Андрей Викторович Дробот
Эффект безмолвия
ПОДАРОК ОТ ДЕПУТАТОВ
«Когда долго дразнишь собаку, мимо которой приходится ходить, то она найдет способ укусить».
Из-за жаркого северного лета, когда даже мошки и комары исчезли из маленького нефтяного города, а также в результате отключений электроэнергии на городских подстанциях, расхваленных в городских СМИ как самые стабильные, если не во всем мире, то уж в России, передатчики на телецентре стали выходить из строя один за другим. Теперь на ремонт этих передатчиков Алику предстояло просить деньги у ручных депутатов Хамовского, которых он высмеял этой весной в своих телепрограммах. Это было равносильно добровольному походу на псарню, где его ждала не одна злая собака, а два десятка.
Алик, по-младенчески, в глубине души надеялся, что разумные доводы, которые, на его взгляд, нельзя оплевать беспричинно, образумят Думу. Кроме того, он не оставил депутатам выхода: либо деньги на оборудование, либо срыв трансляции избирательной кампании. В этой ситуации за неблагоприятный исход выборов «Единой России» на территории маленького нефтяного города перед губернатором пришлось бы отвечать депутатам и Хамовскому.
Однако когда тяжелая кавалерия, выстроенная свиньей, вроде клина тевтонских рыцарей или депутатского корпуса, набирает ход, его сложно остановить мгновенно.
– Давайте дадим ему публичный урок, при его же телеоператорах, которые будут все снимать, а потом заставим показать населению, – эта мрачная рекомендация Хамовского, сияла во всех парах депутатских глаз, устремленных на Алика, вышедшего для чтения доклада.
Сидящие депутаты смотрели на Алика снизу вверх, но взгляды их говорили, что смотрят они свысока. Верх и низ – счастье и несчастье крупиц, пригревшихся на маленькой планете, теряют смысл, если взглянуть на эти крупицы из космоса, из вечности. Но в маленьком нефтяном городе должностной верх и низ почитали свято.
Вы когда-нибудь купались в озерах Крайнего Севера, холодных даже в самые жаркие месяцы, где купаться в свое удовольствие могут только моржи или пьяные? Вы когда-нибудь готовили и вкушали шашлыки среди тайги Крайнего Севера под беспокойные уколы тамошней мошки и комаров, что в свое удовольствие может делать только человек крайне увлеченный или пьяный? Вы когда-нибудь садили картофель на Крайнем Севере, где и земли-то нет, где надо еще торфом запастись, чтобы создать почву, на которой этот картофель бы рос? Для этого надо быть фанатичным земледельцем или пьяным.
Крайний Север – идиотское место, почти в чистом виде ставящее выбор: деньги или жизнь.
«Заберите лет десять-двадцать моей жизни и дайте мне денег», – так говорят многие, даже не произнося слова, просто приезжая на Крайний Север навсегда. Но тут и не надо произносить слова, поскольку каждый думает, что на самом деле нет такого ужасного выбора, что денег на Крайнем Севере дают больше, чем на относительно комфортном юге, просто так.
На Крайнем Севере деньги ждут тех, кто готов работать и умереть за тех, кто владеет доильными агрегатами этой земли, дающей черную как беззвездная бездна космоса нефть и прозрачную как воздух субстанцию газа.
– Кому продаться подороже? – вопрошают души маленького нефтяного города.
– Кому продаться так, чтоб меньше работать и больше получать? – спрашивают мимо проходящие глаза.
– А я уже куплен, – говорят другие глаза.
– А я очень хорошо куплен! – кричат некоторые…
Этот взгляд хорошо купленного человека особенно ярок на фоне взгляда все потерявшего. Этот контраст Алик подглядел случайно…
***
Контраст
«Просящий хорош для власти обычно тогда, когда помогает укрепить власть, заработать или отчитаться».
В кабинете председателя городской Думы Клизмовича, по-женски жеманного мужичка с форменной седеющей бородкой, сидел крупный, но рыхлый бывший директор городского музея Маргаритов. Кучерявые седые волосы на его голове немыто топорщились. Он сидел спиной к Алику и энергично доказывал Клизмовичу свои истины.
– У меня два диплома, а меня так, – обиженно, но твердо говорил он. – Что ж я должен на низших должностях?..
До Алика долетали лишь обрывки непонятного ему разговора.
– У меня сын умер, я все для работы, а они в первый день после моего возвращения из отпуска с улыбочкой известили…, – продолжал директор музея. – Я, как узнал, так в чуме рыдал по вечерам
– А говорили, что вы на землю собрались, – холодно вспомнил Клизмович.
– Что в этом Казахстане делать? Меня там только кресты ждут, – горько проговорил Маргаритов, и Алику стало ясно, что речь идет об увольнении.
– Вам надо восстанавливаться на работе, – отстраненно посоветовал Клизмович. – …
Клизмович, получая зарплату на уровне главы города, вполне очевидно не собирался помогать человеку, неугодному властям. Он содействовал только тому, что поддерживало его на должности председателя, а в условиях, когда мнением депутатов управлял глава города Хамовский, который, видимо, и уволил Маргаритова, лишиться своей должности Клизмович при противном вмешательстве в городскую политику мог легко.
Внешнее Я Клизмовича было сходно с кукушкой, установленной в часах, оно было безэмоционально и мало говорило о внутренних свойствах, оно выдавало ритуальные звуки, аналогичные заложенным звукам «ку-ку», а просящий Маргаритов, вынесший внутреннее наружу, словно бы сдувался и корежился, скорее всего, понимая, что в кабинете председателя городской Думы он не найдет поддержки.
***
Сейчас, на заседании Думы Алик, читая доклад, ощущал на себе множество направленных на него сверху взглядов, будто бы у депутатов как у смешных морских рачков глаза на тонких прутиках расположились вне тела, в данном случае – где-то у потолка конференц-зала.
–…для стабильной работы телецентра необходим бесперебойный источник питания, по два передатчика на каждый канал, один из которых будет резервным, оборудование климат-контроля, чтобы температура в зале, где находятся передатчики, сохранялась постоянной… на эти цели требуется полтора миллиона рублей.
Алик дочитал доклад и перевел взгляд на депутатов. Депутатские глаза оказались на обычных местах.
– Получается, что пока мы все как шестеренки крутимся, что даже думать некогда, Алик ищет возможности бюджет обобрать, – начал обсуждение Клизмович. – Мы все деньги на прошлой Думе раздали на дела куда более важные, чем ваши!
Клизмович взглянул на Хамовского, как цирковые животные после удачного исполнения трюка всматриваются в дрессировщика в ожидании одобрительной ласки и подачки.
– Покупать можно до бесконечности и на три миллиона, и на десять, – величественно произнес Квашняков, подергивая лицом-маской и позируя для телекамеры.
Квашнякова народ избрал депутатом на последних выборах, в связи с чем Алику пришла мысль, что пока человек сидит дома – он вполне нормальный, но как становится избирателем, так сразу глупеет.
– Я прошу примерно ту сумму, какую на недавней Думе вы по-свойски отдали Квашнякову на покупку джипа для личного извоза, – напомнил Алик.
Примерно треть депутатского корпуса маленького нефтяного города были заведующие детскими садами и директора школ, легко проводившие агитацию, ловя избирателей крючками, на которых беспомощно суча ножками висели дети этих избирателей.
– Человек – это существо, стремящееся выжить за счет развития системы знаний, а он о деньгах, – возмущенно произнесла школьная директриса Болдован, похожая на пушистую откормленную собачку с короткими ногами, приятную, но злую. – Хватит на доверии бросаться деньгами, тут нужно создать комиссию.
Она словно бы и не заметила реплики Алика о джипе.
– Я категорически против того, чтобы необдуманно выделять средства. Надо создать комиссию, разобраться. То есть, мы не со слов Алика должны определить, что вот это нужно купить, – сказал начальник нефтедобывающего участка Ветров. – Тут специалисты должны разобраться и сказать: это надо, а это не надо.
Высота лба депутата Ветрова представляла большую проблему для парикмахеров, подстригая челку, они вечно подрезали Ветрову брови.
– Напомню, что я главный редактор телерадиокомпании и мое мнение является суммой мнений специалистов, – попробовал защититься Алик.
– Вот об этом и речь! – взвился Квашняков. – Специалисты у него поуходили! Почему он противопоставил себя городу? Почему он так относится к депутатскому корпусу, что некоторые из нас не появляются на телевидении годами? Вот о чем надо говорить. Тут надо провести проверку, создать депутатскую комиссию!..
– Но пока мы будем разбираться, к выборам все оборудование выйдет из строя, – напомнил о сути вопроса начальник транспортной компании Придорога.
– Он присвоил себе телерадиокомпанию! – опять вскричал Квашняков, раненый джипом. – Сделал из нее личную трибуну!
– Это вы выбрасываете неугодные мнения, а у меня на телевидении нет цензуры, – напомнил Алик.
– Здесь идет заседание Думы, а не базар! – вставил реплику Хамовский, обращаясь к Алику. – Сейчас мои депутаты выступают.
– Но ведь, действительно, впереди выборы, – напомнил начальник геологоразведочной службы Пластфуллин.
– Вы только посмотрите, во что он телерадиокомпанию превратил, ведь жители города только о его программах и говорят, хоть уже и полгода прошло! – опять вскричал Квашняков. – Надо разбираться с таким специалистом. Комиссию…
Только двое из двадцати депутатов маленького нефтяного города поняли, что Алик их шантажирует, остальные увлеклись его травлей настолько, что при составлении решения, видимо от перевозбуждения нарушили ряд российских законов. В итоге даже глава города Хамовский вынужден был публично встать на сторону Алика…
В итоге Алик опять выпустил телепрограмму, посвященную заседанию городской Думы, в которой сказал:
«Депутаты решили сделать избирателей и жителей нашего города заложниками своего ущемленного честолюбия и амбиций. Пусть в городе не будет телевидения – зато депутатам весело».
***
Письмо, составленное на основе этой телепрограммы, Алик отправил и губернатору Ямала, и в государственную Думу, и в Департамент СМИ.
Кроме того, он направил письмо в прокуратуру маленького нефтяного города и попросил проверить принятое депутатами решение на соответствие законам.
Примерно через месяц Алик получил письмо с резолюцией Хамовского: «переговорите со мной». Резолюция была написана на запросе из столицы округа, в котором Хамовскому приказывали отчитаться по работам, выполненным по телецентру.
«Хамовский сейчас злой, как собака», – сообразил Алик, положил цифровой диктофон в нагрудный карман пиджака, ближе к партнерам по предполагаемой беседе, и пошел на свидание.
НЕПРИЯТНЫЙ РАЗГОВОР – 1
«Как не подсказать ходы и не выдать планы, когда играешь сам с собой?»
– Ну, ты же ьдялб, ну ты же ьдялб, воюешь опять, – этими словами Хамовский встретил Алика в дверях и проводил до стола, за которым уже сидели председатель городской Думы Клизмович и редактор газеты маленького нефтяного города Квашняков.
– Не воюю, а работаю, – пояснил свою позицию Алик.
– Нет, ты не работаешь. Брось играть, – хрипло произнес Хамовский. – Можешь доиграться, понимаешь? Уйдешь на йух отсюда. Мы же тебе премии даем, ьдялб.
– Даете, – согласился Алик, всегда следовавший принципу, вычитанному им в журнале «Журналист»: «наш журналист и деньги возьмет, и правду скажет».
– Можем не давать, – напомнил Хамовский и с сомнением в голосе добавил. – Да?
– Можете, – спокойно согласился Алик.
Он понимал, что может потерять в зарплате, но потеря самоуважения для него была страшнее.
– Алик, ну что ты вые…ваешься? – не выдержал Хамовский и затараторил, захлебываясь словами. – Понимаешь. ты счас вот.Люди тебя с говном. Мы счас вот Думу спровоцируем. На тебя люди напишут, йух знает что.
И вдруг лицо Хамовского понимающе исказилось, и он вскрикнул, и в этом вскрике узнаваемо прозвучали и беспокойство, и гнев, и испуг, и злоба:
– Ты сейчас пишешь? Твой диктофон пишет?
«Долго же до него доходит», – оценил Алик, но непривыкши врать по пустякам, ответил вопросом.
– А зачем? – рассмеялся он с такой легкостью, что вселил в Хамовского сомнения.
– Не знаю, – начал отвечать Хамовский на вопрос Алика, но вернулся к первоначальной теме. – Ну, не надо воевать. Вы же средства массовой информации…
В голосе Хамовского проскользнули отеческие интонации.
– Почему всегда виноват я? – спросил Алик. – Вот пришли к вам Клизмович и Квашняков. Доносят. Стучат на меня. Вы их слушаете. Мне нервы треплете. Я не понимаю.
Здесь Алик, конечно, обманул. Все он понимал. Хамовский слушал тех, кто был полезен лично ему, город тут ни при чем. Против Алика работала и книга…
– Депутаты не любят, когда их критикуют. Они не прошли школу испытаний, – принялся объяснять Хамовский. – Ты их щипаешь, а у них накапливается отрицательная энергия против тебя. Они думают, что они такие грамотные, умные, а ты их немножко на место ставишь. За это, допустим, тебе большое спасибо. Но сейчас не то время, чтобы… Зачем ты идешь в бой? Тебе бой нужен?
Хамовский говорил здраво, как человек, понимающий журналиста и разделяющий его позицию. Но Алик знал по прошлым встречам с Хамовским, что такие диалогические подачки предшествуют атаке.
– Нет, – осторожно ответил он, а сам подумал: «Почему крыса, уносящая лишь то, что сожрет, повсеместно уничтожается, а чиновник, который мало того, что жрет, еще и уносит, повсеместно благолепствует?»
– Клизмович мне сказал, что ты обращался и к Матушке, – укорил Хамовский, потряхивая жирными щечками.
– Да-да, обращался, – почти неразборчиво прошипел Клизмович.
При упоминании о депутате государственной Думы Ямала Матушке, в дань былых конфликтов с нею, у Хамовского проявлялась устойчивая форма неисследованной эпилепсии.
– Обращался по оборудованию… – изобразил праведный гнев Алик.
– Ну, она дала тебе?! – тряся головой, прорычал Хамовский. – Она городу хоть копейкой помогла?!
– Если не поможет – я так и сообщу, – ответил Алик.
– Я понимаю, – внезапно успокоился Хамовский под нудное низкое хрипение Клизмовича, завершившееся словами:
– … и на радио…
Хамовский брезгливо взглянул на Клизмовича:
– Клизмович – человек мнительный. Имей ввиду. Не надо обижать людей. Я хочу договориться. Если раньше ты был свободным парнем, сейчас – начальник. Найди компромисс между журналистскими делами и этими задачами. Зачем город-то расшатывать?
Хамовский опять выглядел вполне разумно, если бы не фраза насчет «договориться». Какой договор должен быть между чиновником и журналистом? Чиновник платит, чтобы журналист не замечал. Журналист может не заметить, потому что ума не хватит, потому что трус или потому что заплачено. Суть одна. Это плохой журналист.
– Что от меня требуется? – спросил Алик, чтобы записать предложение Хамовского на диктофон.
– Я прошу по-хорошему, брось ты херней заниматься, – продолжил Хамовский. – Работай нормально, как раньше. Если мы начнем воевать – ты проиграешь.
«Раньше надо мной стоял Квашняков, чистивший мои материалы не хуже гайдаевской собаки, выедающей колбасу и оставляющей таблетки. Сейчас я сам себе хозяин, и вся неискренность ляжет на мою совесть», – раздумывал Алик под слова Хамовского.
– … Теперь давай так: Клизмович, что нам нужно?
– Нам надо, чтобы он публиковал депутатов, как и раньше, – хрипло пробурчал Клизмович.
– Нет, давайте составим положение, чтобы у каждого депутата были равные права на выступление. Примерно как у кандидатов в депутаты, – ответил Алик.
Хамовский поднял бумагу, лежавшую на столе.
– Прошу воздержаться от выступлений, чтобы не усугублять ситуацию…, – продекламировал он.
– Какую ситуацию? – возмущенно спросил Клизмович.
– Какая ситуация? – повторил Хамовский.
Хамовский зачитал цитату из письма Алика к Клизмовичу, в которой речь шла о равенстве депутатов на эфирное время. Равенство обеспечило бы присутствие разных мнений.
– Сейчас некоторые депутаты не выступают на телевидении. Квашняков прав, – твердо ответил Алик. – В этом меня можно обвинить. Можно сказать, что я их не допускаю, но это неправда. Чтобы такого не было, давайте составим положение, чтобы у всех были равные возможности.
– Нет… ты… слышь, – возмутился Хамовский. – Как ты разговариваешь с Думой в ультимативной форме!? Я с ними так не разговариваю. Я их в жопу иногда лижу, депутатов этих. Понимаешь? Ты их в жопу тоже… тоже должен полизывать.
Клизмович расплылся в улыбке, ощущая прикосновения множества языков.
– Они же могут дать, а могут не дать, – продолжал Хамовский. – У них-то прав-то до арех. Я с ними на равных работаю и средства массовой информации считаю за равных.
Клизмович нудно и мерзко повторил, чуть ли не козлом проблеял:
– За равных считаем.
– За равных, – подтвердил Хамовский эмоционально, будто с трибуны. – Не нужно выпячиваться. Ты сам – еще дурачок, администратор …уевенький. Народ твой что говорит: …уевенько иногда. Телеоператор после заседания Думы говорит, что ты должен был раньше вопросы по телецентру решить. Понимаешь? Поэтому, у каждого до арех ошибок. Почему же ты ищешь в других бревно, а своего бревна, на котором сидишь ьдялб, ты не видишь?
«Весь коллектив – стукачи. Где Куплин их нашел?» – горестно подумал Алик.
– Семен Петрович, вы меня укоряете, что я его рекомендовал, – начал оправдываться Квашняков, сидевший до этого молча.
– Ну, конечно же! – весело сказал Хамовский. – Ты тоже.
– Дело в том, что пока он ведет себя как профессионал, он работает нормально, – продолжил оправдываться Квашняков. – А как только в нем просыпаются желчные нотки, начинается эта ерунда…
«Профессиональное отношение к делу погубило немало людей. Профессионально стреляя в затылок, лишаешь жизни наверняка. Желчь тоже нужна, чтобы перерабатывать жир и истреблять глистов, в частности. Но дело в том, что каждый вкладывает в свои слова лишь известный ему самому смысл, – раздумывал Алик, пока ему дали передохнуть. – О чем они говорят? Сами-то понимают?»
– Ты как этот ьдялб – авантюрист-заводила. Понимаешь? – обратился к Алику Хамовский. – Они завелись ьдялб на тебя. Этот завелся, этот завелся, и пошла ьдялб и дали тебе повод ьдялб. И большой был повод?
– Прокуратура пишет,…. – опять испустил Клизмович нечто неразборчивое, когда Хамовский завершал надоевшую ему беседу.
– Да на яух это? Бе твою мать, – обратился Хамовский не иначе как к Богу. – Что там?
Клизмович заговорил так глухо, словно зашептал из канализации:
– Мы главе дали поручение создать комиссию для проверки телерадиокомпании. А он скорей в прокуратуру, что, дескать, не имеем права. Прокуратура давай нас.
Алик готов был уже встать и уйти, предварительно послав всю эту компанию ко всем чертям.
– А что, распоряжение есть по комиссии? – спросил Хамовский.
– Нету его. Вы ж его должны издать! – прикрикнул Клизмович.
– Давайте так! – рявкнул Хамовский. – Денег ему не давайте на йух. Не приглашайте его на Думу и весь вопрос ьдялб. Приглашаем с соседнего города телегруппу, готовим фильм и крутим на йух. Аккредитации лишите его и все цедзип ьдялб, и ты будешь йух сосать.
– Если дальше так будет, я думаю, мы найдем десять миллионов и организуем свое телевидение, – чрезмерно начальственно включился Квашняков.
– Конечно, – подтвердил Хамовский. I
– А это не будем смотреть…, – вставил Квашняков.
– Конечно, – подтвердил Хамовский.
– ….и финансировать, – закончил фразу Квашняков и отвалился на спинку кресла.
– Конечно, – еще раз подтвердил Хамовский. – Это очень просто сделать. Видишь как тебя запугали.
– Если эта война продолжается,… – поставил условие Квашняков.
– А мы, как дураки, сидим, ждем, – о чем-то своем прошипел Клизмович.
***
Вполне естественно, что никто в столице Ямала не двинулся спасать телевидение маленького нефтяного города: ни депутаты окружной Думы, ни Матушка, ни Департамент, ни губернатор. Между чиновничьими инстанциями прошла бурная переписка, Департамент отчитался в исполнении, но деньги в маленький нефтяной город так и не поступили. Мол, спасайтесь сами, таков был ответ. Алик искал полтора миллиона, направленные ему округом, несколько месяцев, но так и не нашел.
С молчаливого согласия Хамовского Алик потратил деньги со статьи «зарплата» на оборудование телецентра, а в конце года депутаты городской Думы маленького нефтяного города вынужденно закрыли образовавшуюся прореху. Алику не пришлось даже их просить.
ТЕЛЕЦЕНТР
«Чрезмерно мстя комару за тот укус, который он наносит, можно приобрести хороший синяк».
Работа на телецентре была легкая и денежная, но после прихода Алика на должность главного редактора телерадиокомпании у техников-специалистов исчезли любовные оброки, и они не знали, куда себя деть.
Три комнаты. В одной – на стеллаже беспрерывно гудели передатчики. Вторая комната после того как Алик распорядился выбросить из нее двуспальный диван, превратилась в склад. В третьей комнате располагался стеллаж с ресиверами, мониторами, компьютерами и другим оборудованием, предназначенным для выпуска программ местного телевидения. Здесь располагался последний диван, на котором и проводили время работники телецентра в мечтах и надеждах.
Когда Алик размышлял о телецентре, он слегка завидовал подчиненным. Техники-специалисты получали деньги, какие он зарабатывал в городской газете у Квашнякова, а свободного времени имели столько, что могли написать не одну книгу и получить не одно высшее образование. Но техников-специалистов подобные цели не манили. Они мечтали о другом.
То немногое количество кнопок, которые надо было иногда нажимать, и регуляторы, которые надо было переводить из одного положения в другое, не требовали большого ума и времени. И техники-специалисты телецентра увлеклись подсчетом выгоды, которую можно еще приобрести…
***
Светлана Слоникова каждую смену искала вредность, исходящую от передатчиков. Она прислушивалась к их шумам, обнюхивала воздух, прогоняемый вентиляторами, пытаясь уловить тревожащие обоняние запахи, становилась рядом, надеясь зафиксировать электризацию волос. Но ничего!
«Найти вредность и скосить денег, найти и скосить, – размышляла она, нахаживая круги по комнатам телецентра. – Санитарные врачи могли ошибиться. Здесь нельзя долго находиться, иначе траванешься. Где эта дура, когда сменит?»
Под дурой Слоникова подразумевала Косаченко, в которой горькое переживание потери Куплина и злоба на Алика за невнимательность к ее добротной груди и фигуре, трансформировали жажду начальственной любви в жажду подмены коллег, ушедших в отпуск или заболевших. Порой она дневала и ночевала на дежурствах, но не допускала, чтобы лишние рубли ушли мимо ее кармана. I
«Эта дура готова на все подработки. Получит онкологию от излучения. Не понимает, что надо искать вредность и доить деньги, а дура пашет – руководству того и надо, – все более озлоблялась Слоникова. – Ну, где же она? Мне тут лишняя минута – смерть».
Фамилия досталась Слониковой, словно мужнина насмешка. Слоникова была стройна и так не в слона невротична, что не помогали успокоительные лечения. Она подошла к окну, оперлась ладонями о подоконник и машинально принялась скрести ногтями краску, наблюдая за подъездами к телецентру.
«Моя смена кончается, если ее через пять минут не будет, я ухожу», – мысленно прорычала Слоникова.
Серебристый «Соболь» телерадиокомпании подъехал вовремя. Из него вышла Косаченко, съедаемая заоконным взглядом Слониковой. Едва Косаченко исчезла из вида, как Слоникова оторвалась от подоконника, оставив на нем еще несколько царапин, впрочем, не заметных на фоне множества других, и пошла к входу, поглядывая на часы.
«Ну минута в минуту, ну не дрянь ли она после этого», – только успела подумать Слоникова, как к ней навстречу вышла Косаченко.
– Уже ждешь, не терпится стартануть? – ехидно спросила она. – Рентгенов боишься?
– Это ты за деньги готова на все и в любую постель, – вернула Слоникова.
– И кто это говорит-то? – упершись руками в бока, произнесла Косаченко. – Мою подработку за Грязеву, которая сейчас на больничном, кто у начальства выпросил? Не ты ли?
Грязева в отличие от Слониковой и Косаченко брала свою выгоду временем. Она шла на больничный по любому поводу, поскольку даже те немногие кнопки и регуляторы, которые нужно было включать и поворачивать в определенное время, она никак не могла запомнить. Из-за этого в эфире то пропадал звук, то изображение, то исчезала архивная запись, то шли ошибки в бегущей строке…
– Не только тебе деньги стричь, – зло бросила Слоникова. – Сидишь тут по двое суток подряд. Думаешь, не знаю, что домой во время дежурств уходишь?
– Ты докажи вначале, – вызывающе рассмеялась Косаченко. – А я тебе вот что скажу: надо оформлять подработки на знакомых. Сейчас нам платят пятьдесят процентов к окладу за совмещение, а так – платили бы весь оклад.
– Тебе бы только мошенничать, – резанула Слоникова. – У тебя мозги излучением покорежило. Хочешь поправлю, чтобы приходила на работу пораньше?
Слоникова свернула аккуратный женский кулачок и пошла к Косаченко.
– Ты что, дура? – испуганно вскрикнула Косаченко, проигрывавшая Слониковой в бойцовских качествах. – Хочешь по уголовной статье – за угрозы?
– Ничего не докажешь. Я тебе влеплю разок и скажу, что поскользнулась, – объяснила Слоникова.
Телефон располагался рядом с мониторами. Косаченко подбежала к нему, набрала номер секретариата телевидения и под смертоносным взглядом Слониковой произнесла:
– Я бы хотела переговорить с главным редактором…
– Сейчас все доложу, – сказала она Слониковой и тут же в трубку. – Здравствуйте, я пришла на работу, а меня тут встретили с почестями.
Это была последняя фраза Косаченко. Слоникова одной рукой вцепилась ей в горло, другой – выхватила телефонную трубку и поднесла к щеке.
– Она все врет, – сказала Слоникова, удерживая Косаченко на безопасном расстоянии. – Пришла и устроила скандал.
***
Алик читал докладные.
«Считаю необходимым доложить вам о факте хулиганства на телецентре. Ночью кто-то разбросал в большом количестве окурки и скорлупу от семечек, а также бумагу. Чтобы выяснить, кто совершил этот хулиганский проступок – была просмотрена видеозапись системы видеонаблюдения. На ней зафиксирован момент, как Слоникова умышленно опрокинула мусорницу и разбросала мусор»…
Обычная жизнь телерадиокомпании маленького нефтяного города крутилась, словно собачья свадьба. Инженер телецентра Туз развелся со своей женой, а чтобы не платить алименты, уволился из телерадиокомпании. Алик, чтобы отдохнуть от скандалов и депутатов, поручил работу над всеми выпусками заседаний городской Думы Павшину. И главное, ради чего созданы СМИ, снова потекло мимо…
Алик анализировал происходящее с помощью приобретенных в аспирантуре знаний:
«Контролируемые СМИ представляют собой производства по изготовлению и распространению идейной отравы. Система СМИ, несмотря на «свободу слова», есть процесс, инициируемый и поддерживаемый властью для удержания власти, то есть процесс нейтрализации вредителя, конкурента власти на предметы обогащения, путем отравления его идеологическими средствами. Отравить саму власть через «свободу слова», нейтрализовать или ограничить ее претензии на предметы обогащения не удастся ни в одном обществе. Во-первых, силы атомизированного общества, схожего более с тараканьим миром, и власти, олицетворяющей структурированное единство, неравны. Во-вторых, инстинкты подавляющего большинства гонят это большинство не на борьбу с властью, а на борьбу за места во власти…»
