в щели и, как оказалось, напрасно.
– Впереди батарея! – прокричал Мерсон. – Осталось метров триста!
Не выпуская из рук рычаги, он с криком и ревом направил танк на батарею.
Арман оторвался от тушения огня и вгляделся в оптический прицел: на высотку выкатили пушку. Сейчас откроют огонь, нужно их опередить! Лысенко подал снаряд и взялся за пулемет.
– Впереди, метрах в двадцати, вижу удобную позицию для стрельбы – крикнул Мерсон. – Командир, я туда?.
– Давай.
Механик-водитель рванулся к высокому каменному забору, за которым противнику будет видна только башня и ствол орудия. Танк остановился и за несколько секунд произвел четыре выстрела. С каким нечеловеческим напряжением работали все! Арман наводил и стрелял, страдая от ожогов. Лысенко подавал снаряды, не имея и доли минуты, чтобы сорвать с себя клочья горящей одежды. Но выстрелы прогремели. Прямое попадание в орудие на высотке! Теперь пора покинуть надежный забор и, набирая скорость, помчаться в атаку. В этот момент Мерсон потерял сознание. Лысенко хотел оттащить его и сесть за рычаги, но тоже был близок к обмороку. Арман отчаянно гасил огонь, подступавший к снарядам. Он задыхался от дыма.
К танку командира, затихшему за каменным забором, подошел вплотную танк Осадчего, за ним танк Колосова. Осадчий, Уманец и их башнер-испанец торопливо сбросили со своей машины брезент и накинули его на командирский танк, сбивая огонь. Вспомнили и про огнетушители. Пожар погасили. Осадчий прыгнул на броню, застучал в люк.
– Откройте, свои.
Арман слышал их крики, понимал, что нужно как можно скорее открыть люк. Но для этого надо встать на ноги, а сил уже нет… Он дотянулся до ракетницы, ударил ею по защелке. Осадчий открыл люк. В чадящее нутро танка ворвался свежий воздух, и Арман почувствовал, что куда-то проваливается.
Всех троих вытащили в бесчувственном положении. Срывали с них одежду, как могли, приводили в чувство: лили воду на голову – в сознание никто не приходил. Пригодилась походная аптечка. Первым, вдохнув нашатыря, очнулся Арман, вторым пришел в себя Лысенко, последним – Мерсон, он пострадал больше всех. У Армана сильно обгорели плечи; ожоги на лице, на груди, на руках. Обожжены губы – жидким пламенем полыхнуло в рот. На Лысенко сгорел шлем, обожжено лицо, сгорели волосы. У Мерсона на спине обуглилась одежда, а под ней обгорела кожа, сильно пострадали руки.
Арману очень хотелось пить, но он не мог произнести ни слова: распухли губы, язык. Молча показал на флягу Осадчего, тот наклонился, осторожно поднял своей ручищей голову Армана и влил в рот немного жидкости. Арман, рыча, вскочил на ноги – коньяк! Боль во рту заглушила всякую другую, и он окончательно пришел в себя. Арман повернул голову в сторону, где стояла батарея мятежников, и увидел покорёженное орудие.
Используя только что приобретенный медицинский опыт, Мерсону и Лысенко тоже влили по глотку коньяка. Оба увидели капитана, стоящего на ногах, и, превозмогая слабость, тоже встали. Лысенко держался за грудь и морщился от боли.
– Освободите для меня место в другом танке, – сказал Арман, повернувшись к Осадчему. – Буду руководить боем. Надо вывести танки к своим.
Арман уже с горечью подумывал – не поджечь ли поврежденный танк, из которого он только что выбрались. Когда снаряды начнут рваться, бедную «таню» разнесет на куски, мало что достанется фашистам. К Арману подошли Мерсон и Лысенко.
– Разрешите доложить, товарищ капитан, – Мерсон с трудом шевелил губами. – Танк мало пострадал. Он только сильно закоптился. А мотор дышит…
– Еще бы танк не закоптился, если он выгорел изнутри, – впервые усмехнулся Арман. – Но вы-то обуглились! Подберем новый экипаж. Вас, раненых, разместим в других машинах.
– Мы не пойдем в бой? – Лысенко с тревогой поглядел на Армана.
– Как же вы можете идти в бой? – Арман оглядел Лысенко и Мерсона.
– Вы тоже обгорели. Но вы же остаетесь, товарищ капитан. А мы?.. Не хотите с нами? Выходит, мы плохо дрались? А рука… -Лысенко перехватил взгляд капитана и спрятал за спину забинтованную руку. – И одной справлюсь…
Арман, растроганный, еще раз оглядел своих товарищей: полусгоревшая, окровавленная одежда висела клочьями. В прорехах и дырах обожженная кожа. Глянул на себя – такое же обугленное тряпье, такие же ожоги, причиняющие острую боль. Сам он обязан терпеть, но можно ли посылать в бой пострадавших товарищей?
Мерсона обожгло сильнее, но у Лысенко еще несколько увечий. Он не успел отдёрнуть руку, когда вели беглый огонь, и разбил кисть. А когда шли в атаку, ударился грудью о замок орудия и повредил ребра.
Арман посмотрел на Лысенко – правая рука висит плетью, левой держится за грудь. И когда приготовился повторить свой приказ, осекся, увидев слёзы в их глазах слёзы обиды. Капитан считает их выбывшими из боя! Их повезут пассажирами.
– Ладно, отменяю приказ! – Арман скрыл волнение, он понял, что нечаянно оскорбил боевых друзей. – Ладно, сяду с Вами в эту коптилку. Распустили нюни… Будем драться втроем! Только сначала как-нибудь подлатаемся. Танкисты вытряхнули из аптечек все содержимое. В дело пошли вазелин, марля, вата. Вазелина на всех не хватило. Достали тавот, который предназначен вовсе не для медицинских нужд. Бинтов тоже не хватило. Разорвали чье-то белье, сделали перевязки, как сумели.
Колонна танков двинулась обратно.
..
– Утверждать, что каждый из нас герой, я не берусь, – засмеялся Арман, колонна которого наконец добралась до пункта дислокации, и встал, шатаясь от усталости. – Но твердо убежден, что каждый из нас заработал по два ужина.
В тот день отважные танкисты под командованием капитана уничтожили около восьмисот фашистов, два танка, раздавили двенадцать орудий, несколько десятков легковых и грузовых автомобилей, нарушили связь противника и дезорганизовали руководство военными действиями.
Блестящий рейд вынудил противника на какое-то время приостановить наступление. Защитники Мадрида получили столь необходимую им передышку. {29}
29.10.36 Николай Воронов
Все с нетерпением ждали 29 октября. На этот день было назначено контрнаступление республиканских войск под Мадридом. Задача – разгромить части мятежных войск Франко в районе Эскивиас – Сесенья – Борокс и остатки их отбросить далеко от города. Все надежды возлагались на массированное применение танков и авиации. Артиллерии отводилась скромная роль, она будет использоваться лишь на второстепенном направлении.
В Испании были верны модной в то время теории, которая считала, что артиллерия отживает свой век, а главными родами войск становятся танковые и авиационные части.
Накануне наступления в войска прибыл пламенный, но далеко не безупречный в военном отношении приказ высшего командования республиканской армии, напоминавший прокламацию:
«Слушайте, товарищи! Двадцать девятого, на рассвете, появится наша славная авиация и обрушит на подлые головы врага много бомб, она будет расстреливать его из пулеметов. Затем выйдете вы, наши смелые танкисты, и в наиболее чувствительном для противника месте прорвете его линии. А уж затем, не теряя ни минуты, броситесь вы, наша дорогая пехота. Вы атакуете части противника, уже деморализованные, вы будете бить их и преследовать до полного уничтожения…»
Текст этого приказа ночью в канун наступления был объявлен по радио. То ли по наивности, то ли по злому умыслу тайна наступления была разглашена на весь мир. Командование во всеуслышание объявило врагу: «Иду на вы!»
Вместе с остальными частями готовились к наступлению и мы на второстепенном направлении. Артиллеристы успели отработать тесное взаимодействие с пехотой, разведали и осторожно, чтобы не выдать свои намерения врагу, пристреляли цели.
В шесть часов утра 29 октября на нашем вспомогательном направлении началась артиллерийская подготовка, а за нею последовала атака республиканской пехоты. Активно действовали два импровизированных бронепоезда.
Бой развивался медленно, но верно. Если пехота задерживалась, ее выручали пушки. К исходу дня части продвинулись вперед до 4-6 километров, но не смогли развить успеха – для этого у нас, на второстепенном направлении, не хватало сил. Фашисты не раз переходили в контратаки, но все они были отбиты. Республиканские войска закрепились на новых позициях.
Весь день я с завистью посматривал налево, где наносился главный удар. Оттуда непрерывно доносились рокот моторов и грохот взрывов: республиканская авиация усиленно бомбила вражеские позиции…
Вечером меня вызвали в Мадрид для доклада. У всех в штабе были хмурые лица. Наступление на главном направлении постигла неудача. Резко критиковались недостатки: плохое управление войсками, отсутствие четкого взаимодействия авиации, танков и пехоты на поле боя, слабое сочетание огня и маневра. Авиация и танки совершили рейд в глубину обороны противника, но их действия своевременно не поддержала пехота. В результате, потеряв несколько танков, войска отошли в исходное положение.
Когда все это было обсуждено, командование, наконец, поинтересовалось ходом действий на второстепенном направлении.
С каким удивлением все слушали мой краткий доклад, разглядывая карту! Наши скромные успехи неожиданно оказались крупнейшим достижением дня. {28}
30.10.36 Франсиско Франко
– Таким образом, – диктовал Франко, – мой любезный друг, наше положение чрезвычайно осложнилось. Красные под Мадридом бросили на нас массы советских танков, авиации и пехоту. Теперь я имею дело не только с Красной Испанией, но и с Красной Россией. Мы испытываем резкий недостаток современного вооружения и вынуждены приостановить темп наступления и перегруппироваться. Прошу Вас известить Гитлера, что без Вашей помощи нам не победить.
Франко закончил диктовку и указал секретарю – на конверте надпишите Берлин, Адмиралу Канарису, – и срочно, самолетом, отправьте в Германию.
01.11.36 Мадридский фронт
Война генерала Франко под девизом «и победить, и убедить» развивалась по нескольким основным направлениям:
В-первых безукоризненно обученные и ведомые квалифицированным военным руководством африканские части, при поддержке авиации, артиллерии и танков неизменно одерживали верх над плохо обученными и слабо дисциплинированными дружинниками республиканцев, перемалывая очаговое сопротивление с невозмутимостью дорожного катка.
Во-вторых, значительное деморализующее воздействие на республиканцев, их военное и политическое руководство оказывали воздушные бомбардировки столицы. Ни немногочисленная истребительная авиация, ни почти отсутствующая зенитная артиллерия почти никакого воздействия на тримоторес не оказывали. Сама по себе военная опасность от бомбардировок в силу незначительного числа бомбардировщиков относительно площади огромного города была не велика – скорее, била по нервам почти полная неуязвимость врага. И эта вторичная, морально-психологическая часть бомбардировочного воздействия была значительно эффективней первичной, осколочно-фугасной: под бомбами за сутки могло погибнуть 10-20 человек, часть из которых к тому же никак не влияли на боеспособность частей, но руки сотен и тысяч бойцов уже не сжимали свои винтовки с прежней силой, боевая устойчивость обороны падала на глазах.
В-третьих, на радиоволнах и страницах газет ширилась беспардонная, завораживающая своей самоуверенностью лавина пропаганды. Генерал Варела объявил, что фашистская армия наступает на Мадрид пятью колоннами: по эстремадурской дороге, по толедской, через Авилу (Гвадаррама) и через Сигуэнсу (Гвадалахара); пятая колонна – это фашистское подполье самой столицы.
Пятая колонна в Мадриде приступила к решительным действиям. В сумерках на улицах все чаще гремели выстрелы из окон и с крыш, взрывались гранаты. На стенах зданий среди плакатов Народного фронта появлялись листовки националистов и девиз Фаланги «Воспрянь, Испания!» Ночами по городу носились «машины-призраки» с сиренами, слепившие патрульным дружинникам глаза фарами и на бешеной скорости исчезавшие за поворотом. Нередко из таких машин обстреливали прохожих.
Постепенная, но неумолимая деморализация охватывала фронт, и даже лучшие коммунистические войска Модесто и Листера таяли и расползались. Остальные части безразличной толпой шагали к городу. Единственной на всем Центральном фронте надежной единицей оказывалась лишь советская танковая рота, количество машин в которой сократилось до десяти.
Рота танков разбилась на взводы и даже на одиночные машины. Весь день до изнеможения они бродят с участка на участок, сдерживают атаки, исполняют роль артиллерии, создают впечатление обороны. Такая тактика, вообще говоря, была дика и нелепа, но наблюдатели отмечали, что там, где в данный момент действовали танки Армана, республиканская пехота была настроена бодро и держалась стойко. Но стоило танковой роте уйти – и пехота вскоре оставляла позицию.
Население пролетарских кварталов в ярости вершило самосуд над подлинными и мнимыми вражескими агентами. Группы разъяренных мадридцев вламывались в квартиры или особняки, откуда, по их мнению, доносилась стрельба. Ворвавшись в дом, они ломали и крушили все на своем пути, людей нещадно избивали и уводили в тюрьмы, а здание поджигали.
02.11.36 Самолет ХАИ-5
С 29 августа по 24 октября 1936 года на Щелковском аэродроме НИИ ВВС состоялись государственные испытания ХАИ-5. В бригаду военных испытателей во главе с военинженером 3 ранга Н.С.Куликовым вошли: ведущий летчик старший лейтенант А.К.Долгов, штурман А.М.Бриндинский и летчик облета капитан П.М.Стефановский. Опытный ХАИ-5 имел новенький мотор Райт «Циклон» американской сборки с винтом фиксированного шага фирмы «Гамильтон». Надежная работа двигателя позволила бригаде НИИ ВВС провести полный цикл летных испытаний, состоящий из 117 зачетных полетов. Полученные характеристики вполне устраивали военных. При полной боевой нагрузке и взлетном весе 2515 кг самолет развивал скорость 388 км/час на высоте 2500 метров и максимальную дальность в 1450 км.
По оценке испытателей ХАИ-5 обладал удовлетворительной устойчивостью по всем трем осям. Его техника пилотирования ничем на отличалась от техники пилотирования других самолетов разведывательного типа, и все элементы полета, в том числе петли, перевороты через крыло и штопор, выполнялись довольно легко, без напряжения. Самолет хорошо слушался рулей, и при использовании триммера на руле высоты нагрузка на ручку управления была незначительной. Выполнение посадки требовало плавного вывода самолета из планирования и повышенного внимания летчика на выравнивании.
Испытатели отмечали, что по сравнению с разведчиками Р-5 и P-Z, состоявшими на вооружении, самолет ХАИ-5 даже с винтом фиксированного шага имел значительные преимущества в горизонтальной плоскости, не уступал им в скороподъемности, обладал лучшим обзором для членов экипажа и большими углами обстрела. При выполнении ночных полетов самолет также показал себя хорошо, являясь удобнее и проще в пилотировании, чем Р-5. Но опытный ХАИ-5 мало походил на полноценный боевой самолет. Его специальное оборудование и вооружение оставляло желать лучшего. Радиостанция 13-СК-2 не обеспечивала полноценного радиообмена с наземными абонентами.
Схема размещения неподвижного стрелкового вооружения предполагала лишь одну стационарную установку пулемета ШКАС с боекомплектом в 500 патронов в правом крыле машины. Второй пулемет ШКАС с подобным боекомплектом использовался как подвижный, для защиты задней полусферы. Для него конструкторы приспособили люковую турельную установку МВ-2 с пружинным компенсатором, закрытую прозрачным колпаком. В бомбовом отсеке фюзеляжа располагался кассетный бомбодержатель КД-2 с 8 балочными держателями по 50 кг каждый. И только фототурель с фотоаппаратом АФА-13 заслужила должное уважение у испытателей и затем оставалась неизменной на всех модификациях самолета.
В заключении, подписанном начальником ВВС Я.И.Алкснисом 2 ноября 1936 года говорилось, что «ввиду явного преимущества самолета ХАИ-5, в сравнении с находящимися на вооружении ВВС РККА разведчиками, войти в ходатайство перед НКОП о внедрении его в серийное производство… под обозначением Р-10». Решение отразило вполне закономерное желание руководства ВВС как можно скорее заменить устаревшие разведчики и штурмовики Р-5 и P-Z более современным самолетом, хотя и не вполне соответствующим новым требованиям. В итоге самолету Р-10 М-25 в советских ВВС изначально отводилась короткая жизнь. Он должен был закрыть образовавшуюся брешь в структуре боевой авиации, став переходным к более современным машинам поля боя.
{36}
02.11.36 Николай Воронов
Я объехал наблюдательные пункты и огневые позиции батарей Центрального фронта. Встретился с чудесными людьми, пламенными борцами, настоящими героями. Тотчас же забылась горечь первых встреч с подполковником Фуэнтесом. Я понял, что мое место – среди этих веселых и немного бесшабашных парней, беззаветно храбрых, очень похожих на наших артиллеристов времен гражданской войны. Сразу же мы нашли общий язык, быстро подружились и решили вместе бить врага. Республиканские артиллеристы просили меня скорее передать им русский опыт.
Батареи, оборонявшие Мадрид, действовали примитивными методами, разрозненно. Надо было организовать централизованное управление, чтобы сосредоточенным огнем бить по наиболее важным целям, наладить круглосуточное наблюдение за противником.
Мне приглянулось в Мадриде 16-этажное здание фирмы «Телефоника-Централь», которая владела чуть ли не всей междугородной связью Испании. Какой широкий, должно быть, обзор открывался с крыши этого высотного здания! Вот бы использовать его для командного пункта артиллерии…
Уговорил подполковника Фуэнтеса поехать на «Телефонику». Директор фирмы принял нас довольно любезно и разрешил подняться на верхний этаж, но предупредил, что в случае какого-либо несчастья фирма слагает с себя всякую ответственность.
Лифт донес нас до четырнадцатого этажа, далее мы поднимались по крутой, далеко не безопасной винтовой лестнице.
С верхнего этажа, действительно, виден был весь город и его окрестности. Отлично просматривались многие важные детали в боевых порядках противника. В бинокль я видел вражеские батареи, вспышки их орудий, дороги, по которым двигались войска.
Фуэнтес принял мое предложение организовать здесь командно-наблюдательный пункт для управления огнем республиканской артиллерии. Прежде всего, надо было срочно установить в башне телефон и подключить его к центральной станции.
Пока я с увлечением изучал расположение противника, Фуэнтес вступил в долгие и весьма темпераментные споры с представителями фирмы. Переводчик сообщил, что за установку телефона предъявлен счет на довольно крупную сумму, а Фуэнтес решительно отказывается платить. Я посоветовал представителям фирмы предъявить этот счет для оплаты военному министерству. Инцидент был тотчас улажен к обоюдному удовольствию обеих сторон.
На другой день этот важный командно-наблюдательный пункт артиллерии начал действовать. Он сыграл немалую роль в обороне Мадрида. Вскоре здесь был устроен и центральный пост ПВО.
{28}
