Айлин Вульф
Лорд и леди Шервуда. Том 1
Он осторожно прикоснулся губами к ее губам. Ни страсти, ни любовного трепета не было в его прощальном поцелуе – лишь одна беспредельная нежность перед близкой разлукой.
Сэр Гилберт Невилл стоял возле окна и не сводил глаз с дочери и лорда Шервуда, которые замерли в объятиях, не в силах разомкнуть руки и наконец расстаться. Два силуэта, вырезанные из шелка закатного неба, под аркой ворот… Не различая лиц, Невилл прекрасно представлял себе чувства, которые сейчас владели Робином и Марианной. Но возмущение, охватившее Невилла, когда он увидел, как гость целует его дочь, быстро уступило место глубокой печали и сожалению.
– Какая досада! – горьким вздохом вырвалось из его груди, и, сокрушенно покачав головой, сэр Гилберт решительно захлопнул окно.
Робин легко вскочил в седло, и Воин грациозно затанцевал под ним, сдерживаемый властной рукой. Марианна взяла жеребца под уздцы и вывела за ворота на мост.
– Храни тебя Святая Дева, – сказал Робин, когда Марианна выпустила поводья и подняла взгляд на всадника.
И вдруг, перегнувшись в седле, он подхватил ее и посадил на коня перед собой. Она заглянула ему в глаза, потемневшие сейчас грозовой синью, и увидела в них, как в зеркале, отчаянную борьбу, которая происходила в душе Робина. Но вот его взгляд стал спокойным, глаза посветлели, как глубокие озера, покрывшиеся прозрачным льдом.
– Прощай, Светлая Дева! – опалило ее висок горячее дыхание Робина, его губы на миг прижались к ее лбу, и рука, обхватившая ее стан, отпустила Марианну.
Она соскользнула с коня, и Робин пришпорил жеребца. Вороной, гулко цокая копытами по деревянному настилу моста, прошел танцующей рысью, а потом стремительным галопом помчался к темнеющей гряде леса. Марианна провожала Робина взглядом, пока конь и всадник не скрылись в ночной темноте, и только потом вернулась во двор замка.
Оказавшись в своих покоях, она не раздеваясь легла на кровать. Не в силах уснуть, да и не пытаясь это сделать, она вновь и вновь перебирала каждый день, каждый час, проведенный лордом Шервуда во Фледстане. Такой быстрый бег времени показался Марианне несправедливым: целые две недели пролетели одним мгновением.
Сколько нежности, сколько тепла оказалось в его суровой душе воина! Никогда прежде ни в ком она не встречала такого магического сочетания несовместимых, казалось бы, свойств. И никому она не позволяла ничего большего, кроме обычного вежливого поцелуя руки. Лишь Гаю Гисборну изредка разрешалось поцеловать ее в лоб дружеским поцелуем. Но Робин!..
Ее постоянно переполняло желание прикоснуться к нему, почувствовать тепло его руки, как тогда, в августе, когда он положил ладонь на ее колено. Его поцелуи опьяняли ее, словно старое вино. До сих пор на губах росной свежестью таял аромат весны, переданный его дыханием. В его объятиях, слыша биение его сердца, она чувствовала себя так, словно наконец-то вернулась в давно ожидавший ее родной дом после долгой и трудной дороги.
До сих пор она старалась думать о том, что он не значит для нее так много, что настанет день, который опять разведет их по жизни. И вот этот день настал, но мысль о том, что у них разные дороги, казалась Марианне невыносимой. Она не была искренней сама с собой: она хотела, чтобы у них с Робином был один путь. И теперь, перестав лукавить, она ясно поняла, что влюблена в него с самой первой встречи, с самого первого взгляда. Если бы он не выпустил ее из объятий, пришпорил бы коня и увез с собой? Она бы уехала с ним! Неизвестное будущее не испугало бы ее, лишь бы только всегда быть с ним рядом. Общее осуждение, потеря привилегий знатного происхождения, роскоши и состояния – ничто из этого уже ничего не значило для нее, только бы он ее любил!
****
Оставив Фледстан за спиной, Робин углубился в лес и ехал неспешной рысью к своему лагерю – в самое сердце Шервуда. Встречая по пути стрелков, которые приветствовали его, от всего сердца радуясь как возвращению своего лорда, так и тому, что возвращался он живой и невредимый, Робин, смеясь, отвечал на их приветствия и шутки. Никто, глядя на его лицо, осветившееся радостной улыбкой, не смог бы даже заподозрить, что все это время он находился в напряженных раздумьях о себе, о Марианне, о них обоих. Думал не вместе с ней, как она предложила, а один – и за себя, и за нее. Впрочем, о себе ему почти не пришлось размышлять: собственное сердце он давно уже понял, осознал то, что обнаружил в нем, и примирился после недолгих яростных, но совершенно безуспешных усилий что-либо изменить. Он лишь упрекал себя в том, что провел во Фледстане лишнюю неделю: ведь он был в силах покинуть его на пятый день, когда встал с постели и понял, что рана не беспокоит его, голова перестала кружиться от слабости, а сам он твердо стоит на ногах. Но нет! Потакая собственной прихоти, он вступил с Марианной в негласный сговор считать рану серьезнее, чем она была на самом деле. Зачем ему понадобилось делать вид, что лечение требует большего времени, он знал. Зачем так же поступила и Марианна, он был почти уверен, что тоже знает. Осталось понять одно: как распорядиться обретенным знанием и как поступить. Сердце настаивало на одном решении, разум убеждал в противоположном. И, пребывая в такой борьбе чувств и рассудка, Робин сам не заметил, как добрался до лагеря.
– Наконец-то! – встретил его возглас Статли, едва он спрыгнул с коня и привязал Воина к коновязи.
Статли крепко обнял лорда Шервуда и не сразу выпустил из объятий.
– Пусти уже, Вилл! – рассмеялся Робин, отбиваясь от друга. – Ты прижал меня к сердцу, как возлюбленную девицу!
– Не угадал! – рассмеялся в ответ Статли. – Сильнее, чем возлюбленную! Ведь я остался жив только потому, что ты поторопился утром прислать через Клэренс весть о том, что ты жив и находишься во Фледстане. Когда я ночью вернулся без тебя, не зная, куда ты подевался, Джон и Вилл мне едва голову не оторвали. Особенно Вилл! Он бранил меня так, что даже Джон примолк, посчитав свои попреки уже излишними. А Кэтрин зажала уши и бросилась опрометью вон из трапезной, лишь бы не слышать всех слов, которыми Вилл счел нужным меня обозвать. Ты почему не вернулся к нам, когда покинул монастырь?
Робин едва заметно пожал плечами.
– Не до того было, Вилли, чтобы разбирать, куда ехать. Да и конем правил не я, а леди Марианна. Я не успел объяснить ей дорогу, и она помчалась наугад, сломя голову, лишь бы оказаться подальше от монастыря, где собиралась погоня за нами.
Глядя в безмятежные глаза лорда Шервуда, Статли покачал головой.
– Не успел объяснить, значит? – повторил он и, рассмеявшись, несильно ударил Робина по плечу. – Ох, мой лорд! Кто еще, как ты, сумеет так ловко обустроить свидание с девушкой? Радуйся, что Джона сейчас нет. Он целыми днями упражнялся в красноречии, готовясь встретить тебя проповедью, рассчитанной на добрый час! Вилл-то, конечно, обойдется с тобой милосерднее!
Рассмеявшись в ответ, Робин пошел вместе со Статли к распахнутым настежь дверям, из которых на траву падал квадрат яркого света. Едва он переступил порог, как услышал насмешливый голос:
– Кого я вижу? Победитель драконов и спаситель прекрасных девиц явил нам свой светлый лик!
– И это ты назвал милосердием? – рассмеялся Робин, искоса бросив взгляд на Статли, и подал руку Виллу Скарлету.
Тот не ограничился рукопожатием, а порывисто обнял Робина, и не менее крепко, чем до него это сделал Статли. Отстранив лорда Шервуда, Скарлет окинул его цепким взглядом и, удовлетворившись тем, что увидел, шутливо стукнул Робина кулаком в грудь.
– Заставил ты нас потревожиться! Вилл уже нажаловался тебе на нагоняй, который получил от Джона и меня?
– Конечно, – невозмутимо ответил Робин, улыбаясь одними глазами, в которых светилась приязнь к Скарлету. – Сказал, что ты собирался оторвать ему голову. Это ты назвал нагоняем?
– Не оторвать, а отрубить, – ответил Скарлет, пряча улыбку в глазах, устремленных на Робина, и посмотрел на тезку: – А ты, Вилли, когда вновь соберешься жаловаться Робину на меня или Джона, запоминай все дословно, чтобы не возводить поклеп на друзей.
– Поклеп! – фыркнул Статли. – Оторвать, отрубить – есть разница, если ты все равно собирался оставить меня без головы?
Не ответив, Скарлет расхохотался и, взяв Робина за локоть, увлек его к столу. Расставив на столе кубки, он доверху наполнил их вином и, взяв один, высоко поднял его.
– За твое возвращение, Робин!
Когда вино было выпито, Вилл Скарлет внимательно посмотрел на Робина.
– Рассказывай! – предложил он.
– О чем? – спросил Робин, подняв на Скарлета невозмутимые глаза.
– Как тебя встретил Гилберт Невилл? Знал ли он, кто спас его дочь и кому он предоставил приют на время выздоровления? Какой ты нашел леди Марианну?
– Знал, конечно, – и Робин взглядом указал Скарлету, чтобы он вновь налил вина. – Был ошеломлен, но быстро пришел в себя. Благодарность его была самой горячей, так что деньги, оружие, лошади из его конюшни, приют – все это было обещано мне с безмерной щедростью.
– Да? – усмехнулся Скарлет. – Почему же в таком случае он водит дружбу с шерифом?
– Этот вопрос я не стал ему задавать. В конце концов, каждый сам вправе выбирать себе друзей, – ответил Робин, пригубив вино.
– Этот вопрос ты не задал, а на другой не ответил, – хмыкнул Скарлет и повторил: – Так какой же ты нашел леди Марианну?
– Что тебя интересует в ней? – равнодушным тоном спросил Робин, и это равнодушие вызвало у Скарлета легкое недоумение.
– Довольно странно ты говоришь о ней! Ну хорошо, изволь! Действительно ли она стоит защиты всего Шервуда и так ли мила собой, как о ней говорят?
– Ты что, никогда не видел ее? – спросил Статли, молча сидевший за столом.
– Видел когда-то давно, но с тех пор прошло много лет, – ответил Скарлет. – А вот взрослой увидеть ее как-то не довелось.
– Она безусловно стоит того, чтобы Шервуд ее защищал, – сказал Робин тем же безразличным тоном. – Что же до внешности: да, она весьма миловидна.
– Миловидна, – повторил Скарлет, бросил на Робина острый взгляд и с усмешкой заметил: – Видать, не настолько ослепительна, как твердит молва, если твое сердце она не задела даже в малости!
– Оно и к лучшему, – спокойно ответил Робин. – Сложись по-иному, чтобы я стал делать? Поэтому оставь ее в покое и расскажи о делах Шервуда. Как они складывались, пока меня не было?
– Наши дела в порядке, – заверил Скарлет. – Две недели твоего отсутствия прошли без особенных происшествий, за одним исключением. Ты, наверное, еще не знаешь, что Гарри погиб?
– Гарри погиб?! – враз потемнев и осунувшись, Робин впился глазами в еще мгновение назад веселое, а сейчас помрачневшее лицо Скарлета. – Когда и как?
Скарлет тяжело шевельнул плечами в знак того, что и сам не знает подробностей.
– Его тело привезли из замка сэра Гая в Ноттингем и выставили посреди главной площади на всеобщее обозрение, объявив, что подобная участь ждет всех, кто оказывает нам помощь. Жуткое зрелище! У бедняги содрана вся кожа с лица, нет кистей рук и разодран живот – так, что внутренности вывалились наружу. Передавать через Клэр подобные новости я не решился – она бы сошла с ума от беспокойства, представив в таком виде тебя, а не Гарри, который ей был незнаком.
Скарлет невольно поморщился от сочувствия к тому, о ком рассказывал. У Робина в глазах сгустилась грозовая чернота, из груди вырвался глубокий вздох.
– Бедный мальчик! Что же могло случиться? – не дождавшись ответа, он спросил: – Удалось хотя бы похоронить его?
– Нет, – таким же вздохом отозвался Скарлет. – Вся площадь утыкана копейщиками шерифа, и к телу не подступиться, не то что забрать. Придется ждать, пока шерифу и сэру Гаю надоест пугать горожан и останки Гарри отправят на корм воронью за стены, где стоят виселицы. Оттуда и заберем.
Чтобы отвлечь Робина от мрачных размышлений, Скарлет с наигранной веселостью предложил:
– А что если мы завтра устроим пирушку в честь твоего возвращения? Отправимся на постоялый двор нашей гостеприимной красавицы Мод, я привезу отличных девчонок! Впрочем, к тебе Мод не подпустит ни одну из них. После того как ты провел с ней ночь, она даже собственных служанок от тебя отгоняет. Согласен?
Недолго подумав, Робин кивнул, чем вызвал на этот раз удивление Статли.
– Вилл, ты как, поедешь с нами? – живо спросил Скарлет, повернувшись к Статли.
– Поедет, – ответил вместо него Робин. – Только давай не завтра, а послезавтра. Завтра я отправлюсь в объезд постов. Если хочешь, составь мне компанию.
– С превеликой охотой! – откликнулся Скарлет. – Ты прав, так будет легче убедить Джона заменить нас обоих не в его черед.
– Ну-ну! – выразил сильное сомнение Статли в уверенности Скарлета в том, что Джон с радостью возьмет на себя обычные обязанности, но в нарушение заведенной очередности. – Когда Джон узнает, в чем причина, он выкажет тебе большое неудовольствие, что мы все решили провести веселую ночь в женском обществе. Ты ведь знаешь, как он не одобряет подобные увеселения.
– Не все же связаны узами брака, как он, – развел руками Скарлет. – К тому же Джон не хочет понять, что подружки – это не только радости плоти, но и верные глаза и уши, всегда готовые помочь, не требуя в награду ничего, кроме жаркого поцелуя! Я сам берусь уговорить его отпустить нас без обычных проповедей и упреков!
– Я помогу тебе, Вилли, – раздался еще один голос, – если обещаете взять меня с собой и не оставить скучать без ласковой и сговорчивой подружки. Здравствуй, Робин, и ты, Вилл.
– Ба, Мартин! – воскликнул Скарлет, обернувшись к дверям. – Вернулся, и так быстро? А тебе-то зачем? Ты же только что был у жены.
– Был, – бесстрастно согласился Мартин, садясь за стол, – но не ради нее, а чтобы повидать дочерей.
– Значит, все осталось по-прежнему? – усмехнулся Скарлет, внимательно глядя на Мартина.
Тот едва заметно пожал плечами и отвернул лицо, чтобы скрыть проступившую на нем горечь.
– А что могло измениться, Вилл? Да я и сам уже не хочу ничего менять. Если бы я не был слишком обрадован, когда она вдруг согласилась выйти за меня замуж, и не ослеп в тот миг от счастья, то крепко подумал бы, прежде чем вести ее под венец. Но ее красота заставила меня позабыть о ее упрямстве, а когда она мне о нем напомнила, было поздно.
– А ведь я тебя предупреждал! – протянул Скарлет, бросив на Мартина задумчивый взгляд, и махнул рукой, словно отгонял от друга печаль и запоздалые сожаления. – Ладно, не грусти! Благо девушки Средних земель любят вольных стрелков.
– Особенно тебя, Вилл! – рассмеялся Мартин.
Скарлет не поддержал его смех. Напротив, его лицо посуровело, а глаза сузились в жестком прищуре, устремившись куда-то вдаль, мимо друзей.
– Не завидуй, Мартин. Оно того не стоит, – негромко сказал он.
Теперь уже Робин, отвлекая Скарлета от мрачных мыслей, сжал его плечо. Скарлет резко тряхнул головой, и его лицо приняло обычное сдержанно-ироничное выражение.
– Что ж, раз ты вернулся раньше времени, проедемся по Шервуду, – предложил он Мартину. – Робин, ты с нами?
– Отправляйтесь без меня, – ответил Робин, поднимаясь из-за стола. – У меня осталось одно неотложное дело на эту ночь.
Простившись с друзьями, он пришел к себе. Остановившись на пороге, Робин окинул придирчивым взглядом свое жилище и слегка усмехнулся. Сложив с себя оружие, он прямо в одежде, как был, лег на кровать и, закинув руки за голову, невидящим взглядом посмотрел в потолок, вспоминая рассказ Скарлета. Фледстан, Марианна, сами мысли о ней – все отступало, отодвигалось далеко: лорд Шервуда вернулся в привычную суровую жизнь вольного леса. Перед его глазами предстало лицо юноши, о гибели которого он узнал, и Робин тихо сказал, думая вслух:
– Гарри, Гарри! Где же ты оступился? Чем выдал себя? Что он учинил над тобой?!
Тяжело вздохнув, он провел ладонью по глазам и услышал скрип двери.
– К тебе можно?
Робин рывком поднялся с кровати и махнул рукой, безмолвно предлагая Статли войти. Сев на скамью, Статли окинул Робина быстрым взглядом и улыбнулся.
– Я угадал насчет зеленой куртки, передав ее тебе через Клэренс?
– Угадал, – улыбнулся в ответ Робин и едва заметно вздохнул. – Я действительно слишком долго задержался во Фледстане. Дольше, чем требовалось.
Услышав в его голосе сожаление, Статли посмотрел на Робина с большим вниманием.
– Леди Марианна не оправдала твоих ожиданий? – осторожно спросил он.
При имени Марианны губы Робина сложились в нежную и печальную улыбку.
– Нет, Вилли. Она превзошла их, и настолько, что я поверить не мог!
Статли вопросительно поднял бровь, но никаких других слов от Робина не дождался. Обхватив себя руками, лорд Шервуда стоял, погрузившись в глубокую задумчивость, забыв обо всем, и о Статли тоже. Тогда тот сам прервал молчание.
– Знаешь, а я ведь даже подумал, что ты вернешься в Шервуд не один! – сказал он, пожимая плечами так, словно сам удивлялся подобному предположению.
Но Робин не удивился, сочтя слова друга совершенно естественными. Очнувшись от мыслей, он высоко поднял голову и ответил бесстрастным тоном:
– Как видишь, я вернулся один.
– Вижу, – согласно склонил голову Статли, – но не понимаю почему.
Робин повел в его сторону глазами, и Статли пожалел о последних словах, помня о том, как не любит лорд Шервуда обсуждения того, что не касалось никого в Шервуде, кроме него самого. Но Робин лишь тяжело усмехнулся и ответил:
– Тут и понимать нечего, – он снова обвел взглядом свое скромное жилище и глубоко вздохнул. – Куда я могу ее привезти? Сюда? Видел бы ты, какая роскошь ее окружает во Фледстане!
– И она настолько дорожит роскошным убранством своих покоев?
– Нет, – с грустной улыбкой ответил Робин. – Она его попросту не замечает, поскольку привыкла к нему с малых лет. А вот если лишить ее привычной обстановки, то, наверное, заметит.
– Если она, как ты сам сказал, превзошла твои ожидания, то едва ли станет жалеть о подобной утрате, – возразил Статли. – И, судя по отзывам о ней твоей сестры, я уверен, что не роскошь важна для нее. А ты сомневаешься?
– Да, но не в ней.
– Не в ней – значит, в себе? – уточнил Статли и недоверчиво покривил губы.
– И не в себе. Я сомневаюсь, что поступил бы правильно, привези ее сегодня с собой в Шервуд. Все равно что снять с нее в морозный день теплый плащ, зная, что она не станет жалеть о нем. Но, не сожалея, все равно будет страдать от холода. Стойко, молча, но будет ли у меня на сердце спокойно, если я стану причиной ее невзгод? Нет, – тихо, но жестко ответил самому себе Робин. – К тому же вдали от меня она будет в большей безопасности, чем рядом со мной.
– Уверен в этом? – так же тихо спросил Статли. – А как же Гай Гисборн, который спит и видит, как бы заполучить ее в жены?
– Ее отец дал мне слово, что не допустит этого брака. Он и сам опасается за ее жизнь в замужестве с Гаем.
– Как будто ты не знаешь сэра Гая! Если он решится, то сметет любое препятствие на своем пути, будь этим препятствием даже барон Невилл!
– Значит, я пригляжу за ней сам, но издали, – сказал Робин.
– Ты все-таки не уверился в ее чувствах? – настойчиво спросил Статли.
Робин улыбнулся и едва заметно покачал головой.
– Почти уверился, Вилл. То, что нас с ней постигло, даже не любовь в житейском понимании, а полное родство душ. Вот только я не уверен в том, что Марианна всерьез осознает, с чем столкнулась.
Статли шумно вздохнул и передернул плечами.
– Прости, Робин, но я сейчас тебя совершенно не понимаю! Зачем ты громоздишь препоны на прямом и ясном пути? К чему твоя притча о холоде и плаще? Ведь это так просто! Если двое любят друг друга, они должны быть вместе, и все!
Робин выслушал пламенную речь друга с абсолютно непроницаемым лицом, после чего ровным голосом сказал:
– Вилл, я отдаю должное твоей проницательности, благодаря чему ты невольно оказался сведущим в моих делах, в которых я был откровенен единственный раз, на исповеди.
– Да лучше бы ты не ходил тогда к отцу Туку! – в сердцах воскликнул Статли. – Ты весь светился после зимнего турнира, а сходил в церковь и погас, как костер, который разворошили и засыпали землей! Что он сумел вбить тебе в голову, что ты даже говоришь его словами?!
– Толику здравого смысла, – ответил Робин. – И сейчас я прошу тебя воздержаться от советов, а лучше вообще прекратить этот разговор.
– Так ведь и не о чем говорить, – с грустью откликнулся Статли. – Ты уже принял решение, раз согласился провести вечер, который закончится для тебя ночью в объятиях Мод. Ты и в прошлый раз, вернувшись от отца Тука, отправился к ней. Ты всерьез полагаешь, что сможешь остудить сердце, поступая так?
– Ты ведь тоже не отказался поехать с нами, – с иронией заметил Робин, – и вряд ли будешь спать один.
– Я понимаю, на что ты намекаешь, – Статли едва заметно покраснел. – Я всего лишь мужчина, не монах и не священник.
– Ну так и я ни тот и ни другой, – ответил Робин, всем своим видом давая Статли понять, что не видит смысла в продолжении разговора.
Статли умолк, долгим взглядом посмотрел на Робина и вдруг сказал:
– Знаешь, а ты прав. Я не поеду с вами!
– Воля твоя, – пожал в ответ плечами Робин, – могу лишь добавить, что уважаю тебя за это решение.
Не сказав больше ни слова, Статли ушел, оставив Робина одного. Медленно, так, словно каждое движение стоило ему неимоверного труда, Робин достал чистый лист пергамента, перо и чернильницу. Сев за стол, он расстелил пергамент и, обдумывая каждое слово, начал письмо. Первые строки дались легко, но вскоре дело разладилось, перо надолго зависло над пергаментом, а потом вообще легло на стол…
****
Смятение чувств не оставляло Марианну всю долгую бессонную ночь. Не в силах лежать без движения, она распахнула окно и забралась с ногами в широкое кресло. Начался дождь, и ветер пригоршнями бросал в окно крупные прохладные капли.
Что ждет их дальше? Когда они встретятся вновь? Марианна не сомневалась, что Робин захочет ее увидеть, и эта уверенность наполняла ее сердце ликованием. Он не сказал ни единого слова о любви, но разве нужны слова, если все его поступки говорили о том, что она дорога ему?
Она вспомнила, как он, прощаясь, назвал ее Светлой Девой, и в ее памяти ожили уроки матери и бабки. Если его слова были неслучайными, то они таили в себе судьбоносное значение, и он должен об этом знать. А если так, то ни ему, ни ей некуда отступать. Впрочем, для себя Марианна уже все решила, осталось лишь узнать о решении Робина, но она почти не сомневалась в том, каким оно будет…
****
Робин склонил голову на сомкнутые руки, сплетя пальцы в замок, и задумался. Его губы вновь почувствовали росную свежесть губ Марианны, руки вспомнили тепло гибкого стана, глаза заглянули в серебристую глубь ее глаз, в ушах зазвучал ласковый голос:
«Может быть, нам надо еще раз подумать об этом? Не тебе одному, а вместе со мной? Сейчас или позже – как ты решишь».
Робин крепко стиснул зубы и тряхнул головой, прогоняя нежное видение. Перед его мысленным взором ожила во всех подробностях картина того, о чем рассказал Вилл Скарлет: обезображенное тело добровольного помощника вольного Шервуда из самого близкого окружения Гая Гисборна. Если до этого у Робина оставались сомнения, то они разрешились. Но вот опять жуткое созерцание истерзанного и выставленного напоказ тела застили глаза Марианны. Он как наяву ощутил прикосновение ее губ, осыпавших его губы едва весомыми поцелуями.
«Это тебе! Чтобы теперь ты стал моим должником. И вернешь только тогда, когда сам поймешь наконец, на чем настаиваешь: имеет значение, не кто мы, а только какие мы есть!»
– Милая моя, – как зачарованный прошептал Робин. – Лучше я не стану возвращать тебе этот долг. Поверь, так будет лучше!
Очнувшись, он глубоко вздохнул, обмакнул перо в чернила и быстро закончил письмо – так быстро, словно не давал себе ни единой возможности передумать и отступить от только что принятого решения.
Ему оставалось сделать последнее: позаботиться о том, чтобы Марианна получила письмо и то, что к письму прилагалось, что он давно собирался отдать ей, но медлил, потакая чувствам и желаниям, которые считал слабостью. Теперь оснований для промедления нет.
Робин вернулся к коновязи, где его ждал Воин, и через недолгое время приехал к одинокому дому в лесной глуши. Не заходя в дом, он вошел в постройку, которая была одновременно и амбаром, и сеновалом, и скотным двором, и вывел из нее серого жеребца – того самого, которого прошлым летом отдала ему Марианна. Привязав поводья серого коня к седлу, он снова вскочил на Воина и направил его широким галопом к Фледстану.
Когда он добрался до окраины леса, расступавшегося вокруг Фледстана, ночная темнота начала светлеть рассветными сумерками. Спрыгнув с коня, Робин накрепко прикрепил к ремню оголовья серого жеребца маленький, туго стянутый шнурком мешочек из оленьей кожи, так чтобы он был скрыт конской гривой. Отвязав поводья серого, он вывел его на равнину и хлопнул по крупу. Конь вскинул голову, раздул ноздри, втягивая воздух и, узнав запахи дома, зарысил в сторону замка.
– Не проклинай меня, моя Светлая Дева! О большем я не вправе просить тебя, – одними губами сказал Робин, провожая взглядом серого жеребца, и, когда тот был уже возле рва, окружавшего стены Фледстана, отвернулся и бесшумной тенью растворился в зеленых зарослях, словно его и не было…
****
Рассвело. Пора приниматься за обыденные хозяйственные дела: распределить слугам работу, выдать поварам запасы из кладовой и обсудить блюда на все трапезы наступившего дня. Умывшись, Марианна надела платье из синего сукна поверх льняной туники, заплела волосы, уложив их короной вокруг головы. Бросив взгляд в большое настенное зеркало – еще одно свидетельство окружавшей ее роскоши, она вышла из спальни и спустилась во двор замка.
Там царило оживление: в сумерках мелькали факелы, раздавались голоса. Посреди двора в окружении слуг и ратников, которые несли дежурство, переступал с ноги на ногу серый рослый конь. Марианна подошла ближе, и все почтительно расступились перед ней.
– Это же Туман, госпожа! – услышала она за спиной возглас одного из конюхов.
Она и сама успела признать в сером жеребце прежнего любимца, которого в августе отдала Робину взамен Воина. Теперь лорд Шервуда возвращал его Марианне.
– Откуда он взялся?
– Конь бегал вдоль рва, когда мы его заметили, – ответил ратник. – Мы опустили мост и впустили его в замок.
Марианна взяла коня за поводья и повела в конюшню. Замкнутое выражение ее лица не вызвало ни у кого из челяди желания докучать ей вопросами. Поставив коня в денник, Марианна набросила ему на спину сухую попону и заметила под гривой кожаный мешочек – маленький, но тяжелый. Не посмотрев, что в нем находится, Марианна уже не сомневалась: что бы там ни было, но среди прочего она обязательно найдет письмо Робина, в котором указано время и место новой встречи. Спрятав мешочек в рукаве, Марианна приказала конюху растереть коня и вернулась в замок. Сдерживая желание немедленно прочитать письмо лорда Шервуда, она закончила утренние хлопоты и только перед завтраком вернулась к себе.
Марианна зажгла свечи – в комнате было сумрачно из-за дождливого утра – и торопливо развязала шнурок, тряхнув мешочек. Из него выпал тонкий пергаментный свиток и что-то еще, глухо звякнувшее о столешницу. Не обратив внимания на то, что упало на стол, Марианна, дрожа от нетерпения, развернула пергамент.
Письмо начиналось строками, написанными уже знакомым ей почерком:
«Леди Марианна, возвращаю Вам коня, которого Вы когда-то отдали мне взамен Воина. Надеюсь, что своей резвостью и добрым нравом он умерит грусть, которую Вы, наверное, испытываете от расставания с Вашим любимцем. Можете смело ездить на нем, не опасаясь, что кто-то признает в нем коня, ходившего под моим седлом. Все это время он провел в надежном укрытии, и даже в Шервуде никто не видел его. Я пишу об этом не потому, что сомневаюсь в Вашем бесстрашии – оно для меня очевидно! – но желаю, чтобы Вы знали: я никогда не посмел бы подвергнуть Вашу жизнь даже малейшей опасности».
Потом почерк изменился, как если бы первые строки, содержащие безукоризненную вежливость, и остальные были написаны с перерывом. Летящим, стремительным почерком Робин торопился поведать Марианне, к чему же он все-таки пришел в своих размышлениях:
«Поэтому, уповая на Ваше милосердие, я прошу прощения за несдержанность, которую проявил по отношению к Вам. Лишь одно может служить мне оправданием, и я надеюсь, что Вы его примете. Я смею оправдывать себя единственно тем, что вчера я прощался с Вами. Дни, которые я провел во Фледстане, останутся для меня навсегда самими дорогими и светлыми.
Прекрасная, несравненная леди, к моей глубокой печали ничего изменить невозможно! Я не вправе тревожить Ваш покой и потому не буду впредь искать встреч с Вами.
Всем сердцем я желаю Вам счастья – никто не заслуживает его так, как Вы. И когда Вы пойдете под венец с достойным Вас человеком – я не сомневаюсь в том, что Вы сумеете сделать правильный выбор! – знайте, что мое благословение в этот миг будет с Вами.
Прощайте, леди Марианна, и да хранит Вас Бог!»
Лист пергамента мелко задрожал вместе с пальцами Марианны. Она перечитала письмо еще раз, не в силах поверить глазам, но ничего не изменилось, все слова остались прежними. Марианна перевела взгляд на стол и увидела два браслета – те самые, которые она осенью отдала в дар реке с просьбой позволить ей встретиться с лордом Шервуда. Как они оказались у Робина? Марианна не знала, но то, что именно он вернул ее дар, причинило ей не менее сильную боль, чем письмо. Она просила о встрече с ним, встреча состоялась, и на этом все.
Выронив письмо, Марианна медленно подошла к окну и открыла его. Ее лицо стало мокрым от дождевой воды и слез. Страдая от невыносимой боли в сердце, Марианна тихо простонала и прижалась лбом к цветным стеклам оконной рамы.
– Любви напрасно сердце ждет, и грудь мою тоска щемит, – дрогнули ее губы. – Что более всего влечет, то менее всего сулит.
Вспомнив смятение, которое не давало ей ночью покоя, надежды, смутные планы о том, как примирить отца с ее выбором, Марианна слабо улыбнулась, и в ее улыбке была невыразимо горькая насмешка над собой. Яркий, сияющий светом, манящий мир наглухо закрыл врата перед ней, не позволив войти, не посчитав ее достойной. Робин принял решение за себя и за нее, и уже нет смысла расспрашивать о нем отца, нет возможности объяснить самому Робину, что любовь выше атрибутов мирской суеты. Не только для него, но и для нее.
Отвернувшись от окна, Марианна прижалась затылком к стене, мало заботясь о том, что ее могут застать в слезах. А слезы все текли и текли неудержимым потоком, склеивая ресницы и обжигая скулы.
