Андрей Викторович Дробот
Эффект безмолвия
Тайная инквизиция
«Если при переходе дороги взгляд устремлен внутрь – то можно попасть под машину».
Незадолго до этого разговора у Хамовского с Квашняковым состоялась встреча, в ходе которой он предложил Квашнякову повышение с главного редактора газеты маленького нефтяного города до заместителя главы города. И критерий соответствия должности был один: убрать Алика с должности так, чтобы его не взяли на работу ни в одной редакции.
– Надо обернуть всю его борьбу против него самого, – сказал Хамовский. – Приклейте ярлык сведения личных счетов. Просмотрите все его материалы подробно и докопайтесь до любой мелочи. Его не должно быть на месте главного редактора. Справитесь?
– Справимся, Семен Петрович, – мягко проговорил Квашняков и кивнул головой. – Ошибки есть и у классиков. Пришьем ему нарушение журналистской этики, профнепригодность и – с работы. Кто его возьмет?
Раздался стук в дверь.
– Кто там? – крикнул Хамовский.
Дверь открылась. Показался Бредятин.
– Ты-то нам и нужен, – энергично приманил рукой Хамовский. – Говори свои предложения по Алику. Продумал?
– Надо и в трудовую ему хорошую запись сделать, – заботливо подсказал Бредятин, присаживаясь к столу. – Но все должно быть законно.
– Закон мы обеспечим, – Хамовский стукнул ладонью по столу. – Суд он проиграет…
– Как в коллективе телерадиокомпании? Работа идет? Разлагаете? – спросил Хамовский.
– Алика уже никто не поддерживает, даже те, кого он принимал на работу и продвигал по службе. Даже те, кому он за квартиры у вас ходатайствовал. Вокруг него остались немногие, кого перещелкать как блох, – принялся энергично докладывать Бредятин. – Задрин оказался правильным назначением. Настоящий неформальный лидер.
– Что у нас получается, – принялся вслух размышлять Хамовский. – Все работники больницы против Алика. У нас есть письмо председателя их профкома. Но этого мало.
Хамовский набрал короткий телефонный номер, включил громкую связь и крикнул:
– Инга, соедини с Прислужковым.
А спустя короткое время в телефонную трубку отдал приказ:
– Слушай, Олег Морисович, надо подготовить обличительный текст против Алика и собрать под ним подписи всех медицинских работников. Это позволит нам вмешаться в дела телерадиокомпании. Такова ваша часть работы.
– Сделаем, Семен Петрович, – раздался искаженный телефоном голос Прислужкова. – Проведем агитацию, собрания в коллективах, многие возмущены деятельностью Алика. Я думаю, проблем не будет.
Хамовский отключил телефон и продолжил раздавать задания:
– Вы, Александр Васильевич, и вы, Михаил Иудович, организуете собрание коллектива телерадиокомпании. Нам необходимо собрать подписи для внесения изменений в Устав и проголосовать за снятие Алика с должности.
– Сделаем, – добродушно, словно детский сказочник, произнес Квашняков. – Заставим людей высказаться, пусть Алика забросают грязью так, чтобы сами не смогли отмыться. Эту технологию я уже применял. Грязь сплачивает людей.
– Тогда что мы имеем? – спросил сам у себя Хамовский и сам же ответил. – Медики, против которых он выступал – против. Сотрудники телерадиокомпании – против…
– Семен Петрович, извините, но надо, чтобы атаки и изнутри, и снаружи опирались на единую цель, – эмоционально вмешался Бредятин. – Мы должны бить в некомпетентность Алика, как журналиста. Все-таки мы дело имеем с «Золотым пером России». Вот что надо разрушить. И в Союз журналистов должно быть направлено серьезнейшее письмо с целью дискредитации, лишения звания и наград.
– Молодец, – похвалил Хамовский. – Но я думаю, что нам не нужен Союз журналистов. Это сложно. Надо дискредитировать его как руководителя – тут у него нет заслуг. И надо остановить его сейчас, до выборов губернатора Ямала. Мне пришел приказ из округа: прекратить скандал любыми средствами.
Хамовский опять включил громкую связь:
– Инга, вызови ко мне Хиронову.
Едва немытая голова Хироновой показалась в дверях, как Хамовский произнес:
– Проходите к нам. Вам надо подумать, как отстранить Алика от работы и сделать это в рамках закона.
– Отстраним по причине конфликта интересов, – ответила Хиронова.
– И сохраним ему заработную плату, – поддержал Квашняков. – Алик деньги любит. Эта формулировка успокоит его. Возможно, он даже не будет подавать протест. Будет заниматься своими делами, да деньги получать. Я бы и сам был не против.
– Здесь не все так просто, – обострил Хамовский. – Вы хорошо подумайте.
– Хорошо, – повторила Хиронова.
– И, наконец, надо отвлечь Алика на период подготовки наших мероприятий, – обобщил Хамовский. – Надо посылать ему побольше запросов, чтобы занять и внушить ему надежды на то, что все будет хорошо. Он же написал в своем интервью «Тюменским известиям», что всегда выходит победителем. Пусть получит. Жаль, что никто из нас не близок к нему, чтобы навешать лапши на уши…
И вот у Квашнякова появился шанс исполнить пожелания Хамовского насчет лапши и близости, а потом отчитаться в выполнении еще до назначения заместителем главы маленького нефтяного города.
***
Но Алик слишком хорошо знал своего бывшего газетного начальника.
Квашняков, не пускавший на полосы газеты маленького нефтяного города его лучшие материалы, за которые Алик впоследствии получал награды в Союзе журналистов,
Квашняков, публиковавший на страницах газеты оскорбительные материалы и анонимки, в которых он уничтожал имидж Алика,
Квашняков, снявший даже его портрет с Доски почета газеты маленького нефтяного города,
Квашняков, обладавший неистощимым запасом ненависти против него, не мог хвалить его без особой причины.
Алик внимательно смотрел на своего врага, корчившего перед ним маску друга, восхищенного и умиленного, предлагающего помириться с Хамовским.
– Было бы хорошо, – недоверчиво, но успокоительно согласился он.
– Ведь смотри, – продолжил Квашняков. – Ты самый лучший журналист в городе. Ты для этого города сделал больше всех. И тебя же и гнобят. Надо эту проблему решать. Надо мириться с Хамовским…
Квашняков принялся хвалить Алика настолько неправдоподобно, что Алик еще более укрепился в своих предположениях относительно крепкого заговора против него. Враг проявляет дружелюбие, лишь заманивая в западню.
СМЕРТЬ ГЛАВНОГО БУХГАЛТЕРА
«Если не можешь поддать газу, не суди себя понапрасну: любая машина изнашивается, требует ремонта, а то и вовсе мусорной свалки».
Ворох бухгалтерских бумаг, не получивших оценки и внимания главного бухгалтера, все рос и рос… и точно в день смерти Пупик в телерадиокомпанию маленького нефтяного города вошли две темные фигуры. Одна – одетая в серую норковую шубу, поверх которой смотрело в мир изъеденное морщинами лицо дьяволицы. Другая – прикрытая черной дубленкой, украшенная мужским лицом воскового цвета. Таковы были проверяющие контрольноревизионного управления, направленные Хамовским для поиска фактов на увольнение Алика.
Дьяволица имела изящную фамилию Болонских, и в ее едком взоре читалось, что и капли его достаточно, чтобы проделать дыру в любом отчете. Молодого начинающего ревизора звали Калкин, и он неоднократно проверял телерадиокомпанию маленького нефтяного города и почти ничего не находил, что, на первый взгляд, делало его безопасным.
– Распишитесь в приказе, что ознакомлены, – Болонских положила перед Аликом приказ о проверке.
– Хорошо, – сказал Алик. – Только оригинал я оставлю себе, потому что завтра мы его направим в прокуратуру.
Взойдя на пьедестал сложно отказаться от позы. Алик не мог допустить, чтобы враг счел его слабым. В прокуратуру можно не писать, но пригрозить надо.
Проверяющие ушли. Алик посопротивлялся, но проверку удалось только отсрочить, примерно на неделю.
«Стремление властвовать встречается в семьях, где считается, что все свои и стесняться нечего, – делал Алик очередные выводы. – Подлость – уже и не подлость вовсе, если привычна. Против меня собираются тяжести, которые, сродни тарану, бьют в душу, стоит упасть духом, как полчища хлынут внутрь и натворят там, что угодно. Надо укреплять ворота и никого не пускать».
В эти дни его опять навестил тревожный сон, навеянный реальными событиями, который словно бы предупреждал…
УНИЧТОЖЕНИЕ
«Когда рушится снаружи, рушится и внутри».
Алик был счастлив с Мариной даже на фоне скандала с Хамовским, пока не возникла озлобленная ревизорша Болонских, с плотоядной улыбкой поглядывавшая на Алика. Следом возник милиционер. Причем Алик чувствовал, что милиционер действительно умный и мог применить на нем все методы добычи доказательств, какие только возможны. Он поглядывал на Алика и убедительно говорил:
– Ну, что ты можешь? Вот смотри, что я могу сказать по твоему лицу.
Он провел указательным пальцем по вискам Алика.
– Тут многого не хватает. Ты что о себе возомнил? Ты не сможешь выиграть. Наша система легко ломает таких, как ты.
Болонских молча прожигала Алика взглядом.
– О, да ты можешь решиться на уничтожение документов! – восхитился милиционер. – Об этом говорят эти едва заметные морщинки на твоем лице.
Он опять коснулся его лица.
– Вам придется начать проверку прямо сейчас, – продолжил милиционер, обращаясь к Болонских.
Алик испугался. Этот тип с человеческим лицом, в котором не было ничего человеческого, похожий на разозленного Прислужкова, действительно видел его, как говорится, насквозь…
Когда Алик вернулся к себе домой – там царила разруха. Это был уже не его дом. Мебели почти не осталось. Марина будто ничего не чувствовала. Алику стало плохо. Сквозь дом, словно холодный ветер, пролетала потоком дьявольщина, вынося остатки тепла. Алик не выдержал и страшно крикнул в темноту ночи, как ему показалось, нанося смертельный колдовской удар Хамовскому…
– Марина, принеси валокордин, – попросил он внезапно, но не дожидаясь, открыл дверь квартиры и пошел к лестнице.
Возле лестницы он потерял сознание, упал и заскользил по ступеням вниз головой, совершенно не чувствуя ударов и видя происходящее сквозь бессознательную пленку.
***
Когда море волнуется – на берег выбрасывается мусор и разбитые корабли. Если сердце волнуется – надо чистить мысли. Любой ураган создает только мусор. Какие бы намерения ни были при вызове урагана, можно надеяться только на мусор и на возможность того, что ненужный предмет превратится в мусор. Вызывая ураган надо готовиться потерять самое дорогое.
***
Увольнение из телерадиокомпании приближалось – это Алик понимал и решил загладить старую вину.
ПОСЛЕДНЕЕ ИНТЕРВЬЮ
«Быков и людей увлекает на смерть всего лишь кусок цветной ткани».
В Интернете Алик нашел номер телефона прессслужбы государственной Думы округа, созвонился, добыл номер мобильного телефона опальной в маленьком нефтяном городе депутата Матушки и позвонил.
– Насколько я знаю, вы в городе, – с надеждой произнес Алик.
– Да, – удивленно ответила Матушка, поскольку знала о запрете для СМИ, исходящем от главы маленького нефтяного города, на контакты с нею.
– Я приглашаю вас в нашу телестудию на интервью. Вы давно у нас не были, поэтому отказа не приму, – так весело произнес Алик, будто готовился не к смерти, а к дню рождения.
– Спасибо, – никак не проявляя удивления, согласилась Матушка. – Я действительно давно не отчитывалась перед жителями.
– Вот и подходите, когда ждать? – спросил Алик.
– Через пятнадцать минут буду, – ответила Матушка.
Слегка прихрамывая, Матушка зашла в телерадиокомпанию маленького нефтяного города. Алик всмотрелся. Потеря веса не омолодила ее. Лицо мелко измяла старость. Но радость от возвращения на давно забытую трибуну светилась в ее глазах.
Прошлые конфликты во время оттепели всегда забываются. Она понимала, что Алик рискует должностью, пригласив ее на интервью, но ей это интервью было выгодно, и, зная Алика, она понимала, что в этом приглашении он имел и свой интерес.
Излишнее объяснение съедает предмет. Чем дольше крутишь карандаш в точилке, стараясь сделать его максимально острым, тем короче он становится, тем меньше он служит.
– Я приехала сюда, как член фракции,.. – начала излагать цели визита Матушка.
Алик поморщился.
– Прошу, все, что угодно, но никакой рекламы «Единой России», – отрезал он.
– Да, ладно, ладно, – начальственно с оттенками материнской любви согласилась Матушка, не принимая всерьез антипатии Алика к тиражируемой всеми редакторами политической партии…
Съемочный павильон уже сиял фонарями. Матушка и Алик не были новичками, деревенеющими перед стекляннокосмическими взглядами телевизионных камер.
Видя на мониторе, что он в кадре один, Алик без промедления открыл программу:
– Здравствуйте, уважаемые телезрители. Сегодня у нас в гостях человек, которого давно уже не было в этом съемочном павильоне, которого многие любят и на которого многие надеются. Это Матушкова…
Скачок с крупного плана на общий, словно бы распахнул занавес. Алик ощутил приятную неожиданность, которую испытал обычный зритель, и котлету, застрявшую в дыхательном горле главного телезрителя маленького нефтяного города – его главы – Хамовского. Это его развеселило, а затем порадовала сама Матушка.
– Если бы не Алик, то это интервью не состоялось бы. Он меня пригласил сюда. Я вообще считаю, что это самый достойный журналист этого города…
Алик сделал эту передачу так, будто в последний раз выступал в эфире местного телеканала. В ходе интервью он напомнил об уголовном деле Хамовского, о врачебных ошибках и о росте младенческой смертности, но все упоминания Матушки о фракции «Единая Россия», от которых та не удержалась, он вырезал при перезаписи программы.
После этого интервью жители города, встречая его на улицах, спрашивали телефон знаменитой депутатши, а сама Матушка позвонила из столицы округа ему лично домой и предложила помощь. Она щебетала, как птица в предчувствии весны, но Алик прекрасно знал цену ее весеннего щебета, он всегда исчезает, стоит подуть холодным ветрам, а в отношении политики – это просто дань вежливости:
– Я буду следить за ситуацией…
– Обязательно сообщайте мне обо всем…
– Свяжусь с губернатором…
Хорошая музыка лишь услаждает слух, а ее исполнители редко приходят на помощь, но искра надежды в сердце Алика возникла, как итог столкновения с высоким искусством весеннего щебета Матушки.
«Возможно, она и вмешается», – внезапно поверил даже Алик, с его-то опытом, но он был не единственным обманутым Матушкой в этом маленьком нефтяном городе, что его извиняет. Собственно, он тут же покуражился сам над собой:
«Иллюзии как пламя свечи, они живыми тенями бродят по стенам, но стоит задуть неустойчивый огонек, как окружающий мир погружается во мрак».
«Нет, – поправил он сам себя. – Свечу можно зажечь еще раз. Неверное сравнение.
Иллюзии, как свечи, горящие на елке, стоит погасить хотя бы одну и жизнь бледнеет. Уже ближе. Но нет определенности в безусловной смерти иллюзии, ведь опять же можно приобретать новые свечи. А если нет, а если иллюзии коренятся в детском сознании и воспитании – тогда они не восстанавливаются. Но ты ушел от ответа на этот вопрос – ты просто констатируешь факт – без иллюзий «жизнь бледнеет» – с этим не поспорить».
***
В это время коллектив телерадиокомпании маленького нефтяного города охватила революционная истерия. Задрин шел от одного рабочего места к другому, обрабатывая каждого отдельного сотрудника, как отдельный клубничный кустик. Фраза «мочить главного редактора!» – стала паролем, с которым встречались в курилке и с которым поодиночке выходили из курилки. Клубничные кустики не имели больших претензий, но мочить начальника плохого ли, хорошего ли на Руси испокон веков считалось делом богоугодным, а клубничные кустики, объединенные в толпу, уже и не имели иных инстинктов, как навалиться скопом на подранка и добить его подручными средствами.
Народ не искал в этом занятии привычного охотнику промыла мясца или шкуры, нет. Речь шла лишь о том, чтобы добить и потешиться, глядя, как жертва корчится в луже собственной крови.
ТЕЛЕВИЗИОННОЕ СТАДО И ОФИЦИАЛЬНЫЙ ПАСТУХ
«И микроб может управлять человеком».
Любая нация являет собой определенный набор постоянно нарождающихся тенденций и характеров. Этот набор можно принимать, а можно отвергать, но валять дурака не стоит: надо соответствовать образу. Алик не соответствовал и не стремился, но интуицией природа его наградила, и он видел за внешне прежними улыбками своих сотрудников, кинжалы спрятанных за спинами ножей.
«Надо провести собрание. Поговорить, объясниться», – запоздало подумал он и объявил о своем решении.
Все отреагировали беззвучно, кроме обычно спокойной Буковой. Она сидела перед монитором в наушниках, которые не сняла, хотя бы из мал-мальского уважения к главному редактору, и просматривала отснятый материал. Думая, что Букова не услышала объявление о собрании, сказанное спокойным тоном, Алик сказал чуть громче:
– Татьяна, завтра будет общее собрание. Ты слышишь?
Букова сняла наушники и истерично вскрикнула, не поворачиваясь к Алику:
– Если на собрании не будет присутствовать Хамовский, то я не приду.
Выпалив это в пулеметном стиле, она вновь надела наушники, показывая, что разговор окончен. Типичная антивежливость старого состава, с которой, как думал Алик, было покончено с уходом Валер, Мордашко, Задриной, воскресла. Звездность деревенского телевидения быстро создавала из людей самые обычные памятники под сосной, что-то вроде пеньков, обросших горящим по осени мхом.
– Татьяна, во-первых, с тобой разговаривает начальник. Ты хотя бы из вежливости сними наушники и повернись, – решил проявить нрав и Алик.
И тут в поведении Буковой возникла агрессия зайца, внезапно почувствовавшего себя сильнее льва. Она повернулась к Алику и злобно глянула.
«Ох, ты! – мысленно вскрикнул Алик. – Это может означать только одно: спиной этот буковский заяц ощущает незримую тень еще более свирепого хищника. Это мог быть только Хамовский. Он им пообещал, что меня снимут».
Алик продемонстрировал ожидание. Остатки подчиненности заставили Букову снять наушники.
– Татьяна, прошу присутствовать на собрании, завтра, в десять часов утра, – попросил Алик.
– Без присутствия Хамовского я отказываюсь, – опять выпалила она.
– Это приказ, вы не имеете права отказаться, – ответил Алик и вышел из кабинета.
Новости в маленьком нефтяном городе распространялись быстро. Вскоре Зябильник хмуро занесла бумагу, подписанную Хамовским:
«Предлагаю провести собрание в клубном кафе «Балалайка», о времени проведения прошу договориться предварительно».
«Хочет продемонстрировать контроль над ситуацией и проверить: стану ли я сам организовывать собрание для своего оплевывания», – оценил ход Хамовского Алик.
Выбор смерти – дело вкуса. Некоторые величественно восходят на эшафот, некоторых заносят или заводят. Алик предпочитал наслаждаться жизнью как можно дольше.
Он скомкал письмо Хамовского и отправил в урну. Это была ошибка.
Такую же бумагу получил и Задрин. Он согласился на собрание в клубном кафе «Балалайка» и прислал через Зябильник приглашение Алику, которое подписал: «коллектив телевидения».
«Анонимы, даже с поддержкой Хамовского», – огорчился Алик, дочитав приглашение, и отправил его вслед за бумагой главы города.
***
В съемочном павильоне телевидения маленького нефтяного города отстраненно сидело собрание. Вокруг торчало множество ушей и блестело такое же число глаз, но что происходило за этими датчиками внешнего мира – Алик не знал.
– Я рассчитывал своим примером привлечь вас к журналистике, – он искренне заговорил с коллегами, жаждавшими его смещения. – У меня это не получилось. Вам по- прежнему легче славить руководство организаций, чем работать на жителей нашего города…
Слова тревожили воздух, барабанные перепонки, мембраны микрофонов, отражались от стекол, гасились в звуконепроницаемых стенах и бесследно исчезали, словно забредшие в болото коровы.
«А может, послать их?..» – подумал Алик и продолжил:
– И вы за моей спиной, без какой-либо попытки организовать со мной переговоры, пишете кляузы про меня. Для индивидуальной борьбы – это нормальный способ, но почему вы не оставили мне шанса на диалог?
Молчание телекамер и телесуфлера было понятным, но молчание творческого коллектива, умеющего излагать, говорило о том, что умы волновали не публичные проблемы, а смена власти и получение доступа к распределению денег. Народ, зрители и информация были тут ни причем.
Тогда Алик решил обратиться к очевидному.
– Вы сами знаете, что произошло с нашим главным бухгалтером Пупик. Она то уходила на больничный, то ее выписывали на работу, и через полгода она умерла. Неужели никто не хочет разобраться в деятельности врачей? Я работаю в этом направлении, возможно немного резковато, но этого требует ситуация. Почему вы затеяли этот бунт в тот момент, когда мне наиболее сложно?
Опять ответом стало молчание. Коллектив телерадиокомпании жаждал вернуться к административной титьке.
***
Чтобы из камня сделать изделие надо отсечь все лишнее, чтобы из человека или из коллектива сделать нечто достойное, надо поступить аналогично, как бы ни было жаль осколков и стонущей заготовки. Алик отступил от истин мастеров, рассчитывая, что все само собой наладится, исходя из естественных стремлений журналистов к знаниям, информации.
О, как он ошибался! Хороший конь требует укрощения. Драгоценный камень не порадует глаз без огранки. Редкий человек обладает собственной волей к совершенству. Любое стадо без присмотра становится жертвой хищников или воров.
