Айлин Вульф
Лорд и леди Шервуда. Том 1
– Марианна, прочь! – закричал Робин, увидев краем глаза, что Марианна удерживает плясавшего под ней Воина.
Сделав обманный выпад, Робин сразил очередного противника. Через мгновение еще один ратник налетел всей грудью на меч, и против лорда Шервуда осталось трое. Но обитель уже была охвачена шумом, к воротам спешил добрый десяток ратников. Робин сделал несколько резких скользящих движений, и трое оставшихся ратников оказались лежащими на земле, но один из них, прежде чем упасть и выронить меч, задел им Робина, и на рясе мгновенно взмокло темное пятно крови. Не обратив внимания на полученную рану, Робин отбросил один из мечей – тот, что забрал у убитого ратника, и вскочил на Воина позади Марианны.
– Гони, Саксонка! – крикнул он, и Марианна ударила Воина пятками по бокам, отчего тот сорвался с места в широкий головокружительный галоп, вылетев из почти окруживших его ратников Лончема.
Воин мчался во весь опор, Марианна непрерывно понукала его, не разбирая дороги. Уже стихли за спиной крики, звон оружия и ржание в спешке седлаемых лошадей, перестали быть видны даже слабые отблески огней в обители, а Воин с невероятной скоростью стелился в галопе, не чувствуя тяжести двойной ноши. Марианна почувствовала, что ряса и сорочка на ее спине стали мокрыми от крови Робина, а рука лорда Шервуда, обхватившая стан Марианны, отяжелела и ослабла.
– Робин! – позвала Марианна.
Он долго не отвечал.
– Переведи коня на рысь – пусть отдохнет, – наконец отозвался Робин, когда Марианна, встревоженная его молчанием, хотела спешиться и заняться раной Робина.
Но он, предупредив ее намерение, сказал:
– Тебе все равно нечем перевязать меня. Не останавливайся, пока я не пойму, что мы в безопасности.
Он был прав: переодеваясь, она не оставила на себе даже шарфа, который можно было бы приложить к ране.
– Не волнуйся за меня – кровотечение скоро замедлится, – сказал Робин, словно услышал мысли Марианны и почувствовал ее бесплодные сожаления. – Меч рассек только кожу и мышцы, не глубже.
– Как ты можешь быть в этом уверен?
Над ее ухом раздался тихий смешок.
– В противном случае я бы сейчас не разговаривал с тобой.
В лесу было тихо. Сколько Марианна ни вслушивалась, она не смогла расслышать ничего, кроме цоканья копыт Воина по твердой заиндевевшей земле. Значит, по близости никого нет, ни души.
– Где же твои стрелки? – спросила Марианна, отчаянно желая как можно скорее встретить людей лорда Шервуда и, оказавшись в безопасности, перевязать его.
– Не знаю, – помолчав, ответил Робин, – наверное, пропустили нас, как им было приказано, и занялись ратниками Лончема. Искать их сейчас нет смысла, надо постараться добраться до Фледстана.
Они долго ехали по лесной дороге, переводя вороного то в рысь, то снова в галоп. Марианна чувствовала, что уже вся ряса на ее спине намокла от крови так, словно это была ее собственная кровь. Какой бы плавной ни была поступь Воина, она все равно не обеспечивала всадникам полной неподвижности, тревожа рану и не давая крови остановиться. Робин всей тяжестью наваливался Марианне на спину, приходил в себя и выпрямлялся, пытаясь держаться сам.
– Обопрись на меня! Не бойся – я сильная, выдержу! – сказала Марианна. – Лучше поговори со мной. Расскажи, почему ты носишь шпоры?
Она говорила, не задумываясь о чем, лишь бы он не молчал, не терял сознание. Робин расслабился и тяжело привалился к спине Марианны. Потеря крови давала о себе знать: черная лента дороги и лес расплывались перед глазами, а голос Марианны долетал до его сознания словно сквозь плотную пелену.
– Я ношу шпоры, потому что имею право их носить, – ответил он, когда понял ее вопрос.
– Значит, ты действительно посвящен в рыцарское звание? – с искренним удивлением спросила Марианна.
– Видишь, ты напрасно не поверила мне тогда, в августе, – слабо усмехнулся он.
– И кто же посвятил тебя в рыцари?
– Король, – сказал Робин.
– Ричард?! – еще больше удивилась Марианна.
– Нет, его отец – Генрих.
Голос Робина слабел все больше и больше, и наконец лорд Шервуда тихо вздохнул и уронил голову Марианне на плечо.
– О Робин! – горестно воскликнула Марианна, понимая, что потеря крови должна быть велика и он все-таки потерял сознание, как ни держался.
Теперь она осталась одна – в ночном лесу, плохо представляя, где находится и в какой стороне дом, на уставшем коне, который с рыси начал переходить на шаг, а не в галоп. И жизнь Робина сейчас полностью зависела от нее. Еще немного, и потеря крови станет необратима и смертельна. Придя почти в отчаяние, Марианна потерлась щекой о волосы Робина, и их прикосновение и его дыхание, тепло которого она ощутила, вернули если не бодрость, то ее подобие.
Внезапно она услышала стук копыт и увидела всполохи факелов – навстречу двигался рысью большой конный отряд. Марианна остановила вороного, решая, что предпринять.
– В лес, – раздался над ухом шепот Робина. – И держи Воина так, чтобы он не шелохнулся.
В сердце Марианны ожили радость и надежда: она снова была не одна. Сознание, что Робин пришел в себя, придало ей сил. Марианна дернула повод, заставляя Воина свернуть в лес, и едва они укрылись в зарослях, как на дороге показались всадники. К огромной радости Марианна узнала в первом из них барона Невилла.
– Отец! – громко закричала она, понукая Воина вернуться на дорогу. – Это я, Марианна!
Невилл, спрыгнув с лошади, бросился навстречу дочери.
– Марианна! Я чуть с ума не сошел! Кто посмел напасть на тебя?! Кто это с тобой?
Теперь, когда они были в полной безопасности, на Марианну навалилась такая усталость, что она покачнулась в седле.
– Этот человек спас меня. Его ранили, когда он сражался с ратниками Лончема, вызволяя меня. Отец, мы не должны оставлять его!
– Как ты могла подумать, что я брошу без помощи раненого? К тому же того, кто защищал мою дочь! – укорил ее Невилл и подозвал одного из ратников. – Найджел, пересядь на лошадь леди Марианны и последи за нашим гостем.
Ратник поспешил исполнить его приказ и, бережно сняв Марианну с седла, сам вскочил на Воина и подхватил Робина, удерживая его на лошади.
– Кусок ткани! Любой! – крикнула Марианна.
Послышался треск – кто-то из стражников оторвал то ли рукав, то ли подол собственной рубашки. Скомкав поданный ей обрывок льняного полотна, Марианна прижала его к боку Робина. Он, не открывая глаз, слабо улыбнулся и без ее подсказки накрыл ладонью наспех сделанную повязку. Невилл взял Марианну на своего коня, посадив перед собой и бережно обняв, затем поднял руку, приказывая отряду трогаться в обратный путь.
– Твоя одежда вся вымокла! – с удивлением заметил сэр Гилберт. – Это кровь?!
– Не моя, – ответила Марианна, часто оглядываясь на Робина и тревожась из-за того, как бледнеет его лицо в свете факелов.
Наконец отряд въехал в ворота Фледстана. Два ратника помогли Робину спешиться и поддержали его, догадавшись, что без их помощи он не удержится на ногах. Сэр Гилберт с факелом в руке шел к ним быстрым шагом.
– Так это вам я обязан… – начал он говорить слова благодарности, но огонь факела ярко осветил лицо Робина, и Невилл смолк, глядя на гостя с изумлением, граничащим с неверием собственным глазам. – Не может быть! – только и смог он сказать.
– Но это он! – подтвердила Марианна. – Меня спас сам лорд вольных шервудских стрелков. Отец, ты понимаешь, что ему грозит, если он попадет в руки властей? Вместо благодарности мы отплатим ему злом!
– Все понимаю, дочь! – и Невилл успокаивающе потрепал ее по плечу. – Не тревожься: я в любом случае не выдал бы нашего гостя. Теперь же стану защищать его до последнего – я умею быть благодарным. Мы укроем твоего спасителя, пока его рана не заживет, и о том, что он в нашем замке, не узнает в Ноттингеме ни один пес! Добро пожаловать во Фледстан, милорд! – и сэр Гилберт склонил голову перед гостем.
– Благодарю за гостеприимство! – в том же тоне ответил лорд Шервуда.
Марианна, опасаясь, что обмен любезностями может стоить Робину последних сил, приказала ратникам помочь раненому гостю подняться по лестнице и преодолеть галерею. Там Марианна отпустила их, непререкаемым тоном отправив обратно во двор, и сама подставила Робину плечо. Полностью доверяя своим ратникам, она все же хотела, чтобы как можно меньше обитателей Фледстана знало, где она устроит лорда Шервуда. Шаг за шагом они медленно добрались до покоев Марианны, где ей навстречу бросилась Клэренс, сама не своя от тревоги и бессонной ночи.
– Марианна, что с тобой приключилось?! Я так волновалась за тебя!
Но, увидев рядом с Марианной привалившегося к стене Робина, Клэренс замерла как вкопанная, прижав ладонь к губам и не сводя с лорда Шервуда огромных испуганных глаз.
Бросив в ее сторону усталый взгляд, Робин еле слышно сказал:
– Все в порядке, Клэр. Помоги мне лечь.
Клэренс молча кивнула и, подхватив Робина под другую руку, помогла Марианне довести его до небольшой комнаты, примыкавшей к спальне. Девушки уложили Робина на широкую низкую кушетку, он вытянулся на ней, устраиваясь удобнее, и закрыл глаза.
Марианна пристально посмотрела на Клэренс: подругу от волнения била крупная дрожь. Она не могла отвести глаз от Робина, непрерывно поправляла пряди его коротких волос, отводя их от лица, а потом внезапно прильнула к его виску быстрым поцелуем.
– Клэр, приди в себя, – негромко посоветовала Марианна и повысила голос, заметив, что Клэренс ее не слышит. – Я принесу воду, лекарства и корпию для перевязки, а ты зажги свечи – я ничего не вижу.
Марианна принесла большой ларец, в котором хранила приготовленные ею лекарственные настойки и мази, а потом кувшин с чистой водой. Опустившись возле кушетки на колени, она с помощью Клэренс принялась раздевать Робина. Пропитанную кровью рясу она просто разрезала ножом, так же поступила и с курткой и стала осторожно, промокая водой, отлеплять от краев нанесенного клинком пореза засохшую от крови рубашку. Ее пальцы сделали резкое движение, и Марианна замерла, испугавшись, что причинила Робину боль. Не открывая глаз, он улыбнулся и ободряюще сжал ее запястье. Осмотрев рану, Марианна к своему облегчению нашла ее не опасной, если бы не слишком большая кровопотеря. Как и говорил Робин, меч только рассек мышцы, не проникнув глубже, и она удивилась точности, с которой он определил тяжесть раны, не видя ее, только чувствуя. Впрочем, судя по шрамам на его теле, будучи воином, Робин как на собственном, так и на чужом опыте мог изучить все виды ранений – от легкого до тяжелого.
Тщательно промыв рану и смазав края остро пахнущей травяной настойкой, Марианна накрыла ее компрессом, пропитанным лечебной мазью, и наложила не слишком тугую повязку. Клэренс сбегала на кухню за чашкой крепкого мясного бульона, а Марианна согрела вино, добавив в него мед и пряности. Напоив Робина и тем и другим и накрыв его покрывалом, девушки привели все в порядок: вылили окровавленную воду, выбросили ставшую негодной одежду Робина, убрали лекарства. Задув свечи, они ушли в спальню Марианны, оставив Робина одного.
Не в силах даже пошевелиться от усталости, Марианна упала в кресло и закрыла глаза. Клэренс развела в камине огонь, взяла в руки гребень и принялась расчесывать спутавшиеся волосы Марианны. Обе молчали.
– Наверное, я должна объясниться, – наконец решительно сказала Клэренс, откладывая гребень. – Это и есть мой брат, о котором я тебе рассказывала.
Марианна устало открыла глаза и, обернувшись, посмотрела на Клэренс долгим взглядом, словно искала сходство с лордом Шервуда.
– Я уже поняла, Клэр, – ответила она. – Еще на турнире в Ноттингеме подумала об этом. А сегодня, увидев вас обоих вместе, невозможно было не увериться в твоем родстве с лордом Шервуда.
Клэренс в ответ высоко подняла голову и гордо вздернула маленький упрямый подбородок.
– И я не стыжусь родства с ним! Напротив, я горжусь тем, что мне выпала честь родиться его сестрой.
К ее удивлению Марианна лишь рассмеялась, обняла Клэренс за плечи и прижалась щекой к ее щеке.
– Ну и чего ты волнуешься? Кто сказал, что ты должна стыдиться? Клэр, помнишь, я как-то рассказывала тебе о стрелке, которого прошлым летом встретила в Шервуде?
– Тот, которому ты отдала свою лошадь взамен его, раненной стрелой? – уточнила Клэренс и тихо ахнула. – Так это был Робин?
Марианна, улыбаясь, кивнула.
– Вот почему ты узнала его тогда, на турнире! – воскликнула Клэренс, всмотревшись в лицо Марианны особенно внимательным взглядом. – Кажется, и я о чем-то догадываюсь. Неужели ты все это время…
Ладонь Марианны мягко, но властно легла на ее губы.
– Довольно откровений! Мы обе устали, иди спать.
Не став спорить, Клэренс поцеловала Марианну и оставила ее одну. Марианна умылась, переоделась в ночную сорочку и откинула край покрывала, собираясь лечь в постель, но внезапно передумала. Набросив на плечи широкую суконную накидку и стараясь ступать как можно тише, она прошла в комнату, где спал Робин, и опустилась на колени у изголовья его постели. Долго и безмолвно она смотрела на его неподвижное во сне, такое утомленное сейчас лицо, и чувствовала щемящую нежность, заполнившую всю ее душу.
Ресницы Робина дрогнули, он открыл глаза и увидел рядом с собой Марианну. В его прояснившихся глазах не было ни удивления, ни вопроса – только завораживающая синь вечернего неба.
– Я даже не успела поблагодарить тебя, – прошептала Марианна.
– Ты и не должна благодарить меня, – слабо улыбнулся Робин. – Защищать тебя – мой долг.
– Защищать от чего? Или от кого?
– От всего и от всех, – ответил он и, не сводя с Марианны исполненного нежности взгляда, кончиками пальцев провел по ее щеке.
Глава шестая
В первые дни пребывания во Фледстане Робин был слаб. Хотя рана оказалась не слишком тяжелой, сказывалась большая потеря крови, и он был вынужден оставаться в постели. Клэренс и Марианна окружили его самой трогательной заботой. На скуку ему также не приходилось жаловаться: Марианна развлекала его чтением вслух, охотно играла для него на лютне и пела, когда он просил. От звуков ее нежного мелодичного голоса, сопровождаемого серебряным звоном струн, черты его лица смягчались, на губах появлялась мечтательная улыбка. А еще они разговаривали – подолгу, на самые разные темы.
Эти беседы доставляли огромное удовольствие и Робину, и Марианне – им обоим казалось, что они понимают друг друга с полуслова. Каждого жадно интересовало, что скажет или как ответит другой, и в том, что они говорили друг другу, не возникало конфликтов, которые неминуемо повлекли бы за собой сдержанность и осторожность суждений. Не признаваясь себе в том, с помощью бесконечных бесед каждый из них стремился как можно лучше познать собеседника, и это занятие было головокружительно увлекающим для обоих. Нечаянно оказавшись вместе, они пользовались щедростью случая, который их свел и подарил возможность проверить, совпадают ли представления друг о друге с тем, кем они были на самом деле.
Марианна, которая из рассказа Клэренс поняла, что брат и сестра происходят из благородной семьи, приняла как должное образованность Робина. И все же чем больше она узнавала его, тем большей загадкой он ей представлялся.
Он был хорошо осведомлен о событиях, которые происходили не только на острове, но и на континенте, разбирался в тонкостях хитросплетений политики. В том, что он владеет французским языком как родным, она убедилась еще на ноттингемском турнире. А вот то, что он может говорить на нем и как уроженец Нормандии, и как если бы был родом из Аквитании, ее удивило. Заметив это, он сказал, что в нем только половина саксонской крови.
– Но все как один считают тебя саксом! – еще больше удивилась Марианна.
– Мало ли кем меня считают! – лишь рассмеялся он в ответ.
При чтении книг обнаружилось, что он знает не только латынь, но и греческий язык, что уже не укладывалось в рамки ее представления о нем как о сыне не слишком знатного лорда – саксонского или даже норманнского. При этом он вовсе не стремился обнаружить перед Марианной все, что знал и чему был обучен. Просто вдруг открывалась еще одна глубина, и приходилось только догадываться, сколько глубин еще оставалось.
Но узнать в подробностях о происхождении лорда Шервуда Марианне не удавалось: он как будто не слышал ее вопросов о его жизни до того дня, когда он встал во главе вольных стрелков. Говорить с ним можно было на любую тему, только не о его прошлом.
– Помнишь, ты рассказывал, что тебя посвятил в рыцари король Генрих? – попыталась выведать Марианна и тут же смолкла, натолкнувшись на его абсолютно невозмутимый взгляд.
– Не помню, чтобы я говорил такое, – ответил он так, словно закрыл перед ней дверь.
– Когда мы бежали из монастыря, в лесу, – настаивала Марианна, но Робин только пожал плечами.
– Наверное, я бредил. Я вообще не помню, о чем я тогда говорил, – все плыло перед глазами. Только знал, что надо что-то говорить, чтобы тебя не трясло от волнения.
Посмотрев в его глаза, которые стали совершенно непроницаемыми, Марианна поняла, что продолжать его расспрашивать на эту тему бесполезно.
Но и у нее был предмет, который она не желала обсуждать с Робином. Когда он попытался заговорить с ней о Гае Гисборне, Марианна поняла, что ничего хорошего не услышит, и положила ладонь ему на губы, заставив замолчать.
– Гай называет себя моим другом, вы с ним враги. Не надо говорить о нем плохо, – и, поймав насмешливый взгляд Робина, строго добавила: – Точно так же и его разговоры о тебе я пресекаю, если он пытается отозваться о тебе нелестным образом.
– Ты хотя бы поостереглась вступать с ним в разговор обо мне! – только и смог сказать Робин, прежде чем ладонь Марианны сильнее зажала ему рот.
– На турнире ты сказал сэру Рейнолду, что ты предан своему государю и не скрываешь этого. Кого ты имел в виду? – спросила она в другой раз.
– Короля Ричарда, разумеется, хотя шериф и остальные должны были понять мои слова в точности наоборот, – улыбнулся Робин.
– Они так и поняли, даже мой отец! – рассмеялась Марианна. – И ты действительно предан королю Ричарду так, как говорил?
– Он законный государь Англии, и ни я и никто другой не имеют права отказать ему в преданности, – твердо, даже жестко ответил Робин и внимательно посмотрел на Марианну. – В чем заключаются твои сомнения?
– В том, достоин ли преданности король, который покинул свое королевство, едва заняв трон? Да нуждается ли он вообще в этой преданности, забыв о своей стране! – с возмущением воскликнула Марианна. – Крестовый поход, святой Иерусалим, король-рыцарь… А его страну в это время лихорадит от бесчинств и произвола! Пока еще власть оставалась в руках епископа Илийского, в королевстве был хоть какой-то порядок, а после изгнания Уильяма Лончема страна оказалась в руках таких, как его брат сэр Роджер. И теперь последнее слово остается за силой, а не законом.
– Для того чтобы торжествовала законность, ее надо поддерживать преданностью суверену, который занимает престол по праву, – спокойно возразил Робин. – Даже когда суверен не оправдывает всех надежд. Только в одном случае допустимо нарушить присягу – если король развязывает войну против своих же поданных.
Марианна неопределенно покачала головой в знак того, что слышит его слова, но не очень-то разделяет их в отношении короля Ричарда.
– У меня такое чувство, словно тебе лично есть в чем упрекнуть короля, – заметил Робин.
– Как я могу? Ведь он король! – передернула плечами Марианна. – Вместе с ним в поход ушел и мой брат. И вот поход окончен, сам Ричард исчез, как в воду канул, и о Реджинальде нет никаких вестей! Из его писем я поняла, хоть брат и не вдавался в подробности, насколько тяжелым был этот поход и как мало смысла в нем видел сам Реджинальд. Он последовал за королем, повинуясь присяге и долгу, понимая их точно так же, как ты. И что с ним сталось?
– Ты очень любишь брата? – тихо спросил Робин.
Марианна закивала и высоко подняла голову, чтобы удержать слезы, заблестевшие в ее ясных глазах.
– Когда умерла матушка, отец впал в такое отчаяние, что на несколько дней заперся в своих комнатах и потом еще долго не мог прийти в себя. Он очень любил ее. А я была еще мала, и мне было так одиноко от того, что ее больше нет, а отца… словно тоже нет. Именно Реджинальд был тогда все время рядом со мной. Следил, чтобы я была умыта, опрятно одета, накормлена. Он даже сам заплетал мне косы и убаюкивал меня по вечерам. А ему ведь вдобавок пришлось вместо отца заняться делами родовых владений! Я не хотела расставаться с ним ни на миг, цеплялась за него так, словно он был единственным, что оставалось в моей жизни родным. И когда отец смог справиться с горем и стать таким, каким мы его знали до смерти матушки, для меня все равно ничего не изменилось. Реджинальд оставался главным в моей жизни. Когда по воле отца меня отвезли в монастырь, настоятельнице пришлось через несколько дней послать за Реджинальдом. Я плакала не переставая, отказывалась от еды, не слушалась сестер. Он приехал, и меня охватило такое счастье, какого я никогда не испытывала! Я умоляла его забрать меня с собой, а он долго разговаривал со мной, объясняя, почему мне надо остаться в монастыре. Тогда я впервые и от него узнала о долге, который есть у каждого, и у меня тоже. Он был так убедителен, что я смогла подчиниться и отпустить его. И моя жизнь в обители стала делиться на периоды между встречами с ним, когда он приезжал навестить меня. Я гордилась тем, что его так отличает король! А мне надо было сокрушаться о королевской милости к Реджинальду!..
– Нет, Мэри, – Робин взял руку Марианны в свои ладони, теплом которых передал ей свое сочувствие. – Мужчиной надо гордиться – отец ли он, брат или муж. Плакать о нем можно только украдкой, так, чтобы он не видел твоих слез.
– Так он и не видит их сейчас! – сквозь слезы рассмеялась Марианна и с грустью посмотрела на Робина. – Вы с ним чем-то схожи. Если бы вы с Реджинальдом узнали друг друга, то, наверное, стали бы друзьями.
Ничего не сказав в ответ, Робин улыбнулся и поцеловал ее руку.
Он действительно напоминал Марианне брата. Не внешностью – в этом они были схожи лишь статью воинов, привычных к ратному труду, а твердостью собственных принципов и неуклонному следованию им. Еще их роднило ее собственное ощущение полной защищенности, которое она всегда чувствовала в обществе брата, а теперь вновь возродившееся от присутствия рядом с ней Робина. Ни с кем больше, даже с отцом, она не была так спокойна, словно от нее могли отвести любую опасность. Но существовало и какое-то отличие, хотя бы в том, что Реджинальд был приближен к королю, а Робин объявлен вне закона, но при этом, как ей казалось, вовсе не был удручен своим положением. И Марианна попыталась выяснить, так ли это на самом деле.
– Скажи, ты действительно доволен своей жизнью – вне закона, в лесу, во главе вольных стрелков? Или ты просто смирился?
Выслушав ее, Робин усмехнулся.
– Если бы я смирился, то никогда не оказался бы вне закона и не подчинил бы себе Шервуд. Я давно был бы попросту мертв. Обстоятельства моей жизни складывались далеко не всегда в мою пользу, но свою жизнь все равно определял именно я, и сам решал, что мне делать, а что нет. Жизнь в Шервуде вполне отвечает моей сути.
– Чем же? Ведь она опасна и вряд ли легка!
– Иной раз даже чересчур опасна, – согласился Робин. – Но поэтому те, кто оказался в Шервуде, начинают особенно ценить то, что предлагает жизнь. На первое место выходят не богатство или знатное происхождение, а ум, отвага, твердость духа. Совсем иначе относишься к другу, когда бьешься рядом с ним спиной к спине или плечом к плечу, зная, что он, рискуя собой, прикроет тебя. Но то же самое и ты сделаешь для него. Не думаю, что те, чья дружба проверена лишь беседами и застольями, окажутся такими же преданными друзьями, если жизнь начнет испытывать их опасностью и смертью так же часто, как нас. Если девушка скажет вольному стрелку о любви, значит, ее любовь – самый бесценный дар, о котором только может мечтать мужчина. В ее любви нет корысти или тщеславия, но в ней сполна и душевного жара, и самоотверженности.
– Но за эти блага ты можешь расплатиться жизнью! – воскликнула Марианна.
Ее глубоко взволновали его слова, особенно те, которыми он говорил о любви. Она даже почувствовала укол ревности при мысли, что Робин рассказывал не абстрактно, а имел в виду какую-то определенную девушку, которая признавалась ему в любви.
– Всегда приходится чем-то расплачиваться, и чем дороже благо, тем выше цена, – пожал плечами Робин. – Но мы в Шервуде умеем постоять за себя, так что эту плату наши враги получат нескоро.
Теперь отличие между братом и Робином для Марианны немного прояснилось. Реджинальд следовал правилам, Робин сам устанавливал правила для себя и, подумалось Марианне, обладал такой волей, что мог заставить считаться с этими правилами тех, кто отвергал их. Она поняла, что именно это качество Робина вызывало ненависть Гая, который был вынужден терпеть существование вольного Шервуда, не будучи в силах взять верх.
Они разговаривали о почти сказочных историях, ходивших о лорде Шервуда, и Робин рассказывал Марианне, как все происходило на самом деле. Истории в его изложении были такими занимательными и веселыми, как будто другой – опасной – стороны жизни в Шервуде не существовало вовсе.
– Хорошо быть свободным! – вдоволь насмеявшись над очередным рассказом, мечтательно вздохнула Марианна, в чьем воображении в самых ярких красках предстала жизнь, которую описал Робин.
– Хорошо, когда можешь позволить себе быть свободным, – неожиданно поправил ее Робин и внимательно посмотрел на Марианну. – Если свободолюбивый дух заперт в клетку, пусть даже роскошную и золотую, то он либо будет биться о прутья, пока не расшибется насмерть, либо сломается и потеряет себя.
Встретив вопросительный взгляд Марианны, Робин в подтверждение на миг сомкнул веки.
– Да, я сейчас имел в виду тебя. То представление о тебе, которое у меня сложилось, вызывает глубокое опасение за твое будущее. Ты пытаешься жить по собственным правилам, и пока еще общество, в котором ты живешь, снисходительно смотрит на твои поступки и считает их кто блажью богатой наследницы, кто опасной причудой. Но так не будет продолжаться вечно. Очень скоро от тебя потребуют подчинения тем правилам, по которым живут равные тебе по рождению, и вот тогда…
– Почему ты считаешь, что потребуют, и скоро? – быстро спросила Марианна.
– А ты всерьез думаешь, что твой муж придет в восторг от того, что его жена занимается врачеванием всех и каждого, кто обращается к ней за помощью? Или от твоих одиноких прогулок? От твоих знаний, любви к книгам? От того, что ты всегда будешь смотреть на мир не его глазами, а иметь на все собственное мнение?
– Но что если я не выйду замуж? – предположила Марианна.
– Тебе не позволят, – жестко ответил Робин, – но даже если представить невозможное, то в монастыре подчинения требуют строже, чем в миру. И очень бдительно следят за тем, что ты на самом деле таишь в душе. Это если ты питаешь иллюзии, что обойдешься внешней покорностью.
– А что надо сделать, чтобы обрести свободу? – спросила Марианна.
По ее напряженному взгляду Робин понял: Марианну интересует не общее рассуждение, а конкретные действия, и то, что он скажет, может подтолкнуть ее к каким-либо опасным для нее поступкам.
– У меня нет ответа на твой вопрос. Как правило, свобода дается тем, кто все потерял, но горечь утраты может оказаться так сильна, что обретенная взамен свобода покажется проклятьем.
У него был ответ на вопрос Марианны, но потому, что он не желал ей испить ту чашу, о которой сказал, и был уверен в том, что она станет сожалеть об утратах, решил воздержаться от откровенности. Его слова не устроили Марианну, но других она не услышала. Тогда она спросила:
– Почему тебя вообще волнует мое будущее?
– Потому что любоваться тобой – одна из самых больших радостей для меня, – просто ответил Робин. – Я имею в виду не твою наружность, хотя ты обворожительно красива. Но твоя красота так исключительна благодаря твоей светлой душе и независимому нраву. Если твой дух будет сломлен и ты станешь равнодушной, начнешь покорно следовать навязанной тебе воле, то и твоя красота угаснет.
Если бы Марианна услышала такое признание не от Робина, она сочла бы его объяснением в любовных чувствах. Но им это было сказано так, как с ней говорил, наверное, только ее духовник, и у Марианны мелькнула догадка.
– Скажи, это ведь ты говорил обо мне с отцом Туком? – спросила она, тщательно скрывая волнение.
Глаза Робина сердито потемнели.
– Не знал, что для отца Тука тайна исповеди не указ! – сказал он с едва сдерживаемым гневом, и Марианна поторопилась уверить его в невиновности священника.
– Он просто говорил мне почти такие же слова и обмолвился, что эти мысли принадлежат не ему, – и Марианна посмотрела на Робина с тайным ожиданием, что он расскажет ей все остальное, о чем поведал отцу Туку.
Но Робин не был расположен ни к откровенности, ни к продолжению разговора.
– Извини, я устал, – холодно сказал он, закрывая глаза. – Почитай мне что-нибудь перед сном.
Только на третий день пребывания Робина во Фледстане Марианна решилась спросить о том, что ее интересовало все месяцы со дня их первой встречи.
– Скажи, почему ты не забрал тогда Воина?
Его рука ощутимо вздрогнула под ее ладонью, пальцы медленно сжались в кулак, темные длинные ресницы взметнулись, и Марианну наотмашь ударила гневная синь его глаз.
– У кого же я должен был его забирать? – спросил он делано ласковым голосом, не сводя с нее ставших недобрыми глаз.
Марианна попыталась убрать руку, но Робин не позволил, перехватив ее запястье и крепко сжав. Не в силах выдержать его неотступный взгляд, она опустила глаза.
– Уверена, что ты недолго заблуждался относительно того, кто я на самом деле.
– Верно! – усмехнулся Робин. – Когда я описал тебя Клэр, она сказала, что и обликом, и повадками это могла быть только ты – благородная леди Марианна! Зачем ты обманула меня?
– Я не обманывала тебя! – гневно воскликнула Марианна. – Всего лишь не полностью назвала свое имя. Как, впрочем, сделал и ты. Если бы мы не встретили твоих стрелков, то, полагаю, я бы так же осталась в неведении, что меня провожал не кто иной, как лорд вольного Шервуда. Да ты и сам мог бы догадаться, кто я!
– Да, мы с тобой оказались похожи, – согласился Робин, внезапно утратив весь гнев, который сменился грустью. Отпустив руку Марианны, он закрыл глаза и долго молчал. – Конечно, мог догадаться. Простая травница, считай, служанка – и такие ухоженные волосы, руки, не обожженное солнцем лицо, отменная верховая лошадь… Наверное, не захотел догадываться. Слишком хорошо мне было с тобой в тот вечер, но с благородной леди Марианной Невилл я и вел бы себя, и говорил иначе.
