Андрей Викторович Дробот
Эффект безмолвия
Майский ветер из бутылки
«Если захотелось ягодки на болоте, то надо быть готовым испачкать в грязи»
Едва Павшин отошел, как к Алику придвинулась его новая секретарша Зябильник. Худенькая, черноволосая, она, даже одетая в добротные вещи, всегда источала ощущение небрежности. Впервые увидев лицо Зябильник так близко, Алик окончательно понял, что опять взял на работу алкоголичку, которая каким-то образом продержалась испытательный срок.
– У меня с мужем постоянные конфликты. Не люблю я его, не люблю, – с гримасой отвращения на лице проговорила Зябильник, не обращая внимания на присутствие в компании телевизионщиков своего мужа.
– Ты о чем, Галина? – Алик не хотел брать на себя постороннюю грязь.
– С мужем мне не повезло, отвратителен он мне, – продолжила Зябильник пьяную исповедь. – Не могу я с ним жить.
– Успокойся, Галина, выпила лишнего, – попробовал прекратить неприятный разговор Алик.
– Ну не могу я терпеть его! – с оттенками истерики и чуть ли не плача отозвалась секретарша. – А вы свою жену любите?
В голосе секретарши прозвучала надежда на отрицательный ответ.
– Да, люблю, – ответил Алик. – А тебе надо успокоиться.
– Вы идейный, – утвердительно сказала Зябильник, ткнув пальцем в грудь Алика. – Я это сразу поняла…
Рациональная идея в любви после брака одна. Любящий схож с конем, тянущим повозку, на которой сидит любимый, любовь супруга для которого – всего лишь возможность облегчить свой путь. В лучшем случае, оба любящих тянут повозку попеременно.
Но есть любовь нерациональная, когда сердце радуется от вида любимого, и тогда все сделанное для любимого, превращается в сделанное для себя, поскольку счастье любимого становится твоим. Тяжело жить в браке тем, кто не испытывает этого счастья.
Кто-то включил музыку. Алик посмотрел в сторону, откуда исходил звук. Кабинет Павшина. Медленная мелодия возникла, словно сама собой. Алик почувствовал чужую ладонь на своей руке.
– Пойдемте танцевать, – предложила Зябильник и потянула его за собой в коридорчик к кабинету Павшина.
«Все повторяется», – Алик вспомнил пьяную Петровну, увлекающую его в пьяную любовь.
Зябильник повисла на нем, качаясь в такт музыке, и вдруг встрепенулась, словно вспомнила о важном деле.
– Пойдемте отсюда, пойдемте, – затараторила она и потянула Алика в темную раскадровочную.
Алик опять вспомнил Петровну.
«Все повторяется, – еще раз подумал он, трезвея. – А если это инсценировка? Музыка включается, когда надо. Она пристает ко мне в присутствии мужа. Пьяный скандал…»
– Галина, успокойся, – мягко попросил Алик, понимая, что многие глаза сейчас следят за его поведением.
Он силой вернул пьяную секретаршу в корреспондентскую и, оставив ее там, вышел и спустился к себе.
«Надо быстрее уходить из этого дурдома», – понял Алик, оделся и едва закрыл дверь в свой кабинет, как Зябильник опять достала его.
– Я его ненавижу, я ненавижу своего мужа, – запричитала она, прижимаясь к Алику. – Я его никогда не любила.
Ситуация складывалась неприятная. Никаких иных отношений с Зябильник, кроме, деловых, Алик не хотел, он нерационально любил Марину. Происходящее походило на провокацию. Вокруг сновало множество людей, способных испортить ему семейную жизнь одним звонком.
– Галина, поговорим о жизни потом, мне пора, – сказал Алик, резко повернулся и пошел к выходу, за ним понуро побрела Зябильник, и тут же из курилки навстречу вышли телевизионщики с ее мужем. Алик ушел к выходу, ни с кем не попрощавшись.
«Когда несчастье желает тебя, то для сохранения благополучия имей хотя бы силу не подчиняться ему», – мыслил Алик по пути домой, постепенно обретая хорошее настроение от морозного воздуха, от блеска чистого снега под фонарями.
***
Столь много людей теряет друг друга, расходится, что, кажется, зачем поддерживать угасающие отношения, портить друг другу настроение, делать жизнь непривлекательной? А ответ прост. В мире нет ничего превыше дружбы и любви. Эти чувства настолько противоречат неживой де, что она старается их смести и уничтожить, уничтожить всякое противостояние этому разрушению. Но будет ли человек человеком, если слепо подчинится энергии разрушения? Каждый из нас время от времени уподобляется животному, но понимание греховности уже частично смывает вину и освещает выход из царства разрушения. Что тебе не нравится? Ответь на этот простой вопрос точно, до предела точно и ты поймешь, что тебе не нравишься ты сам. Он изменился – это не может быть упреком. Мир меняется, все вокруг меняется, меняются наши отношения, чувства, но эти изменения не должны чертить между сердцами рубцы.
***
На предновогоднее судебное заседание Алик пришел в хорошем настроении с телеоператором и корреспондентом, вооруженным добротным радийным диктофоном, – на случай, если съемку запретят.
СУДЕБНОЕ ЗАСЕДАНИЕ
«Большую впасть имеет не тот, кто прав, а тот, кто выносит приговор».
Едва послышались цокающие звуки шагов, какие мог бы издавать подкованный чертик, марширующий на плацу, как молоденькая секретарша суда, принялась поправлять черную кофточку, обтягивающую грудь и уже заметные жировые складки на пояснице. Все ее внимание устремилось на открытую дверь зала судебного заседания.
– Прошу всех встать, суд идет, – сказала она, когда в дверном проеме, сопровождаемая милиционером, появилась та самая судья Хулеш, с которой Алик был знаком по переписке.
Похожая на мальчика своей короткой стрижкой, в черном балахоне и с белой подвязочкой на груди, схожей с галстуком, она уверенно и сердито прошла в зал судебного заседания к трем черным судейским стульям, держа в руках толстую кипу бумаг.
– Прошу садиться, судебное заседание объявляется открытым,… – затараторила Хулеш привычный текст, на ходу подтягивая под себя средний из трех стульев.
Внешне она излучала полную непричастность к происходящему и даже оторванность от него, от сидевшего в зале судебного заседания Алика, от Прислужкова, от телекамеры, направленной на нее и корреспондентки телерадиокомпании с диктофоном в руках, и от неизвестного Алику мужчины, сидевшего рядом с главным врачом.
Первым выступил Прислужков.
– Ваша честь, я ходатайствую о том, чтобы разрешить участвовать в процессе моему представителю Кротындра.
В голосе его чувствовалось волнение, руки нервно сцепились ниже самой нижней пуговицы мышиного костюма, а лицо приобрело неуверенность и красноту.
«Может, не все решено, – блеснула в Алике надежда, – или боится телекамеры?»
Многие теряют дар слова пред мертвой линзой объектива, воплощающей в перспективе взгляды тысяч, а то и миллионов людей.
– Я работаю начальником юридического отдела городской больницы, но в данный момент нахожусь в отпуске без сохранения заработной платы, прошу разрешить участие в судебном заседании, – заявил Кротындра, куда увереннее главного врача. В его тоне явно звучало недосказанное: «А куда вы денетесь, конечно, разрешите».
Алик мигом понял и волнение Прислужкова, тот боялся судиться один на один, и хитрость Прислужкова-Кротындра, заключавшуюся в выводе Кротындры из служебного подчинения, которая, конечно, имела под собой премиальную основу.
– Возражаю, – среагировал Алик. – В телерадиокомпании нет юриста, который мог бы уйти в неоплачиваемый отпуск и защищать нас. Нарушается соотношение сил в споре.
Юридические смыслы и смыслы житейские различаются, как разум и чувства. Поддержка Прислужкова знатоком судебного этикета, ухудшала положение Алика.
Даже в аспирантуре не было такого предмета, как борьба за интересы людей, защита от власти или защита себя в суде. Это делает журналистов беззащитными…
– Суд определил. На основании статьи… лица, участвующие в деле, вправе вести дела через своих представителей, – подтвердила Хулеш.
«Надо было нанимать юриста, а не только советоваться, – укорил себя Алик. – Теперь посмотрим, как судья обоснует невозможность телевизионной съемки».
– Я категорически возражаю! – Прислужков так быстро привстал, что полы его пиджака взвились, словно мелкие крылья птицы-переростка.
– Возражаю, – скрестив руки на животе, важно заявил Кротындра, сделав короткий генеральский кивок в сторону работавшей телекамеры, – поскольку считаю, что здесь будет затронута личная жизнь моего доверителя.
«Какую личную жизнь Прислужкова может затронуть обсуждение статьи Президента? – спросил сам у себя Алик и с удивлением посмотрел на Кротындру. – Дурака валяют».
– Суд удаляется на совещание для вынесения решения, – произнесла Хулеш, и зал судебного заседания очистился от представителей правосудия.
***
Вручая себя в руки Господа, мы парадоксально уверены, что в этих руках нам будет хорошо, но «хорошо», с точки зрения Господа, зачастую имеет совсем иной смысл, нежели человеческий.
– Почему вы отказываетесь от телевизионной съемки? – спросил Алик главного врача, когда совещание Хулеш настолько затянулось, что беззвучная пустота наполнила дискомфортом барабанные перепонки.
– Да потому что вы все исказите и вырежете, – злобно огрызнулся Прислужков.
– Но я же пообещал при судье, что без вашего разрешения мы материал не выпустим в эфир, – спокойно напомнил Алик.
– Знаем мы вас, – неопределенно обвинил Прислужков.
– Не разговаривайте с ним, – властно подсказал Кротындра.
Алик осмотрелся. Большая стальная клетка, скамеечки, стульчики, трибунка для выступлений судящихся… Чем-то похожий на комнату Барби, залик был наполнен злом, а истертый ногами линолеум указывал на множественность этого зла, и Хулеш контактировала с этим злом ежедневно…
«Интересно, как отмывается она?» – задался вопросом Алик.
***
Хулеш вошла в зал судебных заседаний под известные слова секретарши и, приняв позу церковной свечи с только что притушенным фитилем, принялась выстреливать слова решения с пулеметной скоростью. Эта привычка выработалась у Хулеш давно, чтобы быстрее закончить процесс. Только благодаря профессиональному навыку различать смысл слов на лету, Алику удалось понять несколько фраз.
– Ответчик заявил ходатайство о разрешении видеозаписи судебного заседания, поскольку считает необходимым соблюдение закона «О СМИ»…
Пока Алик раздумывал, откуда взялась эта глупость, поскольку Закон «О СМИ» не содержал требований к судебным съемкам, пока он относил ошибку на безграмотность секретарши суда, Хулеш уже зачитывала мнения Прислужкова и Кротындры. Алик прислушался. Мнения противников Хулеш привела дословно.
«Смотри-ка, тут глупостью не страдает, – оценил Алик. – Наигрывает».
Действительно, далее началось правовое оформление интересов Прислужкова без какого-либо содействия с его стороны. Хулеш приводила аргументы, которые ни Прислужков, ни его Кротындра не приводили, и выступила их доброхотным защитником.
– Ходатайство о видеозаписи заявлено ответчиком, имеющим технические возможности для видеозаписи с целью последующей трансляции по телевидению в то
время, как истец по делу такой возможности не имеет…
«А как насчет того, что ранее ты сочла несущественным, что главный врач располагает служебными возможностями для защиты с помощью начальника юридического отдела, а я такой возможности не имею», – мысленно оппонировал Алик.
– Конституция предусматривает, что осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц, – провозгласила Хулеш в защиту главного врача.
«Но и этот аргумент с точностью можно привести, чтобы отбить участие в судебном заседании Кротындры», – опять мысленно поспорил Алик.
– На основании изложенного, учитывая интересы обеих сторон, – произнесла Хулеш. – Суд счел необходимым отказать…
Алик насчитал пять интеллектуальных действий суда, и все они были направлены в пользу Прислужкова. Он проигрывал «5:0» и чувствовал, как внутри него закипает возмущение, похожее на то, какое он испытывал возле телевизора, видя нечестное судейство в футболе или хоккее. Такой наглости, какую позволяла себе Хулеш, не проявляли ни футбольные, ни хоккейный арбитры, – она и сама была не прочь уложить спортивный снаряд в его ворота и, не скрывая, делала это…
Позднее в телевизионной программе о деятельности суда Алик сказал: «Я не знаю, как действовать в подобных случаях и мне жалко тех, кто весит меньше на судебных весах, где взвешиваются должности и выгода. Искажение мнений и вполне очевидное подыгрывание должно осуждаться. Но оно вполне очевидно существует и хорошо существует. Поэтому, если вы услышите в судебном решении то, чего вы не говорили, не удивляйтесь. И, если суд по своей инициативе красиво обставляет противную вам версию, тоже не удивляйтесь. Судья, похоже, не ищет истину, – он, как поэт, воспевает определенную идею, которая сидит у него в голове, или исполняет определенную задачу. Ваше мнение, скорее всего, зазвучит иначе и будет переделано, чтобы красиво смотреться в судебном решении, чтобы стрела решения не имела заусенцев и летела в одном направлении.
Конечно, Алик суд проиграл, но он увидел, как делается суд, и вывел новые правила.
***
Судейские правила
«Когда человек с властных высот становится похож на футбольный мяч, то как удержаться от соблазна, и не дать ему хорошего пинка?».
1. Все аргументы, звучащие в ходе судебного заседания, как от истца, так и от ответчика, укладываются судьей в его концепцию.
2. В случае, если аргументы истца или ответчика, не соответствуют концепции судебного решения, то они не находят своего отражения в судебном решении.
3. В случае, если аргументы, нужные для развития судебной концепции, не были высказаны в ходе судебного заседания, то они привносятся и додумываются судьей.
Технология создания предвзятого журналистского материала или пиара – технология искажения действительности свила себе удобное гнездо на службе у правосудия. И в завершение судебного заседания Хулеш произнесла слова, которые окончательно вывели Алика из равновесия:
– Учитывая, что судебное решение вручается участникам дела 31 декабря, и срок кассационного обжалования десять дней полностью приходится на новогодние праздники, суд считает необходимым последним днем кассационного обжалования считать 11 января.
Если можно было бы безнаказанно приподнять мантию у судьи Хулеш, наклонить ее и отшлепать по голой заднице, то Алик, несомненно, так бы и поступил.
В нем словно проснулся пещерный человек, он мог смести на своем пути все построения цивилизации, кроме тех, которые можно использовать для разрушения. Этот пещерный человек был неукротим. Именно в таком настроении с бесчестным решением суда в руках он вернулся в телерадиокомпанию маленького нефтяного города примерно в одиннадцать часов дня 31 декабря. Праздник был почти испорчен.
ПРАЗДНИК ГЛАВНОГО ВРАЧА
«Счастье труса: выиграть драку, спрятавшись за спинами пособников».
Как у зверей в зоопарке портится шерсть, так и у человека от долгого сидения дома портится здоровье, а северянин второй волны по большей части – животное помещений, своеобразная разновидность крысы, такая же хищная до сала, но более крупная и очень запасливая. Ей надо не только на сегодня, но и для своих детей и внуков, и на всю жизнь. Она бегает из помещения в помещение, загнанная суровой природой, таскает добытое, жрет и мечтает о неисчерпаемых амбарах. Иногда, в минуты короткого отдыха или от опьянения она вдруг размечтается о климате, где можно перестать быть крысой, – но вспомнит, что такого амбара, как на Крайнем Севере, на юге не найти…
Предновогодним вечером ресторан «Юность комсомола» был заполнен медицинскими работниками и Хамовским вкупе с его близким окружением, всегда витавшим возле него, как мошкара, не упускавшая возможность отсосать от преследуемого тела.
Хамовский поднялся из-за стола и вышел к микрофону, стоявшему на небольшой ресторанной сцене. За годы правления в маленьком нефтяном городе он произнес уже много праздничных речей и до того к ним привык, что перестал думать о том, что говорит. Любая его речь заканчивалась, если не овациями, то без аплодисментов не оставалась, вне зависимости от того, выходил ли он на сцену пьяным или трезвым, вне зависимости от того, продумывал ли он основу речи заранее или говорил первое, что на ум придет…
– В молодости я с радостью расставался с больными зубами, воспринимая как благодать исчезновение боли, но с возрастом, стал расставаться с зубами, как с близкими людьми, – оттолкнулся от личных проблем Хамовский. – Ямки от зубов мне кажутся маленькими могилками молодости, и с каждым годом этих маленьких могилок становится все больше, и так будет до тех пор, пока само тело не успокоится на дне большой могилы. Поэтому не надо сильно волноваться за умерших в вашей больнице. Наша сила – в живых.
– Золотые слова, Семен Петрович, – подскочил со стула Блексеев, повышенный до начмеда с должности заведующего роддомом. – Я тоже самое говорю на планерках: умер ребеночек при родах – ничего страшного. Пусть родители приходят, забирают трупик и тихонечко уходят, хоронят и следующего быстрее делают, а не скандалят…
Следующим к микрофонной стойке вышел Прислужков.
– Я предлагаю выпить бокал за скромного трудягу больничных коек, защищающего главные показатели нашей больницы. За Кротындру! – воскликнул он. – Кротындра не оканчивал медицинскую академию, но своим умом он ограждает нас от тюрьмы и компенсаций родственникам умерших.
– За Кротындру! – воскликнули приближенные главного врача.
– За таких, как Кротындра! – воскликнул Хамовский. – На таких патриотах и держится власть Крайнего Севера.
– Предлагаю выпить этот бокал стоя! – пафосно воскликнул Прислужков.
Зазвенели столовые приборы, заскрипели стулья, когда врачи и медсестры, одетые в яркие новогодние наряды, поднимались из-за стола.
Главный врач осмотрелся, наблюдая, как его подчиненные вливают в себя жидкости, и, как только рюмки опустели, воскликнул:
– А теперь без перерыва выпьем за человека, научившего, как нашей больнице за счет чистки отчетных показателей выйти на уровень передовых клиник мира! Выпьем за Хамовского! За великого человека, позволяющего нам, оставаясь прежними, развивать нашу медицину инновационными методами очковтирательства!..
Веселье нарастало, вкушающие подходили к соседним столам, чтобы чокнуться и выпить за все хорошее, между столами ходил проштрафившийся убийством пациентов хирург Чахлый и что-то пел из украинского репертуара, когда раздался третий тост Прислужкова.
– За профессиональную зоркость!!! – воскликнул он. – Чтобы мы всегда могли разглядеть среди больных тех, кто вот-вот умрет, и вовремя их выписать из больницы или отправить на лечение в другие города. Именно эта черта наших лучших специалистов позволяет нам держать низкие показатели смертности!!!…
Примерно в это время Алик осознал следующее: «Чиновники, призывая СМИ к отражению фактов, создают активные системы сокрытия неприятных им информаций, не оставляя журналистам других фактов, кроме славящих их. Поэтому, чтобы уравновесить ситуацию журналистам необходимо привлекать больше частных мнений и даже слухов. Ведь сама жизнь – лишь мнение о ней, а слухами, как известно, земля полнится».
НОВОГОДНЕЕ ПОЗДРАВЛЕНИЕ
«Дичь может навредить охотникам, но чаще происходит обратное».
Алик перечитал решение суда и воспринял еще не вступившее в силу решение уже вступившим в силу. Это была ошибка его уставшего от переживаний мозга, но и не ошибка вовсе, потому что согласно закону «О СМИ» он должен был дать опровержение по первому требованию.
Он вызвал телеоператора и водителя и кинулся снимать видеоряд к будущему опровержению. Благо все сотрудники телерадиокомпании уже отдыхали. Затем Алик быстро написал текст и пошел на монтаж. Вся пятнадцатиминутная программа была сделана за три-четыре часа, но она стала самым громким телевизионным событием за последние годы.
Алик отправил в эфир всю боль и ярость от несправедливости, творившейся в зале суда, горечь того, что все замечания, высказанные им в адрес медицины маленького нефтяного города, даже не обсуждались руководством города. Наоборот, небольшие неточности – капля в море истины – использовались властью, чтобы наказать его.
Глаза его блестели невыплаканными слезами, под ними темнели синяки усталости, но голос был убедителен.
Опровержение не было классическим, оно не походило на заискивающее поведение нашкодившей собачонки, но не противоречило Закону. Он вставил в опровержение оспоренный главным врачом кусок программы, а далее высмеял как самого Прислужкова, так и судебное решение, точно приведя его аргументы, но снабдив соответствующими комментариями:
– Главный врач вынужденно согласился с тем, что врачи виноваты в сокращении продолжительности жизни, что в стоматологии много лет не работает рентген, что барокамера закуплена и не работает, что нет многих узких специалистов. Главный врач не согласился лишь с тем, что в городской больнице есть искусственная почка. И, судя по решению суда, ее действительно нет…
Так он начал программу. Еще получая ответы на информационные запросы, Алик заметил, что главный врач крайне невнимателен к терминам и цифрам, даже на суде он ошибся в названии телеканала, на котором выходили программы телерадиокомпании маленького нефтяного города.
– Подобный ум способен на многое, – кинул Алик в эфир. – И разве можно обвинять в чем-то суд, которым известно кто руководит и который известно на основании чего работает.
Последняя фраза прозвучала на фоне таблички, висевшей на входе в здание суда маленького нефтяного города, где были указаны фамилии судей, работавших в суде маленького нефтяного города, в том числе и Хамовской – жены главы города. Далее Алик запустил иронию в область трагическую, что должно было создать сумасшедший
резонанс в душах тех, кто действительно пострадал:
– Суд согласился с главным врачом в том, что люди здесь не умирают от отсутствия аппарата искусственной почки. Поэтому уважаемые горожане, если кто-то из ваших родственников умер по этой причине, то, по логике решения суда, он вовсе не умер, и вам надо сходить или съездить на кладбище и забрать оттуда здорового человека…
И тут же выразил понимание:
– К сожалению, люди, чьи родные умерли в городской больнице никогда или крайне редко обращаются в СМИ, не желая напоминать себе о постигшем их горе…
Рассказал Алик и о близко знакомом ему случае с Глебом, чтобы телезрители поняли, что он – с ними – понимает их и не только понимает, но и выстрадал.
В завершении опровержения Алик рассказал обо всех известных ему нарушениях закона Прислужковым, совершенных за истекший год, и пожелал судье Хулеш и ее близким крепкого здоровья и никогда не попадать в больницу.
***
Сотрудники телерадиокомпании поглядывали сквозь стекло, расположенное между монтажным пультом и студией, на работу Алика, следили за его действиями по мониторам. Программа удалась. Косаченко позвонила Алику из телецентра и сказала:
– Меня аж трясло всю, когда я смотрела!
«Крепкие эмоции действительно пробивают экран», – подумал тогда Алик.
В подъезде соседские мужики, встречая его, уважительно жали руку и говорили:
– Давай, дай этой медицине, а мы тебя поддержим, если что.
На улице его опять стали узнавать неизвестные люди. Они подходили и рассказывали трагические истории, многие обещали подойти в телерадиокомпанию и выступить в поддержку, но Алик не верил никому. Он знал цену народным обещаниям. Народ – это большое ничто, и в этом Алик не ошибся.
Программа-опровержение транслировалась пять праздничных дней, первые дни Нового года, каждый день по три раза. Многие ее посмотрели неоднократно. Звонок из администрации города прозвенел в квартире Алика на четвертый день трансляции. Звонила начальник юридического отдела администрации города Хиронова.
– Сколько вы еще собираетесь транслировать опровержение? – спросила она сухо.
– Завтра последний день, согласно решению суда, – ответил Алик и спросил. – А что такое?
– Люди звонят, спрашивают: местному телевидению показывать больше нечего? – ответила Хиронова.
Алик знал этих людей: Прислужков, не знавший, куда деваться от телевизионного экрана, Хамовский, не ведавший, как прекратить праздничный скандал, Клизмович, желающий быть в стае, Пидашковский, поспешивший доложить, Бредятин…
– Завтра последний раз покажем и все, – ответил он и положил трубку.
***
Не надо поднимать великие тяжести – перенапряжение… и мимолетная слабость может лишить способности сдвигать и малое. Алик понимал, что он не сможет долго работать в таком темпе.
«Скоро меня сомнут, – размышлял он. – Если я не напишу книгу, то все будет зря».
Он заставлял себя работать сверх силы и сверх меры. Актеры крутились вокруг него, не придуманные персонажи, а невероятно живые, наполненные ядом мщения и скоро, – понимал Алик, – этих ядовитых персонажей вокруг меня будет не меньше, чем мошек в летней тайге.
«Я во всем надеюсь на свою счастливую звезду, – размышлял он о себе. – Конечно, я стараюсь мыслить на всю мощность, но всегда что-то упустишь. Любой щит имеет границы, поэтому быстрая реакция, умение распознать удар до того, как он нанесен, умение уклоняться от удара, отбивать удар – вот необходимые мне сейчас качества. Тот, кто недвижно сидит за щитом, погибнет. Война, борьба, игра – это самое интересное, что можно познать при жизни. Все остальное – напрасное времяпровождение.
В жизнь после жизни я скорее верю, чем не верю, но не понимаю, в чем смысл телесного существования? Зачем духу испытывать ощущения плоти, ощущения, которые дух забудет, как только уйдет? Возможно – аттракцион? Жизнь всегда предлагает аттракционы, от которых нельзя отказаться, и в жизни обязательно найдется хотя бы один смертельный аттракцион. Ощущения родов я уже забыл, но меня ждут ощущения смерти, они мне не нравятся заочно, а если так, то скука – прочь, пока есть силы…»…
Внезапная, но ожидаемая смерть Валер потрясла ее бывших сослуживцев. Выбор смерти для большинства невелик: либо кардиология, либо онкология. Валер досталась онкология.
