Айлин Вульф
Лорд и леди Шервуда. Том 1
– Нет, – резко ответил Робин. – Сравнивать ее с Мартиной даже не оскорбление, а кощунство.
В душе поразившись такому определению, Вилл насмешливо округлил губы, собираясь снова засвистеть, выразив тем самым глубокое сомнение в уверенности Робина. Поймав короткий, острый как лезвие взгляд, он решил не испытывать терпение Робина и воздержался от свиста, примирительно сжав руку лорда Шервуда. Тот сердито хмыкнул, но безмолвно принял такие же безмолвные извинения Вилла.
Некоторое время они снова ехали в молчании. Склонившись в седле, Робин потрепал вороного по атласной шее, на которой играли солнечные блики. Воин ответил всаднику дружелюбным фырканьем.
– Отличный конь! – заметил Вилл. – Не уступает моему Эмберу!
– Не просто не уступает, а превосходит. Уж извини, Вилл!
– Превосходит? – фыркнул Вилл, не соглашаясь с Робином. – Если только в том, что отхватит руку любому, кроме тебя, кто попытается взять его под уздцы.
– Завидуешь? – рассмеялся Робин, окончательно приходя в хорошее расположение духа, как с ним случалось всегда в обществе Вилла.
Тот рассмеялся в ответ и, помедлив, спросил:
– Кстати, о той, что одарила тебя таким великолепным конем. Твой приказ о леди Марианне остается в силе?
– Да, – кратко ответил Робин.
– И до какого же часа ты собираешься оберегать ее? Пока сэр Гай с ней не обвенчается?
Лицо Робина приняло каменно-непреклонное выражение.
– Он с ней не обвенчается, – сказал он как отрезал.
– Не хочешь ему уступить даже в этом? – понимающе хмыкнул Вилл, но тут же задал вопрос: – Почему? Ведь она тебе не понравилась, ты очарован другой девушкой, настолько, что даже хочешь забрать ее в Шервуд. К чему твои заботы о леди Марианне?
Самым простым было открыть Виллу, что Марианна и есть та, которой, по словам Вилла, очарован Робин. Все вопросы бы сразу оказались исчерпанными. Но, всегда и во всем откровенный с Виллом, доверявший ему как самому себе, Робин не смог заставить себя признаться. Слишком прочно въелось в его сознание стремление уберечь Марианну от любой опасности, не рисковать ее свободой и самой жизнью, пока она окончательно не свяжет свою судьбу с ним. Вилл, конечно, хранил бы их тайну с такой же надежностью, как и Эллен. Но Джон и Статли, пусть Робин и не слышал их разговора, были правы: он не желал говорить о своих сердечных делах с кем бы то ни было, не мог произнести имени Марианны, не уверившись в том, что само сочетание его и ее имен не навлечет на нее беду. Поэтому он предпочел отговориться:
– Я считаю своим долгом заботиться о ней. Этого достаточно?
– Для всего Шервуда – более чем, – подтвердил Вилл, – и все же! Коль скоро она не вызвала в тебе приязни…
– Это никак не влияет на мои обязанности по отношению к ней и на обещание, данное ее отцу, – твердо сказал Робин.
Сам его тон и выражение лица показали Виллу, что Робин не видит смысла в продолжении разговора о дочери Гилберта Невилла, и Вилл прекратил расспросы, поскольку главное он выяснил: приказ лорда Шервуда не отменен, а сама леди Марианна Вилла мало заботила. Более того, он испытывал к ней чувство, граничившее с холодностью, почти с неприязнью, с тех пор как ее дружба с Гаем Гисборном стала известной всему Ноттингемширу.
Ограничиваясь краткими привалами, скорее для того чтобы дать передышку лошадям, чем для собственного отдыха, к конечной цели своего путешествия – аббатства Ярроу – они добрались затемно, почти к полуночи. Когда в ночной темноте показались стены монастыря, Робин и Вилл спешились, надели монашеские рясы поверх своей одежды и, ведя коней в поводу, прошли последнюю четверть мили и постучались в ворота обители.
Несмотря на поздний час, их встречал сам аббат. Поручив лошадей заботам привратника, он отвел Робина и Вилла в свои покои, ворча под нос, что ждал гостей до заката, и те могли бы уважить его сан и чаяния.
– Будет, святой отец! – рассмеялся Робин, когда они остались втроем в покоях аббата. – Ты ведь знаешь, что мы не дневные гости.
Теперь, когда кроме аббата их никто не видел, Робин и Вилл сбросили монашеские капюшоны. Аббат обнял каждого из них и, не отказав себе в любопытстве, внимательно рассмотрел гостей.
– Ах, лорды мои, как же я рад вас видеть, особенно сразу двоих! Лорд Роберт и прежде был частым гостем, а вот вы, лорд Уильям, не удостаивали меня частыми визитами.
– В том не было надобности, – без обиняков сказал Вилл, – Робин делился со мной и новостями, что узнавал от вас, и книгами, которыми вы его благосклонно снабжали.
Аббат согласно покачал головой.
– И все же мне отрадно видеть вас обоих, – еще раз окинув взглядом гостей, он глубоко вздохнул и, вспомнив о гостеприимстве, указал на накрытый к ужину стол, заметив ворчливым тоном: – Жаркое остыло, а вино, наверное, выдохлось. Я ждал вас раньше, надеясь, что вы доберетесь до заката, благо весенние дни – долгие.
– Мы охотно съедим и холодное мясо, – весело ответил Робин, усаживаясь за стол. – А то, что вино степлилось, не помешает нам оценить его вкус, благо ты известный знаток и ценитель вин и дурного вина не держишь.
Посвятив краткое время ужину, хозяин и гости за кубками вина перешли к главному.
– Ты известил меня о неких новостях, которые посчитал настолько важными, что не решился написать о них в письме, отправленном с голубем, – сказал Робин, внимательно глядя на аббата. – Что же это за новости?
Аббат оглянулся по сторонам, словно опасался, что кто-то лишний укрылся в тени, отбрасываемой горящими свечами, и, понизив голос, многозначительным тоном произнес:
– Новости, касающиеся местонахождения короля Ричарда!
Робин и Вилл переглянулись.
– Неужели король наконец-то отыскался?
– Именно так! – ответил аббат, наслаждаясь впечатлением, произведенным его словами на гостей. – Он найден, но о том пока мало кто знает. Думаю, даже королева-мать еще пребывает в неведении, как и принц Джон. Но, конечно, слухи распространятся очень быстро!
– Так где же он? – осведомился Вилл.
– В одном из замков на землях, подвластных герцогу Леопольду.
– И что он забыл в этом замке?
– Фу, лорд Уильям! – поморщился аббат. – Как можно в подобной манере отзываться о короле? Разумеется, он там не по своей воле, а пребывает в качестве пленника.
Поймав обмен гостей удивленными взглядами, аббат окончательно впал в благодушие. Он был очень рад их визиту, а то, что известие, которое он приберегал к встрече с ними, полностью завладело вниманием как Робина, так и Вилла, вознесло аббата до небесных вершин. Он знал свою слабость к рассказам и ценил собственное умение завладевать умами и воображением тех, с кем говорил. Поэтому, не поскупившись ни на одно слово, аббат рассказал, как был найден английский король, как простой менестрель Лионель Блондель бродил по Европе в поисках Ричарда Плантагенета и всюду пел песню, известную только ему и английскому королю. И однажды у стен замка в германских землях менестрель услышал, как звучный и мелодичный голос подхватил его песню, а потом увидел лицо того, кто вдруг стал подпевать, когда Ричард выглянул в стрельчатое окно. Так был найден король Англии.
– Этот Блондель – что его связывает с королем Ричардом? – поинтересовался Вилл, дослушав рассказ аббата.
Аббат густо покраснел и с явной неохотой ответил:
– Говорят, они были любовниками.
Сказав это, он набожно перекрестился. Вилл, покрутив головой, рассмеялся.
– Романтичная история! Прослыла бы таковой в веках, будь этот Блондель женщиной.
Пристрастия короля не к женщинам, а к мужчинам были известны всем и каждому, и потому Робин, не поддержав обсуждение, спросил аббата:
– Чего желает австрийский герцог за свободу нашего короля? Ведь он не намерен удерживать Ричарда в плену до самой смерти!
Аббат довольно хмыкнул и, вынув из широкого рукава пергаментный свиток, протянул его Робину. Тот, быстро раскатав свиток по столу, прочитал вслух:
«Насколько мне стало известно, герцог еще не назвал сумму выкупа, но пожелал, чтобы после того как он объявит и размер выкупа, и срок его уплаты, брат короля прислал бы в качестве заложников определенное герцогом число знатных лордов, которым не станут чинить обиды и примут их подобающим образом. Когда же принц уплатит герцогу сумму выкупа, заложники будут отпущены с миром».
Пробежав глазами по последним строчкам, Робин не стал оглашать их вслух, спросив аббата:
– Святой отец, письмо адресовано епископу Гесберту. Как оно оказалось у тебя?
Аббат хмыкнул.
– Епископ был в Ярроу, когда получил это письмо два дня назад. Он забыл его забрать или сжечь.
– Странное для епископа Гесберта легкомыслие – оставить письмо с такими новостями! – недоверчиво сказал Вилл.
– Дело не в легкомыслии, сын мой, – рассмеялся аббат. – Епископ Гесберт – человек осторожный и хладнокровный, но иной раз и он может впасть в столь сильное раздражение, что способен выйти из себя. А именно так и случилось. Содержание письма вызвало в нем такой гнев, что он попросту швырнул его на пол. Свиток закатился в угол, там и остался лежать. Как только епископ покинул Ярроу, я подобрал письмо, прочитал и немедленно послал зов лорду Роберту, понимая, насколько важны сведения, изложенные в этом письме.
Мгновение подумав над тем, что сказал аббат, Вилл с сомнением покачал головой.
– Вот как? Что же так разгневало епископа? Он, конечно, приверженец принца Джона, но не думаю, что возвращение Ричарда, которое отныне весьма вероятно, раз местопребывание короля больше не является тайной, могло стать причиной гнева. Опасение – да, но ярость…
– Судя по обрывочным словам, которые вырвались у епископа, полагаю, дело в последних строчках, – с тонкой улыбкой ответил аббат. – Лорд Роберт не дочитал письмо до конца.
– Так дочитай же! – нетерпеливо воскликнул Вилл, посмотрев на Робина.
Робин провел ладонью по пергаменту, норовившему свернуться обратно в свиток, и негромко отчетливо прочитал:
«Льщу себя надеждой, дражайший кузен, что принц не настолько огорчится вестями о своем брате, чтобы лишить меня обещанной милости. Тем более что данное им поручение я почти выполнил, и весьма успешно. Чтобы довершить начатое до конца, мне понадобится едва ли больше недели, после чего я вернусь в Англию и, как только покину корабль, прямиком отправлюсь в Лондон, а уже оттуда – в Ноттингем с обещанным принцем приказом относительно руки леди Марианны. Уверен, что упоминание о ней вызвало сейчас у тебя на лице выражение неудовольствия. Я согласен с тобой, Гесберт, она чересчур своенравна. И все же я желаю получить ее в жены и получу, нравится это тебе или нет. Всегда почитающий тебя, Роджер Лончем».
– Выражение неудовольствия! – фыркнул аббат, едва Робин закончил читать письмо. – Мягко сказано. Гримаса злобы, едва ли не ненависти, вот что выражало лицо епископа!
Робин внимательно посмотрел на аббата, а Вилл удивленно вскинул бровь и тихо рассмеялся.
– Поразительно! Такое чувство, что леди Марианна – средоточие всех помыслов, страстей и дорог! Гай Гисборн стремится к ней, Роджер Лончем зазывает в сваты самого принца Джона. А чем недоволен епископ? Ему-то что за дело до нее?
– Во-первых, у епископа свой интерес в судьбе леди Марианны, – отозвался аббат. – Чем дольше она остается не замужем, тем сильнее он надеется, что ему удастся заполучить ее в монахини, а после смерти Гилберта Невилла прибрать к рукам все, чем владеет отец леди Марианны. Король Ричард отыскался, но о графе Линкольне вестей так и нет. Если Реджинальд Невилл не вернется, его сестра станет единственной наследницей. Наследство же так велико, что, достанься оно церкви, епископ Гесберт обоснованно может рассчитывать на внимание его святейшества к своей персоне. Не удивлюсь, если он спит и видит себя кардиналом!
– Сэр Гилберт Невилл – человек немолодой, но и не старый. Он может прожить еще годы и годы. Если его сын и наследник окажется жив и объявится в Англии до того, как сэр Гилберт почиет с миром, какой выйдет прок для епископа от пострига леди Марианны? – возразил Вилл.
– Приданое, которое могло достаться ее супругу, но достанется церкви. Это не так уж мало.
– Но и не так много, чтобы епископ Гесберт продолжал видеть в снах кардинальскую шапку, – в тон аббату сказал Вилл.
– Сын мой! Кроме властолюбия и алчности епископу Гесберту ведомы и иные страсти! – нравоучительным тоном заметил аббат.
Робин, до сих пор не вступавший в разговор, глубоко вздохнул.
– Очевидно, что ты подошел к тому самому «во-вторых», святой отец. В чем оно заключается?
– В том, что епископ сам вожделеет леди Марианну, – ответил аббат и, услышав насмешливое фырканье Вилла, строго поднял палец. – Это не есть вожделение плоти, как ты, наверное, подумал, сын мой. Епископ Гесберт хочет заполучить леди Марианну в свою власть совершенно из иных соображений.
– Каких?
– Ему очень не нравится ее нрав – слишком свободный, ее дух – чересчур твердый. Леди Марианна – такая, как она есть, – сильно раздражает епископа Гесберта, будто самим своим существованием бросает ему вызов. И он хочет…
Аббат замялся, прищелкнул пальцами, пытаясь найти верные слова.
– …уничтожить ее, – помог Робин. – Если не умертвить, то сломать ее дух.
– Верно! – воскликнул аббат, благодарно кивнув Робину, и, задумчиво прищурив глаза, протянул: – Не так давно мне довелось видеть епископа рядом с леди Марианной. Чисто кот, охотящийся на птичку. Голос вкрадчивый, а в глазах такой огонек, словно скажи она неосторожное слово – и он тут же поймает ее в свои когти! По счастью, возле нее был Гай Гисборн, и если епископ охотился на леди Марианну, то сэр Гай стерег ее, как неусыпный сторож. Сам ответил на коварный вопрос, заданный леди Марианне, и тут же увел ее подальше от епископа.
– Теперь ты понимаешь, почему мой приказ остается в силе? – спросил Робин Вилла, когда аббат оставил их за столом одних на недолгое время.
Вилл невозмутимо пожал плечами.
– Ты все объяснил по дороге сюда – нет нужды повторять. Но, Робин, – Вилл выразительно поднял бровь, повторяя слова аббата: – По счастью, возле нее был Гай Гисборн…
Понимая, на что намекает Вилл, Робин улыбнулся в знак того, что принимает вызов, и тоже ответил словами аббата:
– Сэр Гай стерег ей, как неусыпный сторож. Не защищал или оберегал, а стерег. Ты чувствуешь разницу?
Вилл насмешливо покачал головой.
– Нет, не чувствую. А ты ее, разумеется, видишь?
– Разумеется, – подтвердил Робин, поднося к губам кубок с вином, и, сделав маленький глоток, сказал: – Она в слове, которое употребил наш славный аббат, описывая то, чему стал очевидцем. Стерег.
Вилл пренебрежительно покривил губы.
– Молвил слово, первым пришедшее ему на ум.
– В том-то и дело. Раз это слово пришло ему на ум первым, значит, в нем и заключается суть отношения Гая к леди Марианне. В противном случае он высказался бы иначе.
– Это всего лишь слова, Робин. Суть одна, но может быть выражена разными словами.
– Никогда! – уверенно заявил Робин, отводя довод Вилла. – В каждом слове заключен собственный смысл, не присущий другому слову.
– Возможно, но далеко не все относятся к словам так, как ты, – не сдавался Вилл. – Почему ты решил, что наш гостеприимный хозяин лелеет слова с такой же щепетильностью, как это делаешь ты?
– Потому что я знаю. Он, как ты выразился, именно лелеет их, щепетильно и бережно, почитая каждое за сокровище. Не забывай, что он рьяный любитель книг, а они состоят из слов. К тому же он служитель церкви. Как ты помнишь, в начале было Слово, и этим все сказано. Нет, Вилл, Гай не защитник леди Марианны от того же епископа. Он ее сторож, как и назвал его аббат, и сторожит он не ее саму, а ее для себя. Такой сторож, учитывая, кто он, представляет для леди Марианны не меньшую опасность, чем тот же епископ.
Вилл поднял руки, призывая Робина прекратить спор о высоких материях и спуститься на землю.
– Ты упускаешь из виду, что она не чурается общества сэра Гая.
– Но и не стремится к нему.
Глаза Вилла сверкнули непримиримым огнем.
– Если так, почему подпустила его к себе?
– Это было роковой ошибкой, Вилл, – ответил Робин. – Ведь рядом с ней не было никого, кто объяснил бы ей истинную природу Гая. Сам он ее не откроет, пока не получит руку леди Марианны. Сейчас он ведет себя с ней точно так же, как когда-то вел со мной. Вспомни, чем все закончилось, когда ему изменила выдержка и он показал свое истинное лицо. Все повторится, если он вынудит леди Марианну выйти за него замуж. Но он ее не получит.
Лицо Робина вновь выразило непреклонность, в сузившихся глазах мелькнула неприкрытая угроза.
Вилл усмехнулся.
– Почему ты уверен в том, что Гай своего не добьется?
– Она не хочет принимать его предложение. Ее отец тоже против, понимая, как быстро она погибнет, став женой Гая, и тому больше не будет нужды сдерживать свой нрав. А я прослежу за тем, чтобы не допустить Гая к его цели, чтобы он ни предпринял.
Вилл мог бы снова спросить, для кого Робин оберегает леди Марианну, раз уж сам в ней не заинтересован. Но он устал, хотел спать и потому небрежным взмахом руки – дескать, твое дело – прекратил разговор.
Пришел аббат, сообщил, что келья для ночлега гостей приготовлена, и сам проводил их к постелям.
Вилл провалился в сон, едва уронив голову на подушку, а Робин, напротив, не мог уснуть. Заложив руки за голову, он смотрел в потолок, и его мысли были полны не королем Ричардом, а Марианной, о которой он перестал думать, едва лишь вернулся в Шервуд, где его ждал обычный доклад Вилла о сведениях, полученных от дозорных, и неожиданный рассказ Статли. Переступив порог трапезной и окунувшись в привычные запахи и дела своего дома в Шервуде, он позабыл о Марианне. Но сейчас, в тишине ночи, Робин думал только о ней одной.
Отчасти причиной тому было упоминание аббата о епископе Гесберте. Прежде всего Гай Гисборн, следом за ним Роджер Лончем, а теперь еще и епископ Гесберт – все они представились Робину стаей хищных птиц, кружащих над светлокудрой головой Марианны. И чем дольше Робин думал, тем больше мрачнел. Все обернулось не так, как он ожидал.
Ему следовало поговорить с ней сразу же, утром первой ночи, которую они провели в доме Эллен. Слова Марианны о возвращении во Фледстан сбили его с толку – он проснулся в полной уверенности, что она останется с ним. Едва она упомянула о дороге домой, надо было напомнить ей, что Шервуд отныне единственный ее дом, пока Робин не сможет предложить ей другой. Впрочем, этот другой дом, куда он хотел бы ее привести, пока оставался миражом – прекрасным, но зыбким, как все миражи. Он и сам не знал, сколько еще пройдет времени, чтобы мираж стал явью.
Почему он ничего не сказал Марианне, молча согласился с ней и отвез во Фледстан? Задав себе этот вопрос, Робин невесело усмехнулся, зная ответ. Он был слишком счастлив и посчитал святотатством что-то еще потребовать от Марианны после того, как она вверила ему себя с такой безоглядностью. Несмотря на опасность, исходившую от Гая Гисборна, он дал Марианне немного времени привыкнуть к мысли о будущей жизни в Шервуде рядом с ним. Роджер Лончем внушал Робину меньше опасений прежде всего потому, что планам Лончема помешает в первую очередь Гай. А Марианна употребила время, предоставленное Робином, совсем на другое – очень быстро соткала вокруг себя мир, в котором гармонично для себя уместила и жизнь во Фледстане вместе с отцом, и любовь к нему – лорду Шервуда. Она не могла не понимать, что этот мир иллюзорный, он разрушится от первого же соприкосновения с реальностью. Робин понимал это лучше и предпочел разбить сотворенный ею мир на осколки раньше, чем это сделает кто-то другой, тот же Гай.
Вспомнив, как она разрыдалась, Робин невольно дернул краешком рта, словно почувствовал боль. Он и чувствовал ее – в сердце. Осенью, глядя на Марианну, ждавшую его на берегу реки, он мысленно говорил ей, что она никогда не будет плакать из-за него, и сам же минувшей ночью довел Марианну до слез. То, что он поцелуями осушил ее слезы, не слишком оправдывало Робина в собственных глазах, но и особой вины за собой он не чувствовал. Времени для деликатности не оставалось. Три дня, чтобы принять окончательное решение – на больший срок он не мог позволить себе расщедриться.
Наверное, ему следовало вначале обвенчаться с Марианной и привезти ее в Шервуд как свою супругу. Поступи он так, их отношения не приняли бы такой запутанный характер, между ними все сразу стало бы ясно. Но Робин мгновенно вспомнил несмелые ласки, которыми Марианна отвечала ему, когда они еще просто сидели возле очага в объятиях друг друга, и покачал головой. Только святой смог бы устоять, отстранить ее, такую желанную, близкую, нежную, а святым Робин себя не считал даже в малости.
Была еще одна причина, почему он позволил себе то, что позволил. Робин прекрасно понимал, что отец Марианны недоволен ее затянувшимся положением девицы на выданье и вот-вот лишит дочь свободы выбора. В разговоре, который у них состоялся в последний день пребывания Робина во Фледстане, сэр Гилберт резко и недвусмысленно высказался об этом, вслух пожалев, что вообще предоставил Марианне свободу. Если бы сэр Гилберт успел употребить отцовскую власть и сам бы избрал супруга для дочери, пока Робин всеми силами старался держаться поодаль от Марианны! Но он не успел. А после встречи с Марианной в церкви отца Тука, после взаимного признания в любви Робин твердо знал, что не допустит супружества Марианны ни с кем. Потому и дал себе волю, чтобы отрезать путь к отступлению и себе и ей, связать Марианну самыми тесными узами, не дожидаясь, пока их союз окончательно скрепится венчанием. Марианна – его и только его, что бы ни говорил и ни думал сэр Гилберт. Но к какому решению придет сама Марианна?
Робин беззвучно вздохнул. Через три дня, один из которых прошел, он вернется к ней за ответом, а пока ему остается одно: верить в силу любви Марианны.
– Перестань, Робин, – услышал он сонный голос Вилла, – если эта девушка соответствует твоему представлению о ней, у тебя нет причин беспокоиться.
Вздрогнув от неожиданности, Робин скосил глаза в сторону Вилла и встретил его усталый, но привычно насмешливый взгляд.
– От тебя исходит такое сильное смятение, что меня прямо-таки накрывает волной, – сказал Вилл. – Боюсь захлебнуться! Никуда твоя подруга не денется. Лучше подумай вот о чем: не вернуться ли тебе к прежним планам о браке, коль скоро король отыскался? Чувства чувствами, но женитьба!
Вилл звучно прищелкнул языком. Услышав сердитое хмыканье Робина, он рассмеялся и, повернувшись на другой бок, сказал со сладким зевком:
– Я ведь уже говорил тебе, когда ты порвал с Мартиной, помнишь? То, что возможно для меня, тебе непозволительно.
– С тех пор прошел не один год, и я сейчас не тот, кем был прежде, – резко ответил Робин.
Не удосужившись обернуться, Вилл лишь передернул плечами.
– Это верно. Ты больше не йомен из Локсли, селения, о котором давно позабыли. Ты лорд вольного Шервуда, чья власть распространяется далеко за пределы Ноттингемшира. И что? Разве эти перемены что-то изменили в тебе? Не обманывайся!
– В чем?
– В самом себе. Ты сделаешь все, чтобы вернуть то, что утратил.
– Я уже это сделал.
– Верно, – Вилл снова сладко зевнул, – но не так, как желал бы. Если тебе представится возможность узаконить власть, которую ты обрел, эту возможность ты не упустишь. Больше того – ты сам ее создашь.
– И что ты усматриваешь в этом плохого?
Вилл все-таки обернулся к Робину, и тот увидел, как его глаза вспыхнули ярким светом, прогнавшим сонный туман.
– Ничего. Ты будешь в своем праве, а я всегда останусь рядом с тобой, что бы ты ни решил. Но женщина, Робин, не станет помехой только в том случае, если ты разумно выберешь жену либо, забрав свою подругу в Шервуд, воздержишься от венчания с ней.
– Ты мне сейчас напоминаешь…
– Знаю кого! – рассмеялся Вилл. – И согласен с ним, как бы он ни относился ко мне. Ты не можешь позволить себе то, на что я могу махнуть рукой, и в этом мое счастье. Вернись к тому, о чем думал раньше, Робин, раз уж тебя заботит ее судьба. А твоя таинственная подруга… Сколько их было, что у тебя, что у меня, к неудовольствию Джона! Сейчас ты размышляешь, как убедить ее остаться с тобой, а через пару месяцев станешь ломать себе голову, как от нее отвязаться, поверь мне!
Небрежно махнув рукой, Вилл снова уснул. Робин улыбнулся, представив, как удивлен будет Вилл и все остальные, узнав, кто его подруга, но улыбка тут же угасла. Он предоставил Марианне выбор – уйти с ним или не уходить, пообещав, что примет любое решение и не оставит ее. Если она предпочтет остаться во Фледстане?
Что бы она ни решила, ему все равно придется объясниться с ее отцом. Робин не сомневался, что гнева сэра Гилберта не избежать при любом из решений Марианны. Он знал, что сумеет противостоять этому гневу и в любом случае обвенчается с Марианной, а будущее зависит от ее решения. Если она убоится разрыва с отцом, он убедит сэра Гилберта отправить ее в Уэльс, к родичам по материнской линии. Если же она предпочтет разделить его судьбу… Лицо Робина стало жестким, словно вырубленным из камня. Он найдет нужные слова для объяснения с Гилбертом Невиллом.
Усилием воли Робин изгнал из головы все мысли и заставил себя уснуть.
Утром, после того как гости позавтракали, аббат принес стопку книг. Она была так велика, а книги так увесисты, что тяжелая ноша вызвала у аббата одышку. Сложив книги на стол и придержав их рукой, чтобы стопка не рассыпалась, аббат окинул Робина и Вилла взглядом и, отвечая на свои мысли, вздохнул.
– Времени, чтобы прочитать все это здесь, у вас нет. Придется мне дать вам книги с собой. Но ведь вы их вернете?
В его вопросе прозвучали и опасение, и надежда, и с трудом скрываемое нежелание расставаться с книгами. Робин рассмеялся и ответил:
– Мы же всегда возвращали твои драгоценные книги, которыми ты нас ссужал. И каждый раз ты опасаешься, что однажды они не вернутся в твою знаменитую библиотеку!
– Да, но… Они для меня как дети, и я волнуюсь об их судьбе как отец, – с грустью признался аббат.
– Вернем все в целости и сохранности! – рассмеялся Вилл.
Пока он упаковывал книги в седельные сумки, аббат тронул Робина за локоть и, помявшись, произнес:
– Сын мой, я давно испытываю нужду покаяться перед тобой.
– Покаяться передо мной? – удивился Робин и улыбнулся. – Святой отец, мы не так много выпили вчера, чтобы ты сейчас перепутал, кто из нас кто.
– Я не шучу, – нахмурился аббат. – Не знаю, тяжел ли мой грех и грех ли это, но в точности осознаю, что несколько лет назад допустил оплошность, поддавшись чрезмерной разговорчивости. Вот только не ведаю до сих пор, повредила тебе эта оплошность или нет, но на сердце у меня тяжело.
– Что ж, расскажи, – предложил Робин, – в чем ты считаешь себя виноватым?
Вилл, не прерывая своего занятия, замедлил движения, с чрезмерной аккуратностью укладывая книги, и насторожил уши.
Аббат повздыхал, помялся, словно собрался искупаться в холодной воде, и признался:
– Однажды, когда ты еще жил в Локсли, сюда приезжал Гай Гисборн. Добрую неделю он просидел за книгами, урывая для сна несколько часов и вновь возвращаясь в библиотеку. Признаюсь, я был удивлен, сначала его визитом, потом рвением. Он был редким гостем в Ярроу, и я никогда не замечал в нем любви к чтению. Он едва не ослеп, вчитываясь в страницу за страницей. Возвращал книгу на полку, брал новую, и так без конца. Отчасти сжалившись над ним, а отчасти пожелав удовлетворить любопытство и узнать, что же он пытается отыскать, я предложил ему помощь. Тогда он поведал мне, что его интересует все – любое слово! – что связано с Посвященными Воинами.
При этих словах Вилл, склонившийся над сумками, напряженно застыл. Робин, оставаясь внешне спокойным, спросил:
– И что же ты рассказал ему?
– То, что знал сам, – честно ответил аббат, – но больше чем, наверное, следовало. Он выслушал меня с немного скучающим видом, словно не узнал для себя ничего нового, и небрежно спросил, кто теперь возглавляет Посвященных Воинов Средних земель. Скука на его лице и небрежный тон, увы, усыпили мою осторожность.
– И ты, святой отец, открыл ему, кто Правитель Воинов Средних земель? – очень резко спросил Вилл.
– Я и помыслить не мог, что сэр Гай знает не только лорда Роберта, но и где его искать, – виновато пробормотал аббат.
– Почему же тогда ты решил, что допустил оплошность, рассказав обо мне? – спросил Робин.
– Когда я узнал, что селение, в котором ты жил, сэр Гай предал огню и разрушению, а сам ты надолго исчез, то сердцем почувствовал связь между тем, что случилось, и тем, что я рассказал ему.
На лице аббата было самое сокрушенное выражение. Он низко склонил голову, открыв взору выбритую на ней тонзуру. Помедлив, Робин положил ладонь на его плечо.
– Сбрось с души камень и не отягощай себя грузом вины. Ты всегда оставался мне добрым другом и никогда не желал зла. Гай был в одном шаге от догадки. С твоей помощью или без нее – он все равно бы преодолел этот шаг, и неизбежно случилось бы то, что случилось.
Робко подняв глаза на Робина, аббат встретился с его теплыми глазами и улыбнулся в ответ на его улыбку. Вилл не был настроен так же великодушно, как Робин, но воздержался от суровой отповеди.
Провожая гостей, аббат сам поддержал Робину стремя, когда тот садился на коня, и, не в силах противиться любопытству, очень тихо спросил:
– Скажи, ты повстречал свою Деву?
Робин с улыбкой на миг сомкнул веки, отвечая на его вопрос.
– И что? Есть ли правда в том, что говорится о них в легендах? Хотя бы отчасти?
– Истинно все – от первого до последнего слова.
Аббат благословил гостей, пожелав им доброй дороги и пообещав помолиться за безопасное возвращение Робина и Вилла в Шервуд, и всадники покинули монастырь.
Наступивший день был теплым, но ветреным. На небе собирались низкие дождевые тучи, воздух стал плотным и влажным. Ближе к полудню послышались громовые раскаты – далекие, но приближавшиеся. Прошло немногим больше половины часа, когда они загрохотали уже над головами всадников. Ветер внезапно стих, потемнело, как в сумерках, сизое небо прорезывали пучки молний.
– Сейчас будет ливень, и драгоценные книги аббата превратятся в кашу! – сказал Вилл.
Робин махнул рукой в сторону дубовой рощи, Вилл кивнул, и они, свернув с дороги, погнали коней во весь опор, торопясь укрыться под густой листвой раньше, чем разразится гроза. Первые капли дождя звучно защелкали по дубовым листьям, когда они спешились и, привязав лошадей, плотно прижались спинами к стволу невысокого, но раскидистого дуба. Вилл для надежности прикрыл сумку с книгами плащом. Две-три минуты, и дубовую рощу окружила сплошная стена низвергавшихся с неба дождевых потоков, которые сопровождались почти непрерывным грохотом и вспышками молний.
