Айлин Вульф
Лорд и леди Шервуда. Том 1
Изучив Марианну и помня о том, что она рассказывала ему на исповеди, отец Тук отчетливо осознал, что стоит Робину только подступиться к ней с признанием в любви, и его духовная дочь, не задумываясь ни на секунду, ответит на чувства лорда Шервуда. Два одинаковых бесстрашных сердца, словно рожденные в одной груди, два схожих мятежных духа – да кто остановит их, если они устремятся навстречу друг другу? Они же все сметут на своем пути! Отец Тук почувствовал, что он просто обязан не позволить свершиться этой любви, развести Робина и Марианну как можно дальше и прежде всего отговорить Робина от решимости сделать шаг навстречу тому, чему отец Тук противился всей душой.
Священник снова заговорил, то мягко и увещевательно, то твердо и настойчиво, но неизменно с глубокой убежденностью в собственных словах. Он говорил долго, о многом и закончил так:
– Представь, что ты откроешь ей сердце. Зная тебя и ее, я мало сомневаюсь в том, что она устоит. Ты добьешься ее взаимности. Чудесно, Робин! Но что будет дальше? Из всеми почитаемой девицы знатного и богатого рода ты превратишь ее в жену изгоя? Лишишь всего, что составляет ее жизнь, и прежде прочего – любви отца? В этом и заключается твоя любовь к ней? Как долго Марианна останется благодарной тебе? Конечно, она достаточно благородна и сильна духом, чтобы не упрекнуть тебя ни разу, но сколько ты сам продержишься, испытывая постоянное чувство вины перед ней?
Робин слушал его, не проронив ни слова, и голос отца Тука возвысился.
– До сих пор ты проявлял похвальное благоразумие. Придерживайся его и впредь! Я понимаю твои чувства, не удивлен тому, что именно она стала им причиной, но эта девушка не для лорда вольного Шервуда, который объявлен вне закона, заочно приговорен к смерти, за чью голову обещана изрядная награда. Она не годится тебе так же, как ты не годишься для нее.
Священник умолк, вопросительно глядя на Робина, и тот, пригубив наконец кубок, негромко спросил:
– А Гай Гисборн для нее годится, святой отец?
Не услышав ответа, Робин мельком бросил взгляд на отца Тука, и тот явственно ощутил на лице ожоги от синих всполохов в глазах лорда Шервуда.
– Ты знаешь, что он хочет получить ее в жены?
– Знаю, – спокойно ответил отец Тук.
– Знаешь! – с усмешкой повторил Робин и посмотрел в рубиновую глубь вина, которое показалось ему кровью. – А чем для нее закончится брак с ним, ты тоже знаешь?
– Этого брака не будет, – с непоколебимой уверенностью заявил отец Тук. – Конечно, стань она его женой, за ее жизнь можно было бы не просто волноваться – ее пришлось бы однажды спасать! Но, чтобы ты был спокоен, так и быть, согрешу еще в самой малости против тайны исповеди. Знай, что сэр Гай осенью уже просил ее руки, но она ему отказала, и он с пониманием воспринял отказ, больше не настаивая на своем предложении.
– Вот как! – недобро рассмеялся Робин. – Чем же ты объяснишь его постоянное внимание к ней? Она верит, что он удовольствовался дружбой. Ты тоже веришь в это, святой отец?
Отец Тук, которому уже показалось, что он сумел убедить Робина отступиться от Марианны, рассердился.
– Я отнюдь не дитя, чтобы верить в благородство Гая Гисборна! Но его намерения не оправдывают твоих стремлений. Удовольствуйся тем, что я постоянно остерегаю ее и от дружбы с Гисборном, и от него самого!
– В таком случае ты не слишком-то преуспел, – с иронией заметил Робин.
– Ее отец тоже не стремится к этому браку. А если ты считаешь, что я пока мало преуспел, вспомни, что вода камень точит!
– Так ведь у воды для этого есть долгие столетия, – вздохнул Робин, – а Гай привык действовать быстрее.
– Но пока он ничем не выказал то, что вызывало бы у тебя опасения, – нашелся отец Тук.
– Когда выкажет, будет поздно, – вздохнул Робин и, поставив на скамью опустевший кубок, поднялся, подхватывая ремень колчана и набрасывая его на плечо. – Как бы то ни было, я признателен тебе за то, что ты выслушал меня.
– Благослови тебя Бог, сын мой! – торопливо сказал священник, тоже поднимаясь со скамьи, чтобы проводить гостя. – Я только рад тому, что помог тебе облегчить душу!
– Несомненно, – улыбнулся Робин, и по этой неопределенной улыбке отец Тук не смог понять, к какому же решению пришел лорд Шервуда.
Уже в дверях он остановил Робина, крепко взяв его за плечо и заставив повернуться лицом к себе.
– Я убедил тебя, сын мой? – спросил он, обыскивая тревожным взглядом бесстрастное лицо Робина.
Тот усмехнулся и успокаивающе потрепал отца Тука по плечу.
– Я подумаю, святой отец, – только и сказал он, но отцу Туку уже и этих слов было достаточно: он даже вспотел, настолько тяжело ему дался разговор с лордом Шервуда.
Простившись с отцом Туком и покинув церковь, Робин ехал по лесу, не выбирая дорогу, наугад. Он думал о том, куда ему отправиться дальше. Возвращаться в свой лагерь не хотелось: там слишком много дружеских, но очень внимательных глаз. То же самое относилось и к любому другому лагерю вольных стрелков. Все будут рады, если лорд Шервуда приедет в гости, но за эту радость придется платить общим вниманием, а Робин еще не находил в себе сил скрыть охватывавшее его смятение. Разговор с отцом Туком отяготил его, а не успокоил. И он решил переночевать на постоялом дворе, хозяйка которого была одной из самых верных союзниц вольного Шервуда. Он сам и другие стрелки любили заезжать к ней, и она даже обустроила для таких гостей тайную трапезную с отдельным выходом, чтобы никто из других посетителей не помешал вольным стрелкам в случае опасности быстро вернуться в лес.
Подъехав к постоялому двору и не увидев ни одной лошади или повозки, Робин стукнул в закрытую ставню. В ответ распахнулась дверь, в проеме которой появился стройный силуэт.
– Лорд Робин! Неужели глаза меня не обманывают и это действительно ты?
– Я, Мод, – негромко ответил Робин, узнав молоденькую хозяйку придорожной гостиницы. – У тебя много сегодня гостей?
– Вообще никого нет! – радостно ответила Мод, подбегая к лорду Шервуда. – По такой непогоде мало кто отправится в путь. А праздники в Ноттингеме еще не закончились, так что у меня пусто и в трапезной, и в комнатах для ночлега.
– Раз так, принимай постояльца на ночь, – рассмеялся Робин.
Мод дождалась, пока он заведет в конюшню коня и расседлает его.
– Что же ты стоишь под снегом в одном платье? – спросил Робин, выйдя из конюшни и увидев, что хозяйка ждет его, спасаясь от зимнего холода только тем, что крепко обхватила себя руками. – Простудишься!
Не ответив ему, она рассмеялась и, ухватив Робина под руку, увлекла его к двери. Завидев гостя и узнав в нем самого лорда Шервуда, две молоденькие служанки радостно ахнули и захлопотали. Одна принялась разводить огонь в очаге, вторая бросилась в большую трапезную, чтобы собрать ужин.
– Сама, сама! – отмахнулась от них Мод, помогая Робину снять припорошенный снегом плащ и перехватывая у служанки блюдо с горячим мясным рагу.
Выдворив служанок, она принялась накрывать на стол, сияя радостной улыбкой, которую и не старалась скрывать. Потом она принесла кувшин с водой и широкую лохань, чтобы Робин мог освежиться с дороги, и сама поливала ему на руки, пока он умывался. Стряхнув с волос попавшие на них капли воды, Робин поискал глазами полотенце, и Мод, смеясь, подставила ему плечо, на которое это полотенце было наброшено.
– Рассказывай же! – воскликнула она, когда он принялся за ужин, а сама села за стол напротив него, наполнив кружки имбирным элем, которым ее постоялый двор славился на все графство.
– О чем? – с улыбкой спросил Робин.
– Как о чем?! – удивилась Мод. – Конечно, о том, как ты вчера победил в состязании лучников, выиграл серебряную стрелу Веланда и в очередной раз выставил нашего шерифа круглым дураком!
– Как же ты узнала об этом, если к тебе никто не заезжал? – рассмеялся Робин.
– Днем-то были гости, которые останавливались пообедать да лошадей покормить. Это на ночь глядя никто в путь не отправился. Ну расскажи, пожалуйста!
Она смотрела на него восторженными глазами, и он рассказал ей, постаравшись, чтобы рассказ получился смешным и веселым. Еще одна история о нем пойдет гулять по Средним землям, обрастая мыслимыми и немыслимыми подробностями, в которых его облик изменится до неузнаваемости, как и облик шерифа. Только об одной подробности он умолчал: кто вручал ему приз за победу.
Мод слушала его и заливалась смехом так, что даже слезы выступили у нее на глазах. Когда рассказ подошел к концу, она вновь наполнила кружки элем и пила свою, не сводя с Робина глаз, в которых отражалось поистине детское восхищение услышанной волшебной сказкой.
Мод, конечно, уже вышла из детского возраста, но и очень взрослой ее было трудно назвать. В свои неполные двадцать лет она успела побывать замужем, овдоветь и, не спеша с новым замужеством, ловко управляла постоялым двором, оставшимся ей от покойного мужа. Проворная, острая на язык, ладная и стройная, она очень нравилась всем, кто останавливался в ее гостинице. Многие и приезжали ради нее самой. Датская кровь одарила ее роскошными волосами цвета спелой пшеницы и прозрачными светло-голубыми скандинавскими глазами. Но и нрав у нее был достоин предков. Сидя за столом в тайной трапезной, вольные стрелки слышали из-за стен звонкие оплеухи, которыми она щедро одаривала тех, кто отваживался на вольности с хорошенькой молоденькой вдовушкой.
– Мод, почему ты не выходишь замуж? – спросил Робин. – С мужем проще вести хозяйство, да и жить веселее.
– А! – Мод небрежно махнула рукой и вновь рассмеялась. – Было бы за кого! Все, кто сватался, как один твердили слова о любви, а сами рыскали взглядом по сторонам, подсчитывая, сколько доходов приносит моя гостиница. И зачем они мне такие? Веселья мне и так хватает. А если по хозяйству нужна мужская работа, так твои же парни ее вмиг делают, когда приезжают ко мне, одни или с подружками.
Робин рассмеялся вместе с ней – настолько заразительным был беспечный смех Мод. Отсмеявшись, но продолжая улыбаться, Мод прилегла подбородком на сложенные поверх стола руки и, не сводя глаз с Робина, спросила:
– А ты почему до сих пор не женат?
Робин сделал глоток эля и пожал плечами.
– Может быть, потому, что моя жизнь не предполагает семьи.
– Разве? – и Мод с сомнением покачала головой. – Ведь многие твои стрелки не только женаты, но и детишки у них есть. Вот взять того же Джона!
– Джон женился, пока еще жил мирной жизнью, до Шервуда, – ответил Робин, – а сложись все иначе, то, наверное, крепко бы подумал, вправе ли он жениться, будучи вне закона.
– Нет! – снова покачала головой Мод, не соглашаясь с Робином. – Он бы все равно женился. А вот ты, наверное, просто невесту себе не нашел.
При этих словах вся легкость, которая вернулась к Робину, пока он ужинал в компании Мод, тут же улетучилась. Но он все еще улыбался.
– Мод, за меня не всякая девушка отважится пойти замуж!
– Это за тебя-то?! – Мод снова безудержно рассмеялась. – Да за тебя любая пойдет, стоит тебе поманить пальцем! Даже Прекрасная Саксонка – краса и гордость Средних земель!
Он улыбался, но уже только губами: упоминание о Марианне, беспечно слетевшее с губ Мод, потушило улыбку в его глазах. Даже для него этого было слишком много, да еще за такое короткое время.
– Благодарю тебя за ужин, Мод, и за то, что скрасила мне его своим обществом, но час уже поздний. Пора спать.
Не смутившись его тоном, от которого едва уловимо повеяло холодком, Мод вскочила из-за стола и, взяв свечу, открыла дверь на лестницу, что вела на второй этаж, к комнатам для постояльцев.
– Пойдем, я покажу тебе комнату для ночлега!
Робин пошел следом за ней, и она привела его в комнату, непохожую на те, что предоставлялись гостям. Мод привела его в собственную спальню.
– Зачем тебе это? – спросил Робин, посмотрев на Мод долгим, пристальным взглядом.
– Что? – спросила она в ответ и, встретившись с ним глазами, вспыхнула и залилась румянцем.
– Ты прекрасно поняла меня, – с усмешкой ответил Робин.
Мод поставила подсвечник на стол и, подойдя к Робину вплотную, с внезапной робостью положила ладони ему на плечи.
– А ты до сих пор не понял, что нравишься мне? – одними губами, почти беззвучно произнесла она, глядя ему в глаза.
– Какой же я по счету из твоих постояльцев, которым ты оказала милость, предложив ночлег в собственной постели? – спросил он, намеренно желая обидеть ее, чтобы она рассердилась и выставила его за дверь, разрешив тем самым ненужную ему ситуацию.
Но Мод не обиделась, улыбнулась и очень просто ответила:
– С того дня, как умер мой муж, ты первый, кто переступил этот порог.
Если она думала, что он будет польщен, то ошиблась. Робин вздохнул и снял ее руки со своих плеч.
– Благодарю за честь. Мод, ты очень славная девочка, и заслуживаешь большего, чем я могу тебе дать.
– Что же в тебе есть, что не годится для меня? – спросила она, по-прежнему не сводя с него глаз и не отступая от Робина.
– Я не обещаю верности и не требую ее.
– Но и не запрещаешь хранить тебе верность, – улыбнулась Мод и вновь осторожно, словно боялась спугнуть его, обвила руками плечи Робина. – А то, что я не стану для тебя единственной, меня не пугает.
Глядя в ее глаза, Робин подумал: а почему бы и нет? В глубине души он признавал правоту отца Тука, только не хотел принимать ее. Но священник все равно был прав, когда спрашивал его: что это за любовь, которая обрекает на лишения? Ведь он не хочет, чтобы Марианна из-за него лишилась всего, что имеет сейчас, и значит, обязан остаться в стороне, оберегать ее, но не приближаться ни на шаг. Мод смотрела на него просительным взглядом и сама была рядом – теплая, податливая, желающая его. Так почему бы и не провести с ней ночь, чтобы собственной неверностью закрыть любую дорогу, что могла свести его с Марианной?
Ничего не сказав, он склонился к лицу Мод и нашел губами ее губы, почувствовав, как она вся прильнула к нему, крепко обвила руками его стан, а потом принялась расстегивать застежки на его одежде.
Верный воспитанной с детства привычке, Робин проснулся в ранний утренний час. Летом бы уже начало рассветать, но сейчас была зима, и он знал, что за окном, закрытым ставнями, еще ночная темнота. Рядом с ним, свернувшись теплым клубком, сладко спала Мод. Робин думал о том, уйти ли ему незаметно, не потревожив ее сон, или разбудить, когда она потянулась всем телом и прижалась к нему так тесно, что выбраться из ее объятий, не разбудив при этом, стало невозможно. Повозившись щекой на его плече, потом приладившись головой ему на грудь, Мод тихонько вздохнула.
– Не спишь? – шепотом спросил Робин.
– Нет. Жаль спать! Ведь уже утро, хоть еще и не рассвело, и ты скоро уедешь.
В ее голосе была едва заметная тень вопроса: вдруг он не торопится и сможет побыть рядом с ней подольше. Но Робин предпочел не заметить этот вопрос, задав другой:
– Не раскаиваешься, что не выспалась?
Мод очень тихо рассмеялась.
– Раскаиваюсь? Что ты! До этой ночи я и не знала, что так бывает!
Робин так же тихо рассмеялся в ответ и, не открывая глаз, крепче прижал к себе Мод. Она спросила с напускной беззаботностью:
– А ты не жалеешь о том, что остался, а не ушел?
– Нет. Мне было хорошо с тобой, – ответил он, не погрешив против правды.
Она радостно вздохнула и повозилась в его объятиях, устраиваясь поудобнее, а главное – как можно ближе к нему.
– Спасибо тебе за заботу. Не ожидала! Думала сама о себе позаботиться поутру. Хотя… – недолго помолчав, Мод призналась: – Знаешь, а я вовсе не против того, чтобы родить от тебя сына или дочь.
– Потому и не стал полагаться на тебя. Вы, женщины, ветреные создания. Кто знает, что вам придет в голову!
– Не хочешь детей, Робин?
– Не хочу собирать их по всем Средним землям.
– Ладно тебе! – рассмеялась Мод, потершись щекой о грудь Робина, словно котенок. – Ты ведь уже предупредил меня, можешь не повторять.
Он снова рассмеялся и с искренней признательностью погладил ее по руке, обнимавшей его стан.
– Завидую девушке, которую ты полюбишь, – услышал он задумчивый голос Мод. – Ночью ты был таким, словно во всем мире для тебя существовала только я, а других женщин на свете не было и в помине. И это притом что ты не любишь меня, а так, просто хорошо ко мне относишься.
– Не завидуй, Мод, – усмехнувшись краешком рта, тихо ответил Робин.
Мод тут же приподнялась на локте и заглянула в лицо Робина. Почувствовав это, он открыл глаза и вопросительно посмотрел на нее. Она глядела на него долгим изучающим взглядом и вдруг сказала с бесконечной уверенностью:
– А ведь ты любишь, Робин! Любишь кого-то, но, раз остался со мной, предпочитаешь хранить свои чувства в тайне от той, которую любишь. Почему? Не уверен в том, что она ответит на твою любовь? – и Мод покачала головой, отвечая сама на собственные вопросы. – Нет! Дело в другом. В том, кто ты и кто она. Значит, она принадлежит к знатному обществу, живет благополучной жизнью, которую ты не хочешь нарушить. Но при этом она не спесива, не высокомерна, раз привлекла тебя. Впрочем, для тебя и этих свойств было бы недостаточно! Ты мог бы полюбить благородную прежде всего по духу, а не по рождению. А еще она должна быть очень красивой!
Мод на мгновение замолчала, вглядываясь в бесстрастные глаза Робина, не нашла в них ни одного подтверждения своих слов, но все равно грустно улыбнулась и закивала головой в знак того, что не ошиблась.
– Такая девушка в Средних землях только одна! Неужели это и вправду леди…
Робин закрыл ладонью ее рот, прежде чем она успела назвать имя.
Она подала ему завтрак, не спрашивая, приедет ли он к ней снова хотя бы однажды, и проводила его – ласковая, приветливая и сдержанная. Настоящая дочь датского конунга! Ему всегда везло с подружками.
Когда лес сомкнулся у него за спиной, и он ехал по Шервуду, возвращаясь к себе домой, его душа была схожа с лугом, который он миновал по пути, – ровная, холодная и заснеженная однообразная равнина, взгляд по которой скользил, не находя, на чем остановиться. Пусть так, но он вернул себе самообладание и власть над собой. Намеренно, чтобы проверить собственные силы, он оживил воспоминание о Марианне на турнире, и его сердце не ускорило биения. И сами воспоминания поблекли, утратили яркость, как будто превратились в подобие старого вытертого гобелена. Собрав с сосновой ветви снег, Робин скатал снежок и задумчиво прикусил его. Все останется по-прежнему, как было до рокового дня, когда он неосторожно размял листок имбиря. Больше этот запах его не взволнует.
В таком ровном обледенелом оцепенении он прожил остаток зимы.
Глава пятая
Весна пришла рано. Еще только середина февраля, а снег уже растаял. Воздух ласков и свеж, пропитан горьковатым запахом влажной коры. На пригорках, пригретых солнцем, из-под прошлогодней листвы пробивались первые зеленые щеточки травы. Лес медленно просыпался от зимнего сна, оживал от тишины птичьим гомоном, который пока не грянул в полную силу.
Привстав в стременах, Марианна надломила тонкую веточку и почувствовала через нее пробуждение весенних сил земли. Гладкая кожица коры стала упругой и с трудом поддалась пальцам. Прикусив надломанный кончик, Марианна ощутила на губах терпкий вкус древесного сока.
Нетерпеливое ржание Воина вывело ее из задумчивости. Вороной, выгнув шею, грыз удила и приплясывал, прося вольного, быстрого галопа. Марианна потрепала его по шее и спешилась. Взяв коня под уздцы, она пошла по тропинке к церкви, укромно прятавшейся в прозрачной рощице недалеко от дороги. Привязав коня, она вошла внутрь.
В церкви было тихо и пустынно. Лишь перед алтарем невысокий коренастый священник зажигал свечи. Услышав легкие шаги, он обернулся, и его лицо – слишком мужественное для мирного служителя церкви – осветилось широкой улыбкой. Оставив свое занятие, он стремительно пошел навстречу Марианне.
– Здравствуй, дочь моя!
Марианна перекрестилась и, преклонив колено, поцеловала протянутую ей крепкую руку.
– Давно ты не исповедовалась отцу Туку! Я почти решил, что епископ Гесберт занял мое место в твоем сердце!
– Вот уж нет! Мы никак не можем поладить с ним! – рассмеялась Марианна. – Он даже вспомнил мне историю с рунами, когда не знал, в чем еще обвинить.
– А ты выбросила руны? – в тон ей спросил отец Тук, хитро прищурившись.
– Конечно нет! – пожала она плечами. – И всегда буду признательна Клэр за то, что она стащила их у аббатисы прежде, чем они попали в огонь. Руны остались мне от матери, и это все-таки руны – с ними нельзя поступать подобным образом!
– Но ты не стала радовать епископа признанием в том, что спасла монастырь от кары древних богов?
– Боюсь, он чересчур бы обрадовался и захотел бы меня отблагодарить! – улыбнулась Марианна, но ее улыбку тут же стерло хмурое облачко, набежавшее на лицо. – К тому же, пусть они только двоюродные братья, но своим обликом епископ постоянно напоминает мне Роджера Лончема.
Отец Тук внимательно посмотрел на нее.
– Так кузен лорда Гесберта до сих пор не оставил тебя в покое? Сколько раз ты ему отказала?
– Три раза, – мрачно ответила Марианна. – Последний раз – две недели назад, причем он вынудил меня дополнить отказ предложением покинуть Фледстан и приказать ратникам сопроводить его вместе со свитой до ворот.
– О! – отец Тук неодобрительно покачал головой. – Ты выставила его за порог? Весьма неосмотрительно с твоей стороны! Он не прощает подобного обхождения.
– Всего лишь попросила не докучать мне больше, – уклончиво ответила Марианна, прекрасно понимавшая, что нажила себе врага в лице Роджера Лончема.
Отец Тук сокрушенно вздохнул.
– И никак нельзя было сдержаться, потерпеть, пока бы он не уехал по собственной воле? Тебе и впрямь пора исповедоваться! Присаживайся, дочь моя, и рассказывай все по порядку.
Он ласково усадил Марианну на скамью и сам сел напротив, приготовившись слушать ее.
– С самого первого дня нашего знакомства я дала ему понять, чтобы он не строил на мой счет абсолютно никаких планов! – начала Марианна, потупив взгляд и напряженно стиснув руки. – Мне казалось, что после неудачи на турнире, когда он с таким бахвальством вознамерился увенчать меня короной королевы любви и красоты, а сам вылетел из седла от копья Гая, Лончем оставит свои домогательства. Я полагала, у него хватит деликатности понять, что его замыслы безнадежны. Но я заблуждалась: деликатности в нем нет ни на пенни!
– Признайся, ты подговорила Гая Гисборна выступить на том турнире против Лончема? – проницательно спросил отец Тук, глядя на ее склоненную голову.
– Это так очевидно? – смущенно пробормотала Марианна.
– Более чем! – усмехнулся отец Тук. – Сэр Гай слишком благоразумен, чтобы просто так встать на пути столь могущественного лорда, как Роджер Лончем. Но все графство знает, что один твой взгляд заставит Гисборна сделать все, что тебе угодно. Так что же произошло потом?
– Потом Лончем, быстро оправившись от стыда поражения, принялся изводить меня ухаживаниями и многозначительными намеками на свое могущество и положение при дворе. Видя, что на меня его посулы не произвели впечатления, он, естественно, обратился к моему отцу.
– Представляю! – хмыкнул отец Тук. – И уже сэр Гилберт оказался в затруднительном положении.
– О, отец проявил недюжинные способности в дипломатии! – улыбнулась Марианна. – Он горячо поблагодарил Лончема за оказанную честь, после чего посетовал на свой преклонный возраст, в котором так нужна дочерняя забота! Повинился в эгоизме, по причине которого удерживает меня в Ноттингемшире. Меня же отец описал как застенчивую провинциалку, которая мечтает только об одном: вести сельскую жизнь, заниматься хозяйством, в общем, делать все, лишь бы не оказаться при дворе, где в первый же день умрет от смущения.
– И ты хочешь сказать, что Лончем поверил ему?
– Нет, конечно. Но что он мог сделать? Не будь он так одержим желанием заполучить меня в свою постель, может быть, и проявил бы благоразумие.
– Марианна! – воскликнул шокированный священник и, не выдержав, расхохотался. – Что за слова для невинной девицы?! Не в монастыре же тебя научили подобным речам?
Марианна невольно улыбнулась в ответ, шаловливо прикусив губу.
– Увы, Лончем тоже оказался дипломатом: он искусно выудил из отца слово в том, что отец не станет препятствовать моему собственному выбору супруга.
– И сэру Роджеру оставалось одно: заставить тебя сделать так, чтобы этот выбор пал на него. С тех пор он объявил тебя в осаде по всем правилам военного искусства?
– И приступом пошел на штурм! Принц призывал его к своей особе – он уезжал. Надобность в нем отпадала – он возвращался. Преследование меня стоило ему, наверное, целой конюшни: не представляю, сколько лошадей он загнал между столицей и Средними землями! Наверное, конюшня опустела, и от посулов и уговоров он перешел к угрозам.
Марианна замолчала. Ее лицо стало таким печальным, что отец Тук поспешил обнять ее и успокаивающе погладил по светловолосой голове.
– Так что же между вами произошло? Почему ты пошла на такую заведомую неосторожность, выставив его из Фледстана?
Вздохнув, Марианна продолжила невеселое повествование:
– Он объявился у ворот Фледстана, когда отца не было в замке, и мне как хозяйке пришлось самой принимать его. Разумнее было сразу не впускать его во Фледстан, но это я поняла уже после. За обедом он говорил мне всякие скабрезности, считая их, наверное, образчиками куртуазности. А после обеда потребовал – не попросил, заметьте, святой отец! – чтобы я развлекла его пением. Ах, он так любит слушать мой чарующий голос, когда я пою!
Марианна передразнила Лончема, как птица-пересмешница, но потом ее голос повысился и зазвенел от гнева:
– Видели бы вы, сколько торжества было в его глазах! Он наслаждался положением гостя, перед которым я была вынуждена выполнять долг хозяйки.
– И воспользовавшись тем, что ты была одна и без защиты сэра Гилберта, он осмелился распустить руки, – догадался отец Тук.
По выражению лица Марианны священник понял, что в ее памяти ожили события того злополучного дня, когда она решила, что лучше получить в лице Лончема врага, чем терпеть его домогательства. Ее скулы полыхнули румянцем возмущения, грудь взволновалась прерывистым бурным дыханием, и лишь огромным усилием воли она заставила себя остаться внешне спокойной.
– Он полез с поцелуями и объятиями! Нес какую-то ерунду насчет древних обычаев, когда саксонские девушки были обязаны ублажать гостей вплоть до самых нежных услуг! Про нравы Уэльса он, оказывается, тоже наслышан: они даже свободнее саксонских. Еще немного, и он бы взял меня силой! Мне с трудом удалось вырваться и позвать слуг и собак.
Отец Тук вспомнил огромных сторожевых псов барона Невилла, их великолепные белоснежные клыки и, усмехнувшись про себя, не позавидовал Роджеру Лончему.
– И тогда он рассвирепел, – продолжала Марианна, – стал грозить и отцу, и мне темницей и даже плахой. Но едва я приказала ему убираться из Фледстана, как он тут же успокоился, и это спокойствие было страшнее ярости. Он заявил, что устал унижаться и выставлять себя на всеобщее посмешище. Есть еще и право победителя, по которому он все решил за меня, а мое дело – лишь подчиняться, потому что это я считаю себя равной ему, а на самом деле я только трофей, как любые другие саксонские девушки, после того как саксы проиграли Англию норманнам. Я должна быть счастлива тем, что он намерен поступить со мной честно. Если бы не мое родство с принцем Ллевелином, я бы давно согревала его постель без законного брака – по согласию или нет, ему все равно. Я ответила, что он сошел с ума, если ждет от меня покорности лишь потому, что он норманн, а я лучше умру, чем стану его женой. Тогда он рассмеялся и сказал… Слышали бы вы его смех, отец Тук! Тихий, злой – от него мог начаться озноб, как от лютого холода.
– Уверен, что с тобой озноба не случилось. Что же он сказал?
– Что он не допустит моей гибели прежде, чем я взойду на его брачное ложе, но пообещал, что я и вправду умру, если не стану его женой. А если отдам свою руку другому, то умру в тот же день, когда он узнает об этом.
Выслушав ее невеселый рассказ, отец Тук долго молчал, в задумчивости поглаживая бритый подбородок.
– Нравы таких, как Роджер Лончем, для меня не новость. Оказавшиеся у власти в силу родства, а не собственных достоинств, считающие, что они завоеватели, хотя сами не воевали. Худший вид норманна! Но, поднимая руку на тебя, он поднял ее на всех саксов. Хотя в тебе есть и кровь Уэльса, для знатных и простых саксов ты являешься олицетворением той Англии, в которой жили наши предки, – гордой, свободной, смелой и прекрасной. Недаром тебя весь народ Средних земель называет Прекрасной Саксонкой и гордится тобой. Однако на этот раз твоя смелость перехлестнула через край.
– Что мне оставалось делать? Я только сразилась с врагом лицом к лицу и не нахожу в том ничего предосудительного! – возразила Марианна, высоко подняв гордую голову.
Отец Тук насмешливо покачал головой.
– Враги бывают разные, дочь моя! Иной не побрезгует ударить в спину. Но дело не в представлениях Роджера Лончема о тактике, допустимой в сражении. Ты для него не противник, с которым сходятся в битве, а всего лишь упрямая девица, невесть почему противящаяся и его воле, и участи, уготованной для девиц самой их природой. Женщина слаба и по причине слабости обязана подчиняться мужчине. Вот как он видит тебя и что о тебе мыслит. Будь ты по-житейски благоразумна, то не довела бы дело до крайности, сразу приняв предложение Лончема.
Поймав негодующий взгляд Марианны, отец Тук предупреждающе вскинул руку.
– Я же сказал: по-житейски благоразумна! Тебе присуще благоразумие, но оно иного рода. Один человек говорил мне, что ты измеряешь мир и людей иными мерками, чем принято в твоем окружении. Это и очаровывает тех, кто знает тебя, и в первый черед Гая Гисборна, но твои ценности не годятся для мира, в котором ты живешь, и общества, которое тебя окружает. Думаю, тот, кто сказал мне эти слова, был прав, Марианна, и это меня печалит: твоя же суть безмерно осложнит жизнь тебе самой.
Марианна изумленно посмотрела на отца Тука.
– С кем вы говорили обо мне, святой отец, и почему обо мне?
Священник тяжело вздохнул, и Марианну поразила глубокая печаль, отразившаяся в его глазах. Заметив ее удивление, отец Тук грустно усмехнулся, вспомнив, как сам был ошеломлен открывшейся ему на исповеди тайной сердца, которое он всегда считал неподвластным женским чарам. И как долго это сердце скрывало поразившее его чувство, пока оно не прорвалось, да еще с такой горячностью! В памяти священника вновь зазвучал голос: сначала обычный – спокойный и властный, а потом против воли исполнившийся глубокого отчаяния и не менее глубокой страсти.
