Андрей Викторович Дробот
Эффект безмолвия
Смерть Глеба
«Лечат иногда так медленно, что остается лишь быстро хоронить».
За месяц до смерти Глеб попал в больницу маленького нефтяного города под надзор врача Яконец и был выписан как здоровый при состоянии еще хуже, чем до больницы. В реанимацию он попал буквально на следующий день после выписки. И толку от этой реанимации оказалось немного, поскольку из-за ремонтов в больнице маленького нефтяного города она переместилась в приспособленное помещение.
Лечения почти никакого. На медсовете, посвященном лечению Глеба, от заведующих разило перегаром…
Глебу требовался аппарат искусственной почки, а главный врач Прислужков занимался тем, что производил ремонты и заменял старые окна на новые, как того требовал Хамовский.
В конце концов, Глеба отправили в соседний город, где запоздало подключили к аппарату искусственной почки, там он и умер, нисколько не испортив статистику смертности маленького нефтяного города.
Были похороны, где главный врач Прислужков сказал слово возле гроба, а Алик еле сдержался, чтобы не ударить его по лицу…
***
Чем запутаннее нить, тем меньше ее ценность. Блудливые слова мастера Хайзуллина уводили от сути.
– Хватит о вертолетах. Давайте о нашем здравоохранении, – прервал Алик,… а далее произошло то, что Ильф и Петров, когда-то назвали: «и тут Остапа понесло».
Человек иногда делает невероятное с точки зрения других, даже не осознавая, что он это делает исключительно для продления своей жизни.
– В стоматологии не работает рентген? Не работает много лет. И вы об этом знаете, – принялся перечислять Алик, загибая пальцы. – Аппарат искусственной почки есть в городской больнице? Есть. Не работает? Его просто надо отремонтировать. Есть у нас барокамера? Есть. Не работает? Не работает. У нас нет узких специалистов по многим областям. А вы говорите: Президент внедрит новые технологии на местах. На местах работают конкретные главные врачи и конкретные люди. Их надо менять, их надо модернизировать.
– Давайте, не будем трогать персоналии, во-первых, – беспомощно улыбаясь, попросил мастер Хайзуллин, нервно похватывая руку за руку и обминая кисти.
– Я буду трогать все персоналии. Должен быть предмет для разговора, – отмахнулся Алик под улыбчивое уже неразборчивое бурчание мастера Хайзуллина. – И чем занимается больница в первую очередь? Куда она деньги вкладывает? Она поставила только в одной поликлинике сорок евроокон. На фиг они там нужны? А сейчас люди умирают здесь из-за того, что нет аппарата искусственной почки, а он окна ставит! Вот я такому главному врачу щелбан бы поставил.
Презрительно скривив губы, Алик выдвинул вверх средний палец правой руки, и слегка оттянув его до пружинистого состояния, произвел выстрел в воздух, под которым фантазия с легкостью могла нарисовать голову главного врача…
***
Техника жизни
«Настоящая потеря благосостояния осознается только тогда, когда начинаешь искать мелочь по карманам».
«Скатываясь по склону лет, почему-то всегда смотришь назад», – в недалеком прошлом вывел Алик первую еще сырую формулу и тут же поправил себя. – Ну, во-первых, – не всегда, но часто.
«Катиться по склону лет безопаснее, глядя вперед и учитывая накатанный опыт», – предложил он сам себе новый вариант и сам же его раскритиковал. – Точно, но хочется добавить юмора:
«Некоторые катятся по склону жизни спиной вперед, трепетно разглядывая покинутую вершину».
И тут он мысленно восхитился сделанному для себя открытию:
«Тут и гипербола относительно постоянства смотрения назад, и юмористическая подача этого процесса, и насмешка над теми, кто этим увлечен, причем насмешка
точная, показывающая катастрофическую безрассудность этого процесса».
«А что у меня впереди? – спросил он сам себя. – Книга позади, «Золотое перо России» – позади, руководство телевидением – тоже достигнутая вершина. Сколько можно смотреть на них? А что впереди?..»
А впереди у него ничего не было, если не создавать…
***
Гости в студии потемнели. Хриплый голос Пидушковского стал еще хриплее, а мастер Хайзуллин продолжал держать улыбку.
– Мы бы хотели посмотреть программу после ее редактирования, – поглядывая исподлобья, попросил Пидушковский после записи программы.
– А чего вы боитесь? – спросил Алик.
– Ну, вырежете что-нибудь не то, – предположил Пидушковский.
– И я тоже настаиваю на предварительном просмотре, – заявил мастер Хайзуллин.
– Хорошо, – согласился Алик, но, когда его посетители ушли, он понял, что данная программа может и вовсе не выйти в эфир, если он будет ее сокращать и согласовывать.
«Надо выпустить без сокращений, – решил он. – Тогда я не обману и участников программы и уйду от вероятных претензий из администрации».
«Но тогда я сам могу попасть под удар, – напомнил он сам себе спустя мгновенье. – В программе есть моменты, в которых я не уверен: щелбан, например. Обвинения главного врача. Кое-что можно было и вырезать. Но вырежешь часть – обвинят, что вырезал суть. Пусть идет в эфир, программа хорошая, там посмотрим, я и так хожу по краю обрыва – это долго не продлится…»
Если кто-то, образно говоря, стоит или сидит на ком-то, то любое возражение снизу он будет воспринимать неприязненно – как попытку пошатнуть собственное положение. Если кто-то стоит или сидит на ком-то долго и привычно, то он будет воспринимать неприязненно даже просьбу снизу о том, чтобы стоять или сидеть поаккуратнее.
Журналисты маленького нефтяного города давно посеяли среди чиновников такую о себе славу, что на них можно стоять, сидеть и даже гадить на них. Все это журналисты должны сносить безропотно – поскольку их обязанностью считалось угодничество власти.
Неуважение журналистов властью – это первое с чем столкнулся Алик, придя в телерадиокомпанию маленького нефтяного города. Оно было оправданно, поскольку никто из журналистов не пользовался своими правами, обеспеченными Законом, все права проистекали исключительно из желаний тех, о ком делается программа, или из желаний заказчика. Журналистам отводилась роль, по сути, безмолвных тряпок. Алик пытался увлечь журналистов собственным примером, но эти попытки ни к чему не привели. Каждая из этих попыток заканчивалась скандалом – потому что чиновники не привыкли…
***
Алик сидел в домашнем кресле и размышлял о народе, к которому обращалась его телепрограмма:
«Здешние люди, как сибирские сосны – шевелятся только тогда, когда просыпается тревожащая их сила, и так же, как сосны они не сдвигаются с места. Они могут выглядеть грозными, могут размахивать лапами, но все равно не сдвигаются с места. Видимость их движения создает только скольжение теней возле них».
ПОДГОТОВКА ВОЗМЕЗДИЯ
«Мощная уверенная походка отличает слонов и чиновников».
Юридический отдел больницы маленького нефтяного города был набит сотрудниками до отказа, потому что основой медицинской деятельности давно стало не лечение, а хорошая отчетность, а значит, отсутствие выигранных больными исков.
– Подал иск, молодец, – похвалил Хамовский Прислужкова. – Я не люблю суды, но мы подберем тебе судью, который решит дело в твою пользу.
– Спасибо, Семен Петрович, – закивал головой главный врач. – Я посмотрел запись. Он же меня унизил и оскорбил. Надо смывать телепятно кровью этого журналиста. Оказался бы он на моем операционном столе в бытность моей работы хирургом, особенно после хорошего дня рождения, уж я бы его… И зашил бы ему внутрь не только грязные хирургические перчатки с пропитанными его нечистой кровью ватными тампонами, но и диск с его программой. Мерзавец. Он даже тявкал на меня, что я не первый врач на его счету. В коридоре – с глазу на глаз.
– Да ты что!? – восхитился Хамовский. – Вот поганец. Тогда его надо уничтожать, уничтожать.
– Тут суть не только в медицине, – напомнил Бредятин. – Алик словно с цепи сорвался. Прошелся по статье самого Президента России своими грязными лапами. На «Единую Россию» покусился, а в ее составе пойдет на выборы вся элита нашего города.
– Его надо кончать, надо кончать, – затараторил Хамовский. – Давайте объединять телевидение и газету. Давайте реализовывать этот план. Ты, Квашняков, станешь над объединенной структурой, а Алику как лишнему главному редактору мы пинка под зад.
– Я уже устал Семен Петрович, – заканючил Квашняков. – С этими журналистами одни проблемы.
– Ладно тебе плакаться, – отрезал Хамовский. – Кто Алика в главные редакторы предложил? Ты. Тебе и расхлебывать.
– Но во главе слияния я не стану, хотите меня увольняйте прямо сразу, – изобразил жертвенность Квашняков.
– Ладно, тебя сделаем моим заместителем, будешь курировать СМИ, – согласился Хамовский. – А сами СМИ другому поручим. Да хоть твоему заместителю.
– Кстати, Алик в отпуске, по слухам в Египте, – проинформировал Бредятин. – Исполняет его обязанности Павшин. Надо реализовать этот план сейчас. Алик вернется, а все документы по слиянию уже подписаны.
– Инга, вызови ко мне Хиронову, – распорядился Хамовский в трубку.
Через несколько мгновений в кабинет Хамовского вошла миниатюрная женщина с вечно немытыми волосами.
– Присаживайтесь, – предложил Хамовский. – Тут у нас вопрос, можем ли мы в течение трех недель оформить все документы по слиянию телерадиокомпании и газеты, чтобы к Новому году у нас была новая структура СМИ?
– Я сейчас не готова ответить на этот вопрос, – проговорила Хиронова. – Надо изучить.
– Изучайте, но, чтобы к выходу Алика из отпуска основные мероприятия были выполнены, – приказал Хамовский. – А вы, Михаил Иудович, скомандуйте, чтобы на телевидении вышел сюжет, посвященный награждению меня службой судебных приставов за содействие правосудию на территории нашего города, а то при Алике там шла только информации о моем уголовном деле.
– Хорошо, Семен Петрович, – с поклончиком подчинился Бредятин. – Павшин – наш человек, сделает нормально. Пока Алика нет, надо провести компанию красивых мероприятий.
– Хорошо, исполняйте, – согласился Хамовский. – Но главное убрать Алика до выборов губернатора…
***
В это время Алик действительно отдыхал на берегу Красного моря, находясь в отпуске, тщательно записывал впечатления на мининоутбук Нокиа Е90. После
осложнения отношений с Хамовским он не ждал ничего, кроме увольнения, а до увольнения он хотел исполнить свое последнее желание: написать новую книгу, и по ночам его душа уходила в поиски…
ВОРОВСКОЕ ОБВИНЕНИЕ
«Чужие побеждают там, где свои порознь».
На заседании городской Думы слушалось дело Алика. Докладывала депутат Поленова:
– Наша проверка выяснила, что Аликом украдены: перекидной календарь, две записные книжки, несколько ручек…
Все собравшиеся в конференц-зале слушали доклад напряженно. Депутаты, чиновники администрации маленького нефтяного города, следователи прокуратуры и милиции прекрасно понимали, что перечисляются расходные материалы, которые везде идут на списание и которые они сами, не стесняясь, брали и уносили домой, но их лица выражали осуждение.
Хамовский хищно улыбался, глядя на спектакль, разыгрывавшийся перед его глазами.
О такой власти он не мог и мечтать, когда восходил на должность главы города, а сегодня страх, посеянный им в сердцах элиты маленького нефтяного города, делал из ее представителей услужливых актеров.
«Сегодня даже не надо обещать денег, – думал Хамовский. – Сегодня люди работают, чтобы угодить, надеясь на мое хорошее отношение. Эта надежда – сильнейший стимул. По моему, даже не приказу, а просьбе, они делают все, что не смогли бы сделать самостоятельно – совесть бы не позволила. Собака, слушаясь хозяина, тоже кусает не по своей воле, а откликаясь на «фас». Собаки, кругом собаки. А этот дурачок Алик на что надеялся?»
Хамовский перевел взгляд на Алика – тот сидел огорченный, но все еще не сдавшийся.
– …украден даже ежедневник, – продолжала Поленова. – Таким образом, выводы нашей комиссии однозначны – злоупотребление служебными полномочиями и мошенничество налицо.
– Уважаемые депутаты, высказывайтесь, – подтолкнул телегу обсуждения Клизмович.
Руку подняла школьная директриса Болдован:
– Конечно, это ужасно. Критикует всех, а сам-то…
Тут Алик не выдержал:
– Вы что цирк развели? Все используют служебное положение в той или иной степени. Невозможно провести четкую границу. Тут важна сумма и цель. Я же все для работы, а не в свой карман, как Хамовский…
Скандал произошел нешуточный. Алик пришел домой и лег спать. Ночью он поднялся внезапно. Интуиция или обостренные чувства? Сложно сказать, но есть какая- то сила, похлопывающая по плечу в нужный момент, когда мы успеваем наклониться, или увернуться или просто остановиться. Он подошел к входной двери. За дверью шел разговор, что-то неприятное было в нем, и слышен он был излишне громко. Дверь была приоткрыта!
«Опять забыл закрыть, – подумал Алик, – а эти могут проникнуть».
Он захлопнул дверь и быстро прокрутил замок. Но у тех – снаружи, видимо, был ключ или отмычка – ручка замка начала проворачиваться в обратную сторону. Алик схватился за нее и остановил вращение. Он явно выигрывал, но тут человеческая рука прошла сквозь дверь…
Алик опять проснулся – на этот раз – в египетской постели…
ВСЕ ВКЛЮЧЕНО
«Когда голоден, количество зубов не имеет значения».
Глядя на египетскую систему «все включено», можно поразиться множеству людей, выбирающих сытое наслажденье на оазисе. Комфорт, еда, солнце, море и зелень сада. Вот и весь человек. Поэзия ублажения – вот истинно человеческая поэзия. Лучшего опьянения, чем от вина, нет; лучшего озарения, чем от природы, нет; вкуснее хорошей еды нет ничего. Все интеллектуальные творения человека меркнут перед мясным грилем с вином.
Находясь внутри системы «все включено», кажется, что нет ни единого праведного дела, из-за которого стоило бы портить настоящее в борьбе за идеалы.
***
Хлеб
«Кровь и боль всегда напоминают о телесном».
Умные речи всегда отличают охотников на души. Язык и притворство – их оружие. И даже друзья, а, может, и с маской друзей, они проникают для утехи своей в самое сердце своих жертв. Поэтому – мой друг лишь одиночество, и в этом одиночестве горят звезды, а жизнь всегда может согнуться и поползти и не находит это унизительным.
***
Зрелища
«В переделке выживает только основа».
Сфинкс и пирамиды – зрелища – люди их с древности предпочитали книгам. Язык письменности изменчив и ограничен, язык образов универсален. Пирамида и сфинкс – это зрелище на века. Оно не требует ремейков и переделок. Хорошее зрелище – это то, даже за развалины или частицы которого люди готовы платить деньги. Хорошее зрелище люди раскрывают пласт за пластом. Зрелищность оживляет прошлое и дает вечную жизнь.
***
Гений болот
«Человечества не видно уже с высоты полета самолета».
Болото порождает завышенные самооценки. Сравнение с лягушками дает жителю болота возможность гордиться своими минимальными способностями. Это минус. Знание специфики болота – это плюс. Из лягушки может получиться большой специалист по болотам.
Чем сложнее отношения у одной лягушки с другими, тем больше она вынуждена думать, комбинировать и строить, чтобы выжить. Именно это и может быть двигателем в болоте, а если есть еще и внутренняя потребность в совершенствовании, то тогда возможно многое, но, к сожалению, только в лягушачьем сообществе, потому что слушать мнение лягушек за пределами болота как-то не принято.
ПРОВАЛ ВОЗМЕЗДИЯ
«Нет ни одного дела, которое состоялось бы без вмешательства судьбы».
Алик вернулся в маленький нефтяной город раньше запланированного, когда минула только половина отпуска, и сразу же направился в телерадиокомпанию. Как цветок пробивается сквозь землю, повинуясь геотропизму, направлению силы земного притяжения, так и человек должен больше доверять естественным инстинктам.
Коллектив встретил его настороженно. Павшин старался не попадаться на глаза. Все сотрудники на вопрос «как дела?» подсовывали ничего не значащие фразы. И лишь одна Эльвира, принятая на работу недавно, простодушно спросила:
– А вы знаете, что нас собираются объединять с газетой?
– Нет, – удивленно ответил Алик.
Тревога в душе, словно мелкая рябь на воде, первая – усложняет отлов мыслей, вторая – рыбалку. Известие, полученное от Эльвиры, на мгновенье очистило Алика от разума.
– Павшин собрание провел, сказал, что вы увольняетесь, потому что нашли новую работу и собираетесь уезжать, – все так же соблюдая законы простодушия, сказала Эльвира. – Он сказал, что нас объединят уже через месяц.
– Полный бред. Уезжать не собираюсь и новую работу не искал, – ответил Алик. – Спасибо за информацию.
– Только вы не говорите об этом разговоре, – попросила Эльвира.
– Хорошо, – сказал Алик и кинулся искать Павшина, но тот уже ретировался из студии на какие-то съемки.
«Сказки о новой работе и моем уходе – работа Бредятина и Квашнякова, – понял Алик. – За их спинами стоит Хамовский. То, что меня хотят убрать – это ясно, но они хотят все обстряпать по-тихому, чтобы выставить меня обычным человеком, жаждущим теплых доходных мест. Надо ехать к Квашнякову…»
Встреча с привратниками ада всегда волнительна, даже, если это всего-навсего редактор газеты.
– Александр Васильевич, что случилось? – придав голосу волнение, а себе покорности, как в бытность работы в газете, спросил Алик. – Неужели нас объединяют?
– Сходи к Хамовскому, поговори с ним. Он хочет объединить телевидение и газету. Когда я заходил к нему, от него выходила его главная юристка. Значит, они этот вопрос прорабатывают. Если нас объединят, то сократят все руководство вплоть до заместителей. Мне это не нужно. Я собирался весной уезжать, – соврал Квашняков.
На словах он увольнялся регулярно и много раз собирался уехать с Крайнего Севера, но каждый раз повторял эту жалобную байку в силу забывчивости и желания снять у соперника защитные реакции, притворившись обиженным и незаинтересованным. Умный враг всегда надевает маску доброго друга.
«Как он скучен и стар, – подумал Алик. – Уже не Учитель, не враг, а подобие комедианта. Если так пойдет, то с кем мне общаться?»
Предложение встретиться с Хамовским имело подтекст – просить о милости оставить себя на работе главным редактором телерадиокомпании, просить о милости найти иное использование для себя, если остаться на прежней должности невозможно…
«Власть использует мощь любого революционера или святого только для усиления своего могущества, – это Алик понимал, будучи по натуре революционером. – А святые лики – это лишь чередование флагов, без связи с истинными идеями обладателей ликов. Человек даже в небе устроил туалет. Из меня хотят сделать тряпку с золотым пером для протирки портрета Хамовского. Иного предложения быть не может».
– Конечно, надо обязательно встретиться с Хамовским, – согласился Алик, понимая, что отказываться – это ускорять приговор. – Но, как встретиться, если он не в духе, опять – скандал.
– Надо выбрать момент и пойти, – учил Квашняков. – И чем быстрее, тем лучше.
Близилась битва, и она должна была прояснить все.
Свет вспыхивает при контакте противоположностей, тогда и истина становится очевиднее.
Если бы земля была гладкой, то многие ее бы и не заметили, а другие никогда бы не поцеловали.
Алику предстояло узнать о себе и о других то, чего он не знал, и решение о новом обучении предстояло принять ему самому…
Вернувшись на работу, он вызвал к себе Павшина.
– Нестор, на тебя оказывается большое давление со стороны администрации, и мне не хочется тебя подставлять, – иносказательно принялся объяснять он. – Я принял решение вывести тебя из-под удара и освободить от исполнения обязанностей главного редактора.
Одновременно Павшин освобождался и от возмещения разницы в окладах, весьма существенной разницы.
– А кто же будет подписывать бумаги? – потухнув, спросил он.
– Бумаги подождут. Тебя могут заставить подписать документы о слиянии, – исказил истину Алик, поскольку не считал нужным говорить: «У тебя не получится провести реорганизацию телерадиокомпании и устранить меня от должности пока я в отпуске».
– А как же платежки, зарплата? – с надеждой в голосе спросил Павшин.
– Я не хочу, чтобы ты вынужденно подчинялся приказам, которым ты противишься всем сердцем, – не удержался от иронии Алик. – А насчет срочных бумаг – я буду в городе. Не беспокойся.
– А вы можете принять такое решение, если вы в отпуске? – опять загорелся Павшин.
– Я на один день отозвал себя из отпуска, – снова притушил Павшина Алик. – И после обеда я снова – в отпуске…
После обеда в квартире Алика раздался телефонный звонок.
– Они пришли, изъяли копии всех приказов, изданных вами. Это какой-то кошмар, – голос секретарши Зябильник притих от испуга так, что Алику приходилось вслушиваться.
– Кто пришел? – спросил Алик.
– Бредятин, Хиронова – начальник юридического отдела, и еще кто-то, – ответила секретарша.
– Зачем ты отдала приказы? – спросил Алик.
– А как же? – недоуменно ответила секретарша. – Они же учредители.
Самоубийственно сидеть в доме, у которого рушатся стены. Зябильник оказалась слабым назначением. Она отдала документы из-за страха и незнания прав.
– Они имеют право на бесплатное объявление и финансовые проверки, – ответил Алик. – И все.
«Мир людей выстроил систему воспроизводства объектов, призванных для угнетения. Похожая система выстроена в отношении людей, предназначенных для использования, – воспроизводство, воспитание рабов, – Алик подумал о себе и обобщил. – Собственно все мы – рожденные рабами».
– Ну, я не знаю, – после короткой паузы, подарившей Алику раздумье, смутилась Зябильник. – Они такие сердитые пришли.
– Ладно, я напишу в прокуратуру, – ответил Алик. – Продолжайте работать.
А сам задумался: «Итак. Я раскусил их замысел, коли поднялся такой шум и, скорее всего, сорвал их планы. А, если я их сорвал, то Хамовский разозлится и шире раскинет подвластные ему сети, сшитые из живых людей».
***
Сети не понимают цель их использования, они стонут и напрягаются, иногда они извиняются перед рыбой за доставленные неудобства, сетуют на судьбу, на то, что их вечно кидают, что работа грязная и нервная. Сети вечно находятся в процессе и не могут подняться над ним, как это делают рыболовы, которым известна цель использования сетей и куда пойдет рыба, пойманная ими. Рыба инстинктивно осознает опасность по степени утраты привычных свобод.
***
